* * *
Свой венок бесполезный сорви, Аполлон,
С головы безмятежно-кудрявой, —
Я любовью безмерной навек опалён,
Истомлён её горькою славой.
Напоён я разлукою новою впрок —
Сладким ядом из чаши хрустальной
Пропитались насквозь угольки этих строк,
С их надеждой, с их верой печальной.
На январском ветру не погаснет свеча,
Наша связь никогда не прервётся,
И поющая кровь навсегда горяча —
Может, сердце твоё отзовётся.
И душа не кричит, просто — молча скорбит,
В одиночестве странно смелея, —
И опять я, устав от невзгод и обид,
Тяжело и жестоко болею.
* * *
Белые розы и чёрные розы
С тёплым дождём в киммерийском саду
Выразят время и вызовут слёзы,
Вынесут бремя красы на виду.
То-то в затишье бутоны томились,
То-то рукав задевали шипы —
Запахам сдаться бы, что ли, на милость?
Впрочем, на это они не скупы.
Ах, удержаться бы — сколько осталось? —
В этой стихии, цветущей, хмельной, —
Дай же им смелости самую малость,
Небо жемчужное в дымке сквозной!
Дай же им крепости нужную дозу,
Почва, в которую корни вросли,
Дай же им нежности,— всё ж эти розы
В мир этот, пусть и некстати, пришли.
* * *
Непостижимый сон:
Сад, а над ним — просвет
В небе,— не в твердь, а в звон,
В благость грядущих лет
Взлёт — а за ним и взгляд —
В глубь, в золотую высь,
В мир, где разброд и лад
За руки вдруг взялись.
* * *
Чуть вечер, не встать за окном,
К стеклу сгоряча не прижаться —
В полёте обнявшись двойном,
Две тени в пространстве кружатся.
Их двое — пускай допоздна
Витают в глуши окаянной, —
И двойственность эта грустна,
Хотя и не кажется странной.
Ну кто они в мире? Бог весть! —
Неведомо как, ниоткуда
Явились — а всё-таки есть,
Как прежде, надежда на чудо.
Летите, летите туда,
Где свет ваше рвенье умножит
Во славу любви, как всегда, —
А Бог вам и в этом поможет.
* * *
С поднятой головой,
Вглядываясь, вбирая
То ли остатки рая,
То ли костяк сарая
В мир обречённый свой, —
Жизнь предстоит вторая —
Встретимся за листвой.
Полно хандрить, встряхнись,
Выпрямись одичало, —
Всё, что вчера прощало,
Щурилось и вещало —
Это не даль, а близь, —
Что бы там ни встречало —
Не пропадай, вернись.
Сотканы из тоски,
Собраны из печали
Дней, что права качали,
Щерились и ворчали,
Стынущие годки, —
Склеить бы, как вначале,
Скомканные куски.
Не поддавайся, встань, —
Всё это, брат, зачтётся,
Всё это там прочтётся,
Где о тебе печётся
Тот, кто глядит за грань, —
Им-то ужо учтётся
Вздох твой в такую рань.
Элегии
I.
Мне моря грезятся незримые круги —
Его присутствие, казалось бы, не внове
Задерживает нас на полуслове —
А там поистине хоть взапуски беги
С роскошным бризом, спутником вальяжным,
Иль голову склоняй к волнам отважным,
Когда над гребнями подъемлет Вещий Дух
Лишь очеса — и столько в них смиренья,
Что сердцем постигается прозренье —
И миг летит, как тополиный пух.
Цельнее жалобы на этих берегах —
Они как раковины — вслушайся в шептанье —
В нём птичьих стай увидишь начертанье
И очерк времени, как древо в двух шагах, —
Царевна Полночи, так ясно приближаясь,
Нам улыбается,— и, вновь преображаясь,
Ты задыхаешься в движении щедрот
К душе восторженной — и с белыми устами
Сказать не сможешь ей, что небо над листами
Трепещет в памяти твоей который год!
Есть Книга Кротости — прочти её тогда,
Когда и рук своих почти не доискаться
В часы бессонные, где станешь возвышаться,
Подобно тополю,— и встанут навсегда
Грядою милою и нежною защитой
Холмы долины, лозами увитой,
Как ожерельями — запястья добрых фей, —
И море синее в оправе изумрудной
Вновь увлечёт тебя в оправданности чудной
Туда, где Афродиту пел Орфей.
II.
Куда уходишь ты, созвездие моё?
Останься друзою заветных аметистов,
Чтоб вéка не терзало остриё
Их грозной цельности,— а свет и так неистов, —
Отяготившею горячую ладонь
Останься верностью,— кто с Музами не дружен,
Тот не постиг скорбящий твой огонь —
Язык его лишь верящему нужен.
Кому же доведётся рассказать
И то, как горлица стенает, понимая,
Что узел памяти не в силах развязать,
И то, как смотрят, рук не разнимая,
В любви единственной, неведомо зачем
Нахлынувшей сквозь отсветы и звуки
И въяве осязаемой затем,
Чтоб осознать явленье новой муки?
Души не выпустишь синицей в небеса,
А сердце, словно яблоко, уронишь
На эти пажити, где ветер поднялся,
И землю милую ты сам губами тронешь, —
И там, где, замкнута закатною чертой,
Забрезжит странница-страница,
Возникнет мир, нежданно золотой,
И в нём-то святости познаётся граница.
Пусть поднимается и холода бокал,
Напитком полон Зодиака,
В горсти сознания,— не ты ль его искал?
Не ты ли веровал, однако,
Что, отделяемо, как лето, от людей,
Молве людской обязано значеньем,
Оно непрошено,— возьми его, владей, —
Да совладаешь ли хотя бы с ощущеньем!
Недаром в музыке вы, звёзды, мне близки —
Как не наслушаться и всласть не наглядеться! —
И расширяются хрустальные зрачки,
В тоске открытые, чтоб радостью согреться, —
Недаром Ангелом, склонившимся ко мне,
Утешен я, чтоб жизнь сулила снова
Вся боль моя, возросшая вдвойне,
Но ставшая хранительницей Слова.
III.
Февральской музыке, стремящейся понять,
Что в мире для неё невозвратимо,
Где рук не тронуть ей и боли не унять,
Покуда сердце слишком ощутимо
В томящей близости примеров бытия
С их изъяснением, предвестником прощенья,
Февральской музыке — элегия сия,
Хранящая приметы обращенья.
Свистулькой тайною осваивая звук,
Свирель подняв сосулькой ледяною,
Чтоб некий смысл, повиснув, как паук,
Встречал заворожённых тишиною,
Приходит музыка, немая, как и мы, —
Но вот измаяло предчувствие напева —
И, странно возникая средь зимы,
Растёт она предвестницею древа.
Бывало ль что-нибудь чудесней и добрей?
Знавал ли кто-нибудь вернее наважденье,
Когда, оторвана от звёздных букварей,
Она нутром постигнет восхожденье —
И, вся раскинута, как яблоня в цвету,
Уже беременна беспамятным итогом,
Зарницей встрепенувшись на лету,
Поведает о месяце двурогом?
Недаром горлица давно к себе звала,
Недаром ласточка гнездо своё лепила —
И птиц отвергнутых горячие тела
Пора бездомиц в песне укрепила, —
И щебетом насыщенный туман
С весной неумолкающею дружен, —
И даже прорастание семян
Подобно зарождению жемчужин.
Мне только слушать бы, глаза полузакрыв,
Как навеваемым появится фрегатом
Весь воедино собранный порыв,
Дыша многообразием крылатым, —
Ещё увидеть бы да в слове уберечь
Весь этот паводок с горящими огнями,
Сулящими такую бездну встреч,
Что небо раздвигается над нами.
IV.
Давнишний друг! В душе моей — февраль,
И в сердце днесь растаяли метели,
Зане давно утешиться хотели
Теплом людским, где гнёзда вьёт печаль,
Как птица,— ей скитаться тяжело,
Но с верою дышать намного легче, —
И, ощутив предвосхищенье речи,
Она подъемлет сильное крыло.
Есть в жизни нашей странная пора,
Когда стоишь, сощурясь, в отдаленье —
И вновь тебя терзают впечатленья,
А боль пришла — что делать! — не вчера, —
Тогда уста белеют на ветру,
Ладонями размахивают ветки, —
Вот так же процарапывали предки
Посланьями наивными кору,
Чтоб эти отыскали письмена,
Оставленные кем-то на берёсте,
В кругу бессонниц, в ледяном наросте,
Где судорожна ночи тишина.
Знать, страсть на то нам, смертным, и дана,
Чтоб горечь счастья к зрелости испили,
Затем, чтоб въявь единственными были
Любимых наших дальних имена, —
На то нам горе суждено познать,
Чтоб в нём любовь бессмертная окрепла,
В плену снегов, как Феникс, встав из пепла,
Чтоб звать к себе и мучить нас опять.
К тебе пишу,— не столь ты одинок,
Как может показаться поначалу, —
Надежда, друг, мечты, твои венчала,
В печи хранила малый уголёк —
И пламя золотое разожгла,
И руки бесприютные согрела, —
Тебе она отшельничать велела
И к свету не напрасно привела.
Так — колокол бывает позабыт
В глуши степей, в молчании, на время, —
Он часа ждёт,— и глас его — со всеми,
Кому он дорог средь мирских обид, —
Не нам ли зазвучит его набат,
Всё мужество его долготерпенья,
Юдоли разрушая средостенья
И в небе возрастая во сто крат?
О нет, куда бы нас ни занесло,
Бродяг по крови, певчих по призванью,
Доверимся, мой друг, воспоминанью!
Как никому, нам в жизни повезло —
И как никто, сумели мы постичь
Уроки неизбежные пространства
И защитить заветы постоянства,
Как никогда, судьбы услышать клич!
А звёзды безмятежные горят,
И музыкой, и тайной беспокоя, —
И сердце вдруг сжимается мужское —
И ты стоишь — и прозреваешь, брат.
V.
Когда бы в сумерках не таяли следы
В глуши ниспосланной, в садах необозримых,
Где тени лёгкие покинутых любимых,
Как птицы странные, проходят у воды,
Тела бескрылые движенью подарив,
Струенье вечности почти не различая,
Но час беспечности привычно привечая, —
Плачеи скромные, приятельницы ив, —
И звуки влажные гремячий тайный ключ
Не прятал в памяти, пристанище познаний, —
Я знал бы, где в плену воспоминаний
Зари завещанной искать прощальный луч.
Хотя бы выбраться туда, где чуть светлей,
Где сразу проще мне, где берег милый круче,
Цветы неистовы и чаяния жгучи,
Где жар подспудный стынущих полей,
Укрытый мятою, пропитанный полынью,
Усыпан звёздами — негаданный венец, —
Руки опущенной коснётся наконец,
Смущая негою, обрадовав теплынью,
Хотя бы выбраться скорее мне туда —
До взгляда прежнего, до вздоха облегченья,
Где плоть наития влачилась по теченью
И в кровь вошла — как видно, навсегда.
Где зов услышать мне, чтоб душу всю пронзил?
Увы видению! — я знаю слишком мало,
А то нездешнее, что встарь со мной бывало,
Полночный ветер чудом не сразил, —
Никто уже не в силах мне сказать,
Где тропку верную почувствую стопами —
С кострами дымными, с хрустальными столпами
Излишек времени в котомку мне не взять, —
Ужели я глазами обнищал —
И впору с наваждением смириться? —
Но струны трогает перстов десятерица,
И я пою — пою, как обещал.
VI.
Сгустилось в небесах начало темноты —
И вечер ночи место уступает,
И чуют одиночество цветы, —
Поверь: так именно бывает,
Так именно увидеть суждено
И этот сад, где сердце в песне бьётся,
И дом растерянный, где светлое вино
В кувшин безвременья из чаши льётся, льётся —
В нём, страшном, и намёка нет на дно, —
Куда-то в бездну увяданья
Струится грусть,— зажжённое окно
У слова ищет оправданья.
Так музыка дыхания чиста!
Душа доверчива — то чайкой встрепенётся,
Кружа у берега, как шалая мечта,
А то, как горлица, всем телом обернётся
Туда, где свет увидит золотой,
Где звуки собраны рукой твоей, как розы,
Где за невидимой раскаянья чертой
Пылают осени злосчастные угрозы,
В кострах горят, как ветви, как стволы,
И прегрешенья, и обиды —
И Рок встаёт в предвестии хулы,
Но под защитою наперсницы-Ириды.
Скажи мне имя, добрый человек!
Не ты ль меня так долго дожидался,
Чтоб этот мир — воссозданный ковчег —
Без нас двоих по водам не скитался?
Не я ль открыл тебе священную звезду
Судьбы твоей и возвышенья
Вот здесь, где ночь стоит в моём саду,
Уже принявшая решенье
Звучать без устали, чтоб место уступить
Блаженному рассветному сиянью?
И слёз неистовых, чтоб радость окропить,
Не хватит, видимо, людскому пониманью.
VII.
Тебе, далёкий друг,— элегия сия, —
Да будешь счастлив ты на свете этом странном!
Давно к тебе прислушивался я —
В минуты горести, к мечтам спеша обманным,
На зная удержу, томленьем обуян,
Медвяным омутом заката не утешен, —
И если путь мой смутен был и грешен,
Движенья познал я океан,
Медлительную поступь естества,
В огне сощурясь, всё же разгадал я —
И столько раз в отчаянье рыдал я,
Покуда горние являлись мне слова!
Ты помнишь прошлое? — трепещущий платок,
Что там, за стогнами, белеет, —
В нём женский в лепете мелькает локоток
Да уголёк залётный тлеет,
В нём только стойкие темнеют дерева,
Подобны Бахову неистовому вздоху, —
Прощай, прощай, ушедшая эпоха! —
Но всё ещё ты, кажется, жива, —
Но всё ещё ты, кажется, больна,
Дыша так хрипло и протяжно, —
С тобою всё же были мы отважны —
И губы милые прошепчут имена.
Есть знаки доблести: сирень перед грозой,
Глаза, что вровень с зеркалами
Блеснут несносной, каверзной слезой,
В костре бушующее пламя,
Листва опавшая, струенье древних вод,
В степи забытая криница, —
Душа-скиталица, взволнованная птица,
Скорбит о радости — который век иль год?
Есть знаки мудрости: биение сердец,
Что нас, разрозненных, средь бурь соединяет,
И свет оправданный, что окна заполняет,
И то, что в музыке таится, наконец.
Что было там, за некоей чертой,
За горизонтом расставанья?
Мгновенья близости иль вечности святой,
Предначертанья, упованья?
Предназначение, предчувствие, простор,
Высоких помыслов и славы ожиданье? —
С мученьем неизбежное свиданье
Да дней изведанных разноголосый хор, —
Что было там? — я руку протяну —
Ещё на ощупь, тела не жалея, —
И вот встают акации, белея,
Сулящие блаженную весну.
Так выйди к нам, желанная краса, —
Тебя мы ожидали не напрасно!
В моленье строгие разъяты небеса,
Существование прекрасно!
Юдольный обморок, прозрения залог,
Прошёл, сокрылся, в бедах растворился, —
И пусть урок жестокий не забылся —
Но с нами опыт наш земной и с нами Бог!
Давай-ка встретимся — покуда мы живём,
Покуда тонкие судеб не рвутся нити,
Покуда солнце ясное в зените
Из тьмы обид без устали зовём.
Не рассуждай! — поёт ещё любовь,
Хребтом я чувствую пространства измененья,
Широким деревом шумит в сознанье кровь —
К садам заоблачным и к звёздам тяготенье,
Луна-волшебница всё так же для меня
Росы раскидывает влажные алмазы
По берегам, где всё понятно сразу,
В ночи туманной ли, в чертоге ль славном дня, —
А там, за осенью, где свечи ты зажжёшь,
Чтоб разглядеть лицо моё при встрече,
Как луч провидческий, восстану я из речи,
Которой ты, мой друг, так долго ждёшь.
