Нет, что было, то было… и кому на роду написано умереть от хворей, тот не утонет…но все же хорошим парнем был этот Ленька Силантьев. Немного бесшабашным, немного – балагуром, немного – с ленцой. Что было, то было. Но добрым был – таких нынче днем с огнем не сыщешь. Бывало последнюю рубашку с себя снимет, а друга из беды выручит. Вот все к нему и липли. И парни, и девчонки. Особенно – девчонки, потому что был этот Ленька видным и справедливым.
Почему был, спрашиваете. Да потому что пропал Ленька. Вышел из дома и не вернулся. На вокзале его никто не видел – значит, не уехал. Милиция месяц его искала, весь город перетрясла – никаких следов…
У нас городок маленький, сами понимаете, все про всех все знают…Все на глазах друг друга живут: рождаются, влюбляются, женятся, рожают детей и умирают. Бывало соседка соседке сообщит, что мол, Санька Игнашов на Марине Сарафановой женился, а Светланка Дементьева приняла обратно своего загулявшего муженька, – а та вздохнет счастливо (как будто это ее родни касается) и весело скажет на это: «И слава Богу!».
У Леньки подружек много было – дело молодое. То одну провожает из кино, то другую. А тут заприметили – с одной стал встречаться. Сам-то он уже год, как школу закончил, устроился шофером в строительное управление, а та дивчина – Анджелка Левина – десятый класс заканчивала и была на тот момент несовершеннолетней.
Помните тогда по телевизору все какую-то американскую Анджелу Дэвис показывали? Так вот наша Анджелка в тыщу раз покрасивше той американки была, хотя волосы носила такие же черные и кучерявые.
А жила Анджела на окраине города в покосившейся избенке со своей престарелой теткой. Папка-то с мамкой умерли, когда она только родилась. Как они сводили концы с концами – одному Богу это было известно, но и тетка никогда не выглядела старухой, и Анджела порхала по городу пусть и не в модных, но в веселых и опрятных платьишках.
А у Леньки семья была солидная. Мать работала в городской администрации, а отчим заведовал жилконторой. Леньку они держали в строгости, но не до такой степени, чтобы он был заперт в четырех стенах. Все у них было, как и положено людям с хорошим достатком: красивая мебель, ковры с люстрами, хрусталь в шкафах и старенькая, но еще очень подвижная бабушка, выставляющая сервизные чашки на стол, как только кто к ним заходил в гости.
Ну и как, по вашему, должна такая семья реагировать на сплетни, какие поползли по городу касательно Ленькиных симпатий к Анджеле? Правильно, критически. И то сказать, для того ли они растили и холили единственное дитя, чтобы оно вместо того, чтобы поступить в институт, получить приличную работу и жениться на скромной девушке из хорошей семьи, забросил все мысли об учебе и встречался по подворотням с какой-то…прости господи…
Но ведь, как говорится, сердцу не прикажешь. А запретный плод (это все знают) всегда слаще разрешенного. Вобщем, Ленька мало того, что ушел, в конце концов, от родителей жить в Анджелкину избушку-на-курьх ножках, но и сыграл со своими дружками-приятелями скромную свадебку. А вскоре и ребеночек у них родился – славный такой мальчишечка.
Ну, родителям что делать? Свыклись. Смирились. Гордыню свою сменили на милость. Анджелу приняли в семью. Молодым сняли приличную квартиру. Тетке отремонтировали дом. Мать Ленькина во внучонке души не чаяла, все бегала к невестке: то пеленки-распашонки стирать, то кашки готовить…И все-то у них заладилось. Ленька поступил на заочное отделение института, и вскоре его назначили начальником гаража того стройуправления, где он работал.
А Анджела расцвела и похорошела. Знаете ведь, как расцветают женщины после родов. На хороших харчах она округлилась, где надо, и все мужики города сворачивали головы при встречах с ней. И после тех лет, где она бегала костлявым, неулыбчивым заморышем и стеснялась из-за своих скромных нарядов появиться в приличном обществе, она стала как-то подозрительно часто бывать на всех городских праздниках, щеголяя всякий раз новыми платьями. Ей уже начинало нравиться быть всегда в центре мужского внимания. Она уже не считала нужным скрывать от мужа кто ей чего сказал во время танцев. Она даже цветы от назойливых кавалеров не выбрасывала, а ставила в красивые вазы на столике в прихожей.
Но Ленька ничего этого как будто не замечал. Он жил так, будто кроме радостей нынешнего дня, больше никаких других радостей не существует. Приносил домой зарплату и всю до копейки отдавал жене. В отпуск никуда не ездил: отдыхал с друзьями на рыбалке да в гараже чинил машину, какую ему отдал (продавать было себе дороже из-за сильной изношенности) отчим. Ну и конечно стал потихоньку попивать. А как без этого мужчине, у которого и друзей, и времени свободного много, а забот каких-таких особенных – никаких. Работа, конечно не в счет. На работе он день деньской бегал – весь в трудах, но как выходил за проходную, по его вечно смеющейся физиономии никто никогда бы не подумал, что он завгар большого строительного хозяйства.
А выпивка – она, конечно, никогда семье на пользу не была. Ну, раз придет мужик домой с залитыми этим проклятым алкоголем глазами, ну два – начнет слюнявыми губами лезть к жене с поцелуями…Вобщем, пошли у них с Анжелой ссоры и взаимные обиды. И появился у Анджелы кавалер на стороне. А, впрочем, даже и не совсем на стороне – а по месту работы. Устроилась молодая мамаша секретаршей к начальнику строительного управления (Ленька ей это место два месяца выбивал), а там начальником в то время работал очень даже видный из себя мужчина, хотя ему было уже далеко за пятьдесят. У того мужчины и своя семья была, и внуками он к тому времени успел обзавестись. А вот поди ж ты – любовь.
Но была та любовь не такой уж открытой и заметной. Не все о ней даже и догадывались, потому как вел себя начальник на людях по отношению к Анджеле скромно и деликатно. А тайное все равно, возьми – и стало явным. Дошло до того, что начальник подал на развод со своей женой, а Анджела все рассказала о своих похождениях Леньке.
…Прошло с тех пор полгода. Кто-то скажет: «Что за срок на долгом нашем житейском веку?». И то правда, бывает у иных и за всю их прожитую жизнь вспомнить особенно нечего. Родился, женился, нянчил сперва детей, потом внуков - и все! Там уж и помирать пора пришла.
А у Леньки все ж любовь была. Помыкался он было по приветливо теплым углам баб-одиночек. Похорохорился привольным своим холостяцким положением. Да понял, что без Анджелы и сыночка жизнь не в радость. Начал искать встреч с бывшей женой, стал приходить за сыном в ясли, чтобы взять его к себе на выходные дни. Совсем другим стал человеком...ну, то есть прежним, каким был до свадьбы. С работы он уволился и устроился слесарем в автомастерскую.
И что делать Анджеле? Как не позволить встречаться с сыном родному отцу? Но ведь и новому мужу попробуй объяснить, что ее теперь постоянные нечаянные встречи с Ленькой совсем не то, что он начал думать. Что перегорели те их молодые сумасбродные отношения, какие совсем недавно переполняли их до самых краев.
И Ленька вроде как понимал ее душевное состояние. Скромно приходил к сыну, смотрел на бывшую жену спокойно и никак не выдавал своих чувств к ней. Но однажды не выдержал…
И дернуло Ленькину мать в разговоре с ним оборонить как-то слова о том, что пора, мол, наконец, устраивать ему свою судьбу. Что, мол, и девчата есть вполне подходящие, только и ждут Ленькиного к ним внимания. А его, словно, током ударило. Что, мол, всем вам надо от меня? Что вы лезете в мою жизнь? Никого мне не надо, кроме Анджелы. «Но у Анджелы новая семья», - возразила мать. «А я, выходит, уже не в счет? Вы что, меня похоронили?». «Но ты же сам не возражал против развода». «Я? А не вы ли хором меня уговаривали разводиться? И ты первая кричала, что потаскуха она».
Он ушел тогда от матери, крепко стукнув дверью, а она тут же позвонила Анджеле. Спросила про сынишку. Потом про мужа. Потом намекнула, что Ленька страдает по ним. На что Анджела твердо ответила что, мол, это его проблемы. «Вы, Ираида Федоровна, объясните ему, пожалуйста, что мне и так нелегко сейчас находиться между двух огней. Если даже я и люблю до сих пор вашего Леньку, то разве можно на этом основании рушить судьбу другого человека? Хоть езжай из города, честное слово», - сказала она и положила трубку.
А тут, видно, от нервов слег в больницу муж Анджелы. Пришла она к мужу в приемные часы, села в больничном дворике с ним на скамейке, а сынишку отпустила побегать по зеленой лужайке за забором. Вдруг бежит сынишка с криком: «Там папа!». А сам дрожит. Вскочила Анжела, посмотрела туда, куда показал сынишка – а там Ленька стоит. Худой и бледный, как тень. И глаза недвижные, как ослепшие.
…И правильно говорят, что память людская недолговечна. Сегодня спроси у кого из горожан, особенно, молодых про Анджелу Силантьеву – мало, кто о ней чего серьезного вспомнит. А тогда весь город о них с Ленькой судачил. Кто-то ругал ее, кто-то оправдывал, но только Ленька неожиданно куда-то пропал. Сначала его в речке искали – думали, с горя утоп. Потом кто-то сказал, что будто видели его, как он шел в сторону Митюшинских болот. А там – такие гиблые места, что даже бывалые охотники в глубину не рискуют соваться. Пождали немного да так и не дождались.
Муж Анджелы вскоре умер. Сватались к ней разные мужчины, но она женщина гордая: попадя с кем, жить не стала, а достойных, видимо, среди них не нашла.
А сынишка ее – Гришенька – нен-нет, да вспомнит родного папку. «Уехал наш папка в командировку, скоро вернется», - говорит ему в таких случаях Анджела, и сынишка ждет. Ей говорят: «Да уж расскажи ты ему все как есть – все равно когда-нибудь другой кто расскажет». А она сразу нервничать начинает: вас, мол, мои проблемы не должны касаться. Если он жив, значит, у него беда…а если нет, значит, я сама должна в это поверить…что я буду говорить ребенку, если сама еще этого не понимаю.
…Жил человек – и пропал. Постареет жена, повзрослеет сынишка, - и забудут в своих будних делах того, кто недавно был им родным и близким. Как будто его и не было. Это, как дождик летний в солнечный день. Брызнет с неба мелким бисером, примочит легонько притихшую от жары зелень и тут же сразу прекратится. Его в народе почему-то слепым зовут. А не вспомнит его никто, потому что какой от него прок – ни воды, ни прохлады он с собой не прихватит. Так… пролетит сам по себе - и нет его. А зачем он был и откуда взялся – не все ли нам равно?
