Такая любовь
Каждая история любви имеет своё начало. Конца у любви может и не быть, но начало есть всегда.
А эта история началась в тот день, когда Игорь, молодой и перспективный инженер, шёл по улице домой, и прямо на голову ему спикировала голубка. Она уселась у него на плече и начала ворковать громко и восторженно. Молодой человек удивился, потом пошарил в карманах в поисках чего-нибудь съедобного для птицы. Естественно, в его карманах не было ничего, даже отдалённо напоминавшего еду для голубей. А потому он просто взмахнул рукой, чтобы прогнать воркующую птицу. Она вспорхнула с плеча, но не улетела, а продолжала лететь рядом с ним.
Она отстала только тогда, когда Игорь сел в автобус. Мужчина очень быстро забыл о птице.
А несколько дней спустя на окно его холостяцкой квартиры села та самая голубка. Она потопталась на подоконнике, как бы решая для себя, удобно ли напомнить о себе. Решив, что удобно, голубка стукнула клювом в оконное стекло. Игорь удивился, но окно не открыл. Голубка же, подождав немного, снова настойчиво постучала клювом в стекло. Тогда молодой человек, уступая ей, открыл форточку. Голубка тут же влетела в квартиру.
И влетела она так, как входят женщины первый раз в жилище любимого мужчины. Ну, знаете, женщины входят сначала нерешительно, робко, быстро оглядывая квартиру. Мужчины при этом даже не догадываются, что прямо с порога она оценивает и мужчину, и его квартиру. Женщина никогда не подаст виду, но именно у порога она решает, остаться ли здесь или нет, а если остаться, то надолго или нет, а главное — если остаться, то можно ли здесь что-нибудь переделать. И уже потом, зайдя в квартиру, женщина очень быстро устраивается в ней навсегда, даже если пришла всего на пять минут.
Вот точно так же голубка нерешительно переступила порог форточки, робко наклонила голову, как бы говоря: «Да я ненадолго. Я буквально на пару минут». И потом уже уверенно и красиво влетела в комнату и удобно устроилась на шкафу.
Игорь пожал плечами. Потом сходил на кухню и принёс хлеб. Он покрошил его на подоконнике и обратился к голубке:
— Иди уж, поклюй.
Голубка наклонила головку набок, внимательно посмотрела на Игоря, затем взглянула снисходительно-оценивающе на крошки, а потом слетела на подоконник, всем своим видом говоря «я буквально чуть-чуть», и склевала всё. После этого она заворковала точь-в-точь, как воркуют женщины, удобно устроившись на диване.
Игорь подошёл к ней и протянул руку. Он ожидал, что птица улетит, но она вся потянулась к его руке и замерла в ожидании ласки. Молодой человек улыбнулся и погладил её по маленькой аккуратной головке. Голубка закрыла глаза от удовольствия. Неожиданно для себя Игорь заговорил с этой совершенно незнакомой птицей:
— Ну что, поклевала?
— Ур-р,— ответила голубка
— Откуда ты?
— Ур-р,— вновь ответила птица.
— Как же мне тебя назвать?
— Ур-р,— ещё раз ответила голубка
— А назову-ка я тебя Дуськой,— решил Игорь
— Ур-р,— согласилась птица.
Всю ночь Дуська просидела в комнате на подоконнике, а утром, когда Игорь пошёл на работу, она тоже улетела по своим птичьим делам. Вечером, как только мужчина переступил порог, голубка уже ждала его за окном. Она стукнула клювом, и Игорь открыл ей форточку, как открывают дверь женщине. А потом он накрошил ей крошек и налил миску воды. И весь вечер они проговорили, вернее, Игорь говорил, а Дуська согласно ворковала.
Вообще Дуська была из обыкновенных серых голубей, которых в городе пруд пруди. Не было у неё ни красивых мохнатых ножек, не было пушистых нежных хохолков, не было шикарного белого хвоста, но, право, была какая-то грация в её маленькой серенькой головке и круглых блестящих янтарных глазах. А ещё у неё был красиво очерченный клювик и стройные ножки. И двигалась она как-то по-женски, грациозно и изящно, так же женственно склоняла голову набок и кокетливо смотрела на Игоря глазом. И ворковать она умела тоже удивительно нежно.
Нет, у Игоря не было недостатка в женщинах. Домой он их обычно не приводил, но частенько оставался на ночь у любовниц. С тех пор, как у него появилась Дуська, он завёл привычку открывать на ночь форточку и оставлять на подоконнике крошки, чтобы голубка всегда могла залететь в дом и поесть.
И однажды, вернувшись домой утром, Игорь увидел голубку, мечущуюся на окне. Она буквально не находила себе места и бегала по подоконнику взад и вперёд. Крошки, которые он оставил ей на ночь, были не тронуты. Увидев Игоря, Дуська тут же нахохлилась и отвернулась от него, всем своим видом показывая полное безразличие и нежелание разговаривать. Игорь убрал старые крошки, принёс свежего хлеба и покрошил перед голубкой, но она лишь взглянула на еду и вновь гордо отвернулась.
Игорю стало так стыдно:
— Дуська, ну прости меня. Я не буду больше нигде ночевать, кроме дома.
Голубка взглянула на него янтарным глазом, как бы оценивая глубину его раскаяния. Видимо, раскаяние было, на её взгляд, достаточно искренним, а потому она робко сделала прощающий шаг навстречу мужчине. Игорь погладил её головку и перья. И Дуська неожиданно прижалась клювом к его губам, вся замерев при этом и закрыв глаза от удовольствия. Мужчина не отшатнулся и почему-то даже не удивился.
Зато когда он рассказал о Дуське на работе, все сразу решили, что птицу непременно нужно показать ветеринару. Во-первых, это ненормально, когда дикий голубь так привязывается к человеку. А во-вторых, вдруг она больная какая-нибудь. Может, у неё лептоспироз или ещё чего-нибудь похуже.
Наслушавшись ужасов про птичьи болезни, Игорь повёз свою жиличку к врачу. Всю дорогу она доверчиво сидела у него за пазухой.
Ветеринар оказался пожилой уже человек, много повидавший на своём веку. Он внимательно выслушал рассказ Игоря, осмотрел Дуську и вынес свой вердикт:
— Птица совершенно здорова.
— Но почему она привязалась ко мне?
— Не знаю, молодой человек. У птиц, знаете ли, есть инстинкт следования. Кого увидели первым, вылупившись из яйца, за тем и будут следовать.
Он ещё долго рассуждал о птичьих инстинктах, о том, что Дуська могла вылупиться у кого-нибудь дома, запомнить его как своего родственника, узнать в Игоре вожака и следовать за ним и так далее, и тому подобное. Игорь уже потерял нить разговора и перестал понимать ветеринарные термины, когда врач сказал просто и буднично:
— Она вас любит.
Игорь удивился:
— Что значит «любит»?
— То и значит, что любит. И заметьте, любит всем своим крохотным сердцем. Так могут любить только животные — без предательства и без хитрости.
Игорь задумался на пару секунд:
— А разве может быть такая любовь?
— Любовь может быть разной. И такой тоже.
Озадаченный Игорь взял свою Дуську, посадил её за пазуху, и они поехали домой.
Так они прожили несколько месяцев. Игорю нравилось приходить домой, видеть за окном Дуську, открывать ей форточку и впускать в комнату.
А потом пришла Жанна. Игорь так долго добивался её благосклонности. И наконец, она уступила. Остаться на ночь в её доме не было возможности, да и он обещал Дуське, что будет приходить домой ночевать. А поэтому он пригласил Жанну к себе.
Игорь тщательно готовился к её приходу. Как водится в таких случаях — музыка, освещение, шампанское, фрукты и конфеты. Он даже тщательно пропылесосил квартиру. Дуська всё это время следила за ним, пытаясь понять, что же это он делает. Но, так и не поняв, потеряла всякий интерес и просто задремала на своём подоконнике, удобно устроившись за шторкой.
Жанна, естественно, по своей обычной привычке опоздала. И как всегда, сделала это с редким изяществом и наглостью, присущей только ей. Игорь обрадовался уже нежданной девушке и крутился около неё, снимая пальто, сапожки и провожая в комнату. Жанна, жеманясь и кокетничая, присела на краешек дивана, как бы говоря: «Я только на минутку. И сразу же уйду». Игорь, включившись в игру и так же кокетничая, налил шампанское. Никто из них не заметил притаившуюся за шторкой Дуську. А она выглянула из-за неё и, увидев сцену соблазнения, сразу вся взъерошилась и занервничала.
Игорь по-деловому начал целовать Жанну, быстренько расстёгивая на ней блузку. Жанна страстно и также деловито отвечала на его поцелуи, закатывая глаза от якобы нестерпимого желания. И вот в тот момент, когда рука Жанны уже легла на ширинку Игоря, и длинные гибкие пальцы стали расстёгивать молнию, Дуська сорвалась со своего подоконника и налетела на девушку. Она вцепилась ей в волосы лапками и выдрала несколько прядей, а потом больно стукнула в темечко клювом.
Жанна заверещала:
— Что это такое?
Игорь машинально ответил:
— Это Дуська. Она живёт у меня.
— Да это не Дуська, это агрессор какой-то.
Дуська же продолжала налетать на Жанну и, пытаясь клюнуть её в нос, теснила в прихожую. Отбиваясь от птицы, Жанна завопила:
— Да сверни ты ей шею.
Игорь сразу озверел:
— Да я лучше тебе сверну шею.
— Ну и целуйся со своей ненормальной птицей. Маньяк. Зоофил.
Последнее слово Жанна прокричала в прихожей, куда её загнала разъярённая Дуська. Хлопнула входная дверь. Голубка влетела в комнату. Игорь начал было ей выговаривать:
— Да ты вообще рехнулась...
Но Дуська уже не слушала его. Она пролетела прямо к окну и вылетела в форточку.
Дуська не прилетела на следующий день и потом тоже. Игорь сначала не придал этому значения, а потом заскучал. Ему не хватало этой птицы и её воркования по вечерам. Игорь даже попытался её найти. Но в городе миллионы голубей и тысячи мест, где они живут. Как найти в этом голубином муравейнике маленькую Дуську?
Игорь на всякий случай оставлял форточку открытой — вдруг она прилетит сама.
И она прилетела через неделю. Робко села на подоконник и нерешительно стукнула в оконное стекло. Игорь встрепенулся и повернулся к окну. Там сидела Дуська — похудевшая, какая-то обтрёпанная и несчастная.
— Дуська, родная, где же ты пропадала — бросился к ней Игорь.
Дуська сначала отвернулась от него, а потом, быстро взглянув на молодого человека, неожиданно и горько прижалась клювом к его губам и вся замерла. Игорь погладил её по маленькой головке, и она заворковала нежно и укоризненно.
Сломанный каблук
С первыми летними деньками отцветает черёмуха, и заканчиваются весенние заморозки. Ласковое майское солнце становится уже по-июньски наглым, но ещё не безжалостным, как в июле. Молодая зелень радует глаз своей нежностью. Манит тонким ароматом сирень, дурманит цветущая рябина. Именно на эту чудесную пору каждый год приходились раньше, да и сейчас, наверное, тоже, выпускные экзамены во всех школах и институтах страны. Бедные выпускники каждый год изнывали от желания завалиться где-нибудь под цветущей сиренью и так проваляться весь день. А вместо этого они должны были зубрить алгебру и химию, и историю, и ещё много чего такого, ненужного в летние погожие деньки.
Но кончались экзамены, и начиналась взрослая жизнь. А до этой новой жизни был ещё выпускной бал. Школьницы впервые надевали туфли на каблуках и юными принцессами впархивали в спортзал под восторженный шёпот мальчишек. Учителя всегда вздыхали: «Какие у нас, оказывается, красивые девочки». Конечно же, была ещё затянутая торжественная часть с обычными слезами учителей, речами родителей и бывших школьников.
Но самое главное и самое ожидаемое начиналось потом. А потом были танцы. Каждая девочка сразу вспоминала про Наташу Ростову, даже если никогда не читала «Войну и мир». Мальчики были всегда элегантны и задумчивы. И кружились пары прелестных девочек в шёлковых платьях и мальчиков в строгих костюмах. Тем временем родители и учителя уединялись в каком-нибудь классе и пили шампанское с фруктами, пока их не видели дети. Нет, конечно, кто-нибудь из родителей или учителей периодически проверял, что там делают их выпускники, но проверки случались всё реже и реже, пока не прекращались совсем.
А молодые люди всё чаще отлучались в туалет, где за батареей ещё до начала вечера была припрятана бутылка водки или дешёвого портвейна. С каждым глотком спиртного в них прибывала смелость. Она была нужна им, чтобы сегодня в последний школьный день сказать, наконец, Марине или Ларисе о своей любви, которая длится уже класса с пятого. Что за беда, если таких любимых набиралось штук пять, какая-нибудь из них отвечала на искреннее чувство подвыпившего мальчика, и они долго целовались где-нибудь в пустом классе.
Но вот шампанское выпивалось, водка за батареей тоже кончалась, часы пикали полночь, и выпускники отправлялись на улицу. По сложившейся традиции, они гуляли всю ночь одни, без родителей и учителей. Но сколько бы ни гуляли бывшие школьники, все они должны были оказаться на рассвете на Плотинке — так называют в нашем городе набережную реки. Стайки выпускников оседали на ступеньках и ждали первых лучей солнца, чтобы прокричать: «Прощай, школа! Здравствуй, жизнь!». Правило это соблюдалось многими поколениями и не могло быть нарушено ничем: ни дождём, ни ураганом, ни даже землетрясением.
И Наташкин выпуск был похож на все другие выпуски. В спортзале с утра вручили аттестаты, а вечером стайки школьников, уже теперь бывших, стекались на выпускной бал.
Наташа ещё была дома, когда к ней прилетела Маринка. Она сразу с порога закричала:
— Как! Ты всё ещё не готова?! Мы же опоздаем!
Маринка всегда кричала и всегда боялась опоздать. Поэтому Наташа пожала плечами, как бы говоря «успеем ещё», и стала собираться. Маринка тут же успокоилась, уселась на диван, широко раскинув юбку розового шёлка.
Наташа достала своё выпускное платье, сшитое ещё зимой в лучшем ателье города, и белые польские босоножки, за которыми она с матерью простояла часа три в очереди в Доме обуви. Маринка со своего кресла давала ценные указания по поводу макияжа. Эти ценные указания перемежались с мыслями о вечере, об Алёшке из параллельного класса, об институте и ещё о каких-то важных вещах. Наташа, слушая вполуха Маринкину болтовню, окунулась в прохладу голубого шёлка. Когда она вынырнула из неё, Маринка ахнула от восторга. Платье сидело просто изумительно, оно обтягивало фигуру Наташи вверху и, спадая вниз красивыми складками, колыхалось волнами вокруг стройных ног в белых босоножках на каблуке. Голубой шёлк так шёл к её глазам цвета морской волны и длинным локонам вьющихся золотых волос.
Когда Наташа с Мариной вошли в зал, их встретил шёпот восторга и зависти. Мальчики только сейчас узнали, что в их школе училась настоящая красавица, а девочки отметили и красивые глаза, и шикарные волосы, и стройные ноги бывшей Золушки. Одним словом, явление принцессы на бал прошло с триумфом. Не имеет смысла говорить, что все танцы были её, признания в любви тоже, а уж поцелуев на этом вечере было вообще не пересчитать.
В полночь все высыпали на улицу с цветами, воздушными шариками и отправились гулять по ночному городу. В наших широтах ночи короткие и белые, но они всё равно кончаются, и солнце восходит, невзирая на выпускные балы. Стайки выпускников уже оседали на ступеньках Плотинки, готовясь прокричать: «Прощай, школа! Здравствуй, жизнь!».
А на другой стороне набережной, на лестнице, усаживались выпускники военного училища. У них тоже был выпускной. И они уже, следуя незыблемым традициям своего училища, выбросили с пятого этажа казармы все магнитофоны, радиолы, телевизоры, с которыми прожили целых четыре года учёбы. Бывшие курсанты уже протащили свои полевые сумки по училищу, и при этом каждый старался тащить свою сумку по асфальту как можно более шумно. Они трижды прокричали на плацу «Ура!» и, маршируя перед начальником училища, кинули вверх монеты с годом выпуска. Они даже получили назначение в воинские части. Оставалось лишь прокричать на Плотинке с первыми лучами солнца: «Прощай, шара! Здравствуй, армия», а потом угнать троллейбус и прокатиться на нём по городу. Последнее не удавалось сделать ни одному поколению выпускников училища, но каждый год каждый выпуск упорно пытался это сделать.
Вот из-за горизонта показалось солнце. Его первые робкие лучи осветили бледное небо и слегка окрасили в розовый цвет редкие облачка. Бывшие школьники дружно прокричали: «Прощай, школа! Здравствуй, жизнь!». Им вторили курсанты своими молодыми командирскими голосами: «Прощай, шара! Здравствуй, армия!».
После этого стайки бывших школьников и курсантов разлетелись кто куда. Одни пошли домой спать, другие пить пиво к кому-то в гаражи, третьи угонять троллейбус.
А Маринка с Наташей двинулись домой. Ноги девушек гудели от долгого хождения на каблуках, и к тому же польские босоножки натёрли мозоли. И вот когда подруги устало брели по направлению к дому, у Наташи сломался каблук. Зажав в руке каблук и чертыхаясь, Наташа поскакала на одной ноге к ближайшей скамейке. На её счастье мимо проходили новоиспечённые офицеры, обсуждая детали угона троллейбуса. Один из них увидел прыгающую на одной ноге девушку с каблуком в руке.
Устав воинской службы предписывает офицеру оказывать посильную и непосильную помощь гражданскому населению. А такому гражданскому населению было даже приятно оказать её. А потому он просто подхватил ковыляющую девушку на руки, донёс её до скамейки и прибил каблук каким-то камнем, найденным тут же. После этого он бережно надел ей на ногу босоножку, аккуратно застегнув ремешок. А когда офицер, наконец, поднял голову, и его глаза встретились с глазами Наташи, Марина сразу же поняла, что она здесь больше не нужна. Но для очистки совести она всё-таки сказала Наташе:
— Я пошла домой.
Та рассеянно ответила:
— Да-да, конечно.
Марина так и не поняла, услышала ли её слова подруга или нет, а потому просто пошла по направлению к дому. С трудом дойдя до своей постели, девушка уснула, даже не раздеваясь. И проспала она часов шесть.
Она проспала бы и больше, но её разбудила Наташа. Она влетела в комнату, радостная и оживлённая, прямо с порога заявив:
— Сядь, а то упадёшь.
При этих словах Маринка окончательно проснулась и с интересом посмотрела на подругу. А Наташа, солнечно улыбаясь, поведала:
— Я замуж выхожу.
Маринка открыла рот от удивления. Впрочем, удивление её длилось недолго. Она почти сразу же закричала:
— Ты не можешь выйти замуж! Тебе ещё нет восемнадцати!
На что Наташа, солнечно улыбаясь, ответила:
— Я знаю. А поэтому выйду в тот день, когда мне исполнится восемнадцать.
Маринка сообразила спросить:
— А за кого ты замуж собралась?
— За Костю,— как само собой разумеющееся проронила Наташа.
Маринка искренне удивилась:
— За Круглова, что ли, из 10-б?
Наташа махнула рукой и счастливо рассмеялась:
— Да нет же. За того офицера, который мне вчера каблук чинил.
И Наташа мечтательно поведала Маринке, какой замечательный её Костя, как он приедет за ней через год и какая у них будет классная свадьба. А главное, жить они будут долго и счастливо, и у них будет четверо детей. Маринке удалось вклиниться в оживлённый монолог подруги с глупым вопросом:
— А фамилия у этого замечательного Кости есть?
Наташка застыла с открытым ртом, не договорив последней фразы. Она с ужасом вспомнила, что не только не знает фамилию Кости, но ещё и адрес свой ему не дала. А проводил он её только до Маринкиного дома. И девушка залилась слезами. Слёзы быстро перешли в рыдания. Маринка как человек практичный сразу вспомнила, что военное училище у них в городе одно и, стало быть, Костю найти не составит никакого труда.
Наташа подскочила на диване, размазала слёзы пополам с тушью по щекам и бросилась к выходу. Маринка, зная взбалмошность подруги, составила ей компанию. В конце концов, здесь нужен был хоть один здравомыслящий человек.
Так они и приехали к военному училищу. Там царила суета, молодые военные прощались с друзьями, получали деньги и документы и уезжали в аэропорты и на вокзалы. Искать человека в такой суете, всё равно, что пытаться найти иголку в стоге сена. Но им повезло. Первый же офицер, к которому они обратились, знал Костю. Правда, он же сообщил, что Костя уже уехал.
— Куда? — растерялась Наташа.
— В среднеазиатский погранотряд,— улыбаясь, ответил молоденький военный.
Наташа побледнела, потом покраснела, потом снова побледнела и залилась слезами. Маринка сказала обычную свою фразу (она всегда говорила её в таких случаях):
— Ворона ты, Наташка.
Новоиспечённый офицер, внимательно посмотрев на девушек, поинтересовался:
— Может быть, я могу чем-нибудь помочь?
— Нет,— зарыдала Наташа.
Но офицер как истинно военный не мог оставить плачущую девушку одну, а потому вместе с Маринкой проводил её до дома.
В августе Наташа поступила в Московский институт и уехала из нашего города. Студенческая жизнь быстро закрутила её, заставив позабыть о Косте.
Приехав домой в первые зимние каникулы, Наташа попала на свадьбу Маринки. Выходила она замуж, как нетрудно догадаться, за того самого молоденького офицера. Он приехал всего на три дня, и уже утром они улетали во Владивосток, а оттуда вертолётом до гарнизона. Наташа поздравила подругу и даже проводила её на самолёт. Так разошлись их пути. Маринка моталась с мужем по военным городкам, родила четверых детей и осела в Москве женой офицера Генерального штаба.
Наташа же закончила институт, осталась на кафедре в Москве и домой почти не приезжала. Замуж она вышла ещё в институте за коренного москвича и быстро родила сына, а, спустя восемь лет, и дочь. С мужем они жили дружно, но недолго. В один прекрасный день он не пришёл с работы. Наташе позвонили из больницы и сообщили, что её муж умер от инфаркта. Так она осталась одна с двумя детьми. В родной город Наташа вернулась с началом перестройки, оставив квартиру в Москве сыну.
А что же Костя? В то утро он пришёл в училище с горящими счастливыми глазами, получил документы и сразу же уехал. У него давно уже были куплены билеты на самолёт до Днепропетровска, где его ждала мама. Всю дорогу он мечтал о Наташе, о свадьбе, о четырёх детях и других приятных вещах.
Всё это он выпалил маме сразу же, встретившись с ней в аэропорту. Мама почему-то не обрадовалась, а трезво спросила сына:
— А фамилию её ты знаешь?
— Нет
— Ну, адрес-то хоть записал?
— Нет.
— Горе ты моё луковое. Как же ты к ней приедешь?
Костя задумался. Конечно же, мама права, как всегда, но перед ним были глаза цвета морской волны, а в ушах звучал Наташин смех. И он решил, что всё равно найдёт её, как обещал, через год и женится. Мама — как женщина мудрая — рассудила:
— Зачем же год ждать? Езжай сейчас.
Костя подивился маминой проницательности и взял билет на ближайший рейс, т. е. на завтра. А ночью маму увезли в больницу с инсультом. Врачи боролись за её жизнь почти месяц, и весь месяц около неё просидел Костя, но болезнь победила. Похоронив мать, он уехал сразу же к месту службы.
Весной, получив отпуск, Костя первым делом поехал к Наташе. Адреса её Костя не знал, но хорошо помнил тот дом, куда он её проводил. Около этого дома он и караулил Наташу. Но безуспешно. Костя даже пытался узнать о ней у всезнающих старушек, вечно дежуривших около подъезда. Но все, кого они знали, были не его Наташа.
Может быть, если бы дома была Маринка, может быть, если бы Наташа училась не в Москве или была бы дома, то они бы встретились. Но ничего этого не случилось. И они не встретились. Костя уехал в свой погранотряд служить дальше. А вскоре женился. Его жена родила ему двоих сыновей. А потом, устав мотаться по гарнизонам, оставила его с детьми и укатила в Москву.
Так прошло время. И как это обычно бывает в нашей жизни, снова пришли чудесные июньские деньки. Снова выпускники мечтали завалиться где-нибудь на пляже, а не зубрить химию с биологией. И опять торжественные речи, слёзы, выпускные балы. И снова стайки выпускников слетаются на Плотинку, чтобы прокричать «Прощай, школа! Здравствуй, жизнь!».
Только летит в этой стайке в голубом шёлковом платье уже не Наташа, а её юная дочь. А её постаревшая мать утирает слёзы и ждёт первых лучей солнца, чтобы снова услышать, как и много лет назад, юное приветствие взрослой жизни.
А в военном училище бывшие курсанты уже выбросили видики, телики, плееры с пятого этажа казармы. Ещё накануне они протащили свои полевые сумки по всей территории училища. И теперь молодые офицеры в парадной форме стоят на плацу, подогнув одно колено и держа фуражку в руках. Под коленом лежит бумажная сотня с написанным на ней напутствием будущим выпускникам, а в карманах брякают монеты, чьё достоинство равняется номеру выпуска.
Вот уже юные офицеры идут ровным задорным строем мимо трибун, и каждое проходящее подразделение бросает вверх монеты и кричит «Ура!» молодыми командирскими голосами. В этом строю, чётко печатая шаг, идёт сын Кости, и его молодой голос звучит так же звонко и чисто, как звучал голос его отца много лет тому назад.
С рассветом стайки новоиспечённых офицеров осели на ступеньках Плотинки.
Они прокричали с первыми лучами солнца: «Прощай, шара! Здравствуй, армия!», а с другого берега им дружно ответили: «Прощай, школа! Здравствуй, жизнь!».
Откричавшись, выпускники разбрелись, кто куда. Курсанты пошли угонять троллейбус в надежде, что у них это точно получится.
По набережной шёл немолодой уже военный с сыном. Его сын вместе со своими однокурсниками только что прокричал приветствие армии, но угонять троллейбус не пошёл. Он слушал историю про девушку с глазами цвета морской волны, сломавшую на этом самом месте каблук много лет тому назад.
А навстречу им шла по набережной немолодая полноватая женщина с юной девушкой. Она рассказывала своей дочери, как на этом самом месте много лет назад она сломала каблук и как молодой зелёный ещё офицер донёс её на руках до скамейки.
И надо же было случиться такому: у обеих женщин сломались каблуки. Они одновременно вскрикнули, чертыхнулись и заковыляли к ближайшей скамейке.
Увидев их, офицер вздрогнул, и сердце его больно заныло, а потом застучало часто-часто. Он побежал к немолодой женщине. Добежав, задыхаясь, он с испугом и надеждой взглянул ей в лицо. Конечно же, он сразу узнал Наташу, хотя не было у неё ни золотых локонов, ни стройных ног. А она узнала своего Костю в этом постаревшем и полысевшем человеке. Так они стояли и смотрели друг на друга. По лицу Наташи катились слёзы, а в руке она сжимала свой сломанный каблук. Они увидели свою жизнь такой, какой она могла бы быть.
Ни он, ни она даже не заметили как молодой военный, сын Кости, подхватил на руки девушку с оторванным каблуком, донёс её до скамейки, прибил каблук найденным поблизости камнем. Они не видели и того, как молодые люди, взявшись за руки, пошли по набережной: стройный молодой офицер и юная девушка в голубом платье.
