«Здесь в этом транспорте
я Ева с сыном Авелем
если увидите моего старшего
Каина сына Адама
передайте ему что мама….
Дан Пагис, (пер. с иврита Гали-Даны Зингер)1
«…расхожее обвинение в трусости, в «в войне ташкентском фронте», для моего поколения было своеобразной желтой звездой на лацкане. Не сомневаюсь, что многим из моих сверстников пришлось испытать это тягостное чувство, точившее душу долгие годы…»
И. Хейфец2.
ТЯЖКИЙ ПУТЬ К СПАСЕНИЮ
В предыдущем очерке говорилось о том, какие трудности - материальные и социальные, физические и духовные - испытывали те, кому приходилось эвакуироваться или попросту бежать из той части советской территории, которой грозила оккупация3. Хорошо было тому, кто жил рядом с железной дорогой; хуже пришлось тем, кто был от неё далеко: добраться до железнодорожной станции им удавалось с огромными трудностями.
А по представлению большинства это уже было чудо и спасение…
Все, кому пришлось пережить эвакуацию ребёнком, до сих помнят о пережитом ужасе4,5,6: - «Куда мы ехали, куда надо было ехать? Об этом не знали наши родители, и вся огромная толпа беженцев. Ни у кого не было ни опыта, ни соображения, чтобы предвидеть, что нас ожидало и знать, что делать. Ясно было одно: от немцев надо бежать... И никаких ориентиров, никакой помощи, никаких разъяснений ни от правительства, ни от командования тыла - а было ли оно в это время в стране? Бесформенная многотысячная толпа людей, брошенных на произвол судьбы в самом начале катастрофы... Мы ехали, оставляя за спиной солнце, громыханье самолетов, разрывы бомб, доходивших до нас тяжелой звуковой волной, и черный дым, густым облаком ползущий от земли к небу. По бездорожью, лесом, пыльными просёлками, кружили и нередко возвращались туда, где уже были. Попадали под бомбежку, прятались под деревьями, в оврагах, в неубранных полях, в скирдах сена. После каждой бомбежки людей становилось меньше...»;
- «Выехать через железнодорожную станцию Сталино было практически невозможно. Папа нанял подводу с парой лошадей, на которой вывез нашу семью... Выезжали мы из Ясиноватой, как мне помнится, на открытой платформе, груженной семенами подсолнуха»;
- «Никто толком не знал, куда этот поезд отправляется - люди бежали, куда глаза глядят... В вагон попала бомба. Практически все погибли... Выжили несколько человек.»
- «Началось наше многодневное путешествие. Сначала на лошадях мы ехали до Проскурова (сейчас Хмельницкий). По пути все новые телеги с беженцами присоединялись к нашему обозу, и он растянулся на многие километры, а немецкие самолеты подвергали нас пулеметному обстрелу буквально каждый час».
Специально созданные «органы», которые проводили эвакуацию, пытались создать условия хотя бы минимального порядка, но часто это не удавалось. Волны стихийного, неорганизованного бегства населения из районов, которым угрожала оккупация, захлестывали глубинные территории СССР.
Людей перевозили в особых «эвакуационных» эшелонах, которые формировали на крупных узловых станциях. Пассажирских вагонов не хватало, поэтому для перевозки людей были оборудованы и товарные вагоны - такие вагоны называли «теплушками» или «телятниками»; иногда в них строили нары. Но когда и этих вагонов не хватало – использовали открытые платформы: «Случалось, что в открытых полувагонах или на платформах ехали люди. Хорошо, если был брезент, которым можно было прикрыться от дождя... Иногда и этого не было. Здесь же станки или материалы, кое-что из вещей эвакуированных. Именно кое-что. Люди спасались от нашествия варваров, и было, конечно, не до вещей... При более благоприятной обстановке два-три крытых вагона выделяли для женщин с детьми. Вместо 36 человек в них набивалось до 80-100»7.
Путь в переполненных вагонах был труден и долог. Поезд тащился медленно на восток, вряд ли делая больше ста километров в день: эшелоны с беженцами в основном стояли на полустанках, а то и в чистом поле, пропуская встречные поезда войсками и техникой. Когда состав останавливался возле какой-нибудь станции, от теплушек начинался марафон к станционным источникам воды и туалету... Бежали, то и дело оглядываясь на состав, который начинал движение, не оповещая сигналом своих пассажиров. У источников воды начиналась невероятная толчея. Кто посильнее да понахальнее, старался пролезть к крану, отталкивая других. Вспыхивали споры перепалки, ругань, шум, крики, оскорбления. Порой доходило до потасовок. Когда состав начинал двигаться, все лихорадочно мчались к эшелону. Люди спотыкались, падали, проливали драгоценную влагу. А кто-то бежал, так и не наполнив свою посудину. Как ни старался человек не отстать от поезда - такое нередко случалось. Отставали взрослые, оставив в эшелонах детей, отставали и дети, оказываясь в одиночестве, без взрослых. Иногда, догоняя уходящий эшелон, человек попадал под колеса движущегося вагона и погибал или получал тяжелые увечья. Семилетняя девочка оказалась свидетелем жутких сцен - в пути люди выбрасывали друг друга с вещами из товарных вагонов8.
Впрочем, человеческая память говорит сама за себя:
- «...Лишенные элементарных бытовых и санитарных условий, все тяжело переносили поездку. Особенно страдали дети и старики»;
- « не помню себя здоровой. То, что было разрушено войной и голодом, оказалось невозможно восстановить».
- «Ехали на нарах в товарных вагонов без света, туалета и воды. Спали покатом, не раздеваясь, очень досаждали вши…».
Эшелон беженцев мог стать целью для немецких самолётов:
- «Эшелон делал санитарные остановки в безлюдных местах, и на одной из них на бреющем полете поезд обстреляли два немецких самолета… Обезумев от страха, люди вжимались в землю, а пули свистели совсем рядом…»;
- «По дороге поезд нещадно бомбили фашисты. Подобные бомбежки я помню, как это будто это было (не дай Бог!) вчера. Как страшный сон, особенно ночью: все кругом рвется, грохочет, горит, паровозы гудят. А мы беспомощные дети, не можем выбраться из теплушек, так как они набиты до отказа людьми и вещами, невозможно пробраться к выходу, где сидят родители...»;
- «Однажды под вечер поезд остановился на разъезде посреди большого поля еще не созревшей кукурузы. Все высыпали из вагонов и бросились рвать початки, набивая ими все, что попадало под руку, и тут же поедая желто-зеленные зерна. Наши мамы наказали мне и Мише присматривать за маленькой сестрой, а сами бежали вслед за людьми. И тут случилось страшное. Откуда-то из-под заходящего солнца над полем на бреющем полете пронеслись немецкие истребители, поливая из пулеметов не поезд, стоящий на возвышенном пути, а женщин и детей, рвущих на поле кукурузу. Они летели так низко, что хорошо были видны улыбающиеся лица летчиков, смотревших на своих «противников». На поле началась паника: люди бросились на землю, а когда самолеты улетели, побежали назад к поезду, теряя по пути прижимаемые к груди початки. А в это время поезд дал гудок и медленно тронулся с места. Наши мамы на ходу неуклюже забрались в теплушку, бросились к нам, и тут увидели, что Миши в вагоне нет. Поезд набирал ход, Мишина мама металась по вагону, ища сына, и что-то кричала про стоп-кран. Куда девался во время всеобщей паники шестилетний мальчик - никто не знал. На моих глазах за один вечер молодая черноволосая женщина, Мишина мать, стала седой и старой. Мишу найти не удалось»;
- «..после бомбежек вдоль железнодорожного полотна валялись головы, ноги, руки, детские трупики...».
В пути беженцы голодали:
- «Ехали, казалось, целую вечность, еды не было, начался страшный голод. У кормящих матерей пропадало грудное молоко и стало нечем кормить младенцев. Матери выкапы-вали крошечные ямки в мерзлом грунте, чтобы похоронить своих детей…».
- «(мы) Спасались от голода тем, что собирали крапиву во время долгих остановок, и бабушка варила из нее для детей суп - этим и питались».
Те, кому не удалось уехать – уходили пешком:
- «Война ворвалась в … устроенную, уютную жизнь, как ураган - выгнала из домов, лишила имущества и погнала по всей огромной стране в поисках спасения от надвигающейся смерти... По бесконечным дорогам, вернее по бездорожью, бежали тогда тысячи, сотни тысяч … изгнанных этим ураганом смерти из своих домов простых людей, гонимых страхом быть истребленными». Этот путь иногда был печальнее и страшнее, чем долгая езда в теплушке: «…мы пешком шли через казачьи места … (нам) даже не давали напиться из колодца... Мы проходили станицы со звучными названиями: Зерноград, Целина, Гигант, где высились гигантские зерновые элеваторы. Ни местным жителям, ни беженцам ничего из этого добра не досталось: видимо руководство ждало особого распоряжения. По дошедшим до нас впоследствии слухам, хлеб вывезти не успели… Питались мы, что называется, подножным кормом».
Летом 1942 года началось немецкое наступление на Северный Кавказ. Тому, кто волей судьбы оказался здесь в 1941, пришлось испытать трудности эвакуации и бегства второй раз. Поток беженцев пошел с Северного Кавказа в Закавказье, и далее - на восток. В надежде переправиться в Среднюю Азию многие оказались в портах Каспия. «В Баку было очень много беженцев, в основном из Ростова. Сидели с узлами прямо на улицах. На обочинах из нескольких кирпичей выкладывали печки, жгли ветки и разогревали кастрюли с водой. Так и готовили себе пищу... Мы надеялись переплыть Каспийское море и попасть в Среднюю Азию... В ожидании парохода жили на пристани….»9,10,11.
…Надо ли говорить, что в тылу те годы тяжело пришлось всем, кому пришлось эвакуироваться; все переносили трудности и неудобства переезда и отсутствия нормального жилья, голод, холод, болезни, и другие бедствия.
И все же, берусь утверждать, что еврейскому существованию угроза была особая, но не новая – известный, извечный, во все времена и повсеместно сущий антисемитизм. Но на этот раз речь шла о возможности полного уничтожения евреев – немедленного поголовного истребления, как планировалось для Третьего Рейха, или – постепенного «сведения на нет», как то искони предпочитали в России. Об оккупированных и прифронтовых частях советской территории говорить – нужды нет, но – таковой оказалась правда жизни и в условиях советского тыла.
Несколько неожиданно антисемитизм распространился там, где евреев прежде не видали – к примеру, перешагнул далеко за Урал.
В общем-то понятно, что на «новых местах» расселения появилась проблема с расселением эвакуированных и беженцев – при том, что жилой фонд не был ни в коей мере «избыточным». Приезжих стали подселять к местным жителям; разумеется, пришлось и обеспечивать их всем необходимым, прежде всего – продовольствием, которое тоже не было в избытке. Зачастую понятное недовольство местных «направилось» - или было направлено - преимущественно на евреев.
Оказалось, что нацистская пропаганда добралась до самых отдаленных уголков Союза. Её носителями были и тысячи вернувшиеся домой инвалидов, и фронтовики, находившиеся на излечении в тыловых госпиталях. На фронте они слушали нацистских пропагандистов, которые вещали через громкоговорители, начитались нацистских листовок, которые сотнями тысяч экземпляров разбрасывались с самолетов в прифронтовой полосе. Кроме того, на фоне призыва «Все на борьбу с врагом» с огромной скоростью распространялись слухи о том, что евреи не воюют, а прячутся в тылу, не работают, а только спекулируют…Можно сказать, что вал антисемитизма, который стал нарастать с первых дней войны, к 1943 году сделался особенно заметен, и с тех пор уже не ослабел. Евреев окружила стена ненависти.
Не хочу сказать, что все до единого ненавидели евреев. Но эта ненависть была огромной. Воистину, антисемитизм «был спровоцирован не Кремлем и не Лубянкой»12.
В некоторых районах СССР появление настоящих, живых евреев было для местных жителей сущей неожиданностью: их видели впервые. Но и в глазах некоторых эвакуированных евреи были тоже экзотическими явлением – и не всегда симпатичным. Вот как об этом пишет известный писатель Евгений Шварц, который в годы войны оказался Сталинабаде: «Самой шумной и самой заметной, тоже восточной, стихией были евреи, но менее понятные, чем таджики. Евреи из Западной Украины, бородатые, с пейсами. Многие из них говорили по-древнееврейски (галицийские хасиды вряд ли говорили на рынке на «лошн-койдеш» - скорее всего – на галицийском «маме-лушн», которого Е. Л. никогда не слышал – С.Ш.) и странно звучал этот язык на рынке»13.
В обзоре корреспонденций, обработанной военной цензурой Москвы и Московской области с 1 по 5 ноября 1941 года14 читаем утверждение одной из жительниц Подмосковья, которая хотела уехать, но не смогла после того, как сутки просидела на вокзале - потому, что, по ее мнению: «Едут из Москвы одни евреи в электрических вагонах». В том же обзоре отмечены и другие «факты антисемитских настроений», как то: «В Москве не увидишь еврея, все они убежали, начиная с больших начальников... Ведь кому-кому, а евреям в первую очередь надо защищать Москву. СССР единственная страна, которая делает им поблажку. Ведь евреев в Москве было процентов до 75 от жителей города, большинство занимали руководящую работу... Наше правительство сделает большую ошибку, если обратно их пустит в Москву...»; «Евреи эшелонами бегут на север, надеясь, что русский из боя выйдет с победой и они заживут с хозяйской рукой»; наконец - «Обидно за евреев. До войны у них и [жил] площадь, и все [было], а как Москву защищать, так разлетелись. Логически рассуждая, зачем евреев земля держит.. » (выделено мной. С.Ш.)
Если взрослые понимали проявления антисемитизма, то многим детям это было непонятно. «Каждое утро во время остановок состава, - вспоминает Лев Саксонов, а ему тогда было лет 11-12, - я встречал фэзэушников из соседних вагонов. Иногда они дразнили меня, а один хватал за воротник и произносил: «У жьиииида» (с мягким знаком и долгим "и"), одновременно с удовольствием и такой лютой ненавистью, что у меня мурашки по сердцу шли. И никак я не мог понять, как же так: немцы ненавидят евреев. И наши, которые с ними сражаются на смерть тоже ненавидят евреев»; Айзик Шустин, чье детство тоже было обожгли те страшные годы, пишет: «Уже живя в Воткинске мы прошли через многое: голод, вши, постоянные унижение и оскорбления не только от взрослых, но и детей. "Жиды", "жидовская морда", "если бы не вы, то Гитлер не начал бы войну", и т.д. И так было многие годы».
Ненавидели евреев даже те, кто их и не видел никогда прежде: «Сопровождаемые бомбежками и обстрелами с самолетов, подгоняемые наступающими немецкими войсками, мы двигались на восток. Житель одной из деревень согласился продать нам курицу. При этом сказал: «Вам, миленькие, продам. Вот евреям ни за что бы не продал».. «А ты видел живого еврея?» - спросила мама. «Нет, я не видел, у нас их нет, но говорят, что они плохие»15.
Эстер Лазебникова-Маркиш, жена известного еврейского поэта, в эвакуации пыталась поселиться в соседстве с московскими писателями: «Однако все мои поездки в Чистополь для снятия квартиры не приводили к успеху. Я ходила из дома в дом, стучала в двери и окна, спрашивала: - Не сдадите ли комнату? И слышала в ответ:- «Евреям не сдаем!»16. (Справедливости ради заметим, что эвакуация ожесточила не только местных жителей: в Чистополе не нашлось места и для Марины Ивановны Цветаевой – её отвергли собратья по перу – С.Ш.).
ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ТЫЛА
Как правило, «местные» были малоприветливы ко всем беженцам и эвакуированным– но к евреям могли быть особенно жестоки, безжалостны – даже к детям…
- «После долгих странствий мы оказались в Чкаловской (ныне Оренбургской) области, где эвакуационная комиссия поселила нас в селе, в большом казацком доме. Однако эти яицкие казаки не хотели, чтобы в их богатом доме жили дранные еврейские беженцы с вшами и мы переселились в убогую татарскую мазанку из прутьев и глины, где и прожили два года»…
- «После месячного странствия, ночью мы приехали в город Шадринск Курганской области. Нас отправили в деревню Маслянка в двадцати километрах от Шадринска. Местное население, в основном русское, не хотело принимать в свои дома эвакуированных, но отказываться тоже не могло. Семья, в которой мы жили, не хотела нас держать. Было много неприятных моментов… Однажды хозяйка вытопила баню, отправила нас мыться первыми и специально рано закрыла трубу, мы угорели. Первой начала задыхаться я. Мама, увидев это, быстро завернула меня в одеяло и выскочила, прямо на снег. Так мы остались живы. В другой раз мама со старшей дочкой хозяйки пошла в тайгу за ягодами. Та завела ее глубоко в лес и бросила одну. Куда идти мама не знала, заблудилась. На счастье, встретил ее старик, ехавший на телеге. Оказался хорошим человеком, сказал, что мама идет прямо к волкам, посадил на телегу и привез в деревню, к огорчению наших хозяев. Я же долго не могла успокоиться от плача и страха. Через некоторое время мы сменили квартиру, но как говорят хрен редьки не слаще. Меня однажды сбросили с полатей – это деревянный настил под потолком возле русской печки. После этого я несколько суток не разговаривала от испуга. Второй случай был такой: мне на голову сбросили большую чугунную сковороду. Я истекла кровью, и не знаю, как осталась жива. Шрам у меня и сейчас есть.»17…
А вот пример того, как относились к еврейским детям их сверстники из нееврейских семей (вспоминает Лариса Клугерман (Спиткина) - она осталась одна, мать, как врача призвали в Красную Армию: « Бог дал мне голос…Я ходила просить милостыню. Часто стояла у воинских эшелонов и пела : «Сулико», «Дан приказ ему на запад», песни из фильма «Три танкиста», другие советские песни. Солдаты давали кусок сахара, хлеб. Таскала на коромысле воду и поила людей. Мне не было ещё и 11 лет. Тут еще местные хлопцы орут: «Придут немцы, повесят тебя, жидовку, на дверях школы и всех выковыренных (так они искажали слово «эвакуированных»). Правда, хозяйка выскакивала, защищала меня».
Часто беженцев поселяли в наспех построенных бараках. Позволю себе привести пример из своей жизни. Мои дедушка и бабушка, очень старые люди, успели бежать из родного Проскурова, что на Украине. Сначала они попали в Сталинградскую область, а когда летом 1942 г. враг подошел к селу Ковалевка Обганеровского района, где они жили, пришлось им пешком уходить к Волге. Далее их переправили на другой берег, а оттуда забросила их судьба на Урал в город Орск. Здесь их и многих других разместили в огромном бараке рядом с общежитием учащихся ФЗУ. Из окон общежития днем и ночью раздавался рев - «Смерть жидам!» Беженцы, жившие в бараке, а среди них было много евреев, еду себе готовили на улице: кухни в бараке не было. Дедушка и бабушка устроили свой костерок между двумя кирпичами, на которых стояла кастрюлька с каким-то варевом. Один из мальчишек из общежития незаметно для них подбросил в огонь боевой патрон; раздался взрыв. От неожиданности бабушка сильно испугалась и потеряла сознание. Дедушка ничего не понял, он был абсолютно глухим и не слышал взрыва. Но видя, что бабушка без сознания, потащил ее в барак и уложил на нары. Так, не приходя в сознание, она к утру умерла. Дедушка похоронил ее и от тоски и беспомощности тоже умер через короткое время. И с тех пор, с семи лет, через всю мою жизнь пронес я ненависть к антисемитизму и антисемитам и постоянно в моей памяти слышен этот рев: «Смерть жидам!».
«ТАШКЕНТСКИЙ ФРОНТ»
Не успела начаться война, как по всей территории Советского Союза начались разговоры, что-де евреи не воюют, а отсиживаются в тылу. Стало популярным злобно-ироническое выражение «Ташкентский фронт».
Надо сказать, что республики Средней Азии и Казахстан действительно приняли немало эвакуированных – разумеется, среди них были и евреи. Но всё-таки логично предположить, что основная масса эвакуированных и беженцев - евреев ли, не евреев - оказалась в восточной части России – там, куда, большею частью, были перемещены промышленные предприятия, которые удалось вывезти из оккупированных и прифронтовых территорий и где строились новые военные заводы. Соответственно, в Поволжье, на Урале и в Сибири оказались значительные группы профессионалов, освобождённых от призыва на фронт – и евреев среди них было немало.
У нас нет полных данных об изменении национального состава населения различных городов в годы войны, и это не позволяет сопоставить долю евреев в населении, например, Челябинска и Ташкента или Свердловска и Сталинабада (Душанбе). Более того: статистические данные дают основание утверждать, что Ташкент уступал некоторым российским городам по общему количеству вновь поселившихся - вероятно, в том числе и евреев: к концу 1942 г. население Свердловска увеличилось на 199 000 человек, Куйбышева - на 139 000, Омска на 119 000, Казани на 114 000, а Ташкента на 75 000 человек18. Однако города Урала, Сибири или Поволжья не стали основным провоцирующим фактором антисемитизма, хотя евреев здесь было наверняка не меньше, чем в Средней Азии.
Даже если предположить, что население Ташкента увеличилось только за счет новоприбывших евреев - то это составило бы 1,5% всего еврейского населения СССР. Таким образом Ташкент не был местом скопления всех или даже большинства эвакуированных и бежавших от оккупации и тем самым спасшихся от гибели евреев. Не был этот город и убежищем для дезертиров, поскольку здесь действовали общие для всего СССР законы, и призывников, как и везде, мобилизовали в армию. К примеру, в июле 1943 года в Узбекистане была сформирована 213-ая дивизия; 4% личного состава в ней были евреи18. Многие из них погибли на фронте, многие были награждены за свою храбрость орденами и медалями. Двое «одеситов-из-Ташкента» – Семен Гельферг и Рафаил Лев были удостоены звания Героев Советского Союза. Оба погибли в боях. Житель Самарканда Миля (Рахми-эл) Фельзенштейн в 1942 году был призван в армию, в 1943 – стал Героем Советского Союза…Правда, в 1974 году, при подаче заявления на выезд в Израиль, он был лишен и звания Героя, и всех орденов и медалей - но в 1993 г. посол России в Израиле А.Е. Бовин вернул герою его награды18.
Во время войны излюбленным выражением антисемитов было «Абрамы воевали на Ташкенте». Закономерно возникает вопрос - почему в данном контексте антисемитов привлек именно Ташкент? Ответ на этот вопрос дают детали некоторых воспоминаний:
«...Мы все были раздетые, босые и уже замерзающие от начинающихся холодов, поэтому родители выбрали юг - Среднюю Азию, теплые края»…; «...папа взял направление в Среднюю Азию, так как там тепло, а мы без одежды»6.
Один из вариантов ответа предложил иерусалимский историк Михаил Хейфец: «В Ташкент (вообще в Среднюю Азию) потоками через всю Россию устремились евреи - польские евреи. И российское население видело сотни тысяч евреев, ехавших именно в Ташкент. Население не знало, что именно в Средней Азии и Казахстане формировались тогда дивизии польской армии Андерса»…. В этой связи Михаил Хейфец приводит выдержку из письма польского посла в СССР С. Кота лондонскому правительству: « В армии наблюдается огромный приток евреев, в некоторых частях - до сорока процентов личного состава. Наши военные советники хотят установить процентную норму для евреев в армии. Как наши антисемиты, так и еврейские националисты, последователи Жаботинского выдвигают идею создания чисто еврейского соединения под польским командованием. С политической точки зрения такое решение крайне нежелательно и было бы неплохо, если бы Лондон не поддержал это предложение»19.
К этому следует добавить, что более ста предприятий были вывезены в Ташкент, Коканд, Самарканд и Фергану; на этих предприятиях все годы войны трудились примерно 30 000 евреев. Среди медиков Узбекистана, в том числе военных госпиталях, работали врачами, медсестрами и фельдшерами около 10 000 евреев. В вузах, научно-исследовательских институтах, в творческих коллективах, эвакуированных в Узбекистан, служили примерно 6000 евреев; 7000 были заняты в сельскохозяйственном производстве. Не забудем, что в этот район эвакуационные власти направляли потоки беженцев, а евреи среди них «бросались в глаза». Кроме этого Ташкент еще со времен гражданской войны и во время голода после нее, помнился, как «город хлебный» - хотя в сороковые годы таким уже не был – по крайней мере, не для большинства эвакуированных16.
Л.Л. Мининберг (перед трудом которого я, как человек и историк, преклоняюсь) в книге «Советские евреи в науке и промышленности СССР в период второй мировой войны (1941-1945 гг.)»18 предлагает такой ответ на «ташкентский вопрос»:
«Почему для дискредитации евреев был избран Ташкент… а не Сталинабад или другой среднеазиатский город? В Ташкенте находились десятки военных госпиталей, где работало немало евреев. В столицу Узбекистана эвакуировали пять тысяч ученных, среди которых также были евреи. Еще больше было евреев в творческих коллективах (театрах, киностудиях), также вывезенных в этот город. Наконец, здесь находился ГОСЕТ – еврейский театр во главе с Михоэлсом; одним словом, именно в Ташкенте находились известные стране евреи - артисты, писатели, ученные. Таким образом создавалась иллюзия множественности евреев в Ташкенте. Вероятно, это натолкнуло авторов кощунственной, злой клеветы использовать эту иллюзию для дискредитации еврейского народа. То, что клевета предумышленная, подтверждает и время ее появления: не в самые трудные, 1941-1942 годы, а позже - в 1943-1944 гг., что совпадает по времени с другими крупными антисемитскими акциями советского руководства. Наконец, о предумышленности распространения слухов, их санкционировании верхними эшелонами власти свидетельствует и то, что правительство и его громаднейший пропагандистский аппарат нигде и никогда не опровергали это позорное, ложное обвинение. В то время как по поводу малейшей не угодной власти информации немедленно появлялось опровержение».
Антисемитизм «народный» власти, как правило, не пресекали, хотя в Москве усердно поддерживали миф о нерушимой дружбе и братском единстве советских народов. Помогало это мало. Иногда люди и не скрывали своих чувств. Например, в апреле 1944 года к Илье Эренбургу так обратилась женщина, которая прочла в «Правде» выступление писателя, как она пишет, на еврейском митинге: «.. насчет «дружбы» я с Вами не согласна. Эту «дружбу» я, мой сынишка и тысячи других детей - школьников чувствуют ежечасно. Я уже привыкла, а сынок мой обижен до слез... Когда она (Красная Армия - С.Ш.) победит, мой сын плакать не будет. … Но сейчас это - не дружба»21…
АНТИСЕМИТИЗМ В ТЫЛУ
Двести тысяч евреев за годы войны погибли в боях, умерли от ран и болезней или пропали без вести. И по сию пору больно вспоминать, каково было евреям - и детям, и взрослым - чьи близкие сражались и погибали, когда их самих, спасшихся чудом, оскорбляли, а то и били...
Сразу после Октябрьской революции, и позже - в двадцатые годы – советские власти пытались искоренить традиционный российский антисемитизм, особенно обострившийся в годы Первой мировой и Гражданской войн. В этой активно деятельности участвовали самые авторитетные советские руководители - В. И. Ленин, М.И. Калинин - «всесоюзный староста» - председатель ВЦИК – глава государства, однако сделать удалось немного.
Больше того: среди служащих в высших, республиканских и местных органах власти образовалась значительная доля евреев - ведь для этой работы требовались образованные, или хотя бы грамотные люди, а, поскольку советская власть убрала ограничения для евреев в получении образования, к началу 1939 г. из каждой тысячи евреев 268 имели среднее образование, и 57 - высшее. В это же время у русских эти цифры были 81 и 6 соответственно, а для других народов СССР - ещё ниже18… Мало-помалу возродилась в Советской России традиция винить во всём еврея, ушедшая, казалось, в прошлое вместе с царской Россией, и в коридорах власти со временем нашёл себе место антисемитизм. Евреев, не смотря на верность и усердие, постепенно стали вытеснять из гос- и партаппарата, при этом с середины 1930-х гг. был введен запрет на любую информацию об антисемитизме в СССР.
Инициаторами стали высокие партийные чины. Это стало ясно после сталинского переворота 1929 г, и вполне проявилось уже в годы большого террора. Так, с подачи Сталина в 1933 г. была сколочена в лубянских кабинетах никогда не существовавшая «контрреволюционная троцкистская группа», в которой из 86 человек 53 были евреями, из-за чего это совершенно секретное дело стали в партийных кругах, где о нем все же было известно, называть делом Бейлиса23.
Следующей провокацией стал мифический «Московский центр», который Сталин повелел «создать», чтобы арестовать 16 декабря 1934 г. Зиновьева и Каменева; в «Центр» впихнули в общей сложности 18 человек, и к двум главным евреям добавили еще пятерых. По мнению Аркадия Ваксберга, «заподозрить Сталина в антисемитизме и на сей раз было невозможно - процент евреев на руководящих постах, откуда рекрутировались все новые и новые враги народа был и в самом деле велик»; но - по тем же данным «в сколоченной параллельно, в те же самые дни, «ленинградской контрреволюционной группе» общим числом в 843 человека, главным образом, кстати сказать, не из партийных функционеров, а из среды рабочих и служащих весьма среднего уровня; количество евреев среди них превысило 60%, что не могло не привлечь внимания. Для первого судебного процесса отобрали 77 человек, из которых 17 были евреями. И впервые за годы советской власти эти обвиняемые были обозначены по своей этнической принадлежности. Это был сигнал, и те, кому нужно было, услышали его»24. Г.М. Маленков, который после
XVII съезда стал заместителем заведующего (1934-1936), а потом заведующим Отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) (1936-1939), с 1935 года стал вводить в партийные документы графу «национальность», в 1936 году провёл тотальную проверку партийных документов – предвестие «большой чистки», в 37-м – на год всего! – заместителем Маленкова по отделу руководящих партийных органов (ОРПО) стал П.К. Пономаренко – и под его руководством ОРПО началось нагнетание антисемитизма сверху. В аппарате ЦК ВКП(б) кадровые назначения чиновников еврейского происхождения прекращаются с лета 1938 года.
В начале мая 1939 г. от должности наркома иностранных дел был освобожден Максим Максимович Литвинов - старый большевик, еврей; должность эту Сталин передал
В. М. Молотову. В наркомате иностранных дел к этому времени завершились репрессии против руководящего состава, в который входило много евреев. Молотов позже вспоминал: «Когда сняли Литвинова и я перешел на иностранные дела, Сталин сказал мне: «Убери из наркомата евреев»… Слава Богу, что сказал!» 24 … (формально увольнение М.М. Литвинова соответствовало мировой практике замены руководителя внешнеполитического ведомства при изменении внешней политики – а именно это и происходило в СССР в 1939 году – С.Ш.)
С началом Великой Отечественной войны «бытовой» антисемитизм стал проявляться все более отчетливо - и по народной традиции, и под влиянием нацистской пропаганды - тем более, что в глубинных районах появилось невиданное прежде количество евреев, которых сразу же назвали паникёрами, а то и предателями. Происходило это при молчаливом согласии, а то и поддержке руководства страны; во всяком случае, никогда, нигде не было сделано ни одного опровержения этому навету. Дошло до того, что в 1943 году Илья Эренбург, выступая на втором пленуме Еврейского антифашистского комитета, призвал пресечь «ползучий» антисемитизм в стране. При этом понятно, что он имел в виду так сказать, бытовую юдофобию, проникшую тогда и во фронтовые части, и в глубокие тыловые районы, а не государственный антисемитизм сталинских верхов, о котором если и знал, то вынужден был молчать, но который проявлялся вполне откровенно.
Так, А.Е. Бадеев, заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР, в 1942 году во втором номере журнала «Большевик», привёл статистику награждений боевыми орденами и медалями по национальному составу военнослужащих. Евреев он упомянул последними, без цифр – не взирая на, что за первые шесть месяцев войны – до конца 1941 года - когда награда была редкостью, четверо евреев были уже были удостоены звания Герой Советского Союза, а кроме того, трое - награждены орденом Ленина, семьдесят четыре - орденом Красного Знамени, сто одиннадцать – орденом Красной Звезды, сто тринадцать медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги25.
Вспышка антисемитизма встревожила не только тех, кто на себе испытывал это страшное явление. Об этом заговорили не только писатели или другие общественные деятели. Об этом докладывали своему начальству те, кто должен был контролировать ситуацию в стране: к примеру, Третье (секретно-политическое – прим. ред.) Управление НКВД СССР в конце августа 1942 направило Л.П.Берии спец-сообщение о том, что в Узбекистане «в связи с приездом по эвакуации значительного количества граждан СССР еврейской национальности антисоветские элементы, используя недовольство отдельных местных жителей уплотнением жилплощади, повышением рыночных цен и стремлением части эвакуированных устроиться в систему торгующих, снабженческих и заготовительных организаций, активизировали контрреволюционную работу в направлении разжигании антисемитизма. В результате в Узбекистане имели место три случая избиения евреев, сопровождавшиеся антисемитскими выкриками». Отмечалось, что «подобные события» (sic! – С.Ш.) происходили и в Узбекистане, и в других районах Средней Азии, и в Казахстане.
Нельзя сказать, что власти сидели, сложа руки - в Узбекистане были «произведены аресты подстрекателей погромов»; в Казахстане «за первое полугодие 1942 года за погромную агитацию и подстрекательство и хулиганские действия против эвакуированных евреев было осуждено 20 человек, а за период с 1 августа по 4 сентября и только в Алма-атинской и Семипалатинской областях предали суду за то же самое уже 42 человека»25.
Но были и такие районы, где власти старались не замечать роста антисемитских настроений; милиция в таких случаях бездействовала, да и сами милиционеры зачастую были настроены против евреев. Известно письмо редактору «Красной звезды» Д.И.Ортенбергу от автора романа «Порт Артур» А.Н Степанова, который был в эвакуации в городе Фрунзе - столице Киргизии: «Об антисемитизме. Демобилизованные из армии раненые являются главными его распространителями. Они открыто говорят, что евреи уклоняются от войны, сидят по тылам на тёпленьких местечках, и ведут настоящую погромную агитацию.
Я был свидетелем, как евреев выгоняли из очередей, избивали, даже женщин, те же безногие калеки. Раненые в отпуску часто возглавляют такие хулиганские выходки. Со стороны милиции по отношению к таким поступкам проявляется преступная мягкость, граничащая с прямым попустительством»4.
Евреи Самарканда, Ташкента и других городов Средней Азии серьезно беспокоились за свою безопасность – и не только в Средней Азии было им неспокойно: антисемитизм проник далеко в глубинные районы России. В коллективном письме С.М. Михоэлсу из Рубцовска, что на Алтае, 12 июля 1945 года евреи жаловались на свою горькую жизнь. Население Рубцовска накануне войны составляло 38 000 человек. В годы войны численность населения выросла за счет беженцев и эвакуированных, в том числе и евреев из оккупированных немцами районов СССР. 34 работника завода "Алтайсельмаш" писали, что в 1941 и 1942 году в Рубцовске понятия об антисемитизме не было, но затем положение резко изменилось, было немало случаев оскорбления и даже избиения евреев, и что им внушает тревогу то, что «местная прокуратура, органы милиции и партийные организации нередко выхолащивают политическую сторону этих эксцессов, считая их простым хулиганством и довольно часто оставляя этих преступников вовсе безнаказанными… Служащие советских учреждений совершали антисемитские выходки даже во время выполнения своих служебных обязанностей. Так, одна женщина обратилась за справкой в связи с получением ею извещением через райвоенкомат о смерти мужа на одном из фронтов Отечественной войны. Вместо помощи ей задан вопрос: «Какой вы нации?». Будучи удивлена этим вопросом, она спросила: «Причем здесь нация?», но, не добившись ничего, кроме ядовитых усмешек, ушла из горздравотдела ни с чем..» Из того же письма: «… директор подсобного хозяйства горпищепромкомбината Марков с грудью, увешанной орденами, избил инженера завода Эйстраха, награжденного медалью "За оборону Одессы, пытался избить Гимпельмана, но этому помешал инженер Мирский. Тогда к Мирскому подошел некто и назвал себя работником НКВД, завел Мирского в помещение, где Мирский был избит тем же Марковым и другими. …Когда инженер Эйстрах, бледный, с разорванной сорочкой, вырвался из окружающей его толпы, улюлюкавшей на него, нам представилась кинокартина «Профессор Мамлок» … Евреи постоянно слышат угрозы - подождите, наши возвратятся с фронта – всех евреев перебьем»26.
Одним из проявлений государственного антисемитизма было замалчивание геноцида евреев на временно оккупированной территории СССР. Происходило это по распоряжению самого высокого советского руководства, в котором были достаточно сильны антисемитские настроения, а так же из опасения руководителей страны выглядеть в глазах населения защитниками евреев - что, собственно, и утверждала нацистская пропаганда буквально с первого дня войны. 22 июня 1941 года Геббельс прочёл по Берлинскому радио декларацию Гитлера, в которой говорилось: «Создался известный нам заговор между евреями и демократами, большевиками и реакционерами с единственной целью помешать созданию нового народного государства, с целью снова довести германский Рейх до бессилия и бедствия....Никогда германский народ не испытывал вражды к народам России. Однако иудейско-большевистские правители Москвы пытались в течение 20 лет разжечь пожар не только в Германии, но и во всей Европе... Ныне наступил тот час, когда необходимо выступить против этого заговора еврейско-англо-саксонских поджигателей войны и точно так же против еврейских властителей большевистского московского центра»27.
Антисемитизм оказался присущ и некоторым украинским деятелям культуры. Об этом секретарю ЦК КП(б)У Н.С.Хрущеву писал народный комиссар внутренних дел УССР Сергиенко в специальном сообщении в феврале 1943 года: «..ряд писателей проявляют недовольство руководством Союзом писателей… в форме антисемитских высказываний. Так, Александр Довженко заявил: «Много вредят украинской культуре еврейчики. Они нас ненавидели, ненавидят и будут ненавидеть. Они стараются везде пролезть и все захватить в свои руки… Недовольство, тем, что «еврей заправляет украинской литературой» высказал и Ю. Яновский»28. Известен и такой случай: поэт Микола Руденко показал известному поэту Андрею Малышко свою поэму «Ленинградцы». Среди героев поэмы была медсестра по имени Фаина. Малышко указал автору, что украинскому писателю негоже обращаться к подобным именам, заявив: «Ведь ты - наш хлопец и должен знать, кто действительно воевал, и что не было на фронте Фаин»28…
Впрочем, и само «высокое начальство» не оставляло антисемитских хлопот даже в самые драматические дни войны. Так, Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) в лице начальника управления Г.Ф. Александрова - доктора философии, профессора - сочло именно лето 1942 года – разгар Сталинградской битвы - подходящим моментом, чтобы озаботить себя и власть вопросом «о подборе и выдвижении кадров в искусстве», обнаружив, что в «управлениях Комитета по делам искусств и многих учреждений русского искусства оказались нерусские люди (преимущественно евреи)»25.
***
Как ни сложна, иногда - унизительна была жизнь евреев в советском тылу, они, как и все эвакуированные, прежде всего – работали. Нет нужды напоминать об заводских рабочих, инженерах, учёных, врачах – достаточно было бы привести здесь перечень лауреатов Сталинских премий за годы войны… Можно вспомнить о фильмах и о книгах, созданных в тылу евреями-режиссёрами, артистами, писателями.
Но – чтоб просто выжить, обеспечить себе, как говорится, кусок хлеба - многим, особенно бывшим горожанам, приходилось осваивать совершенно новые навыки и как раз тем, кто попал в Среднюю Азию, пришлось, быть может, тяжелее других.. Особенно трудной была сборка хлопка. В этой работе участвовали все – в том числе и дети. Даже теперь человек, ребёнком переживший эвакуацию, стремится не вспоминать «… о жизни беженцев, о непосильном труде мамы – городской учительницы – на арбузных и тыквенных бахчах, о голодных обмороках сестры, о малярии и чесотке»11.
(продолжение следует)
ЛИТЕРАТУРА
1. Дан Пагис. «Написано карандашом в опечатанном вагоне», Перевод с иврита Гали-Даны Зингер (из цикла «ОПЕЧАТАННЫЙ ВАГОН»), «Диалог» - Российско-Израильский Альманах Еврейской Культуры, Выпуск 7-8 (Том 2) (2005/06 - 5765/66)
2. И. Хейфец «Ташкентский фронт». Заметки по еврейской истории, 2011, №12(147).
3. С.Швейбиш «Эвакуация, реэвакуация, антисемитизм в СССР во время Шоа» Заметки по еврейской истории, 2012, №10(157).
4. Эвакуация. Воспоминания о детстве, опаленном огнем Катастрофы. (СССР, 1941-1945). Иерусалим, 2009.
5. Тененбаум Ф. Рядом со смертью. Воспоминания пережившего Холокост. «Еврейский камертон». Приложение к газете "Новости недели". 15 января 2009 г.
6. Григорий Рейхман «Сохранившиеся крупицы воспоминаний важны для потомков». «Вести» (здесь и далее цитируется израильская газета «Вести». С.Ш.) Иерусалим. 2010, 18/03.
7.Патоличев Н.С. «Испытание на зрелость». Москва, 1977
8.Рейхман Григорий. «Еврейское счастье Хаси Майзус». Еврейский камертон – прил. к газ. «Новости недели», Иерусалим, 2007, 26/07.
9. Зиновий Гордон. «Как это было». Отрывки из воспоминаний. Еврейский камертон – прил. к газ. «Новости недели», Иерусалим, 2007, 25/09.
10. Инна Стесель. «Чьи слезы горше?» Новости недели, 2007, 25/09.
11. Валерий Берлин. «Спустя пятьдесят два года» Наша страна, 1993, 17/05.
13. Евгений Львович Шварц. «Телефонная Книжка» (Воспоминания; сост. и коммент. К. Н. Кириленко) М. Искусство, 1997. 14. Москва военная. 1941-1945. Мемуары и архивные документы. Москва,1995.
15. Центральный гос. архив общественных объединений Украины. (далее ЦГАООУ). ф. 1, оп. 23, д. 4515. (Копия. Архив Яд Вашем, (далее АЯВ), М-37/217)
16. Эстер Маркиш. «Столь долгое возвращение». Воспоминания. Тель-Авив, 1989.
17. ЦГАООУ. ф.1, оп.23, д. 685. (Копия. АЯВ), М-37/161)
18. Л.Л. Мининберг. Советские евреи в науке и промышленности СССР в период второй мировой войны (1941-1945 гг.). Москва. 1995.
19. Михаил Хейфец. «Польская тропа алии». «Окна» - прил. к газ. « Вести», 1993, 29/04.
20. Российский государственный архив экономики. Центральное управление народно- хозяйственного учета. ф. 1562, оп. 336, ед. хран. 354
21. М.Альтшулер, И.Арад, Ш. Краковский (редакторы) «Советские евреи пишут Илье Эренбургу. 1943-1966». Иерусалим,1993.
22. И.А. Альтман (гл. ред) «Холокост на территории СССР» Энциклопедия. Москва, 2009.
23. Костырченко Г.В. «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм». Москва,2001.
24. Ваксберг А.И. «Из ада в рай и обратно. Еврейский вопрос по Ленину, Сталину и Солженицыну». Москва, 2003.
25. Костырченко Г. «В плену у красного фараона. Политические преследования евреев в последнее сталинское десятилетие». документальное исследование. Москва,1994.
26. «Еврейский антифашистский комитет в СССР,1941-1948: Документированная история». Москва, 1996
27. Ицхак Арад (ред.) Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации 1941-1944. документы и материалы (сборник). Иерусалим, 1992.
28. ЦГАООУ. Ф.1,оп. 23, дело 685. (Копия. АЯВ М-37/161)
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #12(159) декабрь 2012 — berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=159
Адрес оригиначальной публикации — berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer12/Shvejbish1.php
