Из 140 тыс. евреев, проживавших в Нидерландах до Второй мировой войны, 107 тыс. были депортированы в концентрационные лагеря. Лишь около 5200 из них выжили и вернулись на родину, но для большинства это возвращение обернулось новым горем, разочарованиями и лишениями. И не только потому что они узнали о гибели своих родных и близких. Оказалось, что в их домах поселились чужие люди и что их имущество бесследно потеряно. А вместо сочувствия, понимания и помощи – как со стороны простых людей, так и официальных лиц – они столкнулись с холодностью, равнодушием и даже враждебностью.
Оставаться в поезде!
Самый крупный пересыльный голландский лагерь Вестерборк был освобождён канадцами 12 апреля 1945 года. 130 евреям дали уйти, оставалось ещё 918. Нидерландские власти устроили им тщательный контроль: проверяли их подданство, политическую принадлежность, а главное - почему немцы оставили их в живых? Проверки продолжались до конца лета. Между тем в лагерь начали прибывать новые заключенные, теперь уже бывшие члены НСБ: Нидерландского национал-социалистического движения. Бывшие нацисты и их жертвы оказались рядом.
Между тем летом и осенью 45-го нидерландские евреи, депортированные в Германию или Польшу и пережившие ужасы заключения, стали постепенно возвращаться домой. В основном это были подростки или молодые мужчины и женщины не старше 30 лет. У каждого был свой путь, длившийся несколько недель, а то и месяцев. Сначала обессилевших истощённых людей направляли в больницы, потом размещали в гостиницах. Когда же они оказывались в вагоне поезда, на борту самолёта или корабля, это ещё не означало прямой дороги в Голландию. Следовало несколько промежуточных остановок в Женеве, Лионе, Брюсселе, Катовице, Марселе, Одессе… И наконец наступал момент, когда бывшие узники прибывали на родную землю.
Вспоминает Давид Полак: «Наш поезд подъезжал в Тилбургу, мы не отрывали глаз от окон. Ждали, что увидим огромную толпу, что нас забросают цветами, задушат в объятиях. Но на перроне стояло всего несколько полицейских. ‘Не выходить из вагонов! Оставаться на местах!’ – прокричали они. Когда же нам в итоге позволили выйти, то даже не дали времени осмотреться, погрузили в машины и привезли на старый кожевенный завод. Там нам предстояло переждать несколько дней, пока не будут улажены формальности. В действительности наше пребывание растянулось на три недели. Условия были не лучшие: спали на матрасах в немеблированных и неотапливаемых комнатах. Кормили, правда, хорошо. Наконец, меня с отцом посадили на поезд в Амстердам и посоветовали сразу обратиться в отделение Welkom на Центральном вокзале. Мы так и сделали. Там нам рассказали, что моя мать жива - уже больше двух лет мы ничего не знали о ней, нас разлучили сразу после депортации в Германию. Мы плакали от счастья… Нам также сообщили, что нас разыскивает сестра отца, она в течение всей оккупации скрывалась с семьёй на ферме у друзей и теперь снова жила в Амстердаме. Мы тут же отправились к ней. А через десять дней приехала мама. Наша семья воссоединилась, мы не знали, как благодарить Бога. Между тем надо было налаживать жизнь, и прежде всего решать вопрос с жильём, ведь долго стеснять родственников мы не могли. Однако выяснилось, что права на нашу прежнюю муниципальную квартиру мы потеряли: там уже два года проживали другие люди. Из муниципалитета меня направили в наш бывший жилищный кооператив - оказалось, что он был одним из немногих, предоставлявших жилплощадь репатриантам. Моё разочарование вновь сменилось надеждой! Но вскоре я понял, что рано обрадовался. Когда я в кооперативе заполнил нужные анкеты, мне сообщили, что очередь на квартиру подойдёт не раньше, чем через год. Я спросил, не имеет ли моя семья преимущественных прав - в виду того, что нам пришлось пережить… Служащая удивлённо подняла глаза и спросила ‘Почему?’ Потом ещё раз просмотрела бумаги и сказала: ‘Сейчас всем приходится трудно’»
Вас никто не ждёт
23летнего Ханса де Ланге родина встретила ещё более неприветливо. «Уже по пути в Нидерланды я узнал, что мои родители и сёстры погибли. Я ещё надеялся, что брат отца жив. Или другие родственники. В Амстердаме пошёл в полицию, но там ничего не знали и направили меня на вокзал, в отделение Welkom. Когда я показал там свои документы, услышал в ответ: ‘А вас здесь никто не ждёт’. Я спросил: ‘Куда же мне идти?’ Мне дали угол в бывшем еврейском детском доме, потом я снимал комнату в частном секторе, и лишь спустя шесть лет смог переехать в социальную квартиру. Как человек бессемейный, я не имел права на какие-либо льготы, а жилищный вопрос в стране стоял тогда чрезвычайно остро. По состоянию здоровья я не мог работать и жил на пособие размером 15 гульденов в месяц, пока в 1957 г. мне не удалось получить компенсацию за наше потерянное имущество. Мой отец был до войны владельцем небольшого текстильного производства, а когда начались преследования евреев, передал дело в собственность своему компаньону-христианину. Почти сразу после возвращения я пошёл к тому человеку, рассчитывая на свои права наследника. Но тот рассказал, что во время войны бизнес пришёл в упадок, ему пришлось вложить свои средства, поэтому он мне ничего не должен. Я не согласился и подал заявление в суд. Дело тянулось долгие годы и, к счастью, я его выиграл».
А пятнадцатилетняя Леа Боаз не стала судиться со знакомыми своих родителей, которым те передали на хранение ковры, картины, книги, ювелирные изделия и другие ценности. «Их адрес мама несколько раз повторяла нам с сестрой, и мы его хорошо запомнили. С осени по весну 42го мы жили в тайном укрытии, на чердаке у одной доброй женщины. Но как-то родители вышли в магазин или аптеку, и их арестовали немцы. Сотрудники Сопротивления быстро переселили меня и сестру в другое место, чтобы нас не нашли. Потом мы сменили ещё несколько адресов. После освобождения оказалось, что мамы с папой нет в живых, а наш дом в Роттердаме разбомблен. Тогда мы с опекунами пошли к людям, у которых хранилось наше имущество. Я думала, что те обрадуются, увидев нас живыми, но они смотрели испуганно и неприязненно. Сказали, что получили от моих родителей всего несколько картин и ваз, которые вынуждены были продать во время голодной зимы 1945го. Это была явная ложь: мама и папа говорили, что отдали им много дорогих вещей. К сожалению, у нас не было никаких доказательств - договор был заключён устно, без расписки. Опекуны долго хлопотали за нас в разных инстанциях, но дополнительной материальной помощи мы так и не получили».
Вот так Голландия встречала своих граждан, вернувшихся из депортации или вышедших на волю из тайных укрытий. Особенно трудно приходилось евреям из Германии и Австрии, эмигрировавшим в страну до войны. После освобождения нидерландское правительство объявило о непризнании всех актов нацистских властей, в том числе акта лишения эмигрантов германского или австрийского подданства. Таким образом, те получили в освобождённых Нидерландах статус беженцев со всеми вытекающими отсюда последствиями. Многие голландцы относились к ним как к представителям вражеской нации.
Льготы не положены
С чем же связано такое - мягко говоря - нелюбезное отношение нидерландских властей к евреям, переживших Холокост? Одно из объяснений состоит в том, что правительство страны, находившееся во время оккупации в Лондоне, опасалось огромного прилива репатриантов и беженцев. Ожидали возвращения не только депортированных евреев, но и людей других национальностей, призванных на работу в Германию или покинувших Голландию накануне войны; а также голландцев, добровольно вступивших в вермахт; поданных других стран, по воле обстоятельств желающих обосноваться в Нидерландах. В 1943 г. власти предполагали, что в страну за короткий срок прибудет около 600 тыс. человек, в том числе 75 тыс. евреев. В 1944 г. стало уже известно, что последняя цифра значительно завышена, но общий поток оценивали теперь в полтора миллиона. Стали обустраивать приёмные и медицинские пункты для репатриантов. И устанавливать правила их приёма, оказания им финансовой помощи, предоставления жилья и пр. Льготы и привилегии решили полностью исключить. Как разобраться, кто имеет на них право, если речь идёт о людях с нелёгкой судьбой, больных и истощённых, потерявших близких, лишённых имущества… Да и вообще, всем голландцам во время войны приходилось нелегко. Власти решили, что принцип равенства в такой ситуации будет наиболее логичным, экономичным и справедливым.
В действительности, общее число репатриантов и беженцев оказалось гораздо меньше, уже летом 1945го большинство приёмных пунктов для них закрыли за невостребованностью. Однако от своего решения - не предоставлять преимущественных прав бывшим узникам концлагерей - правительство не отступило. И это несмотря на то, что оно тогда уже знало о кошмарных условиях, голоде, болезнях, унижениях, которые тем пришлось испытать. А может, как раз эта осведомлённость и была для властей дополнительным аргументом, чтобы не выделять евреев в отдельную категорию - как лиц, наиболее пострадавших в период нацистской оккупации. Ведь иной подход означал бы официальное признание фактов, малоприятных для Голландии. Например, того, что масштабы Холокоста там были значительнее, чем в других странах. И что преследование евреев происходило при молчаливом согласии, а иногда и соучастии административно-бюрократического аппарата. А возможно также, что само правительство, руководившее из Лондона нидерландским Сопротивлением, недостаточно поддержало своих еврейских подданных. Наверно, верхи понимали, что история рано или поздно поставит всё на свои места, но подумали, что не стоит торопить события. Страна и без того переживала тяжёлое послевоенное время.
Нельзя сказать, что нидерландские евреи не получали никакой помощи. Так, было сделано всё возможное для выплаты им ущерба за их пропавшие, уничтоженные или оказавшиеся во владении других лиц бизнес и имущество. Юридические дела по этим вопросам были весьма сложными и трудоёмкими - особенно, если собственность истцов попала в руки захватчика. Судебные разбирательства длились годы, а иногда десятки лет. Наверно, власти могли ускорить их рассмотрение. Но не пошли на это. То, что люди вернулись из Собибора, Берген-Бельзена, Майданека, Бухенвальда или Освенцима, не имело значения.
Была ли Голландия исключением в своей линии на равноправие, исключающей предоставление жертвам Холокоста каких-либо привилегий? И да, и нет. В соседней Бельгии курс правительства был идентичным: все граждане, претерпевшие лишения во время войны, имели одинаковые права. Но на деле эта установка соблюдалась там не всегда, местные власти нередко шли навстречу евреям. Голландские же чиновники отличались безусловной законопослушностью и не допускали даже в мыслях отклонения от правил. Кроме того, Бельгия лучше подготовилась к возвращению репатриантов, в частности, потому что была освобождена раньше Нидерландов. Позднее бельгийские власти способствовали восстановлению еврейской общины и бизнеса алмазов в Антверпене. Евреев, эмигрировавших после войны в другие страны, призвали вернуться в Бельгию. Нидерландское правительство подобных шагов не предпринимало.
Пусть прошлое останется в прошлом
Разумеется, нидерландские евреи, пережившие концлагеря, получали нужные медицинские услуги. Но о психологической помощи - за редким исключением - не было и речи. Между тем некоторые специалисты предупреждали о её необходимости. В 1946 г. психиатр Жак Тас опубликовал об этом статью в журнале «Психология». Он в частности писал: «Мне известны случаи, когда люди, перенесшие страшные, не поддающиеся описанию страдания, ни с кем об этом не делятся. Они ведут обычную жизнь: работают, отдыхают, воспитывают детей. Но это не означает, что с ними всё в порядке. Свою невысказанную скорбь они несут в себе, что может рано или поздно привести к тяжёлому нервному или психическому расстройству. Этим людям необходимо своевременно помочь». Но призыв психиатра не был услышан. Медики были и без того перегружены, спасая людей от дистрофии, туберкулёза, инфекционных заболеваний… Это можно понять. С другой стороны, лечить телесные недуги было (и остаётся) проще, чем душевные - тем более что сами евреи крайне редко начинали разговор о пережитом. А общепринятая точка зрения гласила, что каждый должен сам решать свои проблемы, что нужно жить настоящим и будущим и как можно реже оглядываться назад.
В 1947 г. в Голландии был опубликован Дневник Анны Франк, к этому времени были изданы и другие свидетельства жертв Холокоста. В том же году был проведён социологический опрос населения. Людей спрашивали: «Что вы считаете самым страшным в оккупационный период?». Те называли террор, депортации, лагеря, принудительные работы… Лишь 20% особо упомянули преследование евреев. А авторы школьных учебников истории того времени отводили Холокосту немного места, уделяя основное внимание лишениям и мукам всего нидерландского народа.
Так или иначе, о Холокосте говорили мало, но спустя два года после освобождения большинство голландцев знали о том, что он означает. Поэтому трудно объяснить их равнодушное и даже неприязненное отношения к евреям, их мнение о них или даже высказывания в лицо. Например, следующие: «Вы не единственные, кто голодал, скажите ещё спасибо, что не были здесь зимой 45го». Или: «У вас по крайней мере были еда и крыша над головой». (Имелись в виду убежища, в которых евреи скрывались от неминуемой смерти. Или даже жизнь в лагере). А то и так: «Напрасно мы их спасали», «Жаль, что не всех отправили в газовые камеры». Очевидно, последние слова произносили голландцы, которые были вынуждены вернуть евреям имущество, ценности и деньги, отданные им на хранение. Выражение: «Вот не повезло, что именно ‘мой’ еврей вернулся» стало тогда почти пословицей.
Конечно, не все проявляли бессердечность и хамство. Но равнодушие и безучастие по отношению к евреям в первые послевоенные годы было повсеместным. Может, голландцы, пусть и сами никак не причастные к их преследованию, испытывали чувство вины? Возможно, они упрекали себя в том, что не предложили убежище своим еврейским соседям или знакомым. Или за то, что даже не поддержали их добрым словом, в то время как оккупанты лишали их работы, имущества и прав. А сейчас, вероятно, просто не знали, как общаться с людьми, пережившими нечеловеческие муки. Давид Полак: «Через год после возвращения я поступил в университет. У меня появились новые друзья, они знали о моём лагерном прошлом, но никогда ни о чём не спрашивали. Однажды я сам завёл об этом разговор, и - как мне показалось - встретил сочувствие и понимание. Но когда при следующей встрече вернулся к этой теме, то заметил, что меня слушают невнимательно. Один приятель прямо сказал: 'Зачем ворошить прошлое? Его уже не исправишь. Будь рад, что выжил'».
Послевоенный антисемитизм
Несомненно, всем голландцам в годы оккупации приходилось трудно. Но что означали их переживания по сравнению с тем, что пришлось испытать узникам Собибора и Освенцима? Тяжёлые воспоминания о скудном военном рационе и экспроприированном немцами велосипеде казались ничтожными по сравнению с эпидемиями сыпного тифа в концлагерях и массовыми убийствами в газовых камерах. И как это ни абсурдно, именно этот контраст вызывал неприязненное отношение к немногим выжившим евреям. Конечно, бытовой антисемитизм - пусть и в малой степени - существовал в Нидерландах и до войны. А теперь из-за страданий, пережитых еврейским народом, он отнюдь не исчез, а как раз обострился. Ведь люди не всегда мыслят логично… Возможно, и нацистская пропаганда сыграла свою роль, утвердив в сознании людей мнение, что евреи представляют собой отдельную чужеродную группу. Известны явные случаи дискриминации, когда, например, евреев не принимали на работу.
Антисемитские высказывания проскальзывали и в прессе. Из газеты «Патриот», июнь 1945 г.: «Выжившие евреи должны благодарить Бога за помощь, оказанную им соотечественниками. Ведь сколько более достойных людей могли поплатиться за это жизнью… Спасённые должны сознавать, что находятся перед теми в неоплатном долгу».
Газета «Лимбургские новости», июль 1947 г.: «Милые еврейчики взрывают палестинские гостиницы, берут в заложники английских солдат… Безусловно, они немало натерпелись в годы нацизма. Однако быстро оправились и вновь показывают своё истинное лицо».
И уж совсем откровенная статья была опубликована в первом послевоенном номере журнала «Свободные Нидерланды». Некая г-жа Конинг писала: «Помыслы и амбиции евреев - а именно их стремление к власти и влиянию - проявляются сейчас особенно явно. До сих пор голландцы из-за излишней скромности и терпимости закрывали на это глаза. Но сейчас наступила время акции!» Далее убеждённая патриотка предлагала конкретные меры решения «еврейской проблемы», в частности ограничение участия евреев в основных областях промышленности, финансовой деятельности, политики и пр. При этом она рассчитала конкретные квоты, основанные на простом количественном соотношении: около 30 тыс. евреев при 9 млн. общей численности населения. Конечно, точка зрения г-жи Конинг – не сенсация. Но удивительно то, что один из самых солидных и популярных нидерландских печатных органов решил её опубликовать. И всё это в Голландии, которая из европейских стран ещё со средних веков считалась наиболее толерантной по отношению к евреям. Реалии послевоенных лет во многом поколебали этот миф.
Позднее осознание
К счастью, волна послевоенного антисемитизма продолжалась недолго. К 60-м -70-м годам голландцы, наконец, перестали «обижаться» на евреев за перенесённые теми муки. Этому способствовали такие события как процесс над Эйхманом в Иерусалиме в 1961 г., дебаты об освобождении трёх немецких военных преступников, отбывающих наказание в нидерландском городе Бреда, выход в свет книги Жака ван Прессера «Истребление» (Jacques van Presser «Ondergang»). Кроме того в стране подрастало новое поколение с иным - непредвзятым - взглядом на прошлое.
А что сами евреи? В первые послевоенные десятилетия им не оставалось ничего иного как смириться с холодной формальной и бессердечной позицией властей и неприязнью своих христианских соотечественников. Большинству приходилось выживать в одиночку. Если до войны они могли искать помощь и поддержку в собственном окружении, то теперь такое было невозможно по той простой причине, что этого окружения практически уже не было. Некоторые эмигрировали. С 1945 по 1953 г. 4492 евреев покинули страну, примерно треть из них уехала в Израиль, остальные - в Канаду, Америку и Австралию. А начиная с 70х годов власти вдруг решили наверстать упущенное, предложив оставшимся в Нидерландах жертвам Холокоста запоздалую поддержку. В 1973 г. открылся центр по оказанию помощи людям, пострадавшим во время фашисткой оккупации, в том же году для них ввели специальное ежемесячное денежное пособие. А в 1997 г. СМИ объявили, что Парламент собирается провести исследование вопроса о несправедливом и недостойном отношении властей к евреям, выжившим во Второй мировой войне. Планировалось опросить тысячи человек, привлечь учёных и специалистов разных областей. Правительство было готово инвестировать миллионы гульденов для восстановления исторической правды. Однако разговоры об этом мероприятии вдруг затихли сами собой. Возможно, власти всё же сочли его проведение несообразным, поскольку очевидцев тех событий осталось не так много. И это не удивительно - спустя более полувека.
Литература
1. M. Citroen, U wordt door niemand verwacht. Nederlandse joden na kampen en onderduik,. Utrecht, 1999
2. C.M. Kristel, ‘’De Moeizame terugkeer’, Jaarboek van het Rijksinstituut voor Oorlogsdocumentatie, 1989
3. M. Bossenbroek, De Meelstreep. Terugkeer en opvang na de Tweede Wereldoorlog, Amsterdam, 2001
4. B. Moore “Slachtoffers en overlevenden: de nazi-vervolging van de joden in Nederland”, Bakker, Amsterdam, 1998
___
Напечатано в "Заметках по еврейской истории" #2(161) февраль 2013
berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=161
Адрес оригинальной публикации - berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer2/Mogilevskaja1.php
