Мария Орфанудаки
КАК РАССТАЮТСЯ ЛЮБИМЫЕ
рассказ
Проводив её в аэропорту Ханьи, Ставрос вернулся в опустевший дом. Она улетала сегодня вечерним, восьмичасовым рейсом. Самолётом, следующим в Афины. Ту минуту прощания в аэропорту Ставрос хотел избежать, не присутствовать. Он покинул её с дочерью стремительно, как сбежал. За час до регистрации на рейс. Не было сил оставаться с ними до конца. До их посадки на борт самолёта.
В его глазах блестели слёзы, и теперь он не пытался их скрыть. Дошёл до старой тойоты-карины, пыльной, грязной, тоже покрытой отпечатком заброшенности. Сел и медленно поехал назад, к дому. Он со всей беспощадностью понимал, что больше не уведёт её никогда. Всё оставалось прежним: изгибы побережья Средиземного моря, дорожный серпантин, улыбающееся небо. Только вот его любимой здесь больше не было и уже не будет рядом с ним. Он не услышит её смеха, её голоса. Не сможет к ней прикоснуться. Не увидит ни звенящего счастья, ни пронзительной грусти в её глазах.
В офисе навязчиво бросались в глаза забытые ею мелочи: недокуренная пачка сигарет, листочек бумаги с выведенными на её родном, русском, языке каракулями. Интересно, о чём она писала так нервно и неразборчиво? Думала, писала, говорила на чужом языке. А ведь были прекрасные минуты, когда она старательно выговаривала слова на его родном, греческом, когда говорила ему:
- Любимый мой, я люблю тебя.
Холодная, враждебная ему Россия, эта страна снегов, опять поглотила её. И это уже навсегда. Её отсутствие ощущалось им на клеточном уровне. Он присел на стул, закурил. А в голову лезли всякие ненужные глупости. Теперь-то он может курить сколько угодно. Всем окружающим будет абсолютно безразлично это. Только она просила его курить поменьше, переживала, увещевала. А теперь, враз лишившись её заботы, он стал точно сирота. Из портмоне Ставрос достал свою любимую фотографию. Обрезанный маленький цветной квадратик. Ей этот снимок никогда не нравился. Он был сделан в Салониках, несколько месяцев назад. Она сидела в кресле, скрестив ноги по-турецки, крепко сжимая в руках большого плюшевого медвежонка в смешном колпачке. Ставрос помнил каждую деталь её вязаного свитера вишнёвого цвета. Они всегда покупали всю одежду для неё вместе. У Ставроса был весьма неплохой вкус.
И вот этот медвежонок. Она увидела плюшевую игрушку в витрине магазина и взглядом попросила: «Купи». Разве он мог отказать ей в просьбе? На фотографии её возраст было определить достаточно сложно. Лицо вышло совсем юным, почти без грима, с такой застенчивой, едва уловимой, чарующей улыбкой. Знала ли она - его любимая женщина, как необыкновенно красила её эта улыбка?
Прошло всего два часа, а Ставросу уже так её не хватало. Щекам вдруг стало мокро. Отчего? Снова слёзы. Мужчины ведь тоже плачут, пускай и редко. Теперь она не увидит его слёз. Их не увидит никто, и он не претерпит унижения, они прольются незамеченными. Во всём мире не изменилось ничего. Просто были он и она - вместе, а теперь вот стали порознь. В мировом понимании это такая мелочь!
Он ревновал её к собственной дочери, когда те вернулись из России вдвоём. Ребёнок лишал его привычной и необходимой ему заботы. Внимание, все эти месяцы уделяемое безраздельно ему, забрала эта маленькая девочка, её дочь. Её «папа», обращённое к нему, не давало ему ничего. Ну, каким он мог стать отцом для её дочери? Ставроса накрыло пеленой боли и усталости. Теперь для него рухнуло всё. Жизнь разом лишилась всякого смысла, а кто это заметил?
Вторая большая и настоящая любовь в его жизни. Первой была Лула…
Хватит сидеть в офисе, сегодня он не будет больше работать. Да и завтра тоже. И будет ли он теперь работать вообще? На то недолгое время, которое ему осталось прожить на свете, денег ему хватит с лихвой.
Ставрос грузно встал со стула, стал подниматься наверх. Деревянные ступени скрипели под ногами. Второй этаж, третий. Уже не офис, а дом. С самого утра он не поднимался наверх. Сидел в офисе, потерянно считая часы до её отъезда. Ещё на полчаса осталось меньше времени, ещё на час.
И его любимая бродила неприкаянно по дому, отрешённая, печальная. Потом, ближе к тому времени, когда стрелки часов беспощадно стали намекать на приближающийся час отъезда, по её щекам покатились слёзы. Полные упрёков слова посыпались в его адрес. Она напомнила ему слова Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого мы приручили».
Наверное, она была права. Он приручил её. Пообещал в церкви, перед ликом Божьим, любить её, беречь... Они - венчанные муж и жена. А теперь вот купил билет и отослал от себя прочь.
Ставрос достал из пачки ещё одну сигарету.
И тут наверху так же. Множество ею забытых мелочей. В спешке собираемые чемоданы не могли вместить всех вещей. Такая привычная аккуратность на этот раз её подвела. В доме царил совершеннейший беспорядок. Всё указывало на спешные мучительные сборы. Оставить это, не влезает в чемодан. И это оставить тоже. Он ведь обещал выбросить до последней мелочи всё, что она не возьмёт с собой. Конечно, он обманул её. Все эти вещицы, забытые ею... У него никогда не поднялась бы рука выбросить их.
Ставрос прошёлся по дому. Каждый уголок в доме, казалось, беззвучно кричал ему: «Любимая...»
У окна - полки с её книгами на русском языке. Она не взяла с собой ни одной. Раскрытые шкафы, чёрный кружевной лифчик, брошенный в кресле, рядом с ним - трусики. Удивительно, но вот мягкие игрушки она забрала все до единой. Из одежды были забыты ещё кое-какие мелочи. Чёрная кружевная кофточка, которую Ставрос, нагнувшись, поднял с пола, ещё хранила запах её любимых духов «Лолита Лемпинска» и несколько коротких рыжих волосинок. Он прижал чёрный кружевной комочек к самому лицу и глубоко вдохнул в себя сладковатый, с горчинкой, запах её прощального невольного подарка.
Любовь - такая жестокая штука...
Знала ли она, как сильно он её любил? Влюбился с первого взгляда, как мальчишка.
Догадывалась ли, какое огромное место занимала она в его жизни?
Он помнил её первые шаги по критской земле. Шортики, маечки, лежащие тоненькими лямочками на её худеньких плечиках. Короткая цепочка простого металла. А на ней - деревянный крестик грубой формы. Удивлённо-восторженный вид. Грация, непосредственность, изящество. Милые, смешные гримаски. Наивная вера в его силу и могущество, в то, что он защитит её и убережёт от всех невзгод, бед, тягот. Его маленьких размеров жилище одинокого холостяка показалось ей настоящим дворцом. Это был дом, стоящий на берегу Средиземного моря!
Всего через две недели со дня приезда её ослепительно-белая кожа стала смуглой, приобрела золотисто-бронзовый оттенок. Истинно греческий, прямой формы, с небольшой горбинкой нос. Пронзительный взгляд голубых глаз. Пускай же другие, не сведущие в этом вопросе люди, приписывали ей европейскую внешность. Уж он-то, в юности увлекавшийся изучением древней истории любимой Эллады, знал: истинные эллины и эллинки были высоки ростом, смуглы кожей и, в основном, являлись обладателями именно голубых глаз.
Узнав же вскоре, что в её венах течёт капля и греческой крови, Ставрос нисколько этому не удивился. Его мысли оказались точны. «Эллинка», приехавшая из России. Высокий рост, царственная осанка. Прямая, со сведёнными ключицами, спина. Резкая посадка головы на длинной тонкой шее. Удлинённые тонкие пальцы рук, изящной формы ступни ног. Кирия.
Жить бы ей в древние времена, и она смогла бы стать царицей.
Как же он был приятно удивлён и изумлён, когда узнал, что она с особой любовью и трепетом, с самого своего детства была поглощена изучением древней мифологии и истории его страны.
И ему, и ей были совсем не нужны чрезмерные излишества в быту. Когда есть крыша над головой, тёплый южный климат, близость моря, вкусная здоровая пища, машина, свой небольшой бизнес. Офис, расположенный для удобства в том же доме, что и их апартаменты. Только на разных этажах. Чего же большего можно было желать ещё?
Она считала Крит воплощением рая на земле. Современным Парадизом. Прекраснейшим уголком во всей Греции. Дух Ставроса как истинного сына Крита был покорён и восхищён её глубокой привязанностью и любовью к его родному острову.
Ставрос едва нашёл в себе силы подкатить кресло к окну, близко-близко, и распахнуть створки двери, ведущей на узкий балкон. Тяжело рухнул в кресло, точно утонул в нём. Почему-то внезапно стало тяжело дышать. Не хватало воздуха. Она увезла с собой все их совместные фотографии. Сам же альбом валялся на полу, в углу комнаты, белея пустыми страницами.
Его родня, бывшая жена Лула, сын Адонис - они-то все наверняка будут теперь счастливы. Эти их настойчивые телефонные звонки каждый день, в период её отсутствия, совсем его одолели. За тот месяц, пока она ездила в Россию за дочерью, им удалось почти что полностью сломить его волю, подчинить своей. Окружили, подобно стае голодных хищников, почувствовавших скорую свежую кровь. Они хорошо знали, куда именно давить, на какие точки и кнопочки нажимать. Чувство собственного достоинства, чувство долга по отношению к семье, к сыну. Наследником должен стать Адонис. А с нею у Ставроса детей не было. И быть не могло.
Два самых близких человека на земле для Ставроса - обожаемый сын и любимая жена - не смогли найти общего языка, понимания. И даже в таком сложившемся раскладе жизненных карт Ставрос выбрал именно её. И сказал ей об этом. За очень короткое время она стала для него самым близким и дорогим человеком на свете. Самым нужным.
Ему внезапно вспомнился их прощальный вечер, случившийся несколькими днями раньше. К тому времени он уже всё решил для себя. Ей лучше уехать. Это будет правильным решением для него и для неё. Он пригласил её с дочерью на ужин, в старую рыбную таверну, находящуюся неподалёку от их дома. В старом порту Рессимно. Было много вкусной еды, на столе стояли бокалы, наполненные «Рициной» - местным белым вином. Но она едва притронулась к еде. Так, оливку надкусила и всё. Нервно крутя в руке хрупкую ножку бокала, она молча, еле сдерживая слёзы, сосредоточенно и долго смотрела на море. Потом перевела взгляд на него. Серьёзно и грустно заглянула ему в глаза. Вздохнула так, что у него сердце зашлось от боли.
- Мы ещё когда-нибудь встретимся с тобой? - она еле сдерживала рыдания. - Неужели ты не понимаешь, что мы больше никогда не увидимся в этой жизни?
Ставрос рассердился. Ну, зачем она так делает? Зачем говорит эти страшные слова, точно он и сам этого не понимает. Это их конец. И так невыносимо тяжело, ещё и она... Он ведь не железный, ему и так непросто.
- Встретимся в следующей жизни, - резко произнёс он, нахмурившись. Защитная реакция. Он едва сдерживал слёзы.
- В следующей жизни? - эхом прошептала она. - Но ведь мне придётся так долго тебя ждать. И встретимся ли мы? Ты разве знаешь будущее? Никто его не знает. Ведь и со мной может что-нибудь внезапно случиться... Вдруг первой не станет меня?
Потрясённый её словами, Ставрос разом замолчал и лишь пристально посмотрел на неё. А она за тот вечер не промолвила больше ни единого слова.
- Единственная, последняя радость моя - прощай, - прошептал Ставрос, глядя на море. И в этом он повторил её любимую привычку. Распахнуть настежь створки дверей, ведущих на балкон, подкатить кресло к порогу, забраться в него с ногами и сидеть, часами наблюдая за движеньем моря: то лениво-неторопливым, то яростно-мятежным, вселяющим в душу состояние трепета, внутреннего беспокойства.
- Ты такое прекрасное, море, - шептала она, глядя на воду и вдаль, за линию горизонта.
- Почему ты так его любишь? - как-то полушутя спросил её Ставрос. - Значит, самая большая любовь для тебя в жизни - вовсе не я? Моим соперником является море? Признавайся, кто главнее для тебя - я или оно? - дурачась, он нарочито грозно нахмурил брови.
- Конечно же, ты, - улыбнувшись, произнесла она тогда. - Но это не мешает мне любоваться морем, горами, звёздным ночным небом. Природа - это моя религия.
Внезапно его пронзила острая боль. Ставрос резко изогнулся в кресле и выругался сквозь зубы. Зазвонил телефон, а он не ответил, погружённый в воспоминая. Впереди лишь одиночество до самого конца, боль, курсы химиотерапии и - почему бы не назвать это слово? - смерть. За все эти прошедшие месяцы он так сильно устал. Выдохся физически и морально. Перед ним мысленно успела прокрутиться вся его жизнь. Детство, юность, зрелые годы.
Он вдруг вспомнил, как она рассказывала о последнем годе жизни своего отца.
Ставрос тогда с ужасом примерил это на себя. Мысленно представил, как он будет угасать: день за днём. И ему захотелось умереть сразу. Мгновенно. Самоубийство было, конечно же, исключено. Ведь он же христианин. Но пока рядом была она, всё воспринималось им по-другому. Легче. Она следовала за ним, как тень. И самим своим присутствием смягчала окружающую его жестокую реальность. Отчего нельзя умереть сразу? Неужели человек не имеет права решать самому: жить ему или же нет?
«Почему я должен умереть так рано?» - подумал Ставрос. Жизнь - она вообще бывает достаточно бессмысленной штукой. А что же тогда наполнило смыслом его жизнь? И когда он будет умирать, что вспомнится ему в последние земные часы? Лица каких людей будут окружать его у смертного ложа?
И всё-таки он правильно сделал, что отправил её домой. Так для неё будет лучше. Зачем ей видеть, как он будет умирать? Его физическую немощь, постепенное угасание и агонию... А с болью своего рвущегося сердца он как-нибудь справится.
Да, она прощалась с ним вся в слезах, с горечью и недоумением. Но со временем она поймёт, почему он поступил именно так. Поймёт и простит его, оправдает жёсткое решение расстаться с нею. Не потому, что разлюбил. Нет, любил он её безмерно и был благодарен Богу и судьбе за эти краткие месяцы его неожиданно позднего счастья. В последние минуты своей жизни он будет думать о ней. Вспоминать дни и месяцы, проведённые вместе с нею. С этим багажом воспоминаний он ступит на те земли, где будет ждать её. И когда истечёт срок её земного пребывания и она вернётся к нему, он будет первым, кто встретит её там со словами: «Здравствуй, любовь моя...»
Так именно и будет, он это знал. А телефон продолжал резко, с надрывом звонить. Кому же это, чёрт его возьми, никак не успокоиться? Надо ответить, наверное. Ставрос поднёс к уху трубку мобильного телефона и раздражённо выдохнул в неё:
- Говорите, я слушаю.
В рыдающем женском голосе он не сразу узнал свою пожилую соседку, госпожу Харуллу.
- Господин Ставрос, о Боже, - прорыдала она. - Почему вы так долго не подходили к телефону? Слава Богу, хоть вы живы...
Ставрос похолодел.
- Госпожа Харулла, что случилось? О чём вы говорите?
Соседка горько рыдала, не в силах остановиться.
- Господин Ставрос, я не могу вам сказать... Ваша жена… - её голос снова прервался, задохнувшись в громком плаче. - О, Боже... Ваша жена… Пожалуйста, включите телевизор, там новости по всем каналам...
Она замолчала, всхлипнув, и бросила трубку. От страшного предчувствия у Ставроса сжалось сердце. Холодеющей рукою он схватил пульт от телевизора и щёлкнул по нему, включая новости. В глазах потемнело, и он не сразу смог воспринять информацию, которую вещал диктор. Потом разом впустил её в себя и задохнулся от резкой, пронзительной боли, полоснувшей прямо по сердцу. Взволнованный диктор передал, что час назад неподалёку от побережья Средиземного моря в воздухе взорвался самолёт, вылетевший восьмичасовым рейсом из аэропорта города Ираклиона и следовавший рейсом: Ираклион - Афины. Причины взрыва выяснялись. Теракт ли это или авария, было пока неизвестно.
Ставрос замер.
«Она всё почувствовала напёрёд», - понял он. Ему вспомнились слова, произнёсённые ею во время их прощального ужина. Она опередила его в своём уходе. И ждала его уже там... Перед глазами Ставроса пронёсся её облик. Улыбающееся лицо, нежная улыбка. Свет и теплота, которые всегда виднелись в глубине её глаз.
Они действительно очень скоро встретятся снова. Теперь ему будет не страшно умирать. Ведь он знал, что не будет уходить в пустоту небытия. Он знал, что его там уже ждут...
Санкт-Петербург
“Наша улица” №157 (12) декабрь 2012
