(продолжение. Начало в №11/2012)
XI
С окончанием Первой мировой войны Сэмюэл Хоар был отозван в Лондон, его миссия подошла к концу. Он вернулся в политику, вскоре вошел в состав кабинета, возглавив новое министерство авиации, и, неизменно двигаясь вверх, к 1935 достиг поста министра иностранных дел Великобритании.
A Бенито Муссолини, радикальный редактор газеты “Il Popolo d'Italia” - "Народ Италии", в 1919 создал организацию" Итальянские Союзы Борьбы". На итальянском это название – “Fasci Italiani di Combattimento” - звучало как “Фаши Итальяни ди Комбаттименто”, и его быстро сократили просто до "Фаши". На волне огромного общего недовольства в Италии движение росло как на дрожжах, в него тысячами вливались бывшие солдаты, повидавшие на фронте всякое, и не больно-то церемонно относившиеся к прямому насилию.
Их называли "фашистами".
В 1922-м вождь фашистов, Муссолини, стал премьер-министром Италии, в 1925-м сменил название своей должности с "главы кабинета министров" на "главу правительства", а к 1927 стал практически неограниченным диктатором страны, с полуофициальными титулами "вождя" - "дуче" - и "национального лидера". В октябре 1935-го, находясь на вершине могущества и международного престижа, Муссолини затеял войну в Африке - итальянские войска атаковали Эфиопию. Ну, поколением назад это могло бы вызвать шум в Европе только в случае каких-то возражений со стороны другого европейского государства. В 1935-м никто другой на итальянскую добычу не посягал - но проблема тем не менее возникла.
Дело было в том, что Эфиопия оказалась членом Лиги Наций.
Теоретически Лигa должна была способствовать разрешению конфликтов мирным путем, но с задачей этой не справилась. И вот тогда сэр Сэмюэл Хоар вместе с французским премьером, Пьером Лавалем, выступил с предложением закончить дело компромиссом - Италия получала большие территории Эфиопии и полный контроль над тем, что еще оставалось от этой страны, но зато приличия оказывались соблюденными, и Эфиопия все-таки оставалась на карте как "независимое государство".
Предложение было сделано в тайне, Муссолини на него в принципе согласился - но, увы, тайну сохранить не удалось. Произошла прискорбная утечка информации, сведения о так называемом “Соглашении Хоара-Лаваля”[1] попали в газеты, публика в Великобритании возмутилась - и в итоге предложение было дезавуировано.
Cэру Самюэлу пришлось подать в отставку, итальянцы взяли Аддис-Абебу, во Франции вскоре пало правительство Лаваля, в Италии престиж Муссолини взлетел до небес - тем дело и кончилось.
И вот сейчас, летом 1940-го, Италия колебалась на самой грани объявления войны. Испания могла последовать ее примеру в любую минуту - a на пост посла Англии в Мадриде был назначен сэр Самюэл Хоар.
Тут требовался человек, способный самостоятельно решать трудные проблемы.
XII
Хоар добирался до места своего назначения воздухом - он торопился. Тем не менее, он сделал остановку в Лиссабоне. 29 мая 1940 немецкие войска в Бельгии вышли к морю, у Остенде, и в результате британский экспедиционный корпус оказался в окружении.
Так что провести консультации с правительством Португалии, страны, которая была союзницей Англии еще со времен наполеоновских войн, было очень желательно. В итоге в Мадрид сэр Сэмюэл попал только 1 июня, и обнаружил, что здание посольства буквально находится в осаде. Толпы народу бесновались у его ворот с криками:
“Gibraltar español!” – “Гибралтар - испанский!".
Полиция особо не вмешивалась.
Что было еще более неприятно, так это то, что с вручением верительных грамот послу пришлось обождать. Испанские власти известили его, что немедленный прием y генерала Франко пока невозможен “…. из-за перегруженного расписания …”, и самым доброжелательным образом посоветовали сэру Сэмюэлу сначала устроиться хорошенько в его новой резиденции.
Расписание генерала и впрямь было перегружено. Он в это время составлял письмо Адольфу Гитлеру, в котором ему следовало обдумать не то что каждое слово, а каждую запятую. Письмо должно было быть доставлено не через дипломатическую почту, а лично, для передачи из рук в руки, а в качестве посланца был избран генерал Хуан Вигон, бывший начальник штаба Северной армией фалангистов в гражданскую войну.
Письмо было датировано 3-м июня, и начиналось оно так:
"...Дорогой фюрер:
В тот момент, когда германские армии под вашим руководством близки к победоносному завершению величайшей в истории битвы, мне хочется выразить глубокое восхищение вашими успехами, разделяемое всем испанским народом, который следит за вашей славной борьбой, считая ее своей собственной...".
Будь у сэра Сэмюэла доступ к этому тексту, такое начало его бы сильно расстроило.
Но, возможно, он приободрился бы, выяснив, что в письме, сразу после теплейших уверений в дружбе, шел пассаж о том, что последствия Гражданской Войны и угроза британской блокады вынуждают генералиссимуса с болью в сердце воздержаться от активных действий в пользу Германии.
Кончалось письмо опять-таки очень любезно:
“…Мне нет нужды, фюрер, уверять Вас в огромности моего желания не оставаться в стороне от происходящего и в готовности предоставить Bам все услуги, которые Bы сочли бы наиболее важными...".
Таким образом, получалось, что в письме Гитлеру содержалось и "...восхищение...", и обещание "...помочь всем, чем только можно...", но вот границы этой помощи оставались совершенно неясны. Это было сделано совершенно намеренно, как и то, что письмо оставалось в Мадриде - генерал Вигон выехал в ставку фюрера не 3 июня, а через неделю. Его миссия, возможно, задержалась бы и на более долгий срок, но оказалось, что медлить и дальше уже нельзя.
10 июня Италия вступила в войну.
XIII
7 апреля 1926 года некая дама по имени Вайолет Гибсон стреляла в Муссолини. Положим, она в него не попала - пуля только оцарапала ему переносицу - но факт покушения британской подданной на главу итальянского правительства был налицо. Великобритания чувствовала себя очень неловко, и с радостью обнаружила, что оказалось возможным замести дело под ковер. Даму признали сумасшедшей, моментально выслали, и она окончила дни свои в Англии, в клинике для душевнобольных.
Больше всех способствовал этому сам Муссолини.
Он, конечно, покрасовался на страницах газет с наклейкой на носу - это подчеркивало его мужественность и безразличие к опасности. В ту пору Бенито Муссолини охотно участвовал в массовых заплывах и забегах, демонстрировал мускулы и голый торс атлета - но решительно не желал ссориться с Великобританией из-за такой ерунды, как какое-то там покушение.
Тогда, в 20-е годы, мощь английского флота и вес английской валюты внушали ему здоровое уважение.
Время шло. За Бенито Муссолини в Европе очень ухаживали, он считался лидером нового типа, "...человеком, сплотившим нацию...". В самой Италии пресса запросто могла опубликовать рассуждение, согласно которому божественное начало, проявившее себя Гомером в мире искусства, и Христом - в мире морали, проявило себя и в сфере политического действия. И имя этого проявления - Муссолини. Такие вещи, когда их повторяют раз за разом и год за годом, конечно же, ударяют в голову.
Как известно, характер испытывается огнем, водой, и медными трубами славы, возносящими хвалу. Третье испытание, возможно, потруднее двух первых, его мало кто выдерживает. Тем не менее, Муссолини все-таки сохранил достаточно реализма - несмотря на свой идеологический союз с Германией, в 1939-ом он в войну не кинулся.
Идея столкнуться с объединенными силами Англии и Франции его совсем не привлекала, и действовать он начал в направлении, для союзника Германии довольно странном: с одной стороны, в Берлин был послан запрос на срочные военные поставки, с другой - в Лондон отправилось конфиденциальное сообщение о "...нежелании дуче делать рискованные и необратимые шаги..."[2].
Что же касается вполне официального письма, направленного Гитлеру, то запрос на военные поставки был таким, что даже если бы каким-то чудом сыскались бы все необходимые материалы, то одни только перевозки их требовали выделения 17 тысяч эшелонов.
Это было физически невозможно - и именно поэтому-то и запрашивалось.
К июню 1940-го ситуация, однако, поменялась. Поражение Франции стало явным, следовало действовать, чтобы не упустить добычу - и 9 июня Муссолини сообщил Франко, что решение принято:
"...Когда вы откроете это письмо, Италия уже вступит в войну на стороне Германии. Я прошу вашей солидарности и поддержки, во всех возможных сферах морального, политического и экономического содействия.
В новом реорганизованном Средиземноморье Гибралтар будет испанским...".
Ответ из Мадрида пришел самый положительный. Франко сообщал, что Испания изменит свой статус, и вместо "… строго нейтральной …" страны станет страной просто "… невоюющей …".
В середине июня он нашел наконец время принять британского посла. В кабинете Франко, рядом с его письменным столом, оказались подписанные фотографии Гитлера и Муссолини.
Так, в качестве небольшой демонстрации симпатий.
Вся обстановка приема была спланирована так, чтобы показать, что поражение союзников - уже свершившийся факт - и что теперь надо самым деловым образом обсудить вопросы, связанные с этим событием.
Сэр Самюэл в своем донесении в Лондон сообщал, что для диктатора каудильо выглядит необычно. Не так, как Муссолини, например - никаких криков, и никакого театра.
Вместо этого из кресла на британского посла смотрел человек небольшого роста, с явно обозначившимся брюшком:
“…с манерами доктора, у которого есть стабильная семейная практика и вполне разумный гарантированный доход…”.
Ho накануне, 14 июня испанские войска внезапно захватили Танжер, портовый город во французской части Марокко.
XIV
Обставлено это было с большой осторожностью. Испанские войска вошли в Танжер в середине дня, ничуть не прячась, а Франция была проинформирована, что единственной целью Испании является:
“…установление гарантий безопасности города по настоянию султана Марокко…”.
Французскому правительству, право же, в тот момент было не до неожиданной "...инициативы султана...".
Как раз в эти дни был оставлен Париж, кабинет министров бежал в Бордо. В полночь 15 июня 1940 года новым премьер-министром Франции был провозглашен маршал Пэтен. 17 июня новое французское правительство обратилось к Испании как к посреднику - Франко просили помочь в деле достижения перемирия с Германией.
Обращение именно к Франко было не импульсивным желанием маршала Пэтена “…уладить дело через знакомых…”, а обдуманным политическим ходом.
Маршалу на середине девятого десятка, бразды правления были вручены на основании его незапятнанной репутации и того, что он был, как говорил Франко, “la espada mas limpia de Europa” – “… чистейшей шпагой Европы …” - но понятно, что практическое каждодневное руководство он сам осуществлять не мог.
Эта роль была доверена Пьеру Лавалю[3], а тот давно носился с идеей “…присоединения Франции к борьбе с прогнившими демократиями, коммунизмом, происками масонов и вообще с мировым еврейством…”. Борьба эта, по его мнению, возглавлялась Германией, ее союзницей в этом была Италия, и Франции тоже был смысл занять место в строю. Лаваль вне всяких сомнений обратился бы за посредничеством к Муссолини - если бы не вступление Италии в войну неделю назад.
Ну, коли так, то оставалась Испания, а испанский посол во Франции, Лекерика, был другом Лаваля.
Посол получил полную поддержку Франко. Ему поручили даже похлопотать об установлении особых доверительных отношений с Францией в обмен на определенные уступки в Марокко - но дальнейшего развития эта тема не получила.
Франко приходилось играть сразу на нескольких “досках”, и как раз 17 июня 1940 у него возникли проблемы не в африканских колониях, а поближе к дому. Ему пришлось срочно поговорить к генералом Ягуэ, совсем недавно назначенным на пост министра авиации.
Как оказалось, решение убрать его из сухопутных сил было на редкость своевременным - генерал затеял заговор.
Он, собственно, уже давно не скрывал своего критического отношения к главе государства, обвиняя его сразу и в излишней мстительности, и в недостатке решимости. С "...нехваткой решимости..." у Франсиско Франко соглашались многие фалангисты - ну что мешало ему немедленно напасть на Гибралтар?
Вот с "...излишней мстительностью..." они не соглашались - генерал Ягуэ требовал широкой амнистии для республиканцев, он полагал, что они свое уже отсидели - а вот в Испанской Фаланге даже заключение в тюрьму считали недопустимой слабостью. Расстрел на месте, совершенно в духе самого Ягуэ во время Гражданской войны, по мнению фалангистов был бы в самый раз.
Однако они, что называется, считали без хозяина...
Фалангу известили, что “…узкопартийные соображения должны уступить место соображениям государственным…”, а генерал Ягуэ 27 июня 1940 был приглашен в резиденцию Франко для “…доверительной беседы…”. Она вышла довольно эмоциональной, и в результате Ягуэ был смещен со своего министерского поста и получил распоряжение отправиться в свою родную деревню, Сан Леонардо - и не покидать ее без особого разрешения.
Франко тем временем провел в своей резиденции еще один важный разговор. Правда, этого гостя отправить в родную деревню было бы потруднее - это был сэр Сэмюэл Хоар - но поговорить и гостю и его любезному хозяину было о чем.
В испанских газетах в то время прошло сообщение, написанное по совершенно пустой формуле, освященной временем:
“…Глава государства принял посла Великобритании по его просьбе и провел с ним продолжительную беседу…”.
Содержание беседы, разумеется, не разглашалось.
XV
Сэр Сэмюэл в Мадриде вел себя подчеркнуто беззаботно. Демонстраций вокруг посольства он как бы "не замечал", находил время для светских мероприятий, вроде конкурса исполнителей танго, и даже поучаствовал в неофициальной части конкурса и сам, заслужив высокую оценку у компетентного человека, посла Аргентины.
Но, конечно, одной только техникой танго его заботы не ограничивались.
Служба MI-6, в которой он состоял когда-то, имела в Испании хорошие связи. Майор Хью Поллард, ведавший там делами, был искренним католиком, в годы Гражданской Войны всей душой сочувствовал испанским националистам, соответственно - знал очень многих людей среди испанских военных. Он даже был знаком с Франко лично, и оказал ему в свое время большую услугу, доставив в июле 1936 английским самолетом в Марокко[4].
Все это сейчас, летом 1940-го, очень пригодилось. Скажем, когда генерал Хосе Лопес Пинто, командующий 4-м военным округом, устроил в Сан Себастьяне военный парад в честь своего гостя, командира немецкой части во Франции, достигшей испанской границы, сэр Самюэл узнал об этом в тот же день. И немедленно подал официальный протест - на том основании, что парад шел под возгласы: "Да здравствует Гитлер!".
Одновременно с протестом сэр Сэмюэл сообщил Франко, что британский флот пропускает в испанские порты торговые корабли с зерном из Аргентины и Канады. Он вообще рекомендовал своему правительству придерживаться в отношении Испании политики кнута и пряника. Скажем, разрешение на проход судам с зерном рассматривалось как "пряник", а тот факт, что пропускались они только после досмотра и только с таким количеством груза, который не позволял создавать запасы - ну, это был "кнут", которым собственно, даже и не били.
В Лондоне считали, что намека будет вполне достаточно.
После серьезной дискуссии, попробовали добавить и еще один намек, теперь уже на дополнительный пряник. Министр иностранных дел Англии, лорд Галифакс, настоял на том, чтобы испанцам сообщили, что “…после окончания войны Великобритания будет готова к переговорам о будущем Гибралтара…”. Интересно тут то обстоятельство, что премьер-министр Англии, Уинстон Черчилль, был против этой идеи.
Он сказал Галифаксу, что не следует считать Франко дураком.
Ну что толку в обещании поговорить о Гибралтаре после войны? В конце концов, если война окончится для Англии хорошо, то переговоры будут бесплодны, а если плохо - то не нужны. Тогда ведь и говорить будет не о чем?
Но лорд Галифакс стоял на своем, и Черчилль не стал с ним спорить. Дел ему хватало и помимо Испании - падение Франции означало не только полный крах всей английской стратегии на континенте Европы, но и огромные проблемы в делах чисто военно-морских. Война начиналась в 1939-ом с полным преобладанием английского флота в европейских водах. Теперь, летом 1940, падение Франции не только выводило из строя важного союзника, но и ставило под вопрос судьбу французских военных кораблей. Мысли Пьера Лаваля о "...вступлении Франции в новый европейский союз под руководством Германии..." могли иметь для Англии самые серьезные практические последствия.
С этим надо было что-то делать.
XVI
3 июля 1940 года английские корабли обстреляли французскую эскадру, стоявшую в порту Мерс-Эль-Кабир в Алжире, неподалеку от Орана. Если сказать, что грохот их пушек отозвался во всем мире, это не будет преувеличением. Обстрел был частью сложной операции под названием "Катапульта" - так британское Адмиралтейство нарекло целый комплекс мероприятий по предотвращению попадания французского флота в руки Германии.
В ночь на 3 июля французские военные корабли, стоявшие в Портсмуте и Плимуте, были захвачены внезапной высадкой солдат английской морской пехоты. Сопротивление было минимальным, и только в одном случае его подавили оружием. Командующие военными судами Франции, стоявшими в Александрии, под угрозой пушек решили, что "...благоразумие - лучшая часть храбрости...", и согласились на некую неунизительную форму интернирования своих кораблей.
Все это было сделано без выстрела, и обошлось без жертв - но вот в Оране и в Мерс-Эль-Кабире дела пошли в нежелательном направлении. Командовавший там адмирал Женсоль получил сразу два ультиматума - сначала английский, требовавший разоружения на английских условиях - а потом немецкий, грозивший пересмотром условий перемирия между Францией и Германией.
В итоге французский адмирал ответил англичанам, что “… на силу ответит силой …”. Женсоль, что называется, "...спасал честь Франции..." - мысль о том, что ему действительно придется сражаться, почему-то в голову ему не пришла. У английского командующего, однако, был на руках категорический приказ Уинстона Черчилля:
"...Французские корабли должны либо принять наши условия, либо потопить себя или быть потопленными вами до наступления темноты...".
Адмирал подумал - и в 16:54 по местному времени открыл огонь. В итоге французская эскадра оказалась под тяжелым огнем, один линкор потоплен, еще один сильно поврежден. Двум новым линейным крейсерам, "Дюнкерку" и "Страсбургу", удалось выйти из порта и прорваться в море. Англичане их не догнали, корабли добрались до Тулона, хотя потерпели большой ущерб - "Дюнкерк" практически полностью вышел из строя.
Негодование во Франции было огромным – “…вероломные англичане напали на французский флот, стоявший во французском порту, было убито больше тысячи французских моряков…” - это нельзя было оставить без ответа, маршал Пэтен немедленно разорвал дипломатические отношения с Великобританией.
В Германии газеты Геббельса всласть поговорили о "...кровожадном Черчилле, отрицающим само понятие международного права...", в Италии Муссолини пришел к заключению, что англичане так и не осознали, что война уже проиграна, в Англии понимающие дело люди говорили, что операцию можно было бы провести и получше - самые ценные французские корабли все-таки сумели уйти - ну, и так далее. Но, наверное, самые глубокие размышления по поводу операции "Катапульта" возникли в Испании.
Во-первых, Франко получил нагляднейшую демонстрацию того, что Англия, несмотря ни на что, не считает себя побитой.
Во-вторых, ему было известно, что удар по алжирским портам нанесли корабли, базировавшиеся на Гибралтар. Английская эскадра, собранная там из кораблей, взятых в Атлантике, называлась “Соединение Н” (англ. “Force H”, читается «Эйч»)
XVII
Окончательное решение о создании “Force H”, было принято Черчиллем после подписания правительством Пэтенa перемирия с Германией.
В соглашении имелась так называемая “VIII статья”:
“…Французский военный флот должен был быть демобилизован и помещён в порты под наблюдение оккупационных сил. Со своей стороны, Германия обязалась не использовать его в военных целях…”.
Черчилль решил, что пушки английских линкоров будут более надежной гарантией - и генерал Франко сделал из этого свои выводы.
Французский флот был потоплен 3 июля - а 6-го генералу предстояло принимать гостя из Германии. Гость носил чин адмирала, и действительно в свое время служил на флоте. Но сейчас, летом 1940-го года, адмирал Канарис возглавлял Абвер - германскую службу военной разведки - и в Испанию прибыл с “…дружеским визитом…”, сопровождаемым “…небольшим деловым предложением…”.
Предложение сводилось к тому, что Испания пропустит через свою территорию германские войска – ну, конечно, только в том случае, если понадобиться “…защитить Португалию от высадки англичан…”.
Франко выслушал своего гостя со всем вниманием, но предложение отклонил. Он сказал, что участие германских войск было бы совершенно излишне, Испания вполне в состоянии сама помочь Португалии.
Франко был человеком осторожным, и тщательно балансировал свои ходы на обеих “шахматных досках” - и германской, и английской. С немцами поддерживались самые теплые отношения, настолько теплые, что 17 июля Гитлер наградил Франко почти самым высшим орденом Третьего Рейха, который только мог быть дан иностранцу - Большим Золотым Крестом Ордена Германского Орла[5].
С другой стороны, буквально через неделю после награждения, без особых фанфар Франко подписал трехсторонний торговый договор между Испанией, Португалией и Англией. Обмен товарами при этом происходил в так называемой стерлинговой зоне[6].
В Германии тем временем все взвешивали плюсы и минусы возможного участия Испании в войне.
Посольство Германии подготовило подробный отчет, который 8-го августа 1940 года ушел в Берлин. В плюс ставилось следующее: захват собственности английских кампаний в Испании – (например, рудников) и установление контроля над Гибралтаром. В минус - несомненный захват англичанами испанских владений на Канарских островах в Атлантике и на Болеарских островах - в Средиземном Море.
Про испанскую армию в отчете говорилось мало.
На эту тему имелся отдельный доклад, подготовленный германским Генштабом. В нем отмечалось, что у испанцев практически нет авиации, им очень не хватает артиллерии, и трудности имеются даже с патронами. Укрепленные позиции, как бы возведенные вокруг Испанией вокруг Гибралтара, по мнению германского военного атташе, были сделаны неквалифицированно и представляли собой просто напрасную трату труда и материалов.
Тем не менее, имелась и почва для оптимизма - под управлением германских экспертов из испанцев можно сделать хороших солдат.
Оставалось только сторговаться с Франко о цене.
XVIII
Герцог Альба, посол Испании в Великобритании был не только отпрыском славнейшего рода, но и бывшим министром иностранных дел. Он занимал этот пост в 1930-1931 годах, еще до Гражданской Войны. В 1936-ом его младший брат был расстрелян республиканцами. А сам герцог чудом уцелел, примкнул к националистам, и с тех пор представлял режим Франко в Лондоне, сначала на неофициальной основе, а потом уже вполне официально, в качестве чрезвычайного и полномочного посла.
Хакобо Фитц-Джеймс Стюарт и Фалко, 17-й герцог Альба был в родстве с королевским родом Стюартов, владел английским, в Испании был известен как англофил, играл когда-то в популярное в Англии поло, и даже получил в этом виде спорта серебряную медаль олимпийскую медаль - в общем, на пост испанского посла в Великобритании подходил идеально.
Ho назначение дона Хакобо в Лондон состоялось не так просто, как могло бы показаться на первый взгляд. Он был известен как монархист, слыл в свое время сторонником короля Альфонсо, и поэтому дальновидному каудильо было желательно держать такого влиятельного человека на важном и почетном посту - но подальше от Мадрида.
Генерал Франко ничего не делал так.
Так вот, 14 сентября 1940 года герцог получил приглашение посетить лорда Ллойда, министра колоний в кабинете Черчилля, и состоялась у них довольно занимательная беседа.
Лорд Ллойд сообщил герцогу, что он не имел бы ничего против перехода французской части Марокко в испанское владение, и что он даже поговорил на эту тему с премьер-министром Англии, Уинстоном Черчиллем. И что лорду кажется, что и премьер-министр тоже был бы не против. Конечно, все разговоры на эту тему следует считать неофициальными…
Но почему бы послу все-таки не сообщить о них в Мадрид?
В шахматах есть такое понятие - тихий ход. Он и угрозы не несет, и позицию не меняет - но, конечно, тут все зависит от того, кто и на каком уровне играет.
Англию в Европе называли "коварным Альбионом", и ее дипломаты имели высокую репутацию. На этом фоне заявление, что у Англии не будет возражений, если Испания решит отнять у Франции ее владения в Марокко, выглядело как-то простовато - оно ничего Англии не стоило, ни к чему ее не обязывало, да и само заявление было сделано в сугубо неофициальной форме, как бы под сурдинку.
Так почему же оно было сделано вообще? Ну, потому, что желание Испании отнять у французов их половину Марокко было общеизвестным, и Англия как бы давала понять, что возражать не будет. А почему щедрое предложение “…попользоваться чужим добром…” было сделано именно 14 сентября? А потому, что в Лондоне давали понять - движение испанских войск во французскую часть Марокко Франко может осуществить и без того, чтобы объявить войну Англии - Англия против этого захвата возражать не будет.
И сообщить об этом "...отсутствии возражений..." надо было прямо сейчас, без откладывания - Испания как раз посылала в Берлин важного эмиссара, человека с большими полномочиями. Звали его Серрано Суньер, и он был в Испании вторым человеком после Франко.
Предполагалось, что в Берлине он подпишет союзное соглашение с Германией.
XIX
Серрано Суньер ехал в Германию поездом, и на франко-испанской границе его встречали с большим почетом. Встреча была организована в крошечном городке под названием – “Hendaye” – что на французском произносится “Андай”[7]. По соглашению с правительством Пэтена городок входил в германскую зону оккупации.
Так что хозяевами тут были немцы - и уж они постарались не ударить лицом в грязь. Все было организовано на высшем уровне - и оркестры, и речи, и инспекция образцово вышколенного почетного караула. Испанцами было отмечен и факт отсутствия представителей Франции - с ними считались так мало, что даже не сочли нужным пригласить на встречу.
Германским командованием гостю был предоставлен специальный поезд, в котором и он, и его немалая свита разместились со всеми удобствами.
16 сентября Серрано Суньер прибыл в Берлин.
Принимал его Риббентроп, и вот эта встреча прошла не так бравурно, как первый прием на границе, в Андае. Министр иностранных дел Рейха выразил удивление размерами испанских запросов. Он сказал, что “…понимает необходимость военных поставок…” - но не в таких же количествах?
Запрошенное количество, надо сказать, было действительно огромным - Франко желал получить от Германии 400 тысяч тонн бензина и 700 тысяч тонн зерна. И это не считая требований на поставку угля, дизельного топлива, хлопка - а уж заодно и каучука. Что было чрезвычайно дефицитно в Германии, и ввозилось только транзитом, через СССР.
В ответ Серрано Суньер обратил внимание своего собеседника на то, что на сегодняшний день в Испанию поступило только несколько тонн предметов, связанных с католическим богослужением. Их взяли в Польше, которая, в конце концов, была католической страной.
Но для ведения военных действий нужны все-таки более материальные вещи?
Риббентроп с этим заявлением согласился, и сказал, что необходимый минимум будет испанским властям предоставлен - но не в таких же немыслимых количествах? Полномочный посол, конечно же, понимает, что требования войны накладывают известные ограничения даже и на огромные ресурсы Германии, и что Англия все еще не хочет понять всю безвыходность своего положения, и не желает принимать разумные предложения о мире.
Этот тезис получил почти немедленное подтверждение - в Берлине была объявлена воздушная тревога. В результате испанской делегации ночью пришлось спускаться в бомбоубежище - совещание пришлось перенести.
Но переговоры и дальше шли отнюдь не гладко.
Выяснилось, что испанские территориальные претензии на французские колонии в Африке так же велики, как и запросы на стратегические материалы вроде каучука или бензина. Франко хотел получить не только все Марокко, но и Тунис. И Суньер упомянул о том, что Португалия, несомненно, должна относиться к испанской зоне влияния, ибо ее право на отдельное существование относится только к сфере морали, а не практической политики.
Риббентроп, в свою очередь, выдвигал германские требования о передаче Германии испанских рудников, принадлежащих британским кампаниям, о "долгосрочной аренде" военных баз на территории Испании и ее колоний, о платежах за поставки, сделанные Германией националистам во время Гражданской Войны - в общем, пунктов для разногласий хватало с избытком. Но больше всего министр иностранных дел Германии удивлялся размерам испанских материальных запросов - он думал, что они непомерно велики.
Он не знал, что буквально в день отъезда Серрано Суньера из Мадрида, генерал Франко поговорил по душам с послом США о кредитах на поставки в Испанию зерна, бензина и угля.
Речь шла о сумме в 100 миллионов долларов.
Эту цифру надо оценить по достоинству – когда в 1938 Германия поглотила Австрию в результате "аншлюса", ей достались австрийское золото и государственные валютные запасы этой страны, общей суммой около 200 миллионов долларов. Сейчас, осенью 1940, Испания просила у США кредитов на сумму в половину золотого запаса Австрии.
Не предлагая при этом никакого обеспечения.
XX
25 сентября 1940 года чрезвычайный посол Испании, Серрано Суньер, вручил Адольфу Гитлеру письмо, направленное ему Франциско Франко. Датировано оно было 22 сентября. Таким образом, вручение послания прошло с запозданием в три дня.
И это было отнюдь не случайно.
Дело в том, что между Франко и Серрано Суньером с самого начала "германского визита" шла интенсивная переписка, и при этом обе стороны не доверяли ни радио, ни телеграфу. Они не доверяли даже своим секретарям и стенографистам - письма часто писались от руки, в единственном экземпляре, и доставлялись специальным самолетом, с посыльным.
Понятно и без объяснений - письмо к фюреру не могло быть написано от руки.
Отнюдь нет, оно было должным образом отпечатано, подписано генералиссимусом Франко, переведено на немецкий, и перевод был тщательно проверен.
Но доставили письмо все-таки по установившейся схеме – самолетом.
Написано оно было в необыкновенно приятных тонах, пересыпано самыми лестными комплиментами, содержало уверения в дружбе и преданности - "...в прошлом, в настоящем, и всегда...".
Дальше, однако, в тексте шли дружеские укоризны. Ну неужели фюрер сомневается в том, что при вступлении в войну все порты и все аэродромы Испании окажутся в распоряжении ее великого союзника? Конечно, Риббентроп беспокоится о предоставлении Германии военных баз на испанских островах и в испанских колониях.
Но разве не ясно как день, что требования тут совершенно излишни?
Испания сама позаботится об укреплении и обороне всех пунктов на своей территории, а вопросы аренды Рейхом военных баз в отношении сроков и стоимости всегда можно обсудить позднее.
Кроме того, хотелось бы оставить наконец позади старые проблемы, связанные с долгами Испании за военные поставки 1936-1939. Разве поля сражений испанской Гражданской Войны не послужили пробным полигоном нового оружия Рейха, показавшего такие блестящие результаты в его титанической борьбе?
И если уж Италия готова снисходительно отнестись к оплате своих военных поставок, то конечно же, Германия, с ее гораздо большими средствами, может посмотреть на этот вопрос в свете широкого сотрудничества с Испанией, без ненужной мелочности?
Что касается германских требований о поставках минерального сырья из будущих испанских колоний, которые должны перейти к ней от Франции, то тут не о чем и говорить. Ну конечно же, вся добыча этих рудников будет немедленно продана Рейху, и по честной цене - сразу после того, как “…Испания удовлетворит свои нужды…”.
Все остальное содержание послания Франко было выдержано в том же духе. Провозглашалась "...дружба и верность союзу..." - но все конкретные вопросы, связанные с этой дружбой, тщательно обходились стороной, а вместо них поднимались другие, связанные с платой за союз.
Плату, выражавшуюся в поставках всевозможных материалов в огромных количествах, требовали вперед. Вообще, Испания выражала готовность вступить в войну, но при этом немедленно оговаривалось, что дата этого вступления “…будет зависеть от развития событий…”.
В ведомстве Риббентропа говорили, что Испания хочет получить имперские владения в Африке, расплатившись с Германией “…выражениями дружбы общего характера…”.
Серрано Суньер уехал из Берлина, задержавшись по пути домой в Риме. Он поговорил о делах и с Чиано, и с Муссолини, и поделился с ними своими впечатлениями. В частности, он назвал Риббентропа “…бестактным…”. Чиано, собственно, и сам так думал - но он вряд ли поделился со своим гостем сведениями о впечатлении, которое сам Серрано Суньер и его родственник, генерал Франко, произвели в Берлине.
Оно было нелестным.
Гитлер в доверительной беседе с Чиано сказал ему, что он, как немец,
“…испытывает по отношения к испанцам почти такие же чувства, какие испытывает по отношению к евреям, ибо [Франко] норовит извлечь прибыль из всего самого святого, что только есть у человечества...".
XXI
Интересно, что содержательную часть мнения фюрера о Франко – “…жадный торгаш, ломящий за свой товар несусветную цену…” - полностью разделяет английский биограф генералиссимуса.
Пол Престон, автор фундаментальной книги "Франко" общим объемом в 1113 страниц убористо напечатанного текста, тоже уверен, что сделка о вхождении Испании в войну была остановлена только непомерными требованиями главы испанского режима.
Почему-то ему не приходит в голову, что “… непомерность требований …” имела совсем не ту цель, что была заявлена. Потому что, скорее всего, целью было не достижение соглашения, а затягивание переговоров.
Франциско Франко был очень осторожным человеком.
Это положение можно проиллюстрировать хотя бы на примере хронологии событий. Война между Германией и союзниками по Антанте, Англией и Францией, началась еще в сентябре 1939-го года, но Германия ведет ее поначалу одна, без своих средиземноморских союзников. После краха Франции летом 1940 года ход событий внезапно ускоряется: 10 июня Италия объявила Англии и Франции войну, а 14 июня Испания без всяких особых деклараций захватила французский Танжер.
Ho, оказывается, война не закончена - 3 июля 1940 года англичане по приказу Черчилля атаковали французский флот.
И сразу же Франко делает паузу.
Никаких действий против Гибралтара, и даже никаких официальных заявлений. Так, демонстрации с лозунгами: "Гибралтар - испанский!" - но с уличных демонстрантов что же и взять?
В середине июля Гитлер издает секретную директиву о подготовке операция "Морской Лев", цель которой - высадка германских войск в Англии. Первым необходимым условием для ее осуществления является господство в воздухе - и в середине августа начинается грандиозное воздушное сражение.
Потом оно войдет в историю как “Битва за Британию” - но это будет только потом.
А сейчас, в конце лета 1940 года, Муссолини предлагает Гитлеру участие своей авиации в налетах на Лондон - он претендует на часть английской добычи, и для подтверждения заявки хочет “… принять участие в великих событиях …”.
Франко готов последовать примеру старшего коллеги. Правда, авиации у него нет, но заявки имеются - хотя бы на тот же Гибралтар. Визит Серрано Суньера в Берлин планировался как раз в это время - в конце августа. Дело, казалось бы, неостановимо шло к вступлению Испании в войну.
Но тут наступила операционная пауза.
У Испании не было серьезных средств агентурной разведки, служба радиоперехвата практически отсутствовала, никаких учреждений, сводивших воедино всю сумму имеющейся информации, не было и в заводе. То, что 14 сентября Гитлером было принято решение приостановить операцию "Морской Лев", Франко не знал.
Но к середине сентября 1940-го он был совсем не уверен в том, что “…война уже окончена…”. Из испанского посольства в Лондоне шли самые разнообразные сообщения - в том числе и об американской помощи Англии. Битва в воздухе продолжалась, бомбежки следовали за бомбежками - но англичане белый флаг не выкидывали. Ночной визит английских бомбардировщиков в Берлин, приуроченный к визиту Серрано Суньера, не прошел без внимания. Италия в ее войне с Англией тоже никакими успехами похвастаться не могла.
В холодной трезвой голове генералиссимуса возникли сомнения.
В такой ситуации следовало держать все двери открытыми - поэтому сэра Самюэла Хоара следовало принимать более любезно. Да и отказ американцев в предоставлении не то что запрошенной с них огромной суммы, а вообще во всяких кредитах – “…до тех пор, пока позиция Испании не прояснится…” - тоже следовало принимать хладнокровно.
Больше всего на свете каудильо не хотел "...прояснять позицию Испании..." - позиция эта была неопределенной, и именно такой он хотел ее и держать. С поставками зерна были возможны варианты - скажем, финансирование закупок могло быть сделано по линии американского Красного Креста, на гуманитарной основе и “… в целях предотвращения голода в Испании …”. Сэр Самюэл был готов поручиться, что британские суда будут пропускать зерновозы в испанские порты.
Ну, конечно, по одному и после должной проверки.
Вариант выглядел приемлемо для Испании, но в Берлине, конечно же, ожидали совершенно другого.
Там-то осталось впечатление, что Франко, конечно, и жаден и упрям, но полностью на стороне Держав Оси - просто вот его посланец оказался несговорчив, и на уступки не шел.
В ведомстве Риббентропа считали, что все легко поправить.
Было, правда, известно, что Франко остался доволен своим родственником и его поведением во время переговоров в Берлине - но одним из итогов "испанского визита" было твердо назначенное свидание Франко и Гитлера на франко-испанской границе, в городке Андай.
A фюрер, как знали все в Европе - от Норвегии и до Сицилии, от Вислы и до Пиренеев - “…обладал редким даром убеждения…”.
За ним, в конце концов, стояла вся мощь Рейха.
Примечания
1. Этот документ в русской версии известен как "Соглашение Хора — Лаваля", хотя имя и фамилия английского министра в русской дипломатической литературе передается как "Самюэл Хоар". Соглашение было достигнуто 8 декабря 1935 года в Париже, и предусматривало уступку Эфиопией Италии части областей Тигре, Данакиль и Огаден, выделение для Италии обширной зоны “экономической экспансии и колонизации” в южной Эфиопии. В обмен Италия должна была уступить лишь узкую полосу территории Южной Эритреи, с выходом к морю.
2. Сообщение было совершенно неофициальным - его передала любовница графа Чиано, которой за сведения платила “MI-6” - учреждение, в котором служил когда-то сэр Сэмюэл Хоар.
3. Пьер Лаваль (фр. Pierre Laval) – французский политик-социалист. В период Третьей республики занимал высокие государственные посты, был премьер-министром (1931-1932, 1935-1936). В 1936-1940 годах получил известность как медиамагнат, владелец нескольких газет и радиостанций. Активный деятель правительства маршала Пэтена в Виши.
4. Правительство Испанской Республики в то время генералу Франко уже не доверяло и услало его на Канарские Острова. Испанским самолетом он бы оттуда не выбрался - но британский самолет досматривать не стали. В 1938 Франко наградил своего британского пилота, Сесила Бебба, военным орденом.
5. German: Goldenes Grosskreuz des Deutschen Adlerordens. Был еще вариант с добавлением бриллиантов, но им награжден был только Муссолини.
6. Стерлинговая зона сложилась в начале Второй мировой войны с введением Великобританией валютного контроля. Все расчеты шли через Лондон, и обменные курсы всех стран-участниц были привязаны не к золоту, а к английскому фунту стерлингов.
7. По-испански этот же городок именуется "Endaya" - "Эндайя".
8. Предложение не без колебаний было принято. Но, как оказалось, ни итальянские самолеты, ни итальянские пилоты для сражений такого накала не подошли.
___
Напечатано в журнале «Семь искусств» #12(37) декабрь 2012 — 7iskusstv.com/nomer.php?srce=37
Адрес оригиначальной публикации — 7iskusstv.com/2012/Nomer12/Tenenbaum1.php
