Услышь меня, хорошая
Слова: Михаила Исаковского
Целуй же её целованием губ твоих страстных! Поскольку любовь превосходит крепостью коньяк.
Со второго этажа своего дома пятнадцатилетний Денис увидел седовласую соседку, сидящую в саду на раскладном стуле. Был на редкость тёплый осенний день, снизу доверху пронизанный солнцем. Тамара Михайловна жила одна и прислуги у неё не было. Впрочем, практически ни у кого в прежде богатом поселке прислуги не было. Денис приехал по просьбе мамы, чтобы выкопать корни пионов и привезти их в Москву. В этот момент и она увидела Дениса в окне. Подняла руку и поманила его к себе. Денис видел Тамару Михайловну каждое лето с рождения. Она частенько приглашала его маму к себе на чай. И Денис ходил туда пить чай с маленькими пирожками, которые очень здорово пекли у Тамары Михайловны. Её покойный муж учил Дениса играть в настольный теннис.
С ланью, несущеся в облаке страсти, я бы сравнил тебя, вечно сексуальная моя.
Волосы у Тамары Михайловны были всклокочены, седые, длинные, какие-то устрашающие, как если бы представить, что это не волосы, а тонкие макароны, отваренные, а саму голову Тамары Михайловны держат вниз головой. Вот тут и возникает это сумасшествие, когда голову держат вниз головой. Кто держит? А вот об этом нужно спросить у самой девяностотрехлетней Тамары Михайловны. Лицо гладкое, без морщин, как у фарфоровой куклы, белое с синеватым отливом. Ну пусть блестит и не стареет, фарфор не знает бега лет. Быть может, она даже делала пластическую операцию, подтягивала всё время кожу лица, и доподтягивалась до того, что кожа стала прозрачной, тонкой-претонкой, как целлофан, даже кости лица были видны, и тонкие капилляры, по которым было видно, как струится, пульсирует, дрожит кровь. Но вот что странно, и смущает. Тонкие длинные макароны свисают, как волосы, или волосы, как макароны, как будто саму Тамару Михайловну только что вытащили из барабана огромной стиральной машины и подвесили сушиться на веревке.
Ужас любви!
Что и говорить, великолепна ты, любовь моя, слаще шоколада фабрики "Красный октябрь"! очи твои лазурные. Да, милый, сладкий мой, люблю тебя в себе! и диван наш - мягче облаков; потолок высок, как небо, свеча освещает мрак, как полоска с перстами розовой зари.
И вот она осталась одна.
Услышь меня, хорошая,
Услышь меня, красивая,
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая.
Видя, что Тамара Михайловна машет ему, Денис открыл окно и крикнул:
- Вам в чём-нибудь помочь?
Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами.
Тамара Михайловна минуту была в замешательстве, какую же просьбу ей придумать, и не думая, машинально ответила:
- Я хотела передвинуть диван с террасы в комнату.
Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей.
Действительно, пару дней назад у неё появилась такая мысль. На террасе стало прохладно, а диван был нужен в гостиной.
Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.
- Я сейчас зайду, - сказал Денис.
Страстный мальчик будет только моим, а я только его в этот день, и в этот час; мальчик пройдет между лилиями.
Не говори никогда о старости, в яблоке её не бывает!
На диване мягком моём с большими подушка не могла я ночью найти того, которого нетерпеливо ждёт сад мой, желала милого, а он как сквозь землю провалился!
Это и понятно, поскольку дева - это английская калька «дьявол» (devil), и дама - это по тому же языку (dammit) чёрт (побери), а уж люди просто-таки по-немецки волки (volk). Русский язык - перевертыш, исказитель, издеватель европейских смыслов!
Славу пою любимой моей, озаренной мечтою осенней! взгляд синих глаз твоих возбуждает меня всего без остатка; волосы твои светлые - зрелая пшеница, возросшая в полях бескрайних; груди твои белые с острыми розовыми сосцами - как пара овечек, которых я нежу; белее белого живот твой чуть-чуть полноватый, но мне нравится такой, мну и ласкаю, спускаясь к лилиям, между которых пасусь.
А как вам нравится Адам - покоритель дам?!
В этот сад хода нет никому, кроме меня - любовь моя, ненаглядная и непостижимая, блаженный колодец, тайный целительный родник: по склонам бегут виноградники, в долине цветут яблони, в вишневом саду стучат топорами, готовя на продажу усадьбу, шахматы с домино, карты под шампанское, сёмга и красная икра, шоколадные конфеты с коньяком; читаю бесконечные строки любви в нашем книжном саду.
Ты, сладострастник мой, иди скорее в сад мой плодоносный, чтобы собирать яблоки.
Счастье любви!
Это как у замысловатого и чрезвычайно иногда многословного в пределах короткого рассказа Эдгара По в попутных садах расцветают слова о том, что если испанский поэт дон Томас де Лас Торрес уверен, что нравственность самого автора не вызывает сомнений, то неважно, что за мораль содержится в его книгах. В каждой книге должна быть мораль. И что гораздо важнее, критики давно уже обнаружили, что в каждой книге она есть. Не так давно немецкий богослов Филипп Меланхтон написал комментарий к "Войне мышей и лягушек", где доказал, что целью поэта было возбудить отвращение к мятежу. Итальянский филолог Пьер Ла Сен пошел дальше, заявив, что поэт имел намерение внушить молодым людям, что в еде и питье следует соблюдать умеренность. Точно таким же образом французский теолог Якобус Гюго утверждает, что в лице Эвнея из "Илиады" Гомер изобразил Жана Кальвина, в Антиное - Мартина Лютера, в лотофагах - вообще протестантов, а в гарпиях - голландцев. Новейшие наши схоласты доказали, что если уж кто-нибудь берется за перо, то может совершенно не думать о морали.
Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.
Тамара Михайловна пошла по дорожке к калитке, отпереть её. Калитка была глухая, тесовая, елочкой, крашеная, как и ворота, в зеленый цвет.
Жительница садов! товарищи внимают голосу твоему, дай и мне послушать его.
Томительное состояние восторга.
Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного? Под яблоней разбудила я тебя: там родила тебя мать твоя, там родила тебя родительница твоя.
Иду я вдоль по улице,
А месяц в небе светится,
А месяц в небе светится,
Чтоб нам с тобою встретиться.
Впустив Дениса, высокого, в джинсах и бейсболке, Тамара Михайловна закрыла калитку на щеколду, и пошла впереди Дениса в дом. Он шел следом, и вдруг как-то странно поймал себя на том, что с некоторым возбуждением поглядывает на округлости пониже спины старушки. Это мягкое богатство могло совершенно спокойно принадлежать молодой женщине. И Тамара Михайловна как-то подчеркнуто зазывно покачивала бедрами, а у ступенек на крыльцо приостановилась, оглянулась, мелькнул огонь в глазах, еще больше возбудивший Дениса. И он приобнял старую соседку за талию, чуть ближе к ягодицам, и помог взойти свободно в дом. Денису показалось, что от соседки попахивало спиртным.
Ничего там не было, и не ищите, не ройте пирамиды, не вскрывайте гробы. Откройте книгу, в книге увидите Слово. Вот оно только и было впереди планеты всей. Ясно?! Сначала Слово, потом всё остальное, вскрываемое Словом, потому что Слово и Бог - близнецы-братья. Мы говорим - Слово, подразумеваем Бога, мы говорим - Бог, подразумеваем Слово!
Фаллосом твердым, как ребро, создал Бог, ибо был сам фаллосом, и всё вокруг твердым фаллосом сделано, итак, создал Ебохуй жену мужу, чтобы было куда входить ему, и откуда выходить. И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились.
Слово было всегда у Бога. Все через Слово начало быть, и без Слова ничто не начало быть, что начало быть. В Слове была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был Свет истинный, Свет Слова, просвещающего всякого человека, приходящего в мир из сада женщины по указанию мужа.
О какой морали может думать девяностотрехлетняя женщина, если к ней постоянно приходит пятнадцатилетний мальчик из хорошей семьи? Плохих семей в обнесенном глухим зеленым забором поселке нет. Муж Тамары Михайловны, бывший ответственный работник аппарата ЦК КПСС, умер четыре года назад, и Тамара Михайловна решила, что жизнь её на этом закончилась. Ей было 89, и муж умер прямо на ней в момент изумительнейшего, непревзойденного, героического оргазма. Кончил и умер. Или умер с кончиной. Вот, что язык вытворяет, когда на нем начинаешь писать свободно, и только так, как тебе нравится.
Еще десять поколений спустя Авраам прожил 175 лет, сходные сроки указаны и для других Патриархов. … жизни, неуклонно снижаясь в переходный период от Ноя (959 лет) к Моисею (120 лет), сократилась до указанного Богом стодвадцатилетнего срока.
Неотвратимость любви!
Но одно дело - решить, а другое - сама жизнь с её какой-то странной физиологией. Однажды во сне ей показалось, что незнакомый мальчик - а ей всегда хотелось в жизни именно мальчика - не сводил с нее глаз, а потом страстным шепотом попросил показать ему то, и Тамара Михайловна задрала юбку, приспустила на полные колени трусы, а мальчик упал на колени, стал жадно целовать треугольник иерусалимских садов, гладить сдобные ягодицы, проводить руку между ногами, чтобы коснуться горячей влаги яблиньки.
Нравственно ли совокупляться 93-летней женщине с 15-летним юношей?! А? Прошу встать и ответить. А что на этот счет думает Федор Михайлович Достоевский? Да ничего не думает. Он полагал, что совокупляться можно только сыновьям, а отцам нельзя. Вот и убивает Федора Павловича за совокупление с Грушенькой, которую любит Дмитрий. А сколько лет Федору Павловичу? 55. Для времен Достоевского - глубокий старик. Но не надо забывать, что сам Достоевский жил в это время с молодой женой. Что уж там говорить о Льве Толстом, который зациклился на запрете совокуплений для других, и при этом произвёл сам многочисленное потомство, не брезгуя любовью до самого ухода. Ухода от себя, от плодов своих нравоучений, доходивших до тупоумия. А всё почему? Да потому что не знал ничего о Боге, который и есть совокупление, оргазм!
Эйфория любви!
Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю? И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания. И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая. И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты? Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся. И сказал: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел. И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела.
Тамара Михайловна сидит среди голых яблонь на брезентовом раскладном стуле, смотрит в даль яблочного моря, где преобладают желто-розовые тона, на картины туманные, в которых не за что зацепиться. Ноги широко разведены в коленях, подол прибит, чтобы не было видно, сцепленные пальцы в щели друг друга опущены в этот подол. При этом она шевелит чуть-чуть синеватыми тонкими губами. При повороте глазных яблок тонкая кожа век подрагивает, как осиновый лист. Весь дачный участок занимали яблони. А это был урожайный год. На земле не было живого места от желтобоких яблок. Что с ними делать, Тамара Михайловна, седовласая и полная, не знала.
Диван был просторный, старый, но не продавленный, это почувствовал Денис, когда с небывалым усердием, чуть приподняв с одной стороны, двигал его, подложив под другую сторону холщевую тряпку, в гостиную. Диван был с валиками, с прекрасной тканью обивки в больших розах, с полочкой и продолговатым зеркалом над ней.
- Вот тут и оставь, - сказала Тамара Михайловна, и села на мягкое сиденье. - Садись, посиди со мной, Денис.
Денис снял бейсболку, и стали заметнее на лбу капельки пота. В углу на полу он заметил начатую бутылку водки, с надетым на горлышко стаканом. Тамара Михайловна перехватила взгляд Дениса.
- Ты выпьешь водочки? - сказала она, лелея голосом слово "водочки".
- Немножко можно, - смущенно ответил Денис.
Тут же явился малосольный огурчик. Горлышко бутылки звякнуло о стакан.
- А тяжелая штука! - сказал Денис, отдуваясь и похрустывая огурчиком.
Еще косою острою
В лугах трава не скошена,
Еще не вся черемуха
К тебе в окошко брошена.
- Зато приятно на нем лежать, - сказала Тамара Михайловна, и немного подтянула подол платья, так что стали видны совершенно белые колени, и даже начало соблазнительных ляжек.
Денис смущенно отвел взгляд в сторону. Не трогать же ему соседку, да к тому же глубокую старуху! Это просто стыд и позор! Но против воли глаза сами нашли её ноги.
Тамара Михайловна сразу почувствовала это, взяла его руку и положила к себе на колено. Денис не шевелил рукой, застыл. И почувствовал, что ладонь его нагревается.
- Это можно, - тихо сказала Тамара Михайловна. - Можно в гости ко мне.
И откинулась на спинку дивана.
Бесконечность любви!
И подумать только... Надо же, приходит на ум... "Загадочность очей" - то ж, и рассуждать нечего, обыкновенная фигура речи... Посудите сами, какая в глазных яблоках загадочность, просто-напросто эти яблоки глаз управляются обыкновенными мускулами.
Из печи достали на противне яблоки, с горячей золотистой корочкой. Будьте любезны, откушивать с густым сладким домашним вином из черноплодной рябины!
И нечего сомневаться, отматывай пленку на начало к яблоне в прохладном саду, и смотри, как яблоки падают вниз, а не улетают на небо.
В их московском доме жил артист, который говорил «из живота», как думали дети, не раскрывая рта, а чтобы не было видно, что это он все-таки говорит, он прикрывал адамово яблоко шелковым шарфиком. Чтобы было ясно, можно пояснить, что адамово яблоко - это выступ на передней поверхности шеи у мужчин, образованный сходящимися под углом пластинками щитовидного хряща гортани, проще говоря - кадык. Название - от библейской легенды о проглоченном Адамом яблоке.
Одержимость любви!
Как-то незаметно она вошла в другой переулок. Как будто не шла, а летела, но плавно. На левой стороне стоял овощной фургон на колесах с выступающим на уровне головы навесом. Торец этого навеса не был заметен, так что можно было с ходу сильно удариться лбом. В открытом доступе красовались помидоры, бананы, персики, мандарины… и, конечно, яблоки - и зеленые, и желтые, и румяные, и большие и маленькие, и твердые, и мягкие.
Из арки подворотни вышел серый в черных яблоках конь, и направился вниз по переулку прогулочным шагом, не поворачивая изящной головы с острыми треугольниками ушей, целеустремленно смотря вперед. И конь шел так грациозно, как только может ступать Владимир Васильев на балетной сцене, освещенный вечерним закатным солнцем.
Очень странное ощущение охватывает тебя в осеннем саду, когда яблоки лежат на земле сплошным ковром, а на самих яблонях нет ни яблок, ни листьев. До одурения пахнет вином. Тишина. Только одинокая ворона изредка издает свой эхоподобный «кар-р-р», покачиваясь на ветке.
Денис осмелел, поднял руку и потрогал через ткань платья большие, свободные без лифчика, слегка обвисшие, но еще довольно крепкие груди. Тамара Михайловна приоткрыла рот с прекрасным рядом белоснежных вставных зубов, взяла руку Дениса своей рукой и завела её под платье, и скользнув от живота вниз под резинку, остановила на густых волосах при въезде в обжигающую влагу.
Тонкие пальцы Дениса прикоснулись к нежному, тесному, как у некоторых девчонок из класса, с которыми он уже имел дело, закрытому упругими складками влажному отверстию, и проникли вглубь. Денис закрыл глаза, и представил, что это он уединился с Басиной. И так был удивлен этому сравнению, что даже воскликнул:
- Какая вы-ыиии!
Неизбежность любви!
Она отпробовала кислую и сладкую твердость яблока и вспомнила о юности того, кто это яблоко подарил. И её годы рассеялись, как ночь на рассвете, изгоняемая слепящим солнцем.
Редко когда бывает за обедом столько аппетитной еды. Золотистый гусь с яблоками из духовки руководил взглядами гостей, нетерпеливо ожидавших получение на свою тарелку саксонского фарфора шипящяего солидного куска.
Какие переживания из-за внучки. Вот тебе и на! Её ненаглядная, Вера, проносится в облаках на авиалайнере! Тамара Михайловна вглядывалась в небо, и действительно видела высоко в синем тонкий белый шлейф от самолета, который выглядел там каким-то крохотным мотыльком. Голос Тамары Михайловны был таким, как будто это читала текст диктор по радио, монотонный и ледяной, обративший лишь внимание на то, что на глухом сером заборе вдруг проклюнулись подснежники, по всей площади забора, как на обоях нарисованные, а уж о звонких розово-желтых яблоках и говорить нечего.
Отойдите. Без восклицания. Вообще отходить нужно всегда молча. Когда ты отходишь, то думаешь, что все заметят, как ты отходишь. Но никто тебя и не видит, что ты был или нет. Поэтому опытные люди ходят по залам во время спектаклей, уходят с партийных собраний, никого не стесняясь. Входят в зал без предупреждения. И при этом остаются незамеченными.
Бесконечность любви!
Там наискосок разрезает рынок колхозница с мешком на плече. Сначала трудно понять, что она несет в мешке, но потом Тамара Михайловна видит, как румянощекая баба высыпает в лоток из мешка крупные желтые яблоки, точно такие же, которые морем устилают участок Тамары Михайловны.
Из широкого окна мастерской художницы под самой крышей был хорошо виден рынок, и особенно та сцена, когда крутозадая колхозница ссыпала желтые яблоки в лоток прилавка. Художница уж слишком увеличила ей бедра с налитыми ягодицами, и яблоки сделала такими же огромными, но не желтыми, а крепко зелеными, как листья липы в соку в июне. Художница в яблоках видела ягодицы с расщеплением на дольки, и пока она рисовала их, то испытывала нечто вроде любовного экстаза, увлажняясь сама в тех местах, которые писала в яблоке на холсте. Если от ягод получаются ягодицы, то почему бы от яблок не произвести яблокицы?!
Ягода - ягодица, яблоко - яблокице. Ягоды - ягодицы, яблоки - яблокицы!
Художница упала в кресло и, запустив руку себе под одежду, провела ладонью себе между ногами по яблинице.
Яблиница ждет Адама.
Еще не скоро молодость
Да с нами распрощается.
Люби, покуда любится,
Встречай, пока встречается.
Подневольность любви!
Урожай овощей и фруктов осенью заканчивает цикл в размягчении, в улыбке, в румяности, в готовности пасть ниц пред каждым, но упав, может разбиться в лепешку. А им и нужно расшибаться, чтобы освободить от мякоти зерна, семена, ради которых и растут и цветут сами, размножаясь в вечности до бесконечности, не имея ни имен, ни фамилий, а просто обозначение рода. Мы говорим «яблоко», и видим море яблок, а из этого моря торчат, как колокольня церкви под Калязином, голые графически-черные яблони.
В детстве её не привлекал на даче собственный сад, и она искала с девчонками и ребятами приключений в других садах, осуществляя вторжения на запретные территории ради, трудно теперь себе представить(!), жестких кислых зеленых яблок, откусив которое, сводило скулы, и выбрасывали их так надкусанными, причем надкусанная часть буквально на глазах желтела, стоило подержать яблоко некоторое время в руке.
А уж этот яблочный видок осенью так и стоял в глазах, когда все комнаты, столы, подоконники две террасы были усыпаны яблоками, и интересно, из-под яблок на письменном столе, как сейчас помнила, виднелись золотые корешки энциклопедии Брокгауза и Ефрона, которую она тогда читала подряд с первого тома. Все статьи читала по очереди, практически, не понимая ни черта, но урочно (то есть как будто учила уроки), как повинность, читала, хотя её об этом никто не просил, и тем более, не заставлял.
Раньше на рынках были десятки видов разных яблок, которые везли отовсюду. Ныне же преобладают импортные, красивые на вид, но невкусные, какие-то пресные яблоки.
Когда-то Тамара Михайловна берегла фигуру, на завтрак её домработница подавала чашку молока, кусочек сыра и яблоко.
В каждом жесте - любовь!
Тамара Михайловна в каком-то нетерпении, и тоже с закрытыми глазами, покачала бедрами, шире разводя ноги, нащупала молнию на джинсах Дениса, и рванула её вниз. Пальцы её нетерпеливо сжали то, что хотели, и выпустили напряженный цветок с большой головкой на свободу. Другой рукой Тамара Михайловна торопливо провела себя по промежности, отчего она еще больше набухла.
Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа. И еще родила брата его, Авеля. И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец. Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его. И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. И сказал Каин Авелю, брату своему. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?
- Иди ко мне скорей. В гости, в гости!
В каждом слове - любовь!
Она крепко сжала тюльпан Дениса, и сама подвела к орошенным садам иерусалимским. Большой купол сладко вошел в яблиницу. Потом отстранился, вышел, и Денис, поднявшись, увидел светлые, почти седые кудри треугольника жизни внизу белейшего живота, склонился, развел пальцами шире алые лепестки яблиницы, и коснулся их языком.
Потом опять вошел в нее, как нужно, далеко, и близко, от себя к ней, и от неё к себе, доставая головкой тюльпана какой-то округло-крепкий шарик, отчего стало невыносимо щекотно. После взрывного сладкого защемления струя вырвалась с такой силой, что Тамара Михайловна от блаженства взвизгнула, как Басина, и дернулась вперед, ударившись головой о подбородок Дениса.
И ей казалось, что она девчонка, что ей пятнадцать, и что возраста не существует.
Веселое дело - есть яблоки!
Не яблоко срывал Адам!
Входил в яблиницу Евы.
Встречай меня, хорошая,
Встречай меня, красивая,
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая.
Яблоко - это Еба, замаскированная как Ева, чтобы было явление, я не ебление.
И небо в Ебе!
И Еба в хлебе!
Ева-Еба-хлеба-ебля-ябло-явление-яблоко.
Выявить - это выебать!
Пышные цветы секса не знают увядания.
Поэт Николай Клюев записал в 1922 году: "…для меня Христос - вечная неиссякаемая удойная сила, член, рассекающий миры во влагалище, и в нашем мире прорезавшийся залупкой - вещественным солнцем, золотым семенем непрерывно оплодотворяющий корову и бабу, пихту и пчелу, мир воздушный и преисподний - огненный... Семя Христово - пища верных. Про это и сказано: «Приимите, ядите…» и «Кто ест плоть мою, тот не умрет <…>» Богословам нашим не открылось, что под плотью Христос разумел не тело, а семя, которое и в народе зовется плотью... Вот это и должно прорезаться в сознании человеческом, особенно в наши времена, в век потрясенного сердца, и стать новым законом нравственности…"
Поездка-поезд-езда в гнезде-пизда.
Вагон-вагина.
Авраам был девяноста девяти лет, когда была обрезана крайняя плоть его.
Какой грех!
А вы празднуете праздник Обрезания Господня?!
Ведь Господь наш - Хуй, а сын его - Хер!
Все мы дети Хуя, все мы дети Хера!
Взгляду врача открылась чуть-чуть окаменевшая, жизнь еще была минут сорок назад, физиономия с зимним как будто яблочным румянцем. Казалось, что Тамара Михайловна была полностью погружена в свои мысли.
Поговаривали, будто она любую любовь передает через яблоко, и что самое странное, её слушали, и толпились так плотно, что упасть яблоку было негде. Поставить бы с ней рядом Невтона, как его Ломоносов называл, то есть Ньютона, и посмотреть бы, как ему по голове ударит это самое яблоко, которому негде упасть, кроме как ударить по голове твердолобого описателя всяких падений и притяжений.
