Романы Михаила Шишкина — чтение для искушенного интеллектуала. Каждое произведение писателя представляет собой своего рода флексагон, требующий для раскрытия незримых плоскостей текста не только внимательности (так как по ходу развития романа происходит постоянное наращивание контекстов, которые служат определенным ключом к разгадке книги), но и большого арсенала знаний литературных текстов, в том числе документальных, которые помогли бы в осмыслении идеи произведения.
Ярким примером может послужить роман «Взятие Измаила», являющийся одним из наиболее сложных произведений автора. На первый взгляд, книга представляет собой разрозненное изложение хаотично повторяющихся сюжетных линий. Однако детальное рассмотрение текста позволяет говорить о глубокой взаимосвязи различных «независимых» частей вокруг единого центрального образа.
Рассмотрим данное произведение сквозь призму его названия, в котором уже проявляется одна из категорий «постмодернистской поэтики» — игра. Следует отметить, что многоплановость трактовки заглавия произведений является характерным авторским приемом М. Шишкина. «Урок каллиграфии», «Венерин волос», «Письмовник».
Во «Взятии Измаила» — исходя из названия, как понимает читатель, — речь пойдет о событии или событиях, связанных непосредственно с историей русского народа. Действительно, вся книга — это хроника русской истории в авторском переложении. Об этом мы можем говорить, опираясь на многочисленное использование символов, обращение к интертексту, указывающие на изображение России.
Писатель начинает свою летопись с момента сотворения мира, мира России, уподобляя его судебному процессу (тема суда является знаковой в данном произведении и становится частью характеристики России, в том числе и ее духовной стороны, которая осмысляется автором через интерпретацию темы Страшного Суда). Самих же судей писатель ассоциирует с языческими божествами: Перуном, Велесом, Сварогом, — что наталкивает читателей на ассоциацию с древними славянами. Это помогает автору показать русский народ как «obscuri viri» (то есть темные люди), что подтверждается выдержкой из «Повести временных лет», умело вплетенной автором в художественный текст: «Дикари! Убиваху друг друга, ядяху все нечисто, и брака у них не бываше, но умыкиваху уводы девица, живах в лесах и срамословие в них пред отци и пред снохами!» [6] [курсив наш. — Т.Л.].
Использование отрывка из памятника древнерусской литературы выполняет две функции. Во-первых, помогает автору создать иллюзию объективного представления русского народа с исторической точки зрения. Во-вторых, оно призвано окончательно убедить читателя, что речь идет именно о России. Эти же функции выполняют другие документальные произведения, используемые автором. Например, архивная справка из ГУЛАГа о деле Шпета Густава Густавовича, расстрелянного в 1937 г.; письмо Альберта Кампензе к папе Клименту VI (1524 г.), выборки из «Трактата о двух Сарматиях» Матвия Миховского (1517 г.); фрагмент записки «Путешествия в Персию» Амбоджио Контарини (1474–1477 гг.); отрывок из «Книги о великом и могущественном царе России и князе московском» Р. Ченслера (1553 г.); сцены из «Записок о Московии» Г. Штадена и так далее. Такое выборочное «сшивание» фрагментов исторических справок разных временных периодов позволяет автору создать панорамную картину России в непрерывном движении, которая видится поначалу «дырой», заснеженной «самоедской деревней», затем превращается в «монструозное» отечество, в мифическое чудовище-сфинкса (этот монстр появится и в последующем романе «Венерин волос»). И попросту растворяется в утопических мечтах русских писателей и философов: В. Одоевского (отрывки взяты из романа «4338 год»), А. Улыбышева («Сон»), Н. Чернышевского («Что делать?»), Н. Федорова («Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т.е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства»).
Помимо вышесказанного, название «Взятие Измаила» ассоциируется у читателя со знаменитым штурмом крепости в ходе русско-турецкой войны (1787–1792 гг.). Это сравнение продолжается и именем одного из героев романа — Александр Васильевич (прямая аналогия с именем знаменитого русского полководца Александра Васильевича Суворова, который и командовал взятием турецкой крепости). Однако при дальнейшем чтении текста данная ассоциация трансформируется в название мышиного аттракциона «Взятие Измаила», который мечтает поставить мальчик Костя. «Дрессированные мыши… должны будут перебираться через ров, карабкаться на стены и, взобравшись на башню, тянуть за веревочку, которая опускает турецкий флаг и поднимает русский». Через такую безобидную мечту мальчика выражается авторское отношение не только к конкретному знаменательному событию, но и обозначается историческая характеристика русского народа. Удивленный Александр Васильевич спрашивает мальчика Костю:
«— Но как же ты сделаешь, чтобы мыши тебя слушались?
— Так ведь сыр! Там везде будут кусочки сыра! А вы как думали?! Все дело в сыре!» [6]
В этом эпизоде четко улавливается параллель народа с мышами, народа, который готов так же, как мыши, исполнить любую прихоть «хозяина» ради куска «сыра».
Примером этому может послужить поездка героя в вятскую деревню, для «обитателей» которой бутылка водки является тем самым заветным «сыром».
Например, главный герой долго не может понять, что бормочет ему женщина: «Потом дошло — у них нет больше денег на водку. Я сую ей четвертак. Она схватила мою руку и чмокает. Я вырываю руку — она целует меня в плечо и бежит куда-то» [6].
Позже фрагмент с мышиным аттракционом еще раз появится в романе, но уже на уровне подтекста, когда Михаил (Михаил Шишкин), он же Александр Васильевич, он же Гиперид, рассматривает семейные фотографии. Увидев на детской фотографии себя с отцом, улыбающихся, он скажет: «Так мы и остались с сыром в зубах» [6]. Эта фраза характеризует советское время как время торжества ощущения обманутости. (Здесь следует сказать о такой особенности текстов М. Шишкина как отсутствие в них четкого разделения героев. «Вы — это и есть ваш отец, потому что ваш сын — это и есть вы. Вы переходите в вашего сына, он еще в кого-то, я перехожу в вас, вы в меня, все во всех. Они смотришь. Мы поете. Ты едим. Вы люблю. Она умер. Я, ты, вы — какая разница» [6]. Подобное изображение мы встречаем и у Саши Соколова в «Школе для дураков», где учитель Павел Петрович (он же Савл) Норвегов оказывается и Леонардо, и Насылающим ветер, а учительница Тинберген трансформируется и в ведьму, и даже кота Тинбергена. Если у С. Соколова такое изображение является следствием восприятия мира «умственно отсталым» учеником специальной школы, то у М. Шишкина этот прием объясняется автобиографизмом — автобиографическими чертами писатель наделяет своих героев, вследствие чего все персонажи объединяются вокруг главного героя-демиурга — автора книги).
Возвращаясь к анализу эпизода с мышиным аттракционом, следует отметить, что этот фрагмент становится не только соединительным звеном в сложном построении образа народа, но и соединительным звеном в изображении метаморфозы значения заглавия книги на всем протяжении романа. Одной из таких метаморфоз является намек на стихотворение С.Н. Глинки «На взятие Измаила». Об этом можно говорить исходя из используемой Шишкиным строки из стихотворения того же автора под названием «Другу русских»: «Мечтатель говорит: “Я гражданин вселенной”, // А русский: “Край родной вселенная моя”» [2].
Приведем фрагмент из стихотворения «На взятие Измаила», значимый, на наш взгляд, в осмыслении авторского замысла: «От облаков взглянул Суворов! //Летит перун от быстрых взоров; //Слова его как гром гремят, //Брега дунайские дрожат, //И стены потряслись Синила// Над ними исполинска сила,// Суворова над ними длань…» [2]
Сопоставим данный отрывок с самим романом и попытаемся осмыслить идею романа через этот небольшой фрагмент. Интересно то, что в стихотворении фигурирует «перун», который появляется и в начале романа, тем самым уже связывая эти произведения на уровне аллюзии. К тому же в романе, как и в стихотворении, главный герой Александр Васильевич не просто выше остальных персонажей, но абсолютно центральная фигура повествования (он значимее даже Перуна). Неслучайно в романе (как и в стихотворении: «Летит перун от быстрых взоров») Перун и другие ему подобные судьи-боги незаметно исчезают в ходе разворачиваемых событий. Характерным видится и тот факт, что намек на это стихотворение появляется перед окончательной, точнее конечной, авторской трактовкой «Взятия Измаила». Она звучит в сцене, когда Михаил-Александр Васильевич-Гиперид, смотря на старую фотографию, вспоминает напутственные слова отца: «Эту жизнь, Мишка, нужно брать, как крепость!» [6]
Проанализировав совокупность авторских трансформаций названия романа, можно сделать заключение, что это произведение о самом авторе, о его штурме жизненной крепости. Это же подтверждает и вплетение своего «Я» в исторический контекст, одновременно символизирующий нераздельность, невозможность избавиться от прошлого страны, своего рода «преследование» Родиною, которое уже в конце текста превращается в химерическую «сопревшую, с кислой вонью» [6] шапку-ушанку, — и снять эту шапку нельзя даже за пределами России: «Чувствую — на голове по-прежнему та прокисшая шапка. Провожу рукой по волосам. Ушанка-невидимка» [6]. А немногим ранее в тексте мы встречаем рассуждения старшего брата героя — Саши Шишкина — о том, что «…мы народ-шапконосец» [6]. Шапка — неотъемлемый символ истории страны, которая заложена в самом человеке, как и сам герой независимо от своей воли является частью истории, «шерстинкой». Именно это представление о человеке как о шерстинке в шкуре кровожадного монстра четко проявится в «Венерином волосе» — в образе человека, не желающего жить по «считалочке». Такая позиция разительно отличается от позиции, которая признана нами традиционной для русской литературы и выражается, в частности, в прекрасной метафоре, приведенной в одном из произведений Л. Бородина: «Как это желательно видеть линию своей судьбы штрихом на плане судьбы народной» [1] («Полюс верности»).
Как мы отметили выше, аналогичное влияние названия текста на интерпретацию содержания проявляется и в других произведениях писателя. Обратим внимание еще на одну книгу М. Шишкина — «Письмовник». Сюжет романа, на первой взгляд, прост — переписка двух влюбленных (что, впрочем, и объясняется названием). В дальнейшем фабула произведения осложняется смертью одного из главных героев — Володи — в ходе Боксерского восстания в Китае в 1900 году. Однако Володя продолжает писать послания своей возлюбленной Саше, живущей в Советской России. Она также пишет Володе, рассказывая ему о своих чувствах и жизненных перипетиях. Для Саши эти письма являются спасением от бытийной суеты поначалу молодой, затем, как понимает читатель, стареющей женщины. Именно через письма показан весь жизненный путь героини: детство, отношения с родителями, первая любовь, смерть близких и боль утраты, невозможность иметь детей, одиночество... Такое детальное изображение внутреннего мира героини является попыткой авторского осмысления женской психологии, попыткой понять, «как устроена женщина» [10], что уже, отчасти, предпринималось ранее, в «Венерином волосе», через дневник певицы Изабеллы Юрьевой, который был реконструирован писателем на основе впечатлений от прочитанных дневников матери. В дневнике героиня предстает совсем другим человеком, не той строгой советской учительницей, которую сын знал всю жизнь, а самой обыкновенной девушкой: «Хочется кого-то любить, тревожные прислушивания к своему сердцу… И очень много счастья. От прочитанных книг, от подруг, от солнца за окном, от дождя. Страницы, из которых перехлестывает безумная юная уверенность в том, что жизнь даст больше, чем просишь. Никаких следов страха, сковавшего страну. Будто не было доносов, лагерей, арестов, очередей, нищеты» [8].
Обращение к образу своей матери, в том числе ее биографии, характерно для всей прозы писателя. В «Письмовнике» подобные жизненные факты также нашли отражение. Например, раковая болезнь, состояние одиночества, советское время проживания героини.
В отношении другого персонажа — Володи — можно сказать, судя по жизненно-писательским размышлениям Михаила Павловича, постепенно трансформирующимся с возрастом, размышлениям, которые нашли отражение в тексте, прозвучав в устах Володи, что это отражение самого автора. «Юноша писатель» проходит путь от понимания того, что «слова как-то оправдывают существование сущего, придают смысл минутному, делают ненастоящее — настоящим…», к выводу о несостоятельности, «тщетности» слов, ибо «слова обманщики» и «все, что в жизни происходит важного — выше слов» [11]. Эту позицию автор подчеркивает неоднократно в своих интервью: «Когда человек меняется, меняются и его ответы на те же самые вопросы. В 16 лет, ещё ничего не написав, я был уверен, что писательство — это путь преодоления моей собственной смерти. Но потом я в какой-то момент понял, что ничто меня от смерти не спасёт. И словами от неё тоже не защитишься, потому что они обманывают» [7]. Но если автор приходит к такому заключению спустя годы, то герой понимает это за гораздо меньшее время — несколько месяцев. Для этого писатель помещает свое «расщепленное» «я» (главного героя) в обстановку войны, которая заставляет Володю поставить под сомнение свою жизненную позицию. Выбор автором именно Ихэтуаньского восстания (место событий указывает сам писатель) неслучаен: именно в этой исторической ситуации мировоззрение и поведение Володи выглядят наиболее органично-правдоподобно, нежели на какой-либо другой войне. И сам писатель в тексте говорит об этом: «…Оставалось только выбрать себе войну». Эта же фраза становится намеком на единство автора и героя. М. Шишкин не просто отправляет героя на Боксерское восстание, но и сам в лице Володи попадает туда. Обстановка восстания помогает лучше отразить рефлексию главного героя.
В этом романе писатель попытался «в очередной раз… получить новые ответы» [9] на извечные вопросы и проблемы: что такое смерть, что такое любовь? Отношения отцов и детей, отношения между мужчиной и женщиной. С этой точки зрения переписка двух любящих людей является символом, метафорой, «сборником образцов для составления писем различного содержания» (Ушаков) всех поколений, всех мужчин и женщин, самого автора. То есть первоначальное значение слова «письмовник» распадается, переходя из антологического в онтологическое значение. Михаил Шишкин стремится достичь и достигает такого уровня обобщения, типизации определенных философских вопросов, что они объединяют людей независимо от их национальности, времени, пространства.
С этой точки зрения шишкинская проза космополитична, действие его романов происходит везде и всегда. На космополитичность прозы писателя указывают и многочисленные переосмысления автором библейских сюжетов, доходящие порой до кощунственности; взамен этого автором абсолютизируется слово, которое единственное может дать бессмертие. Эпиграфом к «Венериному волосу» автор взял слова из апокрифа: «Ибо словом был создан мир, и словом воскреснем» [5].
«Письмовник» также не стал исключением, несмотря на то, что автор неоднократно утверждает, что «главное — настоящее ни в какие слова не влезает… все, что в жизни происходит важного, — выше слов» [11]. Финал романа опровергает это утверждение. Художественное слово побеждает смерть, «записанные слова оказываются чем-то вроде трамвая, увозящего в бессмертие» [11]. Ввиду этого открывается еще одно значение слова «письмовник» — это те самые заветные письмена, своего рода «книга жизни», способная дать бессмертие, однако роль творца оставляет за собой автор, ибо только он может запечатлеть их, перевести их «на язык языка» [10]. Такую эгоцентричную точку зрения писателя трудно принять и трудно согласиться с ней. Хочется противопоставить ей традиционное понимание не только роли писателя, но и слова вообще, озвученное современным автором А. Трапезниковым: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. А все иные слова — от лукавого» [4].
Библиография:
1 Бородин Л.И. Полюс верности // Грани. — 1991. — №159. С. 302.
2 Поэты 1790–1810-х годов: 2-е изд. / Вступительные заметки, биографические справки и примечания М.Г. Альтшуллера и Ю.М. Лотмана. — Л.: Советский писатель, 1971. — 574 с.
3 Соколов С. Школа для дураков. Электронный ресурс. Режим доступа: http://lib.ru/PROZA/SOKOLOV/shkola.txt_with-big-pictures.html
4 Трапезников А.А. Словотворчество и словоблудие// День литературы. — 2012. — №5 (187). С. 5
5 Шишкин М.П. Венерин волос. Электронный ресурс. Режим доступа: http://lib.rus.ec/b/332841/read
6 Шишкин М.П. Взятие Измаила. Электронный ресурс. Режим доступа: http://lib.rus.ec/b/102204/read
7 Шишкин М.П. Не нужно писать о России и экзотических русских проблемах Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/publications/interview/interview0064.html
8 Шишкин М.П. Пальто с хлястиком. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.snob.ru/magazine/entry/20546?preview
9 Шишкин М.П. Писатель пожирает все. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.ozon.ru/context/detail/id/5469838/
10 Шишкин М.П. Писателем-профессионалом себя не считаю. Электронный ресурс. Режим доступа: http://video.yandex.ru/#search?tex
11 Шишкин М.П. Письмовник. Электронный ресурс. Режим доступа: http://lib.rus.ec/b/239409
