Итак, я жил тогда в Одессе
А.С.Пушкин
Но если верить нам биндюжнику Арону, не променял бы он Одессы на Верону
Из репертуара Константина Беляева, автор неизвестен
Слушайте сюда, скучно не покажется! Впрочем, воля Ваша, можете и не слушать. История эта из ряда вон уникальная, однако ж, начинается она, вроде как все такие стародавние майсы: давным-давно в некотором царстве-государстве, в захолустном местечке на юге Российской империи, а после уж и в самой красавице-Одессе, жил-был один портной, по имени Соломон Порт. В ту пору как раз выдавали евреям фамилии, и сдаётся мне, свою Соломон получил в аккурат от «портного», хоть в портовой местности кто Вам даст голову на разрез? Был Соломончик из приличных портных, а коли уж я такое сказал, мог себе позволить не только селёдку, но и солидный кусок кошерной говядины, и даже имел зараз двух учеников-подмастерьев. Вдобавок, известен был обширным умом: умел читать Тору, рассуждал, как настоящий раввин, и даже любил с богатыми заказчиками пошутить по-русски. А шились у него, надо сказать, не одни только евреи, но даже и некоторые дворяне. Говорят, он самому Пушкину такой сюртучок сработал – пальчики оближешь. Но тогда уж был он глубокий старик. Монины шедевры сидели, как влитые, и, глядя на довольного заказчика, он вынимал-таки булавки из своего рта и острил: «Если би я бил цар, я би жил лучше, чем цар: я би ещё немножечке шил!» Какой такой царь, Вы интересуетесь? А вот какой: завязалась эта трагикомедия ещё при Екатерине Великой, а уж конец пришёлся при Александре. Который был, между прочим, довольно-таки либеральный царь: нет, евреев он тоже презирал, какой же русский царь их любил? – но дал всё ж кой-какие поблажки. Причём здесь крепостные, я Вас спрашиваю, тогда уже царил следующий Александр, племянничек первого! И про кого я Вам, наконец, толкую – про евреев или про гоев?
Но цимес совсем не в этом. Реб Соломон Порт всю свою жизнь мечтал, чтоб такое прибыльное дело осталось за семьёй, но, как на грех, Беся-Двойра производила ему исключительно одних девок, без перебоев. Накопилось у них уже четыре дочки, и которые ещё младенчики недолго прожили – да упокоятся, как говорят, души их в мире. Наконец, совсем уж под старость, когда обоим заехало хорошо за 30, выродила Беся сыночка. Назвали мальчишку Беньямином, в честь деда со стороны матери, бакалейщика. И, чуете, зря всякие там пишут, вроде как у пожилых родителей – слабенькие детки. Такой уродился крепыш, загляденье, никакая зараза не приставала, холера два раза прошла, а ему как с гуся вода. И умник был, в хедере первый, хоть Тору учить, откровенно говоря, переносил с трудом. Зато русский верхним чутьём брал, от папашиных заказчиков, и хотите верьте, хотите нет, болтать сподобился без акцента и даже книжки читал, особенно если про королей или там важных полководцев. Шить он тоже выучился, и даже недурно, но чтоб наследовать отцовское дело – разговоров не терпел. Отец, понятно, убивался, но Бенчик был совсем не такой идиот, никогда прямо не скажет «Нет». Говорил: «Там видно будет», а про себя, известно, прикидывал, нужны ему больно эти иголки да глаза портить. Он даже фамилию свою норовил выговаривать на иной манер, чтоб не Порт, а Парт: без малого «фарт», а Беня очень уважал, когда человеку фартит. Но одну вещь из шитья он себе признавал: всякие там шапки, береты, чепчики, тюбетейки, я знаю? Он сам вперёд выдумает фасон, скроит и пошьёт. Так он потом до конца жизни самому себе шил шляпы.
Чем же он, Вы спрашиваете, увлекался? Как всякая молодёжь - погужеваться, ну и, понятное дело, женщинами. Был он из себя, надо сказать, невысокого росточка, только ему это, представьте, не мешало. Что-то чуялось в нём этакое, теперь сказали б - харизма: стоило Бенчику бровью повести, и уж любая сама к нему летит, груди наперевес. Ну не любая, не любая, Ваша правда, так он правоверных иудеек и сам не особо привечал: на кой, спрашивается, обижать веру отцов, когда вокруг прочих-разных без числа? И многие-таки к нему и впрямь бегали, и гойки, и даже, по секрету скажу, из благородных. С пацанами тоже так: очень рано сложился у Бени козырный авторитет, многие уже хотели бы иметь его в дружках, только не больно были они ему нужны. Из всех выбрал он в товарищи мальчишку Фишмана, меламедова сынка, так ему одному Беня доверял собственные свои мысли. А выдумывал он такое, Вы не поверите. Бывало, сидят они вдвоём в тенёчке, за баней, и Беня скажет: «Александр», он любил, чтоб полным именем. Откуда Александр, перебиваете Вы меня? Да оттуда, что евреи стали называть мальчиков Александрами как раз после Александра Великого Македонского, который очень давно оказал нам кой-какие услуги. Какие такие услуги, Вам надо теперь знать? Слушайте, Вы же интеллигентный человек, с верхним образованием, найдите себе в энциклопедии! Или нет… Вы вот при компьютере, так взгляньте на этом Вашем Гуголе… эээ… Николай Васильиче. Так если Вы не перестанете меня всякий раз отвлекать, и взад, и вперёд, я-таки никогда Вам не закончу этого водевиля, а он, уж Вы мне доверьтесь, чем дальше, тем круче! Стало быть, Беня говорил: «Александр, мне больно смотреть, как к евреям допускается такая историческая несправедливость! Я этого не могу больше сносить, я принесу всем евреям свободу!» «Ты у нас что, Мошиах?» - смеялся ему Фишман-младший. «А гоише коп, - отвечал Беня хладнокровно, - что ж тут весёлого? Я, допустим, не Мошиах, но я-таки навсегда освобожу евреев этой блядской страны, мамой клянусь!» Именно так он и заявлял, а если Вы не согласны, что было уже в ходу такое словечко, так то Ваше дело, только позвольте Вам заметить, его ещё Пётр Великий любил и частенько вставлял, куда надо и куда не надо. Вам интересно, откуда я мог всё это разузнать? Со всех концов, с бору по сосенке. Тот же Фишман, к примеру, выучился и сделался известным человеком, раввином, и оставил после себя красивые воспоминания. Держит их один частный коллекционер, и хотел бы я посмотреть, как это Вы их без меня сами по себе прочтёте, даже если Вы разбираете на идиш. Вот и выходит, остаётся Вам верить мне на слово. Ну или не верить – это уж как Вам взбредёт.
Так дадите Вы дорассказать или нет? Вы уж смекнули, Бенчик чуял в себе силу, и планы у него были, с позволения сказать, наполеоновские, но, став чуток постарше, он рассудил, что на российской сцене бенефиса не справишь, иначе говоря, талантам его просто-напросто некуда было развернуться. Нужна была полная смена декораций. Он-таки пораскинул мозгами, утёр папины слёзы и нанялся матросом на греческое судно, когда оно у них швартовалось рядом в порту. Эта самая «Клеопатра» с полным трюмом пшеницы шла через Босфор прямиком в Саутгемптон, и вот туда-то Бенчик наладился прибыть и поглядеть, как пойдёт антреприза на европейских подмостках. Вы норовите подловить, отчего, дескать, греческий корабль звался римским именем? Так оно, чтоб Вы знали, не римское, это уж она после с теми спуталась, да и почём мне знать, на кой сдалось хозяину такое имя. Мне, между прочим, другое невдомёк: какого рожна они там, на шхуне, схлестнулись. Я лично, могу Вам признаться, уйму времени перевёл по всяким архивам, что здесь, что за бугром, пока слепил до конца эту фантасмагорию и вычислил последние детали по крупицам. Прорва народу грезила бы навечно позабыть, кто такой был в натуре наш Бенчик, и они-то уж постарались все концы упрятать глубоко под воду. Вы себе не сможете вообразить, сколько сварганили всяких туфтовых писем, липовых ксив, метрик, свидетельств, я знаю? Но я-таки раскопал доподлинные оригиналы, видать я хотел всё их фуфло! А вот что там такое стряслось на шлюпе – это навсегда останется тайной. Я мог бы, понятное дело, присочинить, но Вы ж понимаете, нелепо свистеть по мелочи, когда всё сплошняком – натуральная истина. Это верно, Бенечкин характер я изучил, как никто другой. Бенчик был врождённый дипломат и умел прелестно ладить с самыми невероятными людьми, и понимал контролировать свой пыл. Но имелся один момент, как разъярить его до основания. Стоило только запустить какую-никакую гнусную парашу об евреях, и чем гаже, тем лучше, и он делался бешеный, как бешеный бык. Нет, «жидовская морда» б не прошла, тогда «жид» вообще считалось не оскорбление, а вроде как нормальное слово для каждого приличного еврея. Но Вы ведь знаете, у антисемита за словом не встанет, его же ж распирает изнутри. Видать, этот Ангелополус оборзел и что-то в таком духе накатил, и тогда Беня потерял себя и послал капитана в нокаут: мальчик он был крепкий, сейчас бы сказали – накачанный, и обожал подраться. Только кончилось это вовсе паскудно: матросы огрели Беню бом-брамселем по кумполу и вышвырнули за борт.
Сперва он потерял сознание и пошёл было ко дну, но от прохладной воды быстро очухался, вынырнул и отплевался. Корабль уже исчез с глаз, трещала башка, и хотелось тошнить. Вокруг качалось Средиземное море, и никакой земли, куда ни глянь, нигде не маячило. Что бы Вы или, скажем, я сделали на Бенином месте? Решили бы, что, мол, амба, песенка спета, и благополучно пустили б пузыри. Но Беня вырос, можно сказать, на лимане, и он-таки поплыл, благо, волна шла не крутая. Угадать, в какой стороне берег, было нельзя, и он плыл себе наобум, но, когда начало темнеть, и Беня делал свой водный моцион уже много часов кряду и стал легонько уставать, что-то задымилось на горизонте, и он замахал руками из последних сил. На скалах он рухнул шнобелем вниз и отрубился - и прокемарил, верно, почти сутки, потому что, когда он продрал глаза, снова был вечер, над ним стояли два шкета, довольно-таки странного вида, зырили на него свысока и балакали по-заграничному. Потом они его подняли и повели к своему папаше - да нет, не к родному. Как бы Вам пояснить? Вы, небось, видали фильм «Крёстный отец», так Вы можете себе вообразить, к кому его притащили, только ещё на сто лет раньше. Этот дон Маржело был хозяин, не слишком законный, восточной части острова. Когда Беня, грязный и рваный, весь в синяках, ссадинах и морских водорослях, предстал пред его чёрные очи, дон только что отужинал, выпил кувшин красного, и пребывал в снисходительном настроении. Ему заметно было невооружённым глазом, что человек возник прямиком из стихии. Поэтому дон не стал интересоваться, как да откуда. Он оглядел Беню довольно-таки пронзительно и спросил: «Как тебя звать, малыш?» И Беня врубился, хоть сказано было по-итальянски, но, послушайте, у него ж бывали всякие подружки, и он трошки размовлял по-французски, и он-таки понял. Однако ж, с ответом не поспешил. Беня чуял: момент решает всё. Он помолчал, поиграл желваками, посмотрел дону прямо в глаза откровенным взглядом, и спокойно так назвался: «Беня Парт». Маржело вообще-то предпочитал, чтоб его боялись, и все, таки да менжевались! Но этот нездешний паренёк совсем не сдрейфил, даже наоборот, и всёж-таки он дону пришёлся. Вот тогда-то дон прищурил разбойный глаз и загнул свою историческую фразу: «Что ж, Бонапарт, - сказал он, - прибивайся-ка ты к нашей семейке, с нами не пропадёшь!»
Что дальше было, Вы и сами скажете. Не прошло нескольких лет, как Беня заделался правой рукой дона Маржело, а когда того, не подумавши о кошмарных последствиях, отравили, прибрал к рукам сперва маржелово семейство, а потом и все прочие. Даже не хочется Вам говорить, что Беня сделал с теми лохами, какие ускорили папашу Маржело. Ну а затем уже он благородно и без скандала взял в свои руки всю ихнюю Корсику. Только Бенчику того было мало: на хрена ему, спрашивается, сдалась эта зарубежная Корсика, когда он всю свою жизнь спал и видел, чтоб только освободить российских евреев? Так он прибрал себе Францию, после Европу, и накопил, наконец, довольно силёнок, чтоб заняться Россией. И он-таки почти выполнил свою клятву, почти уже освободил евреев этой блядской страны. И знаете, что я Вам скажу? Возьми он тогда верх, кому б это помешало? Всем на круг стало б исключительно веселее: крестьян бы он тут же распустил в разные стороны, евреям с инородцами дал бы полные жмени всяких прав – он так и сделал в Европе, ну и вообще, устроил бы тут хоть немножечко свободы и человеческой жизни. Зачем нам с детства полощут мозги, будто все эти уланы, драгуны, партизаны – я знаю? – которые мочили французов, - заслуженные патриоты? Через них Наполеон и продул. Двадцать лет спустя великий Пушкин в своей секретной главе… Была уже в «Онегине» такая глава, Пушкин писал её тайным шифром, чтоб не загреметь в каталажку за критику. Но Александр Сергеич не огорчался: он попивал себе кофе с восточной гущей, поглаживал модный сюртучок, пошитый Бонапартовым папой, и сочинял таким вот манером: «Гроза двенадцатого года Настала - кто тут нам помог? Остервенение народа, Барклай, зима иль русский Бог?» Вы, конечно, в курсе, никакого такого специального русского Бога не было, нет и неизвестно. Если Бог есть, он-таки один на всех, и зачем только этому Богу ударило в голову отложить освобождение русских евреев ещё на 180 лет, я знаю?
___
Напечатано в журнале «Семь искусств» #12(37) декабрь 2012 — 7iskusstv.com/nomer.php?srce=37
Адрес оригиначальной публикации — 7iskusstv.com/2012/Nomer12/Rebelsky1.php
