Светлой памяти бабушки Бузи
И дедушки Нухима посвящается.
Брацлав - моя Касриловка, Макондо и Хелм. Это мои далекие предки из гнезда рабби Нахмана, для которых весь мир - узкий мост; те родовитые ашкеназим, следы которых вы не найдете ни в одной еврейской энциклопедии, потому что они ушли, и некому поведать нам их тайны. Брацлав - моя Атлантида, град Китеж, моя Нешама.
От Сони Красноштейн, дорогой прабабушки, остались субботние подсвечники старинной работы и изящное бриллиантовое колечко. Такие кольца Соня и Шмил дарили своим девочкам на совершеннолетие. В семье Шики, младшего сына, долго хранились два изысканных серебряных портсигара, остатки былой роскоши, но впоследствии и они куда-то исчезли.
Когда началась война, и немцы быстро продвинулись на Восток, бабушкины родители, которые не смогли выбраться из Брацлава, собрали все самое ценное, что удалось сберечь в лихие годы, и отправили дочери Бузе, в Москву. Почта с Украины еще ходила, но Москву уже сильно бомбили, и бабушка Бузя побоялась идти за посылкой. Немцы стремительно наступали, дедушка отправил бабушку с папой в эвакуацию в Уфу, а, когда они вернулись, посылки и след простыл. Бабушка очень корила себя потом, что так и не взяла ее вовремя...
После войны мой дедушка Нухэм и сестра бабушки, Хана, поехали в Брацлав, чтобы разузнать о судьбе своих родных.
22 июля 1941 года немцы заняли город, а на следующий день начались расстрелы евреев и грабеж их собственности. Город попал в румынскую зону оккупации, и 30 октября там было создано гетто, где оказались и наши родные. 31 декабря 1941 года, в страшный мороз, фашисты погнали голодных и ослабевших узников гетто в концлагерь Печора, находившийся в тридцати километрах от Брацлава. Тех, кто не мог идти, по дороге расстреливали, девушек насиловали и убивали.
Известно, что перед тем, как отправить людей в Печору, эсэсовцы утопили в Буге 50 человек. Среди них были Сося, Шмил и наша родственница, акушерка Геня Каган, которая приняла роды у половины Брацлава. Вечная им память...
В 1970 году в Винницкой области поставили памятник на том месте, где находился лагерь Печора, один из самых страшных лагерей в румынской зоне оккупации. Надпись на иврите гласит:
"Здесь лежат евреи, безжалостно загубленные фашистскими убийцами, чьи руки обагрены кровью. Тысячи мужчин, женщин и детей умерли в Печоре ради прославления Имени Всевышнего с 1941 по 1944 год. Да проявит Всевышний милость к ним и отомстит за их кровь" (Феликс Кандель, "Очерки времен и событий").
На этих фотографиях конца тридцатых годов изображены Сося и Шмил Красноштейны
Прабабушка Соня имела безупречный вкус, вещи выписывала из-за границы, в доме был антиквариат и изысканные украшения. Известно, что родители ее были людьми весьма состоятельными, и воспитание ей дали отменное. Бабушка Бузя рассказывала, что не дедушка Шмил, а именно Соня управляла семейным бизнесом, и это при том, что ей, красавице и моднице, приходились быть хозяйкой дома и матерью шестерых детей.
От прадедушки Шмила, купца 1-й гильдии, остался раритет: бутылка кошерного вина, которую он привез из путешествия в Палестину в начале ХХ века, и несколько серебряных полтинников, заботливо сбереженных бабушкой. И, конечно, легенды о его странствиях. А ездил он много, закупал товары в Варшаве и Кракове, Киеве и Петербурге и даже в Палестине успел побывать. Надя Уманская помнит рассказы своей бабушки Ханы о том, как та ездила рожать в Польшу, во Вроцлав, где у дедушки было какое-то производство, а помимо этого был бизнес и в Бердичеве, откуда пошел род Красноштейнов, и большой магазин бакалеи и мехов в Брацлаве. Дедушкино имя упоминается в известном справочнике Юго-Западного края, изданном в Киеве в 1914 году, а имя его собственного деда - среди прочих купцов Брацлава по состоянию на 1832 год.
Семья Красноштейнов была большой и дружной. Соня и Шмил имели четырех дочерей: Хану, Бузю, Гитю и Этю, и двух сыновей: Шику (Овше) и Михла (Михоэла). Тетя Туня, жена дяди Шики, говорила, что в семье было девять детей, но, очевидно, трое умерли в раннем возрасте. Семья была очень религиозной и с безупречной репутацией: бабушка с гордостью вспоминала, как у них в доме останавливался цадик, и какое впечатление это произвело на детей. Младший брат, Михл, был на редкость смышленым мальчиком и всеобщим любимцем. Он утонул, купаясь в Буге, в девять лет, и от этого удара родители никогда не оправились. Этя умерла от дизентерии во время погрома, в гражданскую, а Гитя покончила собой в Москве. Бабушка почти никогда об этом не рассказывала, а мы старались не расспрашивать.
Как и все юные барышни того времени, бабушка имела альбом, где хранила открытки и фотографии поклонников с персональными посвящениями. До нас дошли только три из них: две, подаренные ее женихом, Давидом Ульяницким, в 1916 году (карточка с изображением Льва Толстого и надписью: "Бузе в мой альбом, Дачник", и их совместная фотография, с веселым посвящением Давида), а третья - от моего дедушки Нухима из армии ("В знак чистой и вечной любви дарю сию карточку моей милой и любимой Бузе. Нухим ", 19.09.12, Остров). Нухим был влюблен в Бузю с давних пор, но она не отвечала ему взаимностью, сердце ее принадлежало другому.
Бузя Красноштейн
История бабушки и Давида была очень романтичной: они любили друг друга с юности, долго встречались и Давид неоднократно делал ей предложение, но бабушка ему отказала. Мы никогда не узнаем, что произошло между ними; мама говорила, что бабушка опасалась влияния сестер Давида на их жизнь, что у нее перед глазами был пример Ханы, чей муж, Мендель, уделял заботе о своих сестрах слишком много внимания, в то время как самой Хане приходилось нести на своих плечах бремя домашних забот. Мендель и Хана были учителями, оба до революции закончили гимназию и педагогическое училище в Одессе. Семейное предание говорит о том, что Хана, большая умница, хотела продолжить учебу во Франции, но дедушка Шмил был непреклонен, и несмотря на мольбы и слезы Ханы и Бузи, не отпустил дочь. Мендель преподавал русский язык и историю, а Хана учила детей в начальных классах. Их дочь Дина, вспоминала впоследствии, каким уважением пользовались родители: ученики называли Менделя не иначе, как "господин Барский", а когда семья переехала в Ленинград и поселилась в коммуналке, дети соседей обращались за помощью в решении математических задач только к нему (во время войны семье Барских удалось выбраться из блокадного Ленинграда, но до Ташкента добрались только Хана с Диной: Мендель умер по дороге от перитонита, ослабленный организм не перенес той буханки хлеба, которую он начал есть… Тело Менделя приказали вынести на первой же маленькой станции в степи, и никто не знает, где он похоронен. Дину и Хану приютила и обогрела наша родственница Аня Краснер, благодаря которой они выжили. В Ташкенте Аня работала на хлебной фабрике и иногда ей удавалось выносить оттуда немного муки, чтобы подкормить голодных и ослабленных родных).
Давид видел сомнения Бузи и предлагал ей уехать с ним в Польшу или Румынию, подальше от страны Советов и сестер, но бабушка колебалась, не хотела расставаться с родными, т.к. понимала, что никогда уже их не увидит. В конце концов она приняла решение, что не выйдет за Давида; получив отказ, молодой человек вернулся в Одессу. Известно, что бабушка два дня не выходила из дома. Теперь она была свободна.
Бузя нравилась многим молодым людям: за ней пытался ухаживать Натан Штернгарц (потомок Нусика, ученика рабби Нахмана из Брацлава), приятели ее дяди Радбеля, молодые адвокаты из Одессы, но самым верным и преданным человеком всегда был Нухим Вайсман, и когда он предложил ей руку и сердце, Бузя согласилась. Для семьи Нухима это был, как говорили в те времена "кувэт": помимо того, что Бузя происходила из весьма состоятельной семьи, она была первой красавицей Брацлава. Нухим, в свою очередь, считался самым интересным мужчиной в городе. Это была красивая пара, и они прожили в любви и согласии много счастливых лет.
Давид впоследствии женился на женщине по имени Таня, деловой и практичной особе. Официально она нигде не работала, но посвященные знали, что Таня торгует недвижимостью. Давид служил в банке, его мучила язва, Таня за ним ухаживала; подрастали две девочки, каждое лето семья выезжала на дачу в Аркадию. Началась война, и во время одной из первых бомбежек Одессы погибла их старшая дочь. Семье удалось вовремя эвакуироваться и в конце войны даже вернуться домой. Квартира на Пушкинской уже превратилась в коммунальную, но у Давида с женой оставались две чудные комнаты и отдельная ванная.
Много лет спустя, в конце семидесятых, когда и бабушка и Давид уже овдовели, и началась массовая эмиграция в Америку, он приехал в Москву и предложил Бузе уехать вместе с ним. Бабушка не хотела и не могла нас оставить и отказалась.
Летом того же года мы с подругой гостили у Давида Григорьевича в его квартире на Пушкинской, в центре Одессы. Давид, весьма элегантный джентльмен даже по тем временам, жил у дочери на даче, и время от времени нас навещал. Однажды он пришел на чашку чаю, как всегда безукоризненно одетый, мы о чем-то разговорились, вдруг он пристально посмотрел на меня и сказал: ''У Вас такие глаза! Как у бабушки..."
Давид с семьей уехал в Америку в конце 1978 года, обосновался в Нью-Йорке, но бабушку не забывал, присылал ей письма и подарки; именно ему мы обязаны тем, что получили в те нелегкие времена несколько приглашений из Израиля. Давид ушел из жизни в 1988 году в возрасте 93-х лет; его внуки, Валя и Леня с семьями, проживают в Нью-Йорке и Нью-Джерси.
Но вернемся к дедушке.
Известно, что он был из коэнов, служил в армии в городе Острове (в 1912 году), во время Первой мировой войны был мобилизован и воевал у Брусилова. Часть, в которой дедушка находился, была окружена, и он, раненый, попал в плен. По возвращении из плена дедушка занялся бизнесом и при НЭПе стал довольно состоятельным человеком благодаря торговле зерном, которое вагонами отправлял в Москву. У Нухима были сестры, Бэйла и Сося, которых он выдал замуж еще в Брацлаве. Отец его умер до революции, а мать - вскоре после его возвращения из плена, в 1918 году. Из близких родственников, кроме Бэйлы и Соси, оставались вдова брата, Сурка, в Верховке и двоюродный брат Исак с женой Геней и сестрами Песей (Полей), Рушкой и Басей в Брацлаве (у одной из сестер был сын, Боря Веников, приблизительно 1930 года рождения; учитель математики. Говорили, что он эмигрировал с женой Фридой и двумя сыновьями в Америку. Поля была замужем за Володей Старушкиным, еще до войны они перебрались в Москву, а после смерти Володи, в начале семидесятых, Поля переехала в Ригу, поближе к родственникам Ане и Коле Краснер).
После свадьбы Бузя и Нухим сняли чудесную квартиру с садом в бывшем графском доме, где они прожили несколько счастливых лет. Там же родился в 1926 году мой папа, Ефим. Казалось, что после стольких лет войны, погромов и несчастий жизнь вот-вот наладится и все возвратится на круги своя, но большевики уже начали сворачивать НЭП, и будущее частного предпринимательства было предрешено.
Когда над дедушкой нависла угроза ареста (добрые люди предупредили, что ночью за ним придут), ему в одночасье пришлось бежать. Бузя наскоро собрала самое необходимое, Нухим запряг пару лошадей, уехал на станцию и был таков. На принадлежащие ему вагоны с зерном местные чекисты наложили арест, и семья осталась практически без средств к существованию. Когда ночью за Нухимом пришли сотрудники ГПУ, бабушка сказала, что он уехал на ярмарку в Тульчин. Каким-то образом дедушка добрался до Москвы, устроился чернорабочим на завод, снял себе угол. В Брацлаве постепенно удалось его дело замять, времена были еще относительно вегетарианскими. Возможно помогли все уладить Соня и Шмил, а может быть собрали деньги родственники. Тем не менее почетный титул "лишенцев" Бузе и Нухиму пришлось носить довольно долго, а дедушке годами зарабатывать себе пролетарское происхождение. Семья его не бедствовала, но жила на первых порах более чем скромно. Несколько лет подряд Соня и Шмил посылали Бузе продуктовые посылки из Брацлава: лук, чеснок, повидло, смалец и многое другое.
В один прекрасный день дедушка встретил старого знакомого Аврутина, который не побоялся взять его на работу к себе в магазин. Нухим был большой умница: за какое бы дело он ни брался, все спорилось у него в руках, а опыта ведения бизнеса ему было не занимать. Через некоторое время его назначили заведующим отделом, а вскоре и заместителем директора. Вспоминает Михаил Семенович Немировский: "В мое время он (Нухим) был директором продовольственного магазина и вел это дело высоко профессионально и умно, так что за многие годы (включая войну) по сведениям, которые я имею, никто не мог к нему придраться. Да и персонал его уважал (моя тетя - жена маминого брата - работала некоторое время в этом магазине кассиршей)". У дедушки были надежные партнеры по бизнесу: Тартаковский, Аврутин, Исаак Флейшман. Мама вспоминает, что к нему приезжали разные люди: друзья, земляки, представители властей (милиция), медики, и все относились к нему с уважением. Устроившись в Москве, дедушка и бабушка не забывали своих родных и заботились о них. Вспоминает Алла Лехтман: "Тетя Бузя была хорошей дочерью и всегда посылала деньги родителям". Нухим, в свою очередь, поддерживал вдову брата, Сурку и ее дочь Аню.
Началась война, и дедушка отправил семью в эвакуацию, в Уфу. Известно, что приходилось там нелегко: папа и бабушка переболели вирусным гепатитом, недоедали, бытовые условия, как и у всех в те годы, оставляли желать лучшего. В Уфе в то время оказалась сестра Туни, Шикиной жены, Софья Моисеевна Немировская, добрая и благородная женщина, которая помогла, так же как и ее муж, Семен Абрамович, многим своим родственникам в эвакуации и после нее. О Софье Моисеевне с большим уважением и теплотой пишет Зиновий Гордон в своей статье "Об авторе" на сайте Gordonrishon. (https://sites.google.com/site/gordonrishonlezion/ob-avtore).
Бабушка и тетя Соня часто встречались и поддерживали друг друга. Семен Абрамович и дедушка регулярно посылали им в Уфу посылки. Вспоминает Михаил Семенович Немировский: ''Во время войны Нухим помогал нам продуктовыми посылками. Мой отец имел возможность передавать их, используя почтовые вагоны, подчинявшиеся ведомству, где он служил. Но ему практически нечего было класть в эти посылки, кроме нескольких кусочков сыра с бутербродов, которыми подкармливали военных: и он их не ел, а посылал нам. В основном Нухим наполнял эти посылки, а в Уфе их делили пополам. Нухим был человек спокойный, выдержанный, умный и вызывал уважение".
В начале 1943 года бабушка с папой возвратились в Москву, папа закончил семилетку и поступил в пушной техникум. В 1945 году, после окончания войны, вернулся с фронта Миля (Самуил) Уманский, сын бабушкиной троюродной сестры, Розы Красноштейн и ее мужа, Самуила, убитого петлюровцами в 1920 году. Миля был красив, умен и талантлив. Помимо больших способностей к точным наукам, он прекрасно рисовал (его дочь, Надя, хранит несколько пейзажей и натюрмортов, нарисованных папой). Когда Миле надо было сдавать вступительные экзамены в военную Академию, он даже не посещал занятия на подготовительном отделении, а сдал экзамены сразу.
До революции родные Мили жили в Брацлаве и процветали: по данным архива университета Гиват Рам (Израиль), у одного из них, Мошко Вольфовича Уманского, были типография и книжный магазин, другой, Вольф Шоелович Уманский, служил частным поверенным, госпожа Ц.Х. Уманская была акушеркой, Пинхас Лейбович Уманский имел лесной склад, а Лейбиш Гершунович Уманский торговал мануфактурой. К сожалению, до нас не дошло никакой информации о судьбе Милиных родных после революции: либо они погибли во время многочисленных погромов в гражданскую войну, либо уехали в Палестину.
В Москве Миля приступил к занятиям в Академии, и тогда же познакомился с Диной Барской, племянницей бабушки, которая жила со своей матерью Ханой в доме Бузи. Молодые люди полюбили друг друга и поженились. Вскоре после свадьбы молодые сняли квартиру неподалеку от Ханы, и в 1948 году
у них родилась дочь Надя, моя троюродная сестра. Когда Миля закончил академию, он получил распределение в Ташкент, куда они с Диной и Надей в назначенное время перебрались.
Дина снова была в положении, и преданная Хана поехала помочь дочери. Увы, среднеазиатский климат оказался для нее убийственным, сердце не выдержало, и она скончалась в Ташкенте через некоторое время после рождения внука Миши.
Конец сороковых и начало пятидесятых были одним из периодов сталинского террора, когда государственный антисемитизм достиг апогея. Дело врачей и процессы безродных космополитов должны были спровоцировать мощный всплеск антисемитизма снизу и "защиты" евреев от народного гнева сверху путем депортации их в сибирские лагеря. В Москве было неспокойно, людей увольняли с работы, среди евреев шли аресты. У дедушки в коридоре стоял чемоданчик с умывальными принадлежностями и сменой белья на тот случай, если за ним придут. К счастью, чаша сия его миновала.
Милю, который в то время заканчивал Академию и шел на "отлично", на красный диплом, срезали на выпускном экзамене по политэкономии, задав провокативный вопрос про объем выплавки стали в СССР в 1936 году. Разумеется, это отразилось на его распределении и дальнейшем жизненном пути (Много пришлось ему с семьей поездить по стране, пока не осели они в Калининграде, где Миля, уже полковник, стал заместителем начальника военно-инженерного училища. Там же он вышел в отставку и в мае 1988 году скончался от инфаркта).
Но жизнь шла своим чередом: в конце 1952 года папа познакомился с мамой, летом 1953 года они поженились: у них была еврейская свадьба с хупой в Перово, у маминой тети, Веры Юдовны и ее мужа, Соломона Марковича. Молодые поселились в доме родителей; все жили дружно, Нухэм, Бузя и Хана прекрасно приняли маму. Приехала поздравить молодых и тетя Сурка, вдова дедушкиного брата Исака из Верховки, и привезла в подарок чудную перину собственного изготовления. Тетя Сурка была вечная труженица, она рано осталась вдовой и подняла двоих детей. Ее сын Янкель, офицер-пограничник, погиб в первые же месяцы войны, а дочь Аня умерла молодой от тяжелого недуга, оставив сиротой дочку Бэллочку.
В марте 1955 года появилась на свет я. Это событие произошло в ночь с четвертого на пятое марта, но пятого была годовщина смерти Сталина, и родители решили записать меня в метрику на четвертое число.
Дедушка Нухим (Наум Ефимович) и моя мама, Тамара, 1953 г.
Еще несколько событий произошло до моего рождения. Перед самой войной за хозяйственные нарушения был арестован и осужден дядя Шика, младший брат бабушки Бузи. Он имел экономическое образование и работал завскладом в тресте в Горловке.
Его жене Туне, работавшей бухгалтером, пришлось лихо, и дети были посланы на время к родственникам. В самое трудное время Арика, младшего, взяли к себе Бузя и Нухэм. Он был умным, но шаловливым мальчиком и доставил моим родным много хлопот. Через некоторое время Арик стал жить в семье Немировских, а на его место приехала Алла. Дедушка и бабушка очень любили Аллу и Арика, никогда их не обижали, относились как к родным детям. Моя мама вспоминает, что когда дедушка принес домой два шерстяных отреза на костюм, то один он подарил маме, а другой Алле. И так было всегда.
Алла училась на историческом факультете Пермского Университета и по окончании его вышла замуж за Аркадия Лехтмана. В 1958 году у них родился сын Толя, мой троюродный брат. В начале девяностых годов Лехтманы вместе с тетей Туней переехали в Израиль, Толя стал очень религиозным человеком, последователем рабби Нахмана из Браслава. Через несколько лет он женился на Юдит, у них в семье уже пятеро детей: Хая, Эстер-Лея, Мириам, Йосеф и Това-Рахел. Единственный среди Красноштейнов, Толя (его еврейское имя - Натан), вернулся к истокам и возродил традицию рода. Ведь наш предок, купец Красноштейн, тоже был верным учеником рабби Нахмана, поддерживал его финансово и даже взял в свое дело (как фиктивного партнера), чтобы тот имел средства к существованию и не нуждался.
Сын тети Ханы, Иосиф, в семнадцать лет ушел добровольцем на фронт, прошел всю войну и впоследствии служил на Дальнем Востоке. Боевой офицер, он начале шестидесятых он попал под хрущевскую демобилизацию, вышел в отставку, закончил Рижский политехнический институт и женился на Люсе Рубинштейн, преподавательнице истории.
Иосиф с Люсей имели двоих детей, Мишу и Розу, и до эмиграции жили под Ригой. Что-то не сложилось, они разошлись, а через несколько лет в Израиль переехал Миша, а вскоре и Иосиф. Роза с матерью тоже эмигрировали в Израиль, но ни Люсе, ни Иосифу де довелось прожить долго. Их обоих уже нет на свете... Миша Барский переехал в Канаду, там же живет его бывшая жена с тремя дочерьми; сестра Роза осталась в Израиле.
Сын Мили и Дины, Миша Уманский, окончил военное училище, прослужил двадцать лет в армии, демобилизовался и переехал в Смоленск, где заинтересовался иудаизмом и стал председателем местной еврейской общины. Несколько лет тому назад он уехал в Израиль и поселился в Хайфе. У Миши четверо детей, все они живут и работают в России. Там же, в Калининграде, живет его сестра Надя, талантливый инженер и неутомимый садовод. Надя уже на пенсии, но всегда в хорошей форме и сейчас преподает математику в техникуме.
Но мы отвлеклись от событий середины пятидесятых, и нам следует возвратиться туда. Бабушкин племянник, Арик, после освобождения дяди Шики вернулся в Пермь, закончил институт и поступил в аспирантуру; в Перми он встретил доктора Софу Липкину, и вскоре они поженились. У Арика и Софы родились два сына, Миша и Женя. Арик закончил аспирантуру, защитился, много и успешно работал, стал со временем Директором местного горного института, членкором РАН (В начале девяностых его сыновья с семьями уехали в Израиль, туда же последовали и Софа с Ариком. Не найдя в Израиле подходящей работы, Арик вернулся в Пермь, где стал весьма успешным бизнесменом. С Софой они к тому времени разошлись, Арик женился вторично. Несколько лет спустя он тяжело заболел, ездил лечиться в Израиль, но врачам уже не удалось ему помочь, и он ушел из жизни. В этом году не стало Софы, которая также погибла от тяжелого недуга).
Член-корреспондент РАН Аркадий (Арик) Красноштейн
Дедушка Нухим и бабушка Бузя в середине пятидесятых резко сдали: у бабушки обострились проблемы со зрением, а у дедушки во время поездки на курорт случился сердечный приступ. Прервав отдых, они вернулись из Кисловодска в Москву, и дедушка начал обследоваться. Врачи предупредили его, что с сердцем неважно, надо будет уходить с работы, и начале 1957 года дедушка ушел на пенсию. Увы, прожил он после этого недолго. Летом наступило ухудшение его состояния, и дедушке пришлось лечь в больницу. Я помню, как меня, двухлетнего ребенка, родители подсаживали на подоконник его палаты, и дедушка сквозь стекло махал мне рукой. В одну из ночей у него случился обширный инфаркт, который тогда не лечили, поэтому спасти его не удалось.
Для близких это было большое горе и невосполнимая утрата. Дедушку похоронили на еврейском кладбище в Востряково, на его памятнике высечена надпись: "Нухим бен Хаим Вайсман, Коэн", и ниже: "Никто нам тебя не заменит".
Мне было два года, когда дедушки не стало, но не хватает мне его всю жизнь.
Дедушка и бабушка были благородными и порядочными людьми, бесконечно преданными своей семье. Они помогли встать на ноги Арику Красноштейну, вызвали из Ташкента и отогрели Хану с Диной, а после тюрьмы - дядю Шику, помогали дедушкиной племяннице Ане, которая приезжала в Москву на лечение, поддерживали сестру Арика, Аллу, и многих, многих других.
Когда умер дедушка, бабушка сразу позвонила Шике, в Пермь и тот, оставив все дела, приехал и организовал похороны. Здоровье самого Шики было подорвано в тюрьме, и он долго не прожил. Через пять лет после смерти дедушки ушел Шика; бабушка осталась почти одна. Почти, потому что по соседству от нас проживала тетя Бэйла, сестра дедушки, с мужем, дядей Беркой, а в Хабаровске другая его сестра, Сося, с сыном Шуней и дочерью Шурой. Тетя Бэйла была труженица, много лет они вместе с дядей Беркой отработали в табачном киоске на Игральной; жили они скромно, в маленьком скособоченном домишке, но иногда заходили к нам на чай, вспоминали былые времена. Часто бывала у нас Роза Борисовна Флейшман, добрая, приветливая женщина, приятельница бабушки; иногда приезжала Рива Каган, сестра Шуни из Риги. Навещали бабушку и другие земляки, среди них сестры Сирота, Шифра и Сара. Мужа Сары, Шлему Герцберга, взяли в 37-м, больше она его никогда не видела. Через некоторое время пришли за и Сарой, она получила 25 лет, большую часть которых отработала в шахтах. У Сары остался малолетний сын, Толя, которого власти хотели принудительно отправить в детдом, но Шифра не дала им этого сделать. Толю она забрала к себе, выхаживала, не спала ночей, вырастила и вывела в люди. Сара выжила в лагерях и вернулась через двадцать лет; она почти оглохла, но не ожесточилась и осталась добрым и хорошим человеком. Шифра, умница и весьма эффектная женщина, так и не устроила свою жизнь, всецело посвятив ее Толе.
Дедушкины племянники, Шуня и Шура, жили в разных концах страны. Шурочка, прекрасному доктору и добрейшей души человеку, не повезло в замужестве. Ее супруг, Израиль Хелимский, работал следователем в органах и был человеком соответствующего склада. В нашей семье его не уважали, называли "чекистом" и старались быть от него подальше. У Шуры было двое детей: Регина и Женя, ее семья жила во Фрунзе (теперь Бешкек), в Киргизии. Как-то Хелимские приехали в Москву и пришли к нам в гости. Мы с Женей были примерно одного возраста, но когда он попросил у меня игрушки, я сгребла их в кучу, и отвесила бедному ребенку такую оплеуху, что у него искры из глаз посыпались. У Жени на лбу вскочила огромная шишка, он заплакал, все его жалели, и как же мне было стыдно! Потом мы помирились, и я дала ему конфеты, но он все равно был расстроен. Больше я его никогда у нас не видела и понятия не имею, как сложилась его жизнь. Сестра Жени, Регина, закончила университет и стала журналисткой, ее мама, Шурочка, умерла довольно молодой.
Шуня (Александр) жил со своей семьей в Хабаровске: он был членом партии и преподавал в вузе политэкономию. Шуня имел жену и двоих детей; Сося была с ними, так как ее муж, Нухэм Квочка, давно умер. К сожалению, у меня нет никакой информации о дальнейшей судьбе этих дедушкиных родственников.
У дяди Берки Шварцбурда был племянник Фима, врач, который несколько лет работал в Китае. Он иногда навещал стариков, и даже приезжал к тете Бэйле после смерти дяди Берки.
Был и еще один колоритный персонаж - старенький шамэс из синагоги в Черкизово, который приходил к бабушке каждую пятницу, и она всегда имела для него пакет с едой (при пенсии в 26 рублей). Этот добрый старик имел отношение и к моей судьбе, так как именно он внес мое имя в Книгу Жизни. Меня назвали Сосей-Шифрой в честь прабабушки Соси, погибшей в гетто, и маминого папы Сeмы, умершего молодым до войны. Сeма-Шимшн-Шифра! Так я стала Сосей-Шифрой, хотя в миру осталась Еленoй.
В начале 60-х наши дома в Ланинском переулке должны были сносить, и мы получили квартиру в "хрущебе" на улице Бойцовой, а тетя Бэйла переехала в коммуналку на 2-ой Ярославской. Тетушка прекрасно пекла, и я помню, как папа брал меня с собой, когда ее навещал, и какие пироги она подавала. О, эти лейках,тейглах, кнейдлах, флудн! Какой-то еврейский Миргород! А музыка имен: Бася, Сося, Зуся, Нусик! Тетя Бэйла не имела своих детей и относилась ко мне очень тепло; когда она сердилась, всегда говорила с легкой укоризной: "Ты -кэцэлэ (котенок), ты - кэлбэлэ (теленочек)".
Уже давно нет на свете ни тети Бейлы, ни дяди Берки: Берко Мовшевич Шварцбурд скончался в 1960 году, а 10 лет спустя ушла в мир иной тетя Бейла; оба они похоронены в Москве, на Востряковском кладбище.
Мое детство было безоблачным, я всегда чувствовала себя защищенной и любимой. Дедушка Нухим во мне души не чаял, любил и баловал: бабушка говорила, что однажды он принес с работы большую коробочку шоколада и каждый вечер, приходя домой, давал мне маленькую шоколадку. У меня была няня Женя, простая деревенская женщина, добрая и заботливая. Тепло и приветливо ко мне относились приятельницы бабушки: Рива Каган, Роза Борисовна Флейшман, Шифра Сирота и Сара Герцберг.
Рива была тонкая, интеллигентная женщина с печальными глазами; она всегда приносила к чаю кексы с изюмом и корицей собственной выпечки, и им не было равных. Рива прекрасно вышивала: одна из ее вышивок, которую она подарила родителям в связи с моим появлением на свет, до сих пор украшает мамину гостиную в Бней Аише. Когда-то в юности за Ривой ухаживал Семен Абрамович Немировский, человек исключительно талантливый, много лет спустя занимавший высокий пост в Министерстве связи СССР; когда он встретил Соню Солитерман, все изменилось. Сюма Немировский женился на Соне, у них родились два сына, Миша и Арик, которые впоследствии стали докторами технических наук и именитыми профессорами. Михаил Семенович Немировский, крупный специалист в области космической связи, был лауреатом Государственной премии СССР, его брат Арик, чья область – прикладная математика, был удостоен Фалкерсоновской премии (1982г.), премии Дж.Данцига и премии Джона фон Неймана (2003г.).
Рива вышла замуж за человека по фамилии Каган, и у них родился сын Лева. Брат Ривы, Шуня, военный инженер, был женат на Сойбель ( Себе) Барской, их сын Леон (Лесик) Каган-Барский, стал известным в своей области ученым. В ЦАГИ работала заведующей лабораторией сестра Себы, Софья Иосифовна Барская, химик по специальности.
Когда бабушка вспоминала своих земляков, она часто упоминала имя, которое звучало как графский титул: Вэлвул Берчик Йонкл Нахомэс. Много лет спустя, уже в Америке, Женя Шмуйлович, зять Арона Немировского, говорил мне, что в раннем детстве видел Вэлвла в Москве, когда они с мамой ходили на Таганку в магазин тканей. Вэлвул работал там продавцом (до революции он был купцом 2-й гильдии); это был невысокий человек довольно преклонного возраста с добрым, интеллигентным лицом и лучистыми глазами.
Вэлвул Берчик Немировский (1888-1965) в молодости
Моя бабушка в юности была приятельницей его сестры Кейлы, жены Баруха Фримана, и хорошо знала семью Немировских, которая, как и Красноштейны, пользовалась в Брацлаве большим уважением. Вэлвул Берчик был женат на красавице Фане (Фейге Рухл), о которой в своих мемуарах Михаил Семенович Немировский упоминает как о женщине исключительных душевных качеств. Природа одарила их детей большими способностями; старший, Абрам, перед войной закончил с отличием мехмат МГУ; Арон и Борис были талантливыми инженерами и изобретателями (Борис - лауреат Сталинской премии), Адольф (Иделе) - прекрасным шахматистом.
Абрам и Исаак Немировские пропали без вести на войне, Адольф умер совсем молодым, в 1983 году скончался Борис, а в 1994 году, уже в Америке, Арон. Вдова Арона, Людмила Аркадьевна, и сын Бориса, Александр, живут в Нью-Йорке, дочери Арона с семьями – Алла и Аня - в Нью Джерси, а дочь Бориса, Марина, и ее семья - в Израиле.
Слева направо: Шика Красноштейн, Бузя Красноштейн, Кейла Немировская (Фриман); внизу сидит Этя Красноштейн
Абрам Немировский, Москва 1941 год
Бузя и Нухим любили и умели принимать гостей, и земляки тянулись к ним. Жизнь их всех складывалась по-разному, но в прошлом это были люди одного круга, их объединяли воспоминания юности, и как же рады они были друг другу! Революции, войны, сталинский террор, потери родных и близких, все видели они на своем веку, но выстояли и остались живы.
В доме звучал идиш, бабушка приносила гостам лейках и Кагор (а иногда и немного водки, ''промочить горлышко''), дедушка ставил пластинки с еврейскими мелодиями, и атмосфера становилась праздничной. Еще при жизни Михоэлса и Зускина бабушка с дедушкой пересмотрели в Москве все их спектакли, любили они слушать и знаменитого кантора Михаила Александровича, а по праздникам ходили в Большую Хоральную синагогу на улице Архипова.
То были люди старого времени, которые ценили в жизни главное и этим спасались от бедствий и невзгод. Я помню бабушку, каждое утро которой начиналось с молитвы, какой силой воли она обладала, с каким достоинством жила. Когда приезжали родственники, и она выходила в гостиную - в нарядном шелковом платье, осанка королевы- все вставали в немом восхищении, как будто собирались отдать ей честь. Бабушка была строгой, но снисходительной к человеческим слабостям, и пользовалась большим уважением окружающих. Она отмечала все еврейские праздники, и, несмотря на сильнейшие мигрени, до последних дней ежегодно постилась в Йом Кипур. К концу жизни бабушка уже не видела и читала молитвы по памяти, а память у нее была ясная и светлая.
Бабушка и дедушка немало пережили на своем веку, и мечтали уехать в Израиль еще в послевоенные годы. Дедушка все понимал и говорил моим родителям, что правду о сталинском лихолетье они узнают только лет через тридцать-сорок. Как рады были бы они оба, если бы знали, что мы все уедем из благословенной страны Советов и окажемся в Израиле и Соединенных Штатах, а их правнук, Моше Аарон, выучится в Англии! Но дожить до этих дней им было не суждено...
Бабушка ушла от нас 4 мая 1984 года и похоронена рядом с дедушкой, на еврейском кладбище в Востряково, в Москве
Да будет благословенна память о них, прекрасных и благородных людях!
Стони Брук, США
4 мая 2012 года
P.S. На днях мы с мужем и сыном были в Марэ на Рю де Розье и зашли в книжно-антикварную лавку Мишеля Кишки. В витрине мое внимание привлек новый экспонат: старинные серебряные подсвечники, почти точь-в-точь такие, как те, что остались от прабабушки Сони. Может быть она хотела мне подать знак, но какой?
P.P.S. Мне хотелось бы выразить свою глубокую признательность всем, кто помог мне в работе над этим эссе: Вениамину Лукину, который предоставил интересный материал из архива университета Гиват Рам; Владимиру Розенблюму из Хайфы за всестороннюю помощь в самых разнообразных исследованиях; Джеффу Красноштейну из Австралии за содействие в создании семейного генеалогического древа; Михаилу Семеновичу Немировскому из Москвы, Надежде Уманской из Калининграда, Алле Лехтман из Иерусалима, Леониду Буберману из Нью-Йорка и моей маме, Тамаре Вайсман, из Израиля за их бесценные воспоминания, и, конечно, моему мужу, Алексею Цвелику, за всемерную поддержку и вдохновение.
Paris, France, June 2012
___
Напечатано в альманахе «Еврейская старина» #4(75) 2012 —berkovich-zametki.com/Starina0.php?srce=75
Адрес оригиначальной публикации — berkovich-zametki.com/2012/Starina/Nomer4/ECvelik1.php
