* * *
Помню, как меня наставлял отец:
Закрывай глаза, и считай овец!
Кинескоп дымил, не успел остыть,
А Харламову ещё жить и жить.
Ухал мяч в забор, я пугал ворон.
Ветер дул во двор с четырёх сторон.
Если б я считал перед сном слонов,
Я бы душу свил из прекрасных снов.
Сквозь волшебный шар я б на мир глядел,
Я бы свил судьбу из великих дел.
Но мерцал фонарь, и стелился дым.
Тот, кто брал Берлин, был едва седым.
За оврагом кран подавал раствор,
И считал овец перед сном весь двор.
Наставлял сосед: поминай войну,
Две 0.5 бери, горсть земли одну.
Не родит земля, вся в поту на штык.
Не в чести коньяк, не в чести шашлык.
Года два назад умер мой отец.
Эта весть пришла от чужих сердец.
Эта весть пришла два часа назад.
Засыпай сынок, закрывай глаза.
ОТЪЕЗД
Ты ходишь по комнате полунагая.
Ты вещи пакуешь, а я помогаю.
Мы счастье пакуем в пакеты и сумки:
Пожитки, полжизни, последние сутки.
Ты плачешь, а я — в утешенье — смеюсь,
Ведь ты уезжаешь, а я остаюсь.
Как два бегемота, мы трёмся боками,
Пакуя в коробки тома Мураками.
Как девушке жить без трудов Мураками?
Смешались носки с носовыми платками,
Последние фото и первые фото,
Любовь и разлука — земля и пехота,
Любовь и обида, решимость и жалость,
Не как у Облонских, но как-то смешалось.
Настенные карты животного мира,
Плакат Арагорна, набор транспортиров,
Пластмассовый аист, дискеты, помада,
Лягушки, ракушки, открытки — всё надо.
Засыпаны стулья, столы и кровати,
Я в россыпях этих как бомж в сладкой вате.
Ты всё бы оставила мне на храненье,
Как радости стружку, как стихотворенье.
Оставишь, а я позабуду про них...
Вон аист уже головою поник.
Ты выбросишь всё, если я помогу!
Есть веник, скребок, но и я не смогу.
Железный скребок, а мы сентиментальны,
У нас Мойдодыр всё не выйдет из спальни.
Мы просто играем, как в фанты — азартно.
Ты едешь совсем, мы простимся: “до завтра”.
Присядем. Да что уж, приляжем некстати
Среди барахла у разбитой кровати.
Нам в кайф кавардак, нам порядок противен!
В оконный проём в золотой паутине
Сентябрь подмосковный дохнул мне в лицо:
Три пятиэтажки, качели, крыльцо…
Вон там мы купили большой “медовик”,
А здесь две зимы простоял снеговик.
Я в городе этом родился и вырос,
Играл в шахматишки в штанишках на вырост.
А ты из Смоленска — “Ты помнишь, Алёша,
Дороги Смоленщины?” Как мы — хороший! —
Друг другу тогда говорили, ты помнишь?
Наш вечный огонь, неотложную помощь...
Душа холодела, немела рука,
И Галич нам пел: как плывут облака.
А мы… торговали тогда в электричках.
Ты куришь от “пьезо”, я куришь — “от спичка”.
Какие билеты? Когда мы платили?!
Мы ядом вокзальным здесь души коптили!
Усталым народом набиты вагоны.
Ты тащишь пакет, шоколадом гружённый.
Бабаевский! Красный Октябрь! Озёрский!
Потом с книжкой Быкова до Белозёрки.
Промёрзшие тамбуры, чёрные ели…
Ты помнишь всё это. А я еле-еле.
Любые постели мне будут колоться,
Я буду в ночи как Иаков бороться.
Вернутся скворцы, и синицы вернутся.
У нас не получится не обернуться.
До боли под сердцем нам будет икаться,
И будет аукаться и откликаться.
Ты будешь верблюдом меж адом и раем.
Я буду твоим караваном-сараем.
Ты смотришь с прищуром, ты смотришь с порезом.
Возьми витамины, там бром и железо.
Я всё уложил, увязал с перехлёстом.
Возьми зажигалку, возьми перекрёсток,
Возьми во дворе смех вечерних качелей,
Он может быть кстати в последний сочельник.
…Ты села в машину, захлопнулась дверь.
Мы просто играем, ты веришь? Не верь.
