В Алтайском крае ежегодно с 2009 г. проводится краевой конкурс на издание литературных произведений. Работы представляются в нескольких номинациях: “Художественная проза”, “Поэзия”, “Литература для детей и юношества”, “Краеведение”, “Первая книга”, “Публицистика”. Победители конкурса кроме авторского гонорара получают по 100 экземпляров собственной книги; почти весь тираж расходится по краевым и муниципальным библиотекам Алтайского края. В конце апреля 2012 года подведены итоги уже четвертого конкурса.
Итак, завершен очередной краевой издательский конкурс. Имена победителей уже известны. Вскоре у “массового читателя” появится возможность приобрести книгу-победительницу и самому составить суждение о выборе экспертов. На правах одного из членов экспертного совета позволим себе высказать ряд замечаний относительно прозаических работ, представленных на конкурс в 2012 году. Ведь не зря говорят, что именно художественная проза — царица литературных конкурсов.
Прежде всего, следует отметить чрезвычайно низкий уровень произведений, соперничавших друг с другом за право быть лучшими в номинациях “Художественная проза” и “Первая книга”, чего нельзя сказать о конкурсах прежних лет. И это при том, что количество претендентов нынче было как никогда большим: 23 заявки подано в номинации “Художественная проза”, еще 10 прозаических работ были представлены в номинации “Первая книга”. Тем не менее победитель среди прозаиков оказался лишь один: Александр Пешков со сборником повестей и рассказов “Таёжная вечерня”. А. Пешков победил уверенно, намного обойдя по баллам своих конкурентов во время финального голосования членов экспертного совета.
Ученик известного не только на Алтае писателя Е. Гущина, А. Пешков ставит перед собой вопросы, мучившие в свое время и его учителя. Повести и рассказы А. Пешкова затрагивают вечные проблемы бытия: обретение веры, поиск человеком своего места в жизни, попытка найти в наш техногенный и циничный век истинный источник духовности. Язык произведений свеж, совершенен, чувствуется оригинальный авторский стиль изложения. Наиболее удачным произведением сборника является повесть “Таёжная вечерня”, давшая название всей книге. Именно это произведение задает тональность и эмоциональную окраску сборнику. В центре повести — жизнь и судьба живущего в тайге отшельником “бича” Сани. Бывший детдомовец, он так и не смог влиться в социум, навсегда остался одиночкой, ему чужд ритм и образ жизни современного города. Саня живет в гармонии с природой, тайгой, кажется, что он постиг ее тайны. Потому-то к нему и тянутся туристы, люди, наезжающие в тайгу, чтобы отдохнуть от городской жизни. Но они на самом деле видят в природе лишь еще один источник удовлетворения своих потребностей, доступное лекарство от городской суеты. Вместе с тем жизнь по “закону тайги” требует отказа Сани от традиционных человеческих связей: семьи, любви. Образ Сани одновременно трагичен и притягателен. Автор психологически достоверно и убедительно рисует портреты персонажей. Перед нами, без сомнения, новый интересный и сильный представитель современной литературы Алтая.
Конкуренцию А. Пешкову в номинации вполне могли составить Надежда Митягина с повестью “…Храни от огня…” и Алексей Денисенко с романом “Доктор Шиллинг”, если бы сами авторы были чуть искушеннее в литературном ремесле. Да-да, именно в ремесле. Потому что как раз с фантазией и языком — основными компонентами оригинального авторского стиля — у Н. Митягиной и А. Денисенко все обстоит более-менее благополучно. Заметим, что в 2006 г. роман А. Денисенко вошел в десятку лучших публикаций интернет-журнала “Русский переплет”. Митягина же впервые за долгие годы в литературе Алтая (пионером тут был Ю. Я. Козлов с его “Белым Бомом”) пытается художественно реконструировать образ почти легендарного есаула Кайгородова, в 1920—1922 гг. поднявшего против большевиков русский и монгольский Алтай, осмыслить его роль в историческом процессе. Однако у обоих авторов не хватило опыта и мастерства гармонично связать фантазию, язык, композицию и сюжет в единую форму литературного произведения. При чтении данных работ возникает ощущение незаконченности, определенной искусственности в соединении некоторых частей произведения. При этом и Н. Митягина, и А. Денисенко избрали для своих произведений очень сложную структуру композиции: мистический подтекст, множественность сюжетных линий, которые неоднократно пересекаются в произведении, при этом сюжет нередко теряет линейную направленность, сложный хронотоп (действие происходит в нескольких местах и даже в разное историческое время), достаточно большое число персонажей. Обуздать такое сложнейшее композиционное строение под силу, пожалуй, только опытному литератору.
Чего не хватило для победы другим авторам? Если не брать во внимание явно профанирующий и хулиганский сборник “сказок” “Про Алису и ее друзей” известного на Алтае художника Н. Лейбгама и несколько работ, ставших жертвами графомании их авторов, то типичные недостатки прозаических литературных произведений, не прошедших конкурный отбор, можно свести к следующим.
Прежде всего, начинающие прозаики часто излишне увлекаются сюжетом, перегружая его маловажными деталями, событиями, комментариями этих событий, характеристикой лиц, участвующих в этих событиях и т. д. В лавине деталей, как правило, теряется не только “сверхидея” художественного произведения, но и его языковая специфика, а это обезличивает работу, лишает оригинальности. Особенно грешат таким приемом произведения в жанре фантастики и фэнтэзи, представляемые молодыми авторами.
Другой распространенной ошибкой начинающих писателей (“начинающих” — независимо от возраста) является неоправданно большое внимание к собственной судьбе. Часто автор в деталях воспроизводит события личной жизни, вполне естественно акцентируя наиболее тяжелые, даже трагические эпизоды. Само описание тяжестей судьбины становится смыслом произведения. Оправданно ли это? На наш взгляд, нет. Жизнь редко кого постоянно гладит по голове, чаще бьет и преподносит не всегда приятные сюрпризы. Так что удивить современного читателя горестями трудно. Рассказывая о своих бедах буквально, автор фактически пытается тем самым отстоять собственную исключительность, и, следовательно, дистанцироваться от читателя, а не наоборот, приблизиться к нему. В данном случае, если использовать известный образ Платона, автор как будто оказывается в пещере, откуда видна лишь часть внешнего мира. Но художественное произведение должно содержать некую типизацию, обобщение, но никак не замыкаться в кругу частных проблем. Это удел мемуаров. Лучшие образцы автобиографической художественной литературы (вспомним Л. Толстого, М. Горького, да и В. Шукшина) никогда слепо не следовали реальной судьбе автора. Здесь авторский талант смог сделать обобщение, типизацию, сумел убедить читателя в универсальности запечатленных жизненных эпизодов. В противном случае все напоминало бы обычную застольную беседу или разговор в вагоне поезда, но никак не художественное произведение.
Подобное увлечение личным помешало, в частности, интересной по замыслу “Повести о былом” Л. Игнатенко войти в шорт-лист номинации “Первая книга”. Автор претендует на отнесение произведения к жанру исторической повести, причем обращается к теме, достойной эпопеи: судьба семиреченского казачества в 1910—1930-е гг. К сожалению, перед нами всего лишь семейное предание, недостаточно профессионально обработанное и лишенное необходимых для художественного произведения обобщения и типизации. Автор так и не смог показать частную жизнь на историческом фоне. А ведь семиреченские казаки приняли активное участие в Гражданской войне (в том числе и на Алтае), в абсолютном большинстве поддержали сторону белых, и позже покинули Родину, ушли в Китай. Это путь, отраженный в судьбе харбинской поэтессы Марианны Колосовой. Но в повести Л. Игнатенко исторический фон почти полностью игнорируется, смысл произведения сводится к перечислению частных событий в жизни конкретной семьи. За камерными событиями казачьей семьи Ельцовых совершенно не слышен голос эпохи. Так уж получилось, что все попытки создать литературное произведение о жизни казачества вольно или невольно сопоставляются с “Тихим Доном” М. Шолохова. Досадно, что бессилие Л. Игнатенко в раскрытии “казачьей” темы на фоне великого произведения становится особенно очевидным.
И, наконец, пожалуй, самой важной ошибкой, допущенной многими конкурсантами, является пренебрежение к языку художественного произведения. Не хватает достоверности авторской речи, нет достоверности речи персонажей. Особенно заметен такой просчет в произведениях исторического жанра. В уже упоминаемой нами повести Л. Игнатенко в речи малограмотных казаков начала ХХ века встречаются слова “климат”, “трасса”, “Киргизстан”, “казахи” и т. п. По поводу последнего слова заметим, что этноним “казахи” появился лишь в 1930-е гг. До этого времени не только официально, но и в повседневной речи представителей казахского этноса называли “киргизами” или “киргиз-кайсаками”. А вот перл из романа В. Липовцева “Потерянный страх”, посвященного эпохе Ивана IV Грозного: “— Великий князь всея Руси Иван Васильевич просит ваше преосвященство прибыть к нему на совет в палаты для разработки дальнейшей стратегии в жизни великого князя, — выпалил гонец”. По стилистике и лексическому составу фразы можно предположить, что автор в данном случае искал вдохновения в популярном фильме “Иван Васильевич меняет профессию”. А вот так, согласно воображению В. Липовцева (кстати, судя по ряду сцен романа, довольно-таки буйного и скабрезного), сам Иван Грозный мог написать в одном важном документе: “В Астрахани размещается расширенный контингент русских войск для предотвращения восстания местного населения”. Здесь уж точно не обошлось без влияния на слог царя современной российской прессы. И подобных казусов в творении В. Липовцева, успевшего написать (и издать!) уже целую эпопею в трех томах, не просто много, а гораздо больше, чем удачных в языковом отношении отрывков текста. При этом в предисловии к его книге указано, что презентация книги прошла в Государственном музее истории литературы и культуры Алтая, и эпопея “принята на вечное хранение в фонды музея”! Если это действительно правда, то так и хочется спросить: а сами-то работники музея читали этот опус, прежде чем взять его от имени государства в хранилище культурных ценностей? Получается, что по “шедеврам” г-на Липовцева потомки будут судить о литературе Алтая первой трети XXI века?
Хочется думать, что начинающие авторы учтут высказанные замечания и доработают свои произведения до уровня, достойного краевого издательского конкурса. В 2012 г. экспертный совет впервые решил ввести дополнительный поощрительный шаг для авторов, не вошедших в шорт-лист конкурса. Некоторые отдельные рассказы А. Забродиной, С. Алексеева, А. Тимошенко из представленных ими прозаических сборников рекомендованы к публикации в журнале “Алтай”. Надеемся, что публикация в старейшем краевом литературном журнале станет настоящим стартом для начинающих литераторов.
Нет худа без добра. Оказалось, что есть и положительный момент сегодняшней патовой ситуации в номинации “Художественная проза”. Неожиданно стало возможным увеличить количество призовых мест в номинации “Поэзия”, благодаря чему в этом году будет издано сразу три поэтических сборника: набирающего популярность
И. Образцова, матерого представителя алтайского авангарда Владимира Токмакова и загадочного Владимира Пасеки (плюс замечательный сборник Александры Малыгиной в номинации “Первая книга”).
Боюсь, что в заключение статьи все-таки не обойтись без минорных нот. Общая слабость представленных на краевой конкурс прозаических произведений вряд ли объясняется исключительно субъективными недостатками литературного мастерства отдельных авторов. Это, как нам кажется, вполне объективное отражение ситуации в современной литературе Алтая (и не только), изобилующей откровенно слабыми произведениями творчески бессильных графоманов. Однако, кроме графомании, одна из причин падения уровня алтайской прозы — буйная принтомания, коей заражены некоторые местные издатели, мечтающие о лаврах Мецената и Саввы Морозова. В поисках дешевой популярности, не обладая литературным вкусом, но пользуясь лишь сомнительным правом владения печатным станком (не зря гласит легенда, что его изобрел сам дьявол — отсюда и соблазн!), принтоманы зачастую дают путевку в литературную жизнь откровенным бездарностям и/или своим фаворитам. И зачастую даже бесплатно. А всякий обладатель собственной книги уже считает возможным причислить себя к славному цеху литераторов. И многие такие вот “незаконнорожденные” поэты и прозаики потом настойчиво штурмуют алтайское отделение Союза писателей России, буквально требуя принять их в члены писательской организации, заветной целью видя перед собой лишь членское удостоверение.
Вот один такой результат милости частного принтомана: опус Е. Балакина «Именами вашими стоим»*. Показательно, что редактором книги выступила жена автора — Е. Балакина. В исторической (!) повести об Иване Ползунове, время действия которой сам автор определяет серединой 50-х гг. XVIII века, читатель может увидеть Петропавловский собор в Барнауле (построенный лишь в 1774 г.) и “одно из первых изделий Колыванской камнерезной фабрики” (образованной лишь в 1800 г.), встретиться с начальником Колывано-Воскресенских заводов генерал-майором А. В. Беэром (умершим в 1751 г.), услышать в речи героев слова “бегемот” (отмечено в словарях с 1789 г.), “силос” (появилось в русском языке только в середине XIX в.) и т. п. Не говоря о том, что истории в этой якобы исторической повести просто нет, и литературно-художественные ее достоинства более чем сомнительны. Чего стоит лишь эта фраза: “Сороки… дружно спикировали вниз, точно положив на вспотевшую лысину лекаря две кучки своего помёта”. И это, поверьте, далеко не единственный пример уровня умения автора строить художественный образ. Но ведь этот опус Е. Балакина представлялся на краевой конкурс в 2010 г. и был начисто забракован экспертами.
Не все, конечно, так плохо. Да и хороших книг на Алтае выходит немало. Вот, например, победитель конкурса “Издано на Алтае — 2011”, действительно великолепная книга известного писателя А. Родионова “Одинокое дело мое”. Но что же получается, почти как у Маяковского, издательская работа — это “… та же добыча радия. / В грамм добыча, в год труды”? Вряд ли все так просто. Издательская работа — это, прежде всего, бизнес. А бизнес не терпит лирики. Осознанно или неосознанно, своим безответственным “волеизъявлением” частные принтоманы неизбежно наносят вред местной литературе, увеличивая число откровенно слабых произведений и бесталанных “писателей”. А может, это признак безмерного честолюбия, стремления подчинить ход литературного процесса своей барской воле? Высокое имя “писателя”, “литератора” становится возможным примерять к себе всякому, кто понравится владельцу того или иного издательства. Конечно, частному принтоману невозможно указывать на то, кого следует публиковать, а кого не стоит. Но, во-первых, каждый руководитель издательства a priori должен задумываться о той ответственности, которую он несет перед читателем за любую книгу, рождающуюся в его типографии. Во-вторых, на наш взгляд, было бы разумным, чтобы краевой издательский конкурс выполнял рекомендательную, а может быть, и регулирующую функцию в быстро мутнеющем потоке местной литературы.
*Балакин Е. Г. Именами вашими стоим: историческая повесть. — Барнаул: Алтайский дом печати, 2010. — 238 с.
