Автор благодарит за помощь в написании настоящей статьи и составлении подборки Валентины Коркиной своих невидимых консультантов – дУши:
Большой Шар (душу живой девушки)
Артюра Рембо
Рыжика (ожившее представление о девушке в образе котёнка)
Тень рыжего кота
Поэт из Курска Валентина Коркина, лауреат Литературной премии имени Е. И. Носова, автор шести книг, автор журналов «Дальний Восток», «Молодая гвардия», «Наш современник», «Север» и других, член Союза писателей России, – содержательный и тонкий лирик, способный создавать необычные сочетания слов, за которыми стоят оригинальные мысли («в бреду сотворенья сирени», «в любимом году», «счастливые тени», «сияли берёзовой рощей», «бессмертная даль», «все годы сожмутся до точки»). Подборка этого автора значительно усилила седьмой выпуск омского журнала «Вольный лист». В настоящей статье речь пойдёт о новой подборке, любезно предоставленной Валентиной Коркиной редколлегии и общественному совету «Вольного листа». Есть в этих стихотворениях и недостатки: дидактизм, авторская глухота, банальность, рассудочность, предсказуемые рифмы. Говорить подробно о данных недостатках смысла не вижу. Почему? Во-первых, говоря о них, особо не разгуляешься. Во-вторых, об этих минусах я писал в ряде работ, посвящённых творчеству других авторов: «Квасной патриотизм» («Современная литература мира», № 58); «Увидеть мир, каков он есть» («Журнал литературной критики и словесности», 2011, № 7); «Уберите этот торт!» («Журнал литературной критики и словесности», 2012, № 7); «Нет такого слова – «творчиха»» («Современная литература мира», № 54). Поговорим лучше о том, чем подборка Валентины Коркиной заинтересовала меня как критика, развивающего свою эстетику, наиболее полно изложенную в «Опыте об абсолютной свободе творчества» («Вольный лист», 2010, № 4; статья размещена на портале «ЛитБук»).
«И запахи талой земли…»
Казалось бы, перед нами – примитивное стихотворениие о весеннем пробуждении природы. На эту мысль наталкивает перечислительная интонация:
И всё ощутимее связь
С кустами сирени, рябины,
С травинкой, что вверх поднялась,
И с речкой, ломающей льдины.
Но текст становится интересным, если заглянуть внутрь лирического героя, который и является «ценностным центром» стихотворения. «Ценностный центр» – термин из работы М. М. Бахтина «К философии поступка» (Бахтин М. М. Собр. соч. Т. 1. М., 2003. С. 58).
Внешний мир в разбираемом тексте Коркиной слишком прост, поэтому внешний мир здесь не растревоживает мысли читателя. А чем интересен внутренний?
Во-первых, это стихотворение – не столько о весеннем пробуждении природы, сколько о прозрении:
И запахи талой земли,
И звуки ожившей природы
На мир и на душу легли
Легчайшим избытком свободы.
Изображая прозрение, автор побуждает читателя домыслить ситуацию, в которой оно произошло. Такие озарения, такой «легчайший избыток свободы» бывают после «жизни с закрытыми глазами» (Бальмонт):
Можно жить с закрытыми глазами,
Не желая в мире ничего,
И навек проститься с небесами,
И понять, что всё кругом мертво.
А «жизнь с закрытыми глазами» бывает после больших несчастий. Таким образом, вместе с темой свободы автор вводит в произведение и тему неволи.
Во-вторых, отрадно, что Коркина, изучая внутренний мир, создаёт символы. В стихотворении «И запахи талой земли…» их два: ветка вишни и скворец:
И чтоб до конца ощутить,
Как мало для радости надо,
Достаточно вообразить
Себя веткой вишни из сада,
Вернувшимся с юга скворцом,
Что дОма теперь отдыхает,
Вовсю распевая о том,
О чём только птицы и знают…
Примерив бытие ветки вишни на бытие человека, Валентина Коркина создала ёмкий символ, то есть ёмкий образ, указывающий на суть. Вишнёвая ветка – это часть дерева, она цветёт весной, у неё есть листья, которые опадают осенью. Попробуйте отнести всё вышеперечисленное к духовной жизни личности. Сколько смысла! Символ «скворец» впечатляет меньше, так как сравнение человека с этой птицей уже было у Заболоцкого («Уступи мне, скворец, уголок»). Но данный образ – не менее ёмкий, чем вишнёвая ветка.
Большинство рифм в разбираемом стихотворении не впечатляет: земли – легли, природы – свободы, рябины – льдины, ощутить – вообразить, надо – из сада, скворцом – о том. Удачным можно назвать лишь такое созвучие, как отдыхает – знают. Однако читатель, увлечённый рассматриванием образов, вслушиванием в образы, а не занятый препарированием текста, не замечает того, что рифмы примитивны. И пусть авторская техника в данном стихотворении не отличается виртуозностью, зато нет грубых ошибок. Например, режущей слух авторской глухоты. Впрочем, без этой самой глухоты всё-таки не обошлось. Можно ли совершенно спокойно прочитать строчку «Как мало для радости надо»? Между «мало» и «для» появляется слово «лад» – оно здесь уместно, а вот «стена» («радоСТИ НАдо») – это уже лишнее. Найдите самостоятельно авторскую глухоту в строчках «И запахи талой земли», «О чём только птицы и знают»… Слава Богу, известные мне стихотворения Валентины Коркиной – не хиты. Этот автор не из тех, кто коптит небо.
С надеждой
От первой и третьей строф этого текста можно было отказаться. Они содержат немало банальных сочетаний слов. Есть и красивость – «танец пылинок»:
ЧтО вОрон накаркает,
что наплетёт
Кукушка в лесу недалёком, –
Не надобно слушать:
чтО будет – пройдёт,
Как облако в небе высоком.
<…>
Но это – потом… А пока есть мой дом,
У дома – трава молодая,
И танец пылинок в луче золотом, –
Живу, каждый миг обнимая!
«Миг обнимая» – действительно интересно, это можно было перенести в другое стихотворение.
Остаётся четверостишие:
С надеждой
Пройдёт невезенье, растает печаль,
Все годы сожмутся до точки.
Останется только бессмертная даль
С надеждой на вербные почки.
Здесь автор продолжает изучение (освоение, завоевание) духовной жизни личности. Автор мыслит – в высшем смысле этого слова – то есть познаёт бытие. Четверостишие свидетельствует о наблюдательности Валентины Коркиной («растает печаль», «все годы сожмутся до точки»). Ещё важнее, что здесь поэт изобретает понятие «бессмертная даль», в то время как другие повторяют слова и мысли своих предшественников… «Бессмертная даль» существует не во внешнем мире, это некая загадочная часть души личности.
Должен заметить, что далеко не всё в подборке посвящено внутреннему миру человека. Из другого стихотворного сочинения Коркиной:
Любое Божие творенье
Имеет голос, говоренье…
И даже камень вековой,
Омытый влагой дождевой,
Ей что-то шепчет болевое,
До невозможности живое.
«Ослепли – не видим друг друга…»
В стихотворении использована стилистически маркированная лексика. Это книжные слова («недуг», «взрастить») и разговорные («плакаться», «наловчиться»). Казалось бы, стиль данного текста оставляет желать лучшего, так как книжные слова не сочетаются с разговорными. На самом деле этот диссонанс имеет изобразительную функцию.
Стихотворение заставило меня вспомнить термины выдающегося отечественного литературоведа Бориса Ошеровича Кормана – «субъект речи» и «субъект сознания». Тут два субъекта сознания – лирический герой и время. Но три субъекта речи – лирический герой, время и разучившиеся плакать обыватели. Для изображения этих обывателей используется разговорная лексика – их слова. Центральный же образ стихотворения создаётся при помощи лексики разговорной и книжной. Лирический герой – носитель книжной культуры – стоит выше тех, кто разучился плакать, хотя временами и принадлежит к ним:
Ослепли – не видим друг друга,
Оглохли – друг друга не слышим.
Во власти какого недуга
Мы порознь
Затравленно дышим?
Мы плакать давно разучились,
Нам плакаться больше по нраву,
На время кивать наловчились:
Его, мол, хлебнули отравы.
Мол, знаем, кем брошено семя,
Взрастившее наши пороки,
Мол, что теперь делать…
Контраст свидетельствует о том, что авторская мысль динамична.
Интересна и разработка темы времени:
А время,
Вздыхая, стоит на пороге,
И нищенкой тянет к нам руки,
И скорбно главою качает:
– Поплачьте, друзья, друг о друге!
Поплачьте – и вам полегчает.
И мне полегчает.
Поплачьте!
Слезами вину обозначьте
Не только мою…
«Когда-то, в любимом году…»
Это стихотворение об утраченной молодости. Под молодостью автором понимается особое состояние души. Образ сирени, с одной стороны, символизирует скорбь (известно, что сирень – символ скорби, данное растение часто можно увидеть на кладбище). С другой, это знак молодости года (конец мая – начало июня – время цветения сирени). Таким образом, мы имеем дело с символом жизнеутверждающим, знаком честного отношения к противоречивому миру, характерного для молодости как состояния души:
Когда-то, в любимом году,
В бреду сотворенья сирени,
И мы с тобой шли как в бреду,
И наши счастливые тени.
<…>
…Нас вместе уже не найти:
Какой-то рассеянный гений
Оставил на нашем пути
Лишь тени от веток сирени.
Если к миру относиться честно, он откроется. Приятный свет луны, сияние берёзовой рощи символизируют слияние с миром:
Был свет от луны невесом,
Прохладен и шёлков на ощупь.
Деревья в саду городском
Сияли берёзовой рощей.
«Помягчела душа, помягчела…»
Данный текст интересен пониманием жизни не как бытия, а как сущности, то есть того, благодаря чему всё живое живо:
Помягчела душа, помягчела:
Все обиды прощает легко.
Что в ней выросло,
Что в ней созрело? –
Не достану до дна: глубоко.
Не достану… И пусть!
Что за дело –
Дознаваться, что там родилось?
Лишь бы грело, светило и пело
То, что жизнью самою далось!
В заключение приведу слова Коркиной о «Вольном листе»: «произведения, собранные под обложкой журнала, свидетельствуют о том, что их авторы выбирают нетрадиционные, непроторённые пути в литературу, надеясь на свои дарование, независимость и свободу духа». То же самое можно сказать об авторе этой цитаты. Не всегда, конечно. Но у кого даже из великих лириков искусство не разбавлено «водой»?!
Жан-Бернар Папи в переводах Николая Переяслова
Автор благодарит за помощь в написании настоящей статьи своих невидимых консультантов – дУши:
Большой Шар (душу живой девушки)
Артюра Рембо
Рыжика (ожившее представление о девушке в образе котёнка)
Тень рыжего кота
Речь пойдёт о подборке стихотворений, присланной Николаем Владимировичем Переясловым в редакцию литературного журнала «Вольный лист». Некоторым из этих переводов свойственна неожиданность лирического сюжета. Рассмотрим сочинение под названием «Женщины в мехах». Данный текст можно представить состоящим из трёх частей. В первой части говорится о половом влечении мужчины:
Я женщин люблю в одеянье собольем,
что тесную дружбу ведут с алкоголем,
они будоражат мне мысли и кровь,
толкая искать в их объятьях любовь.
Их груди – висят, как тяжёлые вёдра,
и манят к себе их широкие бёдра.
От них по утрам (так вокруг говорят)
исходит пьянящий, как ром, аромат,
который рисует в сознанье у всех
картины бесстыдных, но сладких утех.
Их губы – горят, точно раны в крови!
И паром дымится их ложе любви…
Читатель может подумать: далее произойдёт углубление разработки этой темы. Но неожиданно выясняется, что «женщины в мехах» способны испытывать материнские чувства к своим возлюбленным:
При этом – им столько природа дала
тепла материнского, что, как зола,
хранит в себе жар от костра, что погас!..
И это тепло – они тратят на нас.
Прижмут нас к груди своей тёплой рукой
и ласково шепчут: «Спи, маленький мой…».
Третья часть – заключение:
Не в силах картину такую забыть,
смогу ли я их хоть когда разлюбить?
Признать бы это сочинение удачным, но всё портят банальные строчки.
Стихотворение «Мандарины» привлекательно соединением многих тем. Детство, семья, друзья, Рождество и нищета… Центральная тема первой половины перевода – детство: здесь говорится о восприятии Рождества ребёнком. Но во второй половине неожиданно возникает образ тоталитарного государства, неожиданно создаётся противопоставление детства и тоталитаризма:
Когда-то праздник Рождества пах мандаринами
и день грядущий нёс всем радостей мешок,
нас не пугая полицейскими мундирами,
а обещая, что всё будет хорошо…
Давно то было! В том году, в котором –
ещё не стало сердце «пламенным мотором».
Текст под названием «Прощание» интересен как дерзкая попытка проникнуть в жизнь умерших: «Сгинувшим – нужно, чтоб мы вспоминали о них».
Несколько слов о стихотворении «Запах неба». Имеет смысл похвалить автора и переводчика за то, что для выражения чувства они ищут символы. Но текст отталкивает меня тематическим однообразием: все образные мысли используются для выражения любви. Да и гораздо лучше, когда чувства работают на высказывание мыслей. Итак, стихотворение:
Запах неба, и ветра волнующий запах,
что крадётся вдоль моря на согнутых лапах.
Море – это безумство. Безумства сестра –
хрупкой девушкой встала на кромке утёса.
Этот образ – как искорка, что из костра
прямо в глаз мне попала и вызвала слёзы.
Запах неба, и дух человеческих стад,
за которым не слышен мне твой аромат.
Заглушили твой смех чёрной тучею грозы,
и в гортани твоей задохнулись вопросы.
А цветы, что улыбки младенца нежней,
озарили собой в честь тебя всю окрестность.
Запах неба, и запах струящихся дней.
Я устал без любви. Я тоскую по ней.
Без касаний к тебе сохнут пальцы, как лозы,
утешения нет, впереди – неизвестность.
Всё вокруг – лишь мираж или метаморфозы,
не узнать даже с детства знакомую местность.
Запах неба, и запах любви, что остра,
словно запах бальзама иль запах смертей.
Вот опять я стою, очарован с утра
солнца бликом, как будто улыбкой твоей…
Но лишь вспомню тебя – следом, как неизбежность,
входит в сердце мне боль, словно шпага быстра.
Слабым можно признать только произведение, которое называется «За окном». В нём есть подражание Бодлеру и декадентам. У Папи в переводе Переяслова:
Серый дождь за оконным стеклом,
словно грифелем, струями чертит
контур хмурой темницы для черни…
У Бодлера. Перевод Иннокентия Анненского:
И целый мир для нас одна темница,
Где лишь мечта надломленным крылом
О грязный свод упрямо хочет биться,
Как нетопырь, в усердии слепом.
Тюремщик – дождь гигантского размера
Задумал нас решёткой окружить.
[…]
Бодлер. Перевод Вяч. Иванова:
Как прутья частые одной темничной клетки,
Дождь плотный сторожит невольников тоски.
[…]
У Бодлера. Перевод В. Васильева:
Когда с утра висит, как над душой преступной,
Решётка из дождей, густа и тяжела.
[…]
Бодлер. Перевод А. Гелескула:
Когда в конце концов упорное ненастье
Дождём зарешетит огромную тюрьму.
[…]
Тоскливое настроение, мотив колокольного звона – это тоже, вероятно, взято из процитированного выше стихотворения «Сплин». А как вам декадентский «труп увядшей желтеющей розы» («За окном»)? Так могли бы написать Шарль Кро, Альбер Самен. Двустрок Шарля Кро (перевод М. Яснова):
Я веки-вечные живу как на погосте:
Гнильём увядших роз мои покрыты кости.
Альбер Самен изобразил душу, «что розою заласканной издряхла» (перевод Романа Дубровкина).
Вернёмся к «контуру хмурой темницы». Контур – это внешнее очертание чего-либо. Чтобы дождь начертил контур темницы, нужно, чтобы струи были направлены перпендикулярно друг другу… Да и какой может быть темница, если не хмурой?
Впрочем, стихотворение «За окном» не лишено достоинств. Оно побуждает задуматься о значении символа излома:
На стекле, как на небе вечернем,
ты выводишь мизинцем излом,
чтоб его не прочли даже черти,
что жируют в аду за углом.
Дождь блестит над землёй – как корона.
Вновь разлукою веет с перрона,
что накаркала злая ворона,
всем крича, что прощаться резон!
Излом – это всё, что останется от любви, его и черти не прочтут. Он скоро исчезнет на стекле.
Тексты Папи в переводах Переяслова, как видите, не бездарны. Жаль, что переводы выполнены не настолько технично, насколько бы хотелось. Встречается режущая слух авторская глухота (точнее, соавторская). «Чтоб его не прочли даже черти»; «поцелуями буду студить твоё тело всю ночь»; «пусть дыханье твоё пролетит над Землёй ураганом»; «и потерянно замерли храмы, дворцы, города». Ещё один минус – натягивание слов на ритм:
Говорят, мы опять возвратимся, как предки, в пещеры,
позабыв про компьютеры и про кондиционеры,
электричество, нефть, производство бетона и стали…
Говорят, и цветов в нашем мире однажды не станет.
Или:
Когда-то праздник Рождества пах мандаринами
и, убежав с утра с друзьями за крыльцо,
мы шли гулять, чтобы, застыв перед витринами
и к их стеклу прижав голодное лицо,
смотреть полдня, не отводя глазёнок
от блюда, где дымился поросёнок.
Какие сделать выводы? Немаловажными составляющими дара художника слова являются эстетические взгляды и владение техникой стихосложения. С эстетикой, что скрыто содержится в подборке Папи/Переяслова, я согласен, когда вижу неожиданные повороты мысли, соединение многих тем, символы, когда вижу поэта как первооткрывателя. Но банальность, несамобытность, тематическое однообразие вызывают у меня протест. Да и техника стихосложения не всегда на высоте.
