Багульник
…и проносился иногда во сне
его щемящий дух – малины, ила…
И вновь пустой багульник на окне
подкармливала сахаром, поила…
И оказалось, что душа моя
способна к непонятному терпенью…
Ждала? Чего?! Что связывала я
с зелёно-розовым непрочным опереньем?
Вода светилась в банке. А вокруг –
Февраль и трубы. Чадно, скользко, тесно…
И как я ликовала неуместно:
« А вдруг?» Что « вдруг»? И всё-таки: «А вдруг?!»
***
Когда я медленно письмо прочла,
то после жалоб, восклицаний длинных
втиснуто было сбоку: « Как дела?»,
которым утешают нелюбимых.
А нежные, расхожие слова,
стоявшие, как водится, в начале,
и вовсе ничего не означали.
Но всё-таки кружилась голова…
***
Сегодня год. Я рано прихожу.
Берусь за книгу… Просто так сижу…
Смотрю, сырая ли в цветах земля…
Роняю чашку… Подогнать обломки
пытаюсь… Наконец, голосом громким
«Мне не звонили?» спрашиваю я.
В метро
О юность, западня,
холодное пальтишко…
Закрыться от меня
не догадалась книжкой…
До двадцати пяти
мерещится так сладко!
Я, прежде чем сойти,
ещё взгляну украдкой…
Налаженных колёс
нет, не догнать обиде…
Пусть думает, что слёз
никто вокруг не видит…
***
Благодарю тебя, молодость, за неудачу.
Благодарю, хоть, бывает, заплачу...
Благодарю, потому что пустынно и строго
К правде раскрылась дорога.
Правда похожа на самую дальнюю кручу.
Знаю: впускает не каждого воздух могучий...
Знаю, что если пройду, то ни хлеба, ни крова…
Знаю, что быть там придётся на старости – снова.
Благодарю тебя, молодость, за неудачу.
***
Да и много ли надо?
Помолчишь у окна…
Вековечного сада
Луна, глубина…
И прощение реет
Над каждой судьбой…
И ребёнок светлеет –
Пусть не рядом с тобой…
***
Книгою там дышат люди.
Всё готово для побега…
Только снега там не будет.
Только снега. Только снега.
А с Отечеством - рассудит
тот, кто Альфа и Омега…
Только снега там не будет.
Ну и что? Ведь только снега.
***
Долгий стол поминальный.
Краткой речи успех.
И не слишком печальный
разговор. Даже смех.
И далёкие трубы
не мешают жевать.
И уж начали шубы
класть в пустую кровать…
Птичья гречишка
Там, где не топчет народ
улочку, как у прилавка,
снова её заметёт
эта негромкая травка…
Где не возносят палат,
в мутных конторах не служат,
и без снотворного спят,
и без отчаянья тужат…
Терпят земную корысть,
мёртвых не забывают…
Где непонятную жизнь,
может, и понимают…
***
Дворник хлопья небесные сгрёб
И весь день добавлял понемножку...
И повсюду то лёд, то сугроб –
но распахнута к храму дорожка…
И по ней я упорно иду,
и вторгаюсь в согласное пенье,
и стою, и по-прежнему жду
среди тех, кто уже на коленях…
А потом выхожу в полумгле
на пустую, мирскую аллею…
Вера есть ли ещё на земле,
чтоб назвать не пыталась моею?
А снежинки возводят «Осанну»,
а от неба проносится весть,
что Ты – всюду! Ты - слышишь! Ты – есть!
Всеми названный – и несказанный…
После 91-го
1
Ни веры, ни идеи, ни согласья…
Да и Москва, а не допустим, Прага…
Казалось нам, свобода – это счастье…
Но оказалось, что ещё и правда.
И человек, что возвестил не это,
пересекая э т о вместе с нами,
всё реже из Зависящей газеты
глядит – куда? – отдельными глазами…
Ну да, он знал, что дальше невозможен
чертог отцов – угрюмый, необъятный…
Вот только среди всех этих таможен
так хочется не то чтобы обратно,
а просто – ведь ни веры, ни согласья…
Да и Москва при этом, а не Прага…
Казалось нам, свобода – это счастье…
Но оказалось, что ещё и правда…
2
Не Маркс на знамени, а «Марс»!
Подол воздевшая свобода!
Кислотное искусство масс!
Системы крах или народа?
Уже наскучившая кровь…
В парламенте – задор невежды!
Конец надежде? Или вновь
Лишь обострение надежды?!
3
И дальше двинулись мы жить…
А что? Тянуть не надо жилы.
Терпеть надежду. Ворошить
Постановленья и могилы.
А главное - иллюзий нет.
И хлеба, наконец-то, много…
И от рекламы ночью – свет…
И правда из иных газет…
И с матерком – но ведь Рунет!
И не прямая, но дорога...
И тянется по ней народ…
И выбирает сласти, власти…
И Новый год, и старый кот…
И прежний –для войны– завод…
И не последний разворот
в свободу, веру и согласье...
