Предисловие
Юлий Брук: А.Р.Зильберман - почти полвека рядом
Как-то неожиданно для меня оказалось, что мне очень трудно писать о моем друге Александре Рафаиловиче Зильбермане.
Саша был очень ярким, умным и чистым человеком, выдающимся учителем физики, воспитавшим и обучившим множество школьников, студентов, учителей.
Познакомились мы с Сашей в 1963 году, когда он поступил в Московский Физико-технический институт. Я в это время учился там же, но уже на четвертом курсе.
Александр Зильберман, 1969 г.
На Физтехе у нас была замечательная компания, которая занималась организацией олимпиад для школьников: физтеховских, областных, республиканских и Всесоюзных. Возглавлял эту группу молодой доцент кафедры математики Анатолий Павлович Савин. Несколькими годами раньше он окончил аспирантуру мехмата МГУ и, придя работать на Физтех, «принес с собой» традиции знаменитых мехматских кружков и олимпиад.
В те годы в разных вузах возникали вечерние и заочные физико-математические школы (ФМШ). Директором первой физтеховской ФМШ в городе Долгопрудном тоже стал А.П.Савин. Его опыт работы со школьниками был уже «вполне солидным». Он вел один из самых знаменитых мехматских кружков в свои студенческие годы. Кстати, именно в его кружок ходил решать задачки школьник и будущий академик В.И.Арнольд.
Саша Зильберман практически сразу вошел в нашу «олимпийскую команду».
Уже на младших курсах он стал одним из преподавателей ФМШ, предлагал оригинальные и очень нестандартные задачи по физике. Через несколько лет он начал преподавать физику в физико-математической школе-интернате при МГУ (позднее она стала называться Колмогоровским интернатом).
Помимо организационных дел, важным на олимпиадах всегда был процесс придумывания оригинальных задач. «Главным композитором задач по физике» много лет в нашей компании был Иосиф Шаевич (Ося) Слободецкий. Саша Зильберман стал одним из самых активных помощников Оси. Вместе с ребятами из Московского и Ленинградского университетов и Новосибирского научного центра при поддержке и других вузов мы создали в те годы Оргкомитет Всероссийских (несколько позже Всесоюзных) олимпиад по физике, математике и химии. Мы все были молоды, нам нравилось дело, которым мы занимались, все строилось на энтузиазме и его было много. Руководство вузов и другие «высокие инстанции» нам доверяли и помогали.
После первых «больших» олимпиад мы попросили в ЦК комсомола несколько путевок для победителей олимпиад в лагерь «Артек». Беседа с секретарем ЦК Л.К. Балясной оказалась совершенно неожиданной.
Л.К. предложила организовать целую смену летом (по-моему, на полтора месяца) в только что открывшемся тогда около Туапсе лагере ЦК «Орленок». Речь шла уже не о нескольких, а о сотнях путевок. Условия были такие: отобрать школьников - победителей олимпиад по всей стране и набрать группу студентов- физтехов, которые поедут работать вожатыми в «Орленок». Это был, конечно, королевский подарок ЦК комсомола.
В отобранную группу вожатых вошли студенты, аспиранты и даже несколько молодых преподавателей МФТИ. Скажу сразу, что это тоже была выдающаяся команда. Когда сами вожатые еще немножко подросли, среди них оказались академик, космонавт, руководители крупных научных коллективов, известные педагоги. Вожатым в «Орленок» поехал тогда и Саша Зильберман. Замечательные человеческие отношения и дружба «орлят» и их вожатых живы и сейчас, хотя прошло с тех пор уже почти полстолетия.
В 1970 году стал выходить научно-популярный физико-математический журнал «Квант». Саша писал в «Квант» заметки о физике, приносил в редакцию свои задачи.
Летом 1980 года трагически погиб Ося Слободецкий. Это была большая человеческая трагедия. Журнал «Квант» потерял одного из главных своих создателей и руководителя раздела «Задачник «Кванта» по физике».
Главный редактор журнала – академик И.К.Кикоин попросил Сашу Зильбермана возглавить этот раздел. Это было совершенно правильное и дальновидное решение. Последние задачи в «Задачнике по физике» Саша отбирал буквально накануне своей кончины в 2010 году.
30 лет Саша возглавлял ведущий раздел в журнале. И главное: едва ли не половина всех задач принадлежит ему самому. Они печатались в журнале часто под псевдонимами, но придумывал их он. Эта колоссальная работа совмещалась для Саши с преподаванием в школах и в Институте усовершенствования учителей (ныне Московский институт открытого образования).
Школьники Сашу всегда очень любили. Об этом написано и в других заметках, напечатанных ниже. Общение с Сашей не ограничивалось уроками. Он учил ребят собирать и испытывать физические приборы, компьютеры, играл с ними в баскетбол и ходил в походы, ездил в летние школы.
Всероссийские и Соросовские олимпиады, членом жюри которых Саша был много лет, подготовка команд нашей страны на международные олимпиады по физике, многочисленные выступления и лекции для педагогов – все это тоже Сашины дела.
Он успевал много, никогда не жалел времени для детей и коллег, всегда жалел, что мало времени оставалось на общение с многолетними друзьями.
Впрочем, число его друзей было очень велико.
Саша не любил разговаривать с журналистами, но одно его интервью все-таки сохранилось и его можно прочитать ниже.
Здесь надо сказать о том, что оставшиеся Сашины статьи и заметки бережно сохранили его коллеги и ученики из Лицея- Вторая школа. В этой школе Саша работал много лет. И мы должны сказать большое спасибо учителям и школьникам за их работу по приведению Зильбермановского архива в тот вид, который позволил его опубликовать. Я хорошо знаю, что эти тексты будут интересны и дороги многим читателям журналов Е.М.Берковича, среди них в разных странах немало тех, кто учился у А.Р.Зильбермана.
Вторая школа – это одна из самых знаменитых физико-математических школ в Москве, которая выращивает тех самых ребят, которыми потом гордятся и наша, и зарубежная наука, промышленность, бизнес.
В школе выходит свой журнал «Голос». Осенью прошлого (2011 года) вышел специальный выпуск журнала, целиком посвященный Саше Зильберману. Очень жаль, что тираж журнала совсем небольшой. Поэтому с разрешения дирекции школы и авторского коллектива журнала я осмелился предложить несколько статей из Зильбермановского выпуска «Голоса» для электронного журнала Е.М.Берковича.
Я хочу, чтобы читатели особое внимание обратили на интервью Саши, данное им в 1995 году неизвестному, как утверждалось в «Голосе» журналисту. Мы с коллегами из Второй школы подумали, что в этом тексте ничего менять не стоит.
Но случилось еще одно событие. Ученик Саши и директор той самой Программы «Соросовские олимпиады школьников» - Александр Васильевич Денисенко (кстати, именно А.Зильберман предложил в свое время поручить руководство Соросовской олимпиадой А.Денисенко) отыскал ту тележурналистку, которая взяла то самое интервью в 1995 году. Ее зовут Галина Викторовна Федяева, работала она тогда на Красноярском телевидении. Разумеется, она была рада тому, что этот материал напечатан в «Голосе» и появится теперь в журнале Е.М.Берковича. Большое спасибо Г.В. Федяевой за это замечательное интервью.
Отдельное большое спасибо за отбор и редакционную подготовку текстов Саши Зильбермана учителю физики Второй школы А.В. Кондратьеву и заместителю директора этой школы А.К.Ковальджи.
Еще раз спасибо всем друзьям Саши, всем его ученикам и коллегам за добрую память. Спасибо Саше, что он был, он с нами навсегда и остался.
Ю.М.Брук
Отделение теоретической физики
Физический институт им. П.Н.Лебедева
Российской Академии наук
1 ноября 2012 г.
Александр Ковальджи: ФЕНОМЕН А.Р. ЗИЛЬБЕРМАНА
Не стало Александра Рафаиловича. Он долго болел, но до последнего работал. Он жил физикой и был её воплощением. Он учил и школьников, и учителей, и всех, кто хотел учиться. Умел заинтересовать, объяснить очень сложные вещи, умел видеть необычное вокруг. Александр Рафаилович был ярким учителем, теоретиком, композитором задач, экспериментатором и методистом. Он мог научить детей играть в баскетбол и научить собирать компьютер. Сколько бы вопросов ему ни задавали дети, он находил время для каждого – и отличника, и отстающего.
Теперь говорят, что образование – сфера услуг, а учитель – урокодаватель. Вдумайтесь в кощунственность этих слов! Неужели и мама с папой оказывают услуги своим детям? И всё можно измерить деньгами? И красоту, и совесть, и дружбу? Александр Рафаилович опровергал своей жизнью эту унизительную для Учителя формулу, – он вкладывал душу в свою работу и в каждого собеседника. Совершенно бесплатно, но каждая его задачка и каждая шутка – на вес золота.
Служение людям, а точнее, лучшему, что есть в людях, воспитание Личностей – удел немногих, которых можно назвать счастливыми. АРЗ (так Александр Рафаилович иногда подписывался) не делал различия между работой и жизнью (это верный признак Учителя с большой буквы), не терял ни минуты зря.
«Гений – это 1% вдохновения и 99% труда» – высказывание, которое приписывают и О. Бальзаку, и Т. Эдисону, и М. Горькому, и К. Станиславскому. Видно, многие великие люди разделяли эту точку зрения. Зильберман учил вдохновенно трудиться.
В воспоминаниях о Зильбермане и в его статьях вырисовывается портрет обаятельнейшей личности, блистательного и парадоксального мыслителя, самоотверженного человека. Сохранились видеозаписи его лекций: АРЗ передаёт смысл и словами, и глазами, и жестами, и всей своей энергетикой влюблённого в физику человека, он завораживает слушателя и открывает ему тайны мироздания, лично ему. Посмотрите и войдите с ним в контакт!
Не только среда определяет характер человека. Сильные и яркие личности идут своей дорогой вопреки ценностям своего времени. Но нередко они «ломаются», и страшно подумать, скольких Ломоносовых и Зильберманов мы потеряли. Но Александр Рафаилович выстоял, хотя жил в далёком и криминальном Магадане, где господствовали отношения «кто сильнее, тот и прав», как в джунглях. В юности ему пришлось даже заняться боксом, чтобы с его взглядами считались.
Он не учился в физико-математическом классе какого-нибудь лицея, и у него не было выдающихся учителей, ему приходилось учиться самому. Но в таких спартанских условиях выковывался «железный» характер и воля. Александр Рафаилович с тех юных лет не боялся трудностей и умел добиваться, чего хотел.
А дальше был огромный труд – проникновение в физику, придумывание новых задач и методических подходов к их решению, преподавание физики и придумывание новых приёмов усвоения материала, написание статей и выступления перед коллегами, работа в журнале «Квант» и оргкомитете Соросовской олимпиады, переписка со всеми, кого интересовала физика.
Если у обычного человека только пять органов чувств, то у АРЗ, наверное, было шестое чувство – чувство гармонии законов природы, которые он воспринимал как музыку. Благодаря этому чувству он стал великолепным композитором физических задач.
А ещё Александр Рафаилович любил фотографировать своих учеников и коллег, находя красоту и тайну в выражениях лиц, каждое из которых – целый мир со своим особым мироощущением и способом познания.
Александр Рафаилович начал преподавать совсем молодым человеком. Но всегда его ученики чувствовали, что контакт с ним – нечто большее, чем просто обучение, что это настоящее «прикосновение к тайнам бытия». Счастливы те, кто вкусил общения с таким учителем, счастлив учитель, который выстроил себя сам и учил этому других.
А.К. Ковальджи,
заместитель директора «Второй школы»
Содержание
Если вам дали образование.
ОСОБЕННОСТИ РАБОТЫ С ОДАРЁННЫМИ ДЕТЬМИ ПРИ ОБУЧЕНИИ ИХ ФИЗИКЕ В СТАРШИХ КЛАССАХ
КАК ПОДГОТОВИТЬ ШКОЛЬНИКОВ К ЕГЭ
ИНТЕРВЬЮ ПОСЛЕ ОЛИМПИАДЫ (1995)
***
Если вам дали образование...*
***
Зачем учить школьников физике, как это нужно делать и как долго? Когда надо это начинать, чему именно надо учить, а чему, наоборот, не надо?
Хотел написать серьёзную и поучительную статью, но вовремя понял, что это будет очень скучно. Так что можно пропустить всё дальнейшее, серьёзные и поучительные мысли будут в последних нескольких строках. Можно приступить к ним сразу.
Но вначале некоторые разрозненные мысли об образовании.
Известно: зайца можно научить «играть» на барабане, но истинно ли счастлив играющий на барабане заяц? Тем более что способы такого учения совсем негуманны, большинство зайцев сопротивляются обучению, а их заячьи мамы вовсе не всегда рады результатам этого обучения.
Известный поэт А.С. Пушкин окончил простой сельский лицей (Царскосельский), не знал логарифмов, не читал Достоевского и совсем не умел работать на компьютере – тем не менее, большинство знавших его современников считали его образованным и культурным человеком. Тут есть, над чем задуматься.
Только в нашей стране многие торговцы с Митинского рынка знают математику в объёме мехмата МГУ.
Я помню забавного господина из Госдумы, который грозно вопрошал – зачем нормальному человеку всякие синусы (он явно хотел бы выразиться покруче, но ничего сложнее синуса ему в школе не попадалось...). Тогда я поймал себя на мысли, что мне возразить нечего – и в самом деле, зачем?
Как-то мне пришлось срочно придумать нечто о связи теории и практических умений. У меня получилось вот что: не беда, если юноша в пятнадцать лет думает, что детей приносит аист. Важно, чтобы он в подробностях знал, что он должен делать, чтобы аист прилетел вовремя.
Когда-то я познакомился с любопытной статистикой: оказалось, что среди людей, преуспевших в России в начале девяностых, был удивительно большой процент выпускников серьёзных физических вузов. И я подумал: всё же в физике есть что-то этакое...
Многие думают, что счастье в деньгах. Лет пятнадцать назад я некоторое время побыл миллионером – ничего хорошего, между прочим.
Я думаю, что если бы Билл Гейтс вовремя получил высшее образование, он был бы сейчас намного богаче.
О разнице в подходах к образованию в разных странах: есть интересный писатель и бизнесмен Роберт Кийосаки (американец японского происхождения), автор очень любопытных книг про образование, их можно скачать в Интернете (например – http://www.koob.ru/kiyosaki robert/). Очень советую почитать, особенно одну, название которой начинается со слов «Если хочешь быть богатым и счастливым...».
Я закончил очень давно школу номер 710 в Москве – она называлась очень красиво: «Школа-лаборатория номер один при Академии педагогических наук». Когда я учился в 11 классе, я познакомился с несколькими ребятами из «Второй школы» (до этого я про неё совсем не слышал). Они мне много рассказывали о своей школе и учителях, приукрашивали, конечно, это я понимал, но было очень завидно. Я помню многих своих учителей, среди них были очень милые и добрые люди (не все, конечно). Но последние три года у нас преподавал литературу совершенно замечательный учитель – Самуил Моисеевич Итин, ему тогда было изрядно за семьдесят, он вёл один класс – наш. Я у него многому научился. До этого я совершенно не понимал поэзии – нет, я очень много знал наизусть и сам, как все в этом возрасте, писал стихи, но разницы между настоящими стихами и разными другими не чувствовал. От него я узнал (пятьдесят лет назад) о Мандельштаме и Ахматовой (он читал стихи тихо и «без выражения», многое – наизусть, я и сейчас помню, как это было здорово), с ним было очень интересно спорить о Маяковском и Ильфе с Петровым (первого я не любил вовсе, зато сатирами Ильфа и Петрова зачитывался). Как-то я напросился к нему в гости и принёс журналы с первыми опубликованными вещами Солженицына – к моему искреннему удивлению, он всё это читал («Один день Ивана Денисовича» и «Матрёнин двор»), очень интересно рассуждал про «Один день...» (я родился в городе Магадане, мои родители мне рассказывали о жизни очень мало, охраняя мой покой, но среди их друзей были люди куда более откровенные, от них я много слышал – и без всяких скидок на возраст), я-то думал, что никто, кроме посвящённых, про эту сторону тогдашней жизни ничего не знает.
Когда я был маленьким и учился на втором курсе, я очень уважал старшекурсников, я думал, что они знают намного больше, чем я. Но к шестому курсу я понял, что они знают ровно столько же.
Когда я учился на первом курсе, мой приятель Валера Сендеров (он тогда учился на курс старше, мы с ним часто пили чай и разговаривали на разные темы) решил организовать первую вечернюю Физтехшколу для абитуриентов и организовал. Меня он спросил, могу ли я преподавать там физику, я сразу сказал, что могу (почему я так решил – не знаю). И преподавал (некоторые мои тогдашние ученики были старше меня, но меня это не смущало). Зато в 1967 году, когда меня пригласили преподавать физику в СШИФМП №18 (сейчас это СУНЦ), на вопрос про опыт преподавания физики я ответил вполне уверенно. Кстати, Сендеров некоторое время преподавал математику во «Второй школе» (году в 80-81), один знакомый мне по олимпиадам школьник позвонил и с беспокойством про него спрашивал (его удивила формулировка задачи, где речь шла о семи осинах и шести большевиках, причём Сендеров неуважительно назвал их большевичкáми). Я регулярно вижу Сендерова в редакции журнала «Квант», он сильно изменился внешне и не выглядит сейчас таким уж экстремистом, все мы с возрастом становимся если не лучше, то спокойнее.
Когда я преподавал в СУНЦе, я изредка ходил на лекции Андрея Николаевича Колмогорова, он очень серьёзно относился к своей работе со школьниками, пытался полностью переделать школьный курс математики, руководил созданием новых учебников для школы. Было интересно слушать великого математика (что он великий, мне говорили понимающие люди). Лекции его были, честно говоря, ужасны. И до того как я побывал на Физтехе на лекции Сергея Петровича Капицы (сына великого физика), я считал Колмогорова самым худшим на свете лектором.
А теперь о серьёзном.
Я пошутил, не будет ничего серьёзного. Есть множество хороших книжек по физике (прекрасный пятитомник Мякишева, интересный трёхтомник Бутикова и Кондратьева, много простых и понятных книг – читать можно любые, только чтобы среди авторов не было Шахмаева или Громова, есть множество сборников задач). Читайте, решайте. Можно читать книги для студентов: читаете до того места, где уже всё непонятно, и пропускаете несколько страниц. Не стоит ограничиваться одним источником мудрых мыслей: кроме того, что вы слышите на уроках, обязательно читать (и решать) что-то ещё. Как правильно выбрать вуз? После того, как вы всё взвесите, посмотрите на студентов из этого вуза. Не слушайте их, просто посмотрите. В конце концов, рядом с нами есть два крупных университетских центра – Москва и Долгопрудный, есть из чего выбирать.
Очень полезна хорошая компания. Если вас интересует олимпиада, стоит посещать кружок, где собираются будущие победители. Людей посмотреть, себя показать. Если уровень не подходит, принимайте решение, не тяните. Чтобы получилось (олимпиада), нужно поработать, само не получится. Не жалейте времени, работайте.
Очень важно найти себе хороший вуз – чтобы не пропали даром пять-шесть лет. Есть вузы на любой вкус. Можно найти такой, где придётся работать, «пахать». Есть и такие, где можно напрягаться поменьше – останется время на что-то ещё. Выбирайте. Кроме того, работает принцип: «Если вам дали хорошее образование – это ещё не значит, что вы его получили». Имейте это в виду. Успехов!
ОСОБЕННОСТИ РАБОТЫ С ОДАРЁННЫМИ ДЕТЬМИ ПРИ ОБУЧЕНИИ ИХ ФИЗИКЕ В СТАРШИХ КЛАССАХ
(Выступление на конференции Соросовских учителей физики. Опубликовано во Второшкольной интернет-газете в 2007 году; http://sch2.ru/gazeta/agbm/zilberman.php)
Прежде всего, мне хотелось бы чётко ограничить тему выступления: речь не пойдёт об одарённых спортсменах, музыкантах, поэтах и журналистах, артистах и художниках. В этом я ничего не понимаю, я могу уверенно рассуждать об очень специфическом виде одарённости – в области физики, математики и вообще точных наук. Такие дети (школьники, подростки, учащиеся, молодые люди, юноши и девушки – называть их можно как угодно) и в самом деле отличаются от сверстников. Они могут быть намного успешнее окружающих в целом ряде содержательных видов деятельности, в частности в учёбе, в самостоятельной работе, в интеллектуальных соревнованиях и даже в научных исследованиях. Многие из них сразу «бросаются в глаза», об одарённости других судить труднее, и только опыт общения с разумными детьми может позволить рассуждать о столь тонких материях. Я не думаю, что можно дать точное определение одарённости. Вернее, определений можно дать очень много, только я не видел пока такого, с которым был бы готов согласиться. Но на практике особенной нужды в определениях нет, да и сама граница одарённость/недоодарённость очень размыта. Мне кажется, что достаточно даже подозрения, чтобы стоило работать с «подозреваемым». И уж во всяком случае, я готов заниматься с теми, кто хочет работать. За много лет мне практически ни разу не пришлось сожалеть о потраченных усилиях.
Какой смысл в специальной работе с одарёнными детьми? Ну, во-первых, это соответствует насущным потребностям государства, крайне заинтересованного в появлении достаточного количества серьёзных профессионалов в области высоких технологий (хотелось бы верить – и в области чистой науки, но пока не очень получается). Во-вторых, это помогает одарённым детям реализоваться намного полнее, чем они могли бы это сделать без грамотной и целенаправленной помощи. В-третьих, это очень и очень интересно (приоритеты можно расставить и в другом порядке). Для учителя такая работа полезна ещё и потому, что позволяет «сохранять форму» – иными словами, помедленнее глупеть (необходимость в течение длительного срока повторять одни и те же действия, «долбить» один и тот же материал, общаться со слабыми и мало мотивированными детьми не способствует сохранению интеллектуальных возможностей учителя). Общение же с одарёнными учениками просто заставляет поддерживать форму, много читать, решать трудные задачи, осваивать новые для себя области знаний и технологий. Так что польза тут взаимная.
Если всё идёт как надо, в классе возникает очень успешная группа учеников, показывающая стабильный интерес к изучению предмета и высокий уровень достижений (например, высокие места на всевозможных олимпиадах и конкурсах). Вокруг этой группы возникает слой учеников не столь успешных, но сильно мотивированных на изучение предмета. В любом случае, в классе становится очень интересно – и для учеников, и для учителя. В этих условиях можно «безнаказанно» увеличить нагрузку, расширить круг обсуждаемых понятий, заняться с классом серьёзными экспериментальными задачами, обсуждать «тонкости» теории и т. д. Всё это позволяет заметно увеличить эффективность и результативность занятий предметом. Вообще говоря, я не сторонник расширения школьной программы до размеров вузовской, а то и далее (сам был грешен, но очень много лет назад). Некоторые вопросы, конечно, стоит разбирать шире, чем в школе положено, с целью сделать изложение в целом более стройным и понятным.
Всего один пример. Если не изложить, хотя бы на простом, интуитивно понятном уровне, теорему единственности в электростатике, то половину содержательных вещей в этом курсе придётся просто заучивать наизусть, что очень плохо. Таких примеров в школьной программе много, меня лично очень огорчает, что из программы по физике выкинуты под предлогом сложности и/или ненужности очень существенные куски, что очень затруднило реализацию главной цели изучения физики в школе – выработку «модельного» физического мышления.
Я считаю, что не так уж важно, чем именно расширять школьную программу в сильных классах: сложными экспериментами, обсуждением трудных вопросов теории, решением «хитрых» задач. Существенно совсем другое – насколько это интересно ученикам, насколько это сложно и увлекательно, насколько это даёт пищу (не пережёванную до предела!) для ума. Хороших результатов обучения можно достигать очень многими способами, примеры деятельности очень разных по всем мыслимым критериям, но сильных и успешных учителей физики меня в этом давно убедили. Поэтому вместо разбора конкретных методик я упомяну об основных (на мой взгляд) принципах работы с одарёнными детьми.
Итак, принципы (я упоминаю только те из них, которым сам следую уже много лет):
1.
На каждом уроке, паре уроков (это намного эффективнее) мои ученики должны научиться чему-нибудь существенному: рассчитывать электрические цепи, грамотно рисовать приложенные к телу силы, выбирать нужные в конкретном случае линзы, объяснять всем (кроме специалистов, разумеется) устройство и принцип действия небольшой атомной бомбы, дизельного двигателя или лазерного принтера... То есть, кроме изложения теории, решения задач и заучивания формулировок физических законов на каждом уроке человек должен узнавать, как эти теории применяются на практике, и не «вообще в сельском хозяйстве», а в значимых для него целях. Такие примеры у меня есть практически для всех изучаемых тем школьного курса, это один из многих способов сделать интересным изучение физики. Я очень уважаю учителей, которые считают пропавшим зря урок физики, на котором ничего не взрывалось, не летало по классу и не прожигало насквозь медный пятак. Предпочитаю показывать желающим на перемене вечные двигатели и волчки, которые неправильно вращаются, стеклянные палочки, которые предпочитают кофе чаю (аккуратно написанное слово «кофе» кажется не перевёрнутым, в отличие от слова «чай») и разобранные на части компьютерные «железки», мои запасы по этой части я всё время пополняю. Это всё очень интересно, но – как бы это помягче сказать – не всем.
2.
На уроке должно быть трудно, причём не только относительно слабым ученикам, но и сильным. Это означает, что нагрузка должна выбираться индивидуально. На практике это реализуется, например, следующим образом: давши ученикам для самостоятельного решения задачу, я начинаю ходить по классу и негромко разговаривать с отдельными людьми. Некоторым из них я подсказываю путь решения (не решаю задачу вместо него, а только помогаю). Некоторым просто говорю что-нибудь приятное или указываю на ошибки и неточности. Отдельным выдающимся лицам усложняю вопрос, а то и подбрасываю дополнительные вопросы или задачи. За пару уроков я успеваю по 3-5 раз пообщаться с каждым из учеников. Эта методика не универсальна и не годится для класса, в котором сидит 40 человек (я и в таких работал). Но в любом случае этот метод мешает ученику спать на уроке или читать интересную книжку. Он вынужден работать в выбранном мною темпе. Другое дело – это очень нелегко, работа учителя получается весьма интенсивной, к концу урока можно очень устать. Зато сразу видны результаты усилий – насколько хорошо дети поняли обсуждаемую тему. Кстати, я вовсе не стремлюсь вымотать каждого ученика до предела, это было бы глупо и нерасчётливо. Нагрузку я старательно дозирую: как только у моих учеников наступает первая фаза утомления, я делаю перерыв и развлекаю публику поучительными историями из жизни физиков и других замечательных людей. (Умение правильно и вовремя сделать перерыв относится к числу основных учительских умений, но тут важно не производить впечатления человека, постоянно теряющего нить урока.) В общем, я стараюсь своих учеников напрягать, но не утомлять. Конечно, это легче декларировать, чем обеспечить на практике, но всё же это возможно, нужно только внимательно на них смотреть.
3.
Я стараюсь не терять времени зря, для этого я не даю обязательных домашних заданий и, соответственно, не трачу времени на проверку их выполнения (и не создаю этих маленьких, но очень неприятных конфликтов со своими учениками в самом начале урока, не принуждаю их врать о забытых дома тетрадях и т. п.). Я никогда и никого не вызываю к доске – «минусы» от ответов у доски многократно перевешивают «плюсы» (если последние вообще есть). Я никогда (ну, почти никогда) не читаю на уроке нотаций – понимаю, что иногда трудно удержаться, но нужно, ведь никакой пользы от укоров и упрёков нет, достаточно посмотреть на лица учеников во время этих самых нотаций...
Чуть подробнее: домашние задания, в общем, полезны, но как раз те ученики, которым они нужнее всего, их и не делают. Можно их за это немного потоптать ногами, но я уже давно не получаю от этого никакого удовольствия... Если интенсивно работать на уроках, то можно и не давать обязательных заданий на дом, я ограничиваюсь «задачами для домашних размышлений», которые обязательными не являются, но обычно разбираются коротко на следующем уроке. Мне не нужно вызывать учеников к доске, оценки они получают на контрольных работах и зачётах по темам. Часть контрольных работ называются «самостоятельными работами». Они отличаются от контрольных тем, что я не ставлю за них плохих оценок в журнал (плохой называется оценка, которая не нравится ученику, поэтому и четвёрки иногда в журнал не ставятся), такие работы проводятся в процессе прохождения больших тем, которые заканчиваются настоящими контрольными работами. Варианты контрольных работ сильно отличаются по уровню сложности. Сильные ученики получают сложные варианты. Впрочем, такой ученик имеет возможность попросить на этот раз работу попроще. Это случается, но не часто. И я без лишних вопросов даю ему простой вариант, при этом требования к его работе полностью соответствуют этому простому варианту. Кстати, довольно часто ученики просят вариант посложнее – я тоже иду им навстречу. Зачёты проводятся по большим темам или группам тем, программа такого зачёта объявляется заранее, перед зачётом выдаются большие (15-20 задач) задания, ученик может их дома не делать, но если на зачёте он подобные задачи не решает, он автоматически получает плохую оценку. Чаще всего зачёт приходится сдавать человеку постороннему, для пущей объективности, но и не только. Очень полезно для ученика научиться общаться в атмосфере экзамена с незнакомыми людьми, это очень важное умение. Текущие оценки я тоже иногда ставлю, это непременно пятёрки или, в крайнем случае, четвёрки – если человек на уроке меня приятно удивил... А вот двойку или тройку он может получить только на контрольной или зачёте, и уж никогда ученик у меня не получает двоек за плохое поведение, ужасный внешний вид или из-за моего плохого настроения.
4.
Мы решаем на уроках множество задач, часто эти задачи довольно сложны, иногда – очень сложны. Однако решение задач – вовсе не самоцель. Разумно подобранная система задач позволяет подробно и хорошо осветить сложную тему, ведь всем известно, что для понимания большинству совершенно недостаточно услышать один раз, а нужно услышать объяснения несколько раз. Было бы просто ужасно повторять одно и то же многократно (есть и такие методики, но я не считаю их сколько-нибудь разумными, особенно для разумных детей), а вот задачи позволяют это сделать, не вызывая эмоционального отторжения. В хороших задачах недостатка нет, сейчас есть множество превосходных сборников. Особенно, на мой взгляд, хорош сибирский сборник под редакцией О. Савченко, но он совершенно не подходит большинству учеников для самостоятельной работы. Сборник чрезвычайно сложен и требует непременной помощи учителя, что создаёт порой проблемы для этого учителя (не стыжусь признаться, что умею решать не все задачи из этого сборника). Очень хочется отдельно упомянуть замечательный журнал «Квант». Всё, упомянул. Множество сборников олимпиадных задач позволяют загрузить олимпиадных бойцов, для нормальных учеников польза от таких задач сомнительна. Сборники задач конкретных вузов годятся, как правило, только для подготовки к приёмным экзаменам именно в этот вуз и ни для чего другого не подходят. Часто в этих сборниках можно найти множество некорректных задач, неверных решений и перепутанных ответов, вообще с такими сборниками нужно быть очень внимательными. Обильно представлены на книжном рынке сборники задач, в которых абитуриентов учат решать задачи «по-научному» – вернее сказать, «по-методическому», на 10-15 темпов: 1. записать условие задачи в стиле «дано-найти», 2. перевести все величины в СИ, 3. нарисовать чертёж, 4. записать уравнения в векторном виде, 5. записать их по осям... 14. проверить размерность полученного ответа, 15. записать ответ в буквенном и численном виде с нужным числом значащих цифр и приведением единиц измерения. Сразу хочу сказать, что это ужасно. Ни один разумный человек (студент, аспирант, научный работник) не занимается такой ерундой, которая даже в самом лучшем случае просто отнимает много времени, а помогает решать соответствующие задачи разве что круглым идиотам, это изобретение методистов, которые сами не всегда умеют решать задачи по физике, но пытаются учить этому других (сам я как раз методист, у меня такая должность в МИПКРО, я знаю, о чём говорю). Вред таких методик для разумных учеников очевиден, попытки заменить понимание заучиванием – большая беда отечественной школы. Поэтому я воюю с этими вещами по мере возможностей, а своим ученикам объясняю, что экзамен отличается от контрольной работы в Лицее «Вторая школа» тем, что экзаменационная работа должна быть написана на доступном экзаменатору языке, иначе возможны недоразумения... В общем, мои ученики сдают экзамены без особых проблем.
5.
Я очень стараюсь избегать конфликтов со своими учениками, я уважительно к ним отношусь и стараюсь быть для них интересным собеседником и соучастником. В их возрасте отношение к предмету очень персонифицировано (студенты уже, как правило, умеют учиться и у неприятного для них преподавателя), если им будет со мной неинтересно, они могут ведь и химией увлечься, как это ни ужасно... Кстати, мне не нужно очень уж напрягаться, чтобы уважать моих учеников – они очень разумны и хорошо соображают. Любопытно, что почти все пятиклассники соображают очень неплохо, а вот девятиклассники в нормальной школе уже изрядно туповаты, на большинство вопросов у них уже есть выученные ответы, а в какой мере эти ответы разумны, они сами оценить не могут – зазубрили и не поняли почти ничего. Должно быть, школьные методики изучения физики и математики не вполне совершенны, и части разумных детей удаётся уцелеть – с такими уцелевшими мне и приходится работать.
Не стоит надеяться, что одарённые дети непременно все хорошо воспитаны, добры и деликатны. Зачастую они могут быть просто невыносимы, самонадеянны и эгоистичны. С ними иногда очень трудно. Они с удовольствием подмечают все ваши ошибки и радостно их обсуждают прямо на месте (а не шёпотом, отведя вас на перемене в сторону). Они вовсе не склонны следовать вашим советам (таким разумным и важным), они яростно сопротивляются попыткам научить их пользоваться вашим правильным методом вместо их собственного, неправильного (опыт такого сопротивления они приобрели в своей прежней школе, иначе они там бы и остались). Я очень боюсь некритического восприятия того, что им рассказываю, поэтому я довольно часто ошибаюсь, когда пишу на доске решение задачи, и очень рад тому, что практически всегда мои ученики замечают эти ошибки. Это превращается в интересную игру. Часто они не знают наверняка, специально ли я сделал ошибку, чтобы проверить их внимание и понимание, или это произошло само собой. Заметить такую ошибку раньше всех – престижно и приятно, а моя реакция их дополнительно вознаграждает. Я не считаю, что в классе должна быть гробовая тишина и соответствующий порядок, меня вполне устраивает рабочий шум и обмен мнениями, а когда мне понадобится тишина для объяснения материала, я её быстро обеспечу (без угроз, топанья ногами и привлечения администрации школы, а если без этого не получается, значит, я чего-то важного делать не умею). Всё перечисленное мне кажется существенным. Необходимо обеспечить на занятиях атмосферу свободы и защищённости, взаимного уважения, возможности задать даже глупый вопрос, не боясь нарваться на обидный ответ. Свободный и спокойный человек и соображает лучше, и понимает быстрее.
При работе с одарёнными детьми происходит отсев, и не только среди учеников. Можно быть превосходным специалистом, добрым и интеллигентным человеком, энтузиастом – и не суметь увлечь разумных учеников своим предметом. А можно быть молодым и не очень умелым преподавателем – и прекрасно справиться со своей задачей. Всякое бывает... На этой оптимистичной ноте я закончу своё выступление.
КАК ПОДГОТОВИТЬ ШКОЛЬНИКОВ К ЕГЭ
(Фрагмент выступления на Пятой конференции лауреатов Всероссийского конкурса учителей физики и математики фонда «Династия», 2009)
...Я очень плохо отношусь к идее такого единого экзамена – единого как выпускного и одновременно приёмного экзамена в вузы. Мне кажется, что идея порочна, независимо от того, хорошо она реализована или плохо. Впрочем, о «хорошо реализована» там речи не идёт.
Поговорим о реальной ситуации. Что последние пару лет я делаю со своими учениками? Более или менее разумного ученика за две недели – и не круглосуточных занятий, а нормальных таких, по полчаса в день – можно подготовить к ЕГЭ на 75-80 баллов. Если у вас есть времени больше, более серьёзная подготовка гарантирует разумному ученику 90. К сожалению, честно подготовиться и сдать экзамен на 98 – не получается. Причина в том, что я ещё не видел – за много лет (а уже много лет прошло) – ни одного варианта, где не было бы нескольких некорректно поставленных задач или вопросов. Это, к сожалению, беда для умных детей. Поэтому первый совет человеку, который пишет ЕГЭ, – ни в коем случае не делать умного лица и не думать! Все задачи части «А» и «В» рассчитаны на применение одной простой формулы, все задачи части «С» рассчитаны на применение целых двух формул. То есть их можно решать, совершенно не напрягая головной мозг.
Несколько лет назад, когда эта зараза только грозила всем, многие учителя говорили: «Ну, а что здесь трудного, это же простые задачи?». Я предлагал желающим не очень трудную задачу. Я выбирал кого-нибудь из тех, кто сидит близко, и спрашивал: «Сколько пальцев на руках?». Человек говорил: «Десять». – «А на десяти руках?». – «Сто». Нет, я знаю, что 50, и они знают, но отвечали-то они всегда: «Сто». Любой человек умеет умножить пять на десять, материалом он владеет... Но он отвечает не на тот вопрос, правда? Мораль: нужно научить детей читать условие задачи. К сожалению, так как трудных вопросов на ЕГЭ быть не может, авторы заданий идут по другому пути – они усложняют формулировку. И очень часто это уже не формулировка физической задачи, а ребус, который долго надо в голове прокручивать. И вот тренировка даёт возможность научить человека правильно понимать вопрос и правильно на него отвечать.
Очень легко, ну, любого ежа можно научить на ЕГЭ получать 70 баллов. Это совсем нетрудно. Методика достаточно проста. Когда человек приступает к первой части ЕГЭ (начало части «А»), он видит, что там порядок следования заданий всегда один и тот же. Нужно, чтобы человек написал на листочке все три формулы кинематики. Когда он их пишет, он вспоминает, о чём идёт речь. Все задачи начальной части полностью правильно решаются при помощи этих формул. Дальше – следующие несколько заданий. Маленькая хитрость №1: ни в коем случае не надо решать эти задания подряд. Человек при этом затыкается на каком-то вопросе, который он забыл или не знал, и тратит именно на этот вопрос кучу времени. Первым делом надо «убить» те вопросы, на которые человек уверенно знает ответ. Вообще... этот экзамен никакого отношения к физике не имеет, это такая игра – «набери побольше плюсов». Побольше их набирают на тех вопросах, которые человек знает, значит, для начала надо «прибить» все эти вопросы. То есть просмотреть вариант и отметить для себя неудобные вопросы и первым делом не трогать их. Если останется время, можно перейти и к ним. Но надо уметь набрать много баллов.
Даже если человек неуверенно себя чувствует и плохо решает задачи по физике (часть «С» имеется в виду), то решить одну, две или три таких задачи на знакомый материал может всякий. А это очень много баллов. Задания части «С» стоят больше в три раза, чем задания части «А». И очень часто ничуть не сложнее. То есть много школьников есть, которые вообще часть «С» не берут. Они решают часть «А» и искренне уверены, что часть «В» и часть «С» – это уже уровень международной олимпиады, что редкие школьники доплывают до середины этих задач... А это легко.
И второе. Нужна практика. Упражнение № 1. Я беру класс (кстати, разумный даже можно взять класс), раздаю им тестовую работу. И они её пишут первый раз отвратительно. То есть первый результат тестовой методики всегда бывает ужасен. Как следует их научив, даю такое же задание для домашней работы. Я обещаю поставить за него отметки. Почему-то школьники в этом случае решают, да хотя бы и списывают – и то дело, я им ставлю эту отметку, ну, не жалко. Когда они хоть немножко поработают с ними дома, я даю ещё одно задание, которое они пишут в этот раз намного лучше. Мне важно, чтобы они увидели прогресс, чтобы они поняли, что простая тренировка кое-что даёт. Методы такой тренировки могут быть разные. Очень эффективно работает такой способ. Я предлагаю школьникам выбрать какую-то тему и составить на эту тему четыре вопроса теста. С четырьмя вариантами ответов. Они при этом лучше понимают механику составления ответов. Понимают, что четыре правдоподобных ответа придумать совершенно невозможно. Из этих четырёх ответов два совершенно идиотские, их можно сразу отбросить, даже если вы не понимаете, о чём речь. Выбрать между двумя оставшимися уже легче. Это игра, на самом деле. Это не бег, это бег в мешках. Там другие способы бега. К этому надо привыкать.
В результате после двух-трёх тренировок – кстати, в Интернете есть огромное количество официальных демонстрационных материалов прошлых лет. Вы можете набрать в поиске «ЕГЭ по физике демо», и вам поисковая система выкинет варианты за последние 8 лет. Их можно распечатать, они удачно для этого скомпонованы. Если вы начнёте с одиннадцатиклассниками работать, пока ещё не пройден некоторый материал, выбрасывайте его из этих тестов. Для начала надо работать с частью «А». Только её распечатывайте и раздавайте. Я обычно своим школьникам объясняю: для того чтобы человек что-то понял, нужно ему это повторить 8 раз. Талантливым детям достаточно семи. С тестами ЕГЭ достаточно пяти. А для разумных школьников достаточно трёх-четырёх. Но важно вот что. У человека должна быть уверенность, что всё это хорошо получится. Я встречал ну очень талантливых ребят, которые совершенно не могли в этой процедуре работать. Из-за рассеянности они не то обводили там. Очень забавно: у меня такой мальчишка, он в этом году на Всероссийской олимпиаде по физике свой Первый диплом получил. У него полгода назад явно с этими тестами не ладилось. Ему было просто противно это делать; он совершал абсолютно нелепые ошибки. Он поступил в Физтех без всяких ЕГЭ, по результатам олимпиады, но ему надо было написать ЕГЭ. За несколько сеансов тренировки он дошёл до 92 баллов. Хотя достаточно было пятидесяти... В общем, тренировка позволяет научить даже очень талантливого человека.
Главное здесь – чтобы у ребят возникла уверенность, что это простая игра. Если бы не олимпиады, им пришлось бы плохо. Соревноваться приходится с обыкновенными напёрсточниками. Я не знаю, откуда берутся люди, которые приезжают откуда-то издали вот с такой пачкой стобалльных сертификатов. По-видимому, они очень талантливые, может быть, в этом городе когда-то взорвалось что-то радиоактивное. Но, в общем, я знаю, как эти результаты достигаются. При всех разговорах о том, что процедура ЕГЭ продумана, что в ближайшем квартале ни у кого нет мобильных телефонов, я знаю, как это проходит на практике даже в Москве, где за этим ещё кое-как следят всё-таки. Способов жульничества много, я могу поделиться с желающими, если кого-то это интересует. Как обжулить эту процедуру. Самый смешной способ существует давно, я в Интернете каждый год вижу объявления перед ЕГЭ – ищут студентов, выглядящих молодо, – вот угадайте, для чего... Причём человек приходит со своим паспортом в какое-то место, где его не знают. На паспорте его фотография в возрасте 14 лет. Ему сейчас 17 или даже 18, за это время он немножко подрос и изменился. Ну, юношу от девушки ещё можно отличить по этому паспорту, но подобрать студента такого же вида легко. Студент за это получит лишние свои несколько рублей, идёт и пишет. Я просто знаю людей, которые таким образом получили вполне приличные баллы. Я знаю ещё много способов, так что если будет интересно – расскажу... Всё, спасибо!
***
ИНТЕРВЬЮ ПОСЛЕ ОЛИМПИАДЫ (1995)
Этот текст представляет собой расшифровку интервью, которое Александр Рафаилович Зильберман дал после церемонии награждения победителей первой Соросовской олимпиады по физике в 1995 году, одним из организаторов которой он был. Ему же принадлежало авторство большинства предложенных участникам задач. К сожалению, мы не знаем, какая телекомпания делала это интервью, и кто был интервьюером. Начало интервью в записи отсутствует.
Александр Рафаилович, есть такое понятие – идеал общества. Сейчас для нас идеал – люди, которые умеют петь, плясать... А если представить, что идеалом станут люди, которые могут мыслить, может, тогда и общество изменится?
Нет, они не могут стать идеалом, просто... по определению не могут.
Короля делает свита?
Нет-нет, это не так. Это в технике короля делает свита. Ситуация другая. На что опирается успех артиста, спортсмена? На идентификацию. Человек толстый, неуклюжий представляет себя вот с этой клюшкой, на этом льду, понимаете? Или он на сцене бегает и поёт... Очень трудно нормальному человеку представить себя в роли инженера, учёного. Здесь нет никакой основы для успеха. Да и не нужно, чтобы они становились кумирами общества. Цветок растёт себе сам, от лишнего внимания он не...
Я всегда думала, что цветы как раз растут, чтобы ими любоваться?
Мы говорили о том, чтобы научиться получать удовольствие от того, что растёт цветок...
Вы же говорите, что этому надо учиться?
Разумеется, наверное. Но смотреть на то, как человек думает, – удовольствия здесь никакого. Скорее, бывает обидно: вот он думает, а у меня не получается. Этим ребятам не нужно общественное признание, по крайней мере, на данном этапе их деятельности. Я ещё раз говорю – не об этом. Мы поставили некоторую простую цель, то есть я не поставил эту цель, мне просто это интересно. Я много лет вожусь с детишками, это интересно само по себе. Это уже вызов, но для меня. Я пока ещё умею решать задачи, а что будет через десять лет, надо будет посмотреть. Пока у меня получается.
Можно сразу вопрос: чем Вы занимаетесь?
Я инженер.
Не учитель?
Да, я учитель, я преподаю в школе и учу. И детишек, и учителей... Методистов иногда. Я вообще давно преподаю, я начал, ещё когда студентом был. Мне просто это очень интересно. Когда в Физтехе учился, я преподавал в очень хорошей школе, по крайней мере, тогда она была очень хорошей. Это колмогоровский интернат, у меня там мои самые первые выпускники младше меня на три года. И я, кстати, детишек многих из них учил потом.
А почему не институт, не МГУ?
Со студентами неинтересно работать, понимаете? Студент – это существо неблагодарное в плане обучения. Во-первых, студентов учить бесполезно. Если Вы видели студентов, то знаете, о чём я говорю. Среди школьников попадаются люди, которым интересно заниматься. И им иногда нужна моя помощь. Условно говоря, школьнику порой бывает тяжело заниматься одному. Студент либо совсем не хочет заниматься, либо прекрасно обходится без меня. Нет, серьёзно, в вузе работать неинтересно.
Но туда же приходят Ваши ребятишки, которых Вы любите. Что с ними происходит?
Я не могу помешать тому, что с ними происходит, поймите меня. Мне очень не нравится то, что происходит с ними во многих вузах. Ну, например, в том же Физтехе с ними ничего ужасного не происходит, у них есть возможность учиться, работать, расти, и слава богу. Обучение – это ведь не самоцель. Человек учится, какая-то часть жизни проходит, мы привыкаем, что человек должен учиться, учиться... Человек приобретает специальность, человек выучивается что-то делать. Хорошо, профессионально. Этому человека можно научить. Со школьником интересно потому, что ему намного больше нужно. На самом деле, есть ребята, есть школьники самодостаточные. Ему надо показать, что нужно делать, и больше к нему лучше не подходить, он всё сделает сам, он научится всему сам. Но большинство школьников не такие. Многим из них действительно надо помогать. И они понимают, что это нужно. Иногда это бывает очень интересное общение, иногда оно бывает формальным. А со студентом, в общем, общаться нельзя, смысла большого нет в этом.
Александр Рафаилович, можно немного беседу повернуть в другое русло? Как Вы выдумываете задачки? Для меня Вы человек, которого я никогда не смогла бы понять. То есть я не могу понять, как это происходит. Как происходит рождение новой задачи?
Многие задачи появляются из вполне реальных ситуаций. Если мне надо, к примеру, написать десяток задач на заданную тему, я могу сесть и придумать эти задачи с той скоростью, с которой можно писать. И это не будут задачи, просто взятые из вот этого задачника, понимаете? Они будут отличаться. Но вот какого-то зерна, отличающего их всерьёз, там не будет. Это задачи для экзамена, например. Они придумываются без большого труда. Я знаю, чего от этой задачи хочу, чего от этой задачи желаю. Я хочу узнать, понимает ли ученик вот этот раздел программы. Я знаю, какие вопросы можно задать. Это неинтересно, здесь никакого секрета нет. Трудностей в этом нет. Другая вещь, когда надо придумать, по возможности, задачу, которая была бы, с одной стороны, интересной, чтобы человеку было интересно её решать. Она должна быть в меру трудной, иначе неинтересно. Она должна быть не слишком трудной, ведь должны же люди её решить. Вот такие задачи появляются очень редко.
Как они появляются?
Случайно они появляются... Я не знаю, как. Наверное, это процесс какой-то такой не очень понятный.
Кто придумывал задачи для Соросовской олимпиады по физике?
Для последней Соросовской олимпиады придумывал я. Для первой... она же первая.
Сколько всего было придумано Вами задач?
Для этой олимпиады или вообще? (Улыбается.)
Для этой и вообще.
Вообще – я не знаю, а для этой... Для заочного тура – десяток задач. Они все там мои, так как надо было очень срочно делать. Среди них (там для двух классов было по десятку задач – значит, это должно быть двадцать, да?) три-четыре очень симпатичных, мне они просто самому нравятся. Потом был очный тур, там половину задач мы взяли из того, что нам прислали на конкурс. Прислали довольно много, но в основном там были не очень подходящие по уровню задачи. А вот этот тур – третий. Так получилось, что в теоретическом туре было 9 задач. Одну предложил очень хороший разумный студент с Физтеха. Это Серёжа Панков. Кстати, по-моему, самая красивая задача из всей этой кучи. Там речь идёт о торможении спутника в верхних слоях атмосферы. Очень изящная задачка, которая «в лоб» считается ужасно трудно, но – красивая идея, и можно ответ получить буквально на пальцах. Кстати, многие ребята её решили. Это не гробовая задача, которую решить нельзя, она действительно изящная, трудная, красивая, с идеей. А остальные восемь задач я придумывал, и парочка из них мне нравится, они просто хороши. Ну, мне кажется так, я не знаю.
Есть такое понятие, как восхищение... У Вас происходят восхитительные встречи на олимпиадах, в частности, на последней?
(Улыбается). Конечно... На самом деле, это совершенно прекрасная пора человеческой жизни. Все знают, что человек с возрастом глупеет, правда? Это я Вам точно могу сказать. Это нормально всё... Просто это можно делать медленно.
А наоборот не бывает?
Не-а, нe бывает. Я не видел таких случаев. Надо быть заранее просто очень умным, и тогда надолго может хватить, и всё... Бывают, конечно, удивительно интересные ребята. Есть очень много просто по-человечески приятных людей, с которыми интересно общаться. Среди них попадаются разные по характеру, манере поведения, но, как правило, они очень интересные.
Из последних соросовских встреч – кто-то достоин Вашего восхищения?
На самом деле, очень многих из тех, кто сюда приехал, я ведь не видел раньше никогда. Но несколько человек у меня вызвали... чувство симпатии... и восхищения в некотором смысле. Да.
Можно их назвать?
Можно не называть? Здесь есть некоторый элемент этический, понимаете?..
А почему они вызывают восхищение?
Бывают люди, которые очень хорошо соображают, мне завидно. И мне нравится. Бывают люди, которые очень изящно думают. И на это можно смотреть со стороны, и это действительно интересно. Бывает просто: вот человек, который тебе симпатичен. Человек, который двигается хорошо, взгляд у него какой-то... не тухлый (улыбается). Посмотрите, у них же очень живые лица, у большинства из них. Я боюсь людей с остановившимся лицом, без мимики. Такие крутые лица... мне они неприятны. А эти ребята очень живые, они общительны, они (не все, но многие) способны к какому-то контакту, к общению. Они открыты во многом. Это интересно само по себе. Потом (мне немножко завидно) они в какое-то другое время растут и живут. Оно в чём-то там труднее, но в целом им, конечно, намного приятнее и интереснее жить. Вот всё это вместе... «Восхищение» – это, всё-таки, наверное, не то слово. Симпатия, уважение – это ближе. Ну, а потом, кое-кого из них я, в общем, знаю. Я с ними виделся на тех же олимпиадах, или на кружке, скажем, у меня они бывали.
Александр Рафаилович, Вы не обидитесь, если я задам такой вопрос: что Вам в себе больше всего нравится?
Ну, я очень умный, о-очень. (Улыбается) Да ничего мне особенно не нравится, к сожалению. Но это уже деталь моей биографии. Нет, понимаете, когда я был намного моложе, когда я был студентом, я был полностью в себе уверен, я знал, что я умнее всех. Ну, это было очевидно. Не окружающим, но я-то в этом был уверен. Серьёзно. Это нормальное состояние для студента, который и должен себя чувствовать умнее всех, чувствовать себя талантливым. Потом, мне очень повезло. Когда я преподавал в колмогоровском интернате, я видел много очень интересных ребят. Умных, талантливых. Но однажды я встретил одного человека, который был умнее меня на порядок, знаете, следующий уровень такой... Это было очень поучительное зрелище. Да нет, я и сейчас его с удовольствием вижу, он живой, здоровый...
А как его звали?
Звали его Андрюшей... Но зачем? В этом же смысла большого нет... Странные вещи. Понимаете, он очень необычный человек, он и сейчас во многом похож на тогдашнего себя, это фантастически талантливый человек с абсолютно другим уровнем мышления. Для меня это тогда было каким-то ударом, может быть, чему-то я, наверное, научился при этом. Это было очень здорово. Ну, а дальше... Что значит «нравится в себе»? У меня что-то получается хорошо, слава богу... Мне очень нравится, что у меня две ноги... У многих, в общем, две ноги, и я с ними солидарен. Мне другие нравятся люди, смотреть на себя в зеркало – это скучно всё же. Мне очень многие люди просто нравятся, и я с удовольствием с ними общаюсь. Кстати, это один из вариантов общения. Некоторые вот собаку предпочитают заводить, но мне кажется, это неинтересно.
Александр Рафаилович, у меня родилась идея: из всего, что Вы говорите, сделать фильм – показывать ребятишек на фоне Вашего рассказа о них, о себе.
Похожую вещь я уже видел, когда преподавал в колмогоровском интернате. Совершенно восхитительный человек – Рита Визитей – снимала в этом интернате телевизионный фильм. Назывался он пошло – «Спрашивайте, мальчики». И шёл он весь там под песенку «Спрашивайте, мальчики, спрашивайте, а вы, люди, ничего не....» – это было очень пошло. Хотя вот детские лица там были совершенно фантастические. Ребята четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати, семнадцати лет. Нормальные лица, не какие-нибудь красивые, не какие-нибудь ухоженные, если учесть, что это было в 68-69 году, лосьоны были меньше распространены. В этом возрасте человек выглядит по-разному. Привыкаешь. Ребята, с которыми каждый день разговариваешь. Когда шла камера, на экране появлялись их лица – это было... потрясение. Настолько они были значительнее, настолько они были умнее всего того, что вокруг этого звучало, говорилось, то есть это было лишним. Надо было просто сделать фильм – эти лица показывать, и всё. Что делается за кадром – это никогда не интересно. Интересно смотреть на человеческое лицо. Когда человек думает, у него ведь меняется выражение лица, правда? У него лицо живёт. Это страшно интересное зрелище. Интересно говорить с человеком, которому интересна тема разговора, да? Ребята – очень благодарные слушатели, им очень многое интересно. С ними действительно можно очень о многом говорить. Это намного интереснее любого закадрового комментария, вот почему я это так воспринял странно. О чём здесь говорить? Я серьёзно. Очень часто талантливейший, необыкновенно способный человек не выглядит так. Вы сегодня в этом зале видели... вот там, где сидели эти ребята, это было фантастическое зрелище. Я, если говорить честно, удивлён, почему люди не приходят посмотреть на этих ребят? Начнём с того, что внимательный человек, глядя в этот зал, увидел бы здесь, по-видимому, научную элиту нашей страны через десять лет. Через пятнадцать, это максимум. Собственно, это как раз они и есть. Понимаете? Меня поражает, почему это никому не интересно. Просто прийти и посмотреть.
Вот вспоминает человек о встрече с Эйнштейном, когда тому было шестьдесят пять лет. Он сидел с трубкой и говорил умные вещи. Найдите человека, который разговаривал с Эйнштейном, когда тому было четырнадцать. И когда уже было заведомо известно, что это вот он и будет. Почему-то никто в этой ситуации не хочет оказаться. Мне очень нравится работать с ребятишками именно поэтому. Я... ну, не то чтобы всех, но очень многих будущих и сегодняшних великих людей нашей страны видел, я с ними общался и некоторых из них учил физике. Я занимаюсь олимпиадами... это страшно, но лет двадцать пять уж точно я ими занимаюсь. Ну, так получилось. Меня втащили в это дело, меня втащил замечательный мой друг – Юлий Менделевич Брук. Втащил меня, когда я был совсем маленьким – я учился на первом курсе. Мне это страшно понравилось. Я сочинил первую свою задачку убогую. Ося Слободецкий, покойный ныне, который эти олимпиады вообще начинал, меня так... несильно за неё выругал. Дальше было интересно. И я видел практически всех... Многие из ребят, которых я видел, – это на самом деле люди, которые или уже определяют, или будут определять уровень нашей науки.
Александр Рафаилович, дело в том, что талант должен служить народу. Не бывает ли у Вас опасений, что те таланты, которые Вы видели и знаете сегодня, не будут служить народу, а будут служить чему-нибудь другому?
Я не согласен с этой постановкой вопроса. Что значит «служить народу»? Человек вообще не должен никому служить. Это неправильный подход. Человек – это личность. Он не для кого-то живёт на свете. Если общество разумно настолько, что может использовать то, что человек делает, во благо себе... так это задача общества, а не человека. Это армейский подход: мы вот вас призовём, и вы будете служить, а мы разберёмся, как вы будете служить, что вы будете делать, да? Это неправильно. Если общество разумно настолько, что оно даёт человеку развиться и использует плоды его труда во благо себе, – это разумное общество.
Во благо кому будут использованы те труды и те мозги, которые под Вашим оком вырастают?
Я думаю, что сегодня этот вопрос не так остро стоит, как, скажем, тридцать лет назад, когда все эти мозги занимались исключительно проблемами, связанными с оружием. Сейчас как раз появилась у человека возможность заниматься вопросами, полезными для народонаселения большой страны.
На чём строится такая Ваша уверенность?
Умнеем мы быстро. Как общество. Может, как люди – не очень, а вот как общество мы, конечно, сильно поумнели. Я это очень хорошо вижу. Общество сейчас во многом перестало быть самопоедающим. Общество, которое всё тратит на то, чтобы стать вооружённее, злее, воспитаннее, – это общество, которое поедает себя само, у него нет будущего. Общество, которое с ошибками, с глупостями, ещё с чем-то, но живёт как живой, нормальный организм, который не только щерится на всех стальными зубами, а уже учится радоваться тому, что происходит вокруг, – это общество намного интереснее для человека. Представьте себе ситуацию: посадили вы дерево и старательно вытягиваете его вверх, чтобы быстрее выросло. Это разумный подход? Если вы умеете использовать то, как дерево растёт, – хорошо, если заставляете его расти – из этого ничего хорошего не получится.
Что такое наше общество, о котором Вы сейчас говорили? Можете Вы, как физик, нарисовать определённую схему, структуру, по которой было бы видно, что от чего зависит или кто от кого зависит?
(Улыбается.) Понимаете, общественный организм, даже простой, намного сложнее всех этих моделей. Физика занимается совсем другими системами. Я не физик, я инженер. Инженер занимается совсем другими системами. Системами, где видны чёткие связи. И этих связей не слишком много. Такую систему можно описать, заставить её действовать как надо. Общество намного сложнее. Когда я говорю «наше общество», я имею в виду ту страну, где я живу, которую я очень люблю, кстати. Понимаете, мне здесь очень... мне по-разному здесь бывает, но меня очень интересует, как эта страна будет жить, как будет жить наше общество. Вот какой смысл я вкладываю в эти слова. И если общество не умеет использовать способности человека и ломает его, заставляет его кирпичи класть вместо того, чтобы использовать то, что у него получается хорошо, – это общество дурное, это общество нужно переучивать, перевоспитывать. Вот мы перевоспитываемся сейчас немножко. Уже появилась у очень многих людей мысль о том, что человек сам по себе – ценность. Не потому, что он может принести пользу обществу, а что он ценность сам по себе.
Вы видите будущее у тех мальчишек, которых Вы сегодня награждали?
Да, конечно. У них есть будущее. Я надеюсь, и у меня там есть какое-то, хотя, может, не такое светлое.
Какое?
Вопрос деликатный. Дело вот в чём. Разумеется, у всякого человека – разумного, неразумного – есть будущее.
Меня интересует их будущее...
Найдут ли они применение своим способностям?
Ну, их будущее как общей... массы ума.
Я понял. Найдут, конечно, найдут. Ещё раз повторяю, в этом наше общество стало немного умнее. Раньше они были востребованы, двадцать лет назад? Были. А на что? Правильно, вояки оплачивали большую часть исследований, на которые были востребованы эти самые мозги. Но это же не нормально. Сейчас, когда говорят, что на умных людей нет спроса, – это либо лукавство, либо враньё. (Они отличаются друг от друга, да? Враньё – это когда человек чётко знает, что он врёт. Лукавство – когда он не знает, только подозревает...) Если серьёзней... Умные ребята нужны сейчас очень во многих областях. Сейчас есть работа.
На кого работать?
На себя.
Сейчас есть работа на себя?
Конечно. Я Вас уверяю, большая часть тех ребят, которым сейчас по пятнадцать лет, могут заниматься интересными вещами, им необязательно мыть машины, для того чтобы зарабатывать.
Кто будет им платить за то, что они будут интересными для себя вещами заниматься?
Им будут платить не за то, что эти вещи для них интересны, а за результаты. Я Вам скажу: труд программиста программисту может быть интересен, а платят ему не за то, что ему интересно, а за то, что он делает определённую программу.
Дело в том, что мы стали обществом частного капитала?
Нет, не стали ещё, к сожалению. У нас всё равно ещё большая часть капитала – государственная, может быть, это-то и мешает в какой-то мере. Привычки очень прочные. Я работаю на госпредприятии, мне страшно уходить с него, привык так вот. Понимаете, привыкает вот человек висеть вниз головой, думает, что так удобнее, и очень боится. Ну, не знаю. Не в этом проблема, проблема вот в чём. У общества, наконец, появляются какие-то потребности, кроме потребности всех пугать оскалом. Ведь когда говорили, что никто не лишний, все были заняты, на что наша промышленность тратила весь свой пыл? Танки делали, да? Кто делал не танки, тот делал прицелы. То есть это было ненормальное общество, оно...
Можете ли Вы наше сегодняшнее общество назвать нормальным?
И вчерашнее, и сегодняшнее – нет, конечно, пока. Ему ещё очень далеко до этого.
Если нашему обществу далеко до нормального, как всё-таки будут использованы мозги в ненормальном обществе сейчас?
Нет, вот мозги тем и отличаются, что они находят себе применение.
Применение в чьих целях? На чью пользу?
(Качает головой). Я понял вопрос, но не согласен с такой постановкой. Вы исходите из того, что есть где-то злобный работодатель, который может человека заставить на себя работать и так далее. Этого давно нет. На самом деле, человек сегодня вполне может зарабатывать на жизнь (вполне приличную жизнь) тем, что ему интересно. У вас есть выбор. Вы можете делать неинтересную, но хорошо оплачиваемую работу. Если хотите заработать легко, быстро и просто – возьмите 20 пар штанов, условно говоря, пойдите на рынок (конечно, там надо знать, что брать – да!), там за полдня заработаете то, что учитель зарабатывает за две недели. Работа учителя может быть разной, но она может быть интересной. Работа человека на базаре – ну, кому-то, может быть, покажется интересной, но мне она кажется тяжёлой и противной. Есть возможность выбрать интересную, ну, может быть, не очень высокооплачиваемую работу. Есть – неинтересную, но высокооплачиваемую. А если вы хороший специалист, вы можете это совместить – найти работу, интересную для вас и оплачиваемую так, чтобы вам было нормально, чтобы вам хватало.
Основная масса этих ребятишек где будет работать?
Вот этого я не знаю. Но в том, что они будут работать и будут получать удовольствие от своей работы, я уверен. У очень многих это получится. Кстати, многие из них будут работать и не только здесь. Если не изменится что-нибудь уж совсем сильно в государстве, то многие из них будут половину времени учиться где-нибудь в Америке. Скажем, три года здесь, потом уедут в Америку, может быть, останутся там, может быть, приедут сюда, у них есть очень интересные в этом смысле возможности, понимаете?
Александр Рафаилович, если говорить о том, что мы живём в государстве, где есть народ, несколько характеристик этой массе, которую называют народом, Вы можете дать?
Ой, нет. Массу не называют народом. Нет, я не могу на этот вопрос ответить. Я не вижу общих характеристик массы. Либо мы говорим про какую-то лягушачью икру, но тогда это точно не народ, либо мы говорим про каких-то конкретных людей, тогда у них нет общих свойств. Нет общих свойств у народа, нет ничего такого. Они, скорее, белые, чем чёрные – это да, в Африке наоборот. Это внешние отличия. А вот сказать, что наш народ дружелюбнее в среднем, чем кто-нибудь ещё, – это уже грубая ошибка, это неправильно, это не то, что неправильно, – это неправда. Я не знаю, какие общие свойства есть у народа. Я знаю, есть многие люди, чьи свойства мне нравятся, есть куча людей, которых я боюсь, которые мне противны, нет у них никаких общих свойств.
А если я так скажу: основное свойство нашего народа в том, что в нём нет мужчин?
Нет, я как-то видел одного... (Улыбается.)
Кто это был?
Ну, есть у меня один знакомый, очень такой широкоплечий... Я боюсь этих оценок, они очень красивы, парадоксальны вполне, но за ними мало что есть всё-таки. Понимаете, можно очень долго держать человека в маленькой баночке из-под майонеза, в конце концов, он научится там жить, он будет маленький такой, такой скользкий будет, чтобы из неё иногда выходить погулять. Но это мы его заставили таким быть. Если мы его заставили, он таким будет. Если заставлять человека жить в тюрьме, он привыкает жить в тюрьме, у него какие-то свои свойства развиваются. Но это не его свойства, это свойства тюрьмы, это свойства этой баночки. Нет у народа таких свойств – противных там, каких-нибудь ещё. Человек сам по себе – индивидуальность. Мне интересно разговаривать всё-таки с индивидуальностью, а не с представителем каким-то. Ведь даже если в жизни взять такую группу, как военные (они все очень похожи друг на друга, зелёненькие такие), – они очень разные люди, и среди них есть и разумные, и всякие... Нет общих свойств. Мне неинтересно, по крайней мере, было бы. Ребятишки в этом смысле чем хороши? Они даже не задумываются над вопросом, индивидуальностью они являются или нет. Они знают – каждый из них индивидуальность. Когда человек начинает об этом задумываться, начинает себя опрощать, подгонять себя «под», под Лениным или ещё под кем-нибудь себя чистить, это неважно уже... Когда человек начинает себя строить как часть общества, тогда он делает глупость, по-видимому.
Можно ещё один вопрос: чего бы Вам не хотелось знать? Есть что-то, что Вам не хочется знать?
Ну, очень многое мне не хочется знать. Я не такой любопытный человек, как, может быть, даже и хотел бы. Есть масса вещей, которые я просто не успеваю спросить. Не потому, что мне не хочется знать, но мне это не очень интересно. А есть вещи, которые я не знаю. Скажем, завтрашнюю судьбу свою не хочется... Да нет, хочется, в общем, хотя страшновато. Наверное, нет таких вещей, которые я не хочу знать. Некогда или не особенно и хотелось – это немножко другое, да?
Из серии того, что Вы знаете, но не хотели бы знать...
У всякого человека есть жизненный опыт такой противный – набор историй, когда его мордой об стол прикладывали. Не то чтобы знать не хотелось, вспоминать иногда не хочется чего-то, много вещей таких было, которые очень не хочется вспоминать.
А вот самое сильное из таких вещей – с чем оно связано?
Наше государство в этом смысле очень удачно устроено... Мне многие вещи не хочется вспоминать. Самое яркое, пожалуй, воспоминание – мой приезд в Москву в возрасте десяти лет. Я жил в городе Магадане, есть такой, может, Вы слышали про него. И вот в 56-м году исполнилось мне десять лет. И моя мама (а папа ещё некоторое время вынужден был там провести) приехала в Москву. Я пришёл в новую школу в центре города, и меня там в течение года изводили по-всякому. Ну, просто лупили непрерывно совершенно, хотя, ей-богу, никаких для этого причин не было. Ну, вот как-то всё так случилось. Вот об этом мне очень больно вспоминать. Не то чтобы не хотелось, но больно. Я говорю, мы живём в очень удобной стране, у каждого человека есть какие-то похожие вещи. Я в армии, слава Богу, не служил, я старший лейтенант запаса, и в тюрьме, кстати, тоже не сидел, что очень важно. А можно было бы и об этом повспоминать в случае чего. Была ещё мерзкая история, когда я на работу устраивался после окончания Физтеха. Это был долгий интересный процесс.
Почему он был долгим?
Ну, ведь нужно какое-то время, чтобы человек объяснил тебе, что он не может тебя взять на работу.
Почему Вас не хотели брать на работу?
Тогда это было однозначно, это был 69-й год. Это был чисто национальный вопрос. Я же еврей, в общем, как можно разглядеть. Да, Зильберман, так вот случилось. И папа у меня еврей, и мама.
В общем, они, может, и хотели бы меня взять, я был очень неплохой, на самом деле, студент, я окончил Физтех тогда, в принципе я довольно много умел чего, и они прекрасно понимали, что от меня можно получить очень много всего. Но были определённые ограничения, не могли они брать. Знаете, сколько нужно интеллигентному человеку времени, чтобы объяснить, что он меня очень хотел бы взять, но не получилось? Долго, это надо час разговаривать о том, о сём, в конце сказать, мол, к сожалению, позвоните, может быть, что-нибудь потом получится. Если двадцать человек по часу – это долгий процесс. Нормально...
Или помню, полез как-то в магазине без очереди молодой парень. Я ему там сказал, что нехорошо, причём очень мягко сказал. Я не произвожу впечатления совсем уж большого грубияна, который хватает за плечо и оттаскивает... Я говорю: «Ну, зачем же без очереди, нехорошо...» А они потом втроём или вчетвером меня там побили немножко. Неприятно вспоминать.
Я прошу прощения...
Много есть вещей. Одна вещь очень неприятная. Вот когда в 70-м году у меня был целый выпуск в интернате, совершенно прекрасные классы, кстати. Между прочим, в этом выпуске был Александр Васильевич Денисенко, который здесь директор этой программы. Так случилось, я его физике учил в интернате. Класс был чудесный совершенно, у меня был не один класс тогда, и там было несколько ребят, которых не брали в вузы по той же самой причине. И вот надо одному из них объяснить, почему же его не взяли в вуз (очень светлый был такой, хороший мальчишка) – мне было мучительно стыдно. Причём мне, представляете, мне было стыдно за родное государство. Хотя, казалось бы, я то здесь причём? Но больно было и стыдно – ужасно. Вот такая была история. Да много их. Обижали. Обижали. Обижали. (Смеётся.)
Когда Вы последний раз смеялись от души?
Буквально не прошло и двадцати секунд...
Ну так, чтобы вот от какого-то события, от того, что произошло, что какие-то мысли в голову пришли? Не связанное с нашим разговором.
Понятно. Последний раз вчера. Сегодня не было особых причин для громкого смеха, а вчера было очень приятно – юноша написал прекрасную фразу, она у меня в коллекцию вошла, можно сказать. Немножко специальная такая... Он написал, что сопротивления двух резисторов примерно одинаковы по порядку величины, потому что, когда он подключил вольтметр к одному и к другому, вольтметр зашкалил в обоих случаях. Довольно смешно, надо сказать.
?!
Смешно, смешно, уверяю Вас. Вот так он и написал. Он-то имел в виду немножко другое, но получилось очень здорово. У меня есть прекрасная коллекция, я собираю эти вещи. Вот как бы Вы отнеслись к такой заметке в газете (серьёзная газета, серьёзная заметка, я её помню наизусть, я много раз её всем показывал)? Заметка называлась так: «Скоро нерест». Цитирую дословно: «Решением Московского городского и Московского областного Советов народных депутатов период нереста рыбы в нынешнем году установить с 15 апреля по 15 мая на всех рыбохозяйствах города и области». Могу показать. Правда, здорово?
В НИИ, где я работал, как-то на стене читаю бумажку... Я привык ещё со студенческих времён всё читать на стенах, интересно же. Приехал из командировки как раз, гляжу (видимо, пожар был в каком-то НИИ) – висит бумажка. Заголовок – «Противопожарная безопасность в научно-исследовательских учреждениях». Ну, нормально. И первая фраза: «Современные научно-исследовательские институты представляют большую пожарную опасность». У меня большая коллекция, я смешливый человек, и сам люблю посмеяться, и когда другие смеются, я очень люблю. Так что недавно, недавно... Бывают случаи.
* Опубликовано в летнем выпуске журнала «Голос» №12, 2010 год.
