* * *
Кто сказал, что любовь —
это высшее свойство души?
Вы любили, смеясь...
каждый раз это было впервые.
Из костюмов теперь
Вам, наверно, к лицу деловые,
очень строгих тонов.
А когда-то Вам пёстрые шли.
Вспоминаю шафраны,
анютины глазки, траву —
и тропинку,
ведущую исподволь к Вашему дому;
покидая, шепчу:
«Может быть, я затем и живу,
легкомысленной Вас
вспоминая сегодня другому».
* * *
Я помню, был СССР,
в который так хотелось верить!
Гигантский угольный карьер,
который так хотелось мерить.
Я помню марево Читы,
двух облупившихся горнистов
и в чёрной церкви декабристов
на Книге записей цветы.
Гори, звезда моя, гори!
Целебный дух полезен комлю.
...Я помню баню в Нерюнгри —
и комсомолок этих помню,
неизгладимых, как доска
в пустых акрилах Кабакова.
Они меня издалека
простят, такого и сякого.
Алмазный, хоть неси в Торгсин,
свет, процарапавший берёзы...
Рыдали в тундре тепловозы,
шумел камыш, и дул хамсин.
И над полотнищем заката,
Не отличимом от зари,—
чернильных туч дактилокарта.
Да, было дело в Нерюнгри!
* * *
Кромкой пены за кормою белый клевер
разбегается по мелким островкам.
Держит лодка, стрелкой компаса, на север,
к неизведанным, по счастью, Соловкам.
Горизонт качающийся — дымчат,
одинокий вымпел костерка...
Если в жизни нас хоть что-нибудь колышет,
в том числе — и меланхолия стиха.
* * *
Твой шаг, замешкавшись, грустит
на перекрёстках дробных звонов.
Октябрь на противнях газонов
сухие листья хворостит.
Так резок биллиардный блеск
на колпаках колёс, так чётки
на стылых лужах отпечатки
поросших деревом небес.
Октябрь! — И вскорости Брабант,
дотла разграблен и похерен,—
падёт. И несть числа потерям:
вот-вот ударит барабан.
* * *
Лысоват и сух кипарис,
римский бюст
на руинах скал.
Ветошь туч в голубом тазу
в ожидании швабры креста
навевает Эль Греко...
Мир
вертикален, сколь ни тяни
звука, дремлющего в праще
двух согласных...
St. John в плаще,
беспризорный экуменист.
Отвечаешь: «Не знаю слов»,—
говоря себе: «Помолись!»
Планомерный разбой часов,
недобитых Дали...
Отче!
Сыро. Ветрено. И вообще.
Серебряный цирк
Так идут по канату строки́,
по натянутой туго струне.
Балансировать шестом не с руки,
слишком просто: в сапогах по стерне.
Рассыпая дробь, оркестры ворчат
под брезентами семи шапито.
Говоря: «Как эти струны звучат!» —
как натянуты, не скажет никто.
На серебряной пластине слюды,
на чечёточной площадке листа —
силуэты оставляют следы:
так могла бы танцевать пустота.
Впереди у них смена вех,
элегантный соскок — voila!
И проглотит железный век
сероглазого короля.
А пока — по струне через цирк,
разделяя восторг неумех.
Из-под купола падает блик,
освещая серебряный цех:
Арлекина в костюме Пьеро,
поэтессу, в костюмах и без...
Серебро... серебро, серебро,
цвет и гордость
российской словесности.
Так, по струне церез цирк,
по струне, но зато без помех! —
и серебряный падает блик,
как слеза из-под век.
* * *
Сочини эту ночь,
чтоб в неё иногда возвращаться:
лунный снег облаков
и гипюр зацветающих слив,
бровь забора и дом...
ощущенье возможности счастья.
Акварельную воду толочь
предоставь молодым.
Разверни на листе
типографское кружево шрифта.
Проницательный взгляд
натолкнётся на строгий узор...
Бледно-розовый сумрак цветов
на асфальтовый остров ложится,
словно грунт на холсте,
становясь в основание слов.
* * *
Наклонной плоскостью заката удерживается звезда
над розово-голубоватым катком небесного пруда.
Разжат холодными клинками волнистых туч, как маркетри...
коснись обеими руками — он чуть шероховат, смотри!
Мост Golden Gate
Мосту минорно
в горсти тумана,
средь океана
он сам — корабль.
Высокомерна
его нирвана,
ветвей пролёта
красна кора.
Под неумолчный
призывный говор
набитых рыбой
морских слонов
он огибает
пустынный город,
косясь на грядки
цветных домов.
Воздушным змеем
у тёмных спален,
чуть ухмыляясь
карминным ртом,—
стоит смущённо,
как Вуди Аллен,
интеллигентом
или шутом.
И мимо центра,
где копит блёстки
гранит фонтанов
у входа в рай,—
кирпичной пылью
на перекрёстки
слетает с неба
диагональ.
Зимняя торговля
Над ущельем тулупа —
белый пар: «Газ-вода».
Как всё, Господи, глупо!
Как смешно, господа.
Сочини мне либретто,
гений драм — барабан!
Облетевшее лето
так и льнёт к холодам.
Эй, сундук, открывайся!
Громыхни ледяно.
Ври, дружок! Зарывайся
головой в эскимо.
