День рождения
Который день мечта не давала Ваське покоя. А объектом его мечтаний стала ничем не примечательная соседская свинья Машка. Дородная животина, естественно, ни о какой Васькиной мечте не ведала, мирно рылась в кучах мусора, выуживая оттуда какие-то белые корешки, и, смачно чавкая, поедала. Всякий раз, проходя мимо неё, шестилетний мальчик с вечно торчащим вихром и удивительно синими глазами непроизвольно бросал в её сторону потаённый взор и тихонько вздыхал. В мыслях он уже ясно представлял себе, как лихо вскакивает ей на спину и с громким кавалеристским улюлюканьем несётся вдоль улицы, а ребята смотрят на него с широко открытыми ртами и изнывают от зависти: ну почему не им, а именно ему пришла в голову такая хорошая затея!
Свою мечту Васька строго держал ото всех в секрете, правда, рассказал только лучшему другу Кольке, но тот как-то сразу испугался и, отчаянно замахав руками, категорически заявил, что помогать ему ни за что не станет. Колька – лопоухий малой – был почти на год старше своего товарища, жил вдвоём с матерью в маленькой избёнке на краю городка, почти у самой горы Мраткино. Отца он не помнил. Говорили, будто тот отправился на заработки в Сургут, да так и не вернулся. Мать его – постоянно хмурая и недовольная особа – частенько таскала своё чадушко за уши за малейшую шалость, а то и просто так: как говорится, по ходу жизни. Может, оттого-то одно Колькино ухо и было оттопырено чуть сильнее другого. Ваське же в таких делах везло куда больше. Его мама – учительница – никогда себе такого не позволяла. А необыкновенный небесно-голубой взгляд, доставшийся ему в наследство от погибшего на фронте деда, спасал его даже от выговора. Врал он так искренне, глядя собеседнику прямо в глаза, что не поверить мог только дурак или старший брат, который почему-то видел его насквозь.
Сбыться Васькиной мечте мешало одно препятствие – хозяйка свиньи тётка Вера, такая же дородная и могучая, как и её подопечная скотина. Как только мальчик уже было настраивался привести свой замысел в исполнение, непременно появлялась она, и обязательно с хворостиной в руках. Казалось, что хозяйка не выпускает её из рук даже во сне, на тот случай, если кто-то вдруг захочет покуситься на её Машку.
– Ты чё тута отираешься? Потерял що ли чё? – как всегда неприветливо встречала она мальчика.
– Да не-е-е, просто мимо шёл, – смущаясь, отвечал Васька и ускорял шаг.
– Дык и иди куда шёл!
Мальчик, ретировавшись, убегал за угол забора и там, словно из засады, снова поджидал удобного момента.
А удобный момент выпал как раз на день его рождения.
Васька уныло слонялся по комнате в ожидании гостей. Должны были прийти дядя Федя, мамин брат, со своей белобрысой конопатой дочкой, которая вечно хныкала, как маленькая, и ещё какие-то дальние родственники. Одетый в новенький синий костюмчик, мальчик чувствовал себя как-то неестественно. Особенно мешала чёрная бабочка, сдавливающая и без того тонкую шею. Оглядев себя в очередной раз в трюмо, он скорчил своему отражению рожу и устало уселся на стул.
– Мам, ну скоро они придут? – капризным тоном затянул Васька, поглядывая на празднично уставленный стол.
– Скоро, скоро, – донёсся из соседней комнаты мамин голос.
Васька и сам знал, что скоро, но терпением именинник, как и всякий ребёнок, явно не отличался. Поэтому мальчик уже два раза пальцем осторожно смазывал край торта, как бы поправляя неаккуратно выступающие части, и долго с наслаждением его облизывал. «Ну чего они там тянут!»
– Мам, я пойду гостей на улице встречу! – крикнул Васька и мгновенно соскочил со стула.
– Смотри только не испачкайся! – прозвучало ему вдогонку.
– Ладно, – отмахнулся он уже от двери.
День встретил мальчика ослепительным майским солнцем, отражавшимся миллионами огненных бликов в мутно-зелёных лужах и лужицах, оставленных вчерашним проливным дождём. Воробьи, чинно усевшись на проводах, с неподдельным интересом наблюдали за большим рыжим котом, вальяжно развалившимся на прогретой завалинке. И только непоседливая сорока то и дело перелетала с одной ветки на другую, надтреснуто стрекоча глупым пернатым: то-то он вас, то-то он вас.
И тут Васька увидел соседскую свинью, лежавшую в тени ещё не до конца распустившейся берёзы. Его сердце восторженно затрепыхалось. Он воровато огляделся по сторонам. Никого. Лишь в конце улицы шла небольшая группа людей, тщательно выбирая места посуше. «Наверное, гости!» Не теряя ни минуты, Васька вспрыгнул животному на спину и что есть мочи заорал: «Но-о-о-о, родимая!» Ошалевшая от неожиданности свинья тонко заверещала и, несмотря на свой огромный вес, проворно вскочив, галопом метнулась через дорогу прямо к огромной луже. Мальчик, судорожно схватившись за уши, от испуга крепко зажмурил глаза. Заряд бодрости у Машки закончился как раз на середине лужи, и она со всего маху плюхнулась боком в грязную жижу, придавив ребёнку ногу. Как назло на шум из калитки выскочила тётка Вера со своей неизменной хворостиной в руках и, бегая вокруг лужи, пронзительно запричитала:
– Люди! Вы посмотрите, что деется! Не успела отойтить на минутку, а тут уже безобразие! Светлана Георгиевна! Светлана Геор… Светка, выйди, глянь, что твой охламон творит! Как чуила! Цельную неделю обхаживал мою Машку! Люди-и-и…
Васька, облитый с ног до головы весенним киселём, тщетно пытался вытащить ногу из-под свиной массы. Его непокорный вихор, словно петушиный гребень, то появлялся, то вновь исчезал в вонючем месиве. Гости уже бежали к луже не разбирая дороги. Впереди всех нёсся дядя Федя, сбрасывая на ходу свой знаменитый пиджак из заграничного бостона. Он с лёту кинулся к мальчику и одним рывком выдернул неудачливого кавалериста.
– Там ботинок остался! – неожиданно для самого себя завопил Васька.
– Какой ещё, к чёрту, ботинок? – ругнулся мужчина, держа на вытянутых руках брыкающегося ребёнка.
– Новый!
– Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! – уже успокаивающе проворчал дядя Федя. – У тебя ничего не болит? Свинья не зашибла?
– Не-е-е! – захныкал оттаивающий Васька.
Так и держа на вытянутых руках замызганного племянника, мужчина двинулся к месту торжества. У калитки стояла Светлана Георгиевна, прижав перепачканный мукой передник к груди, и, глядя на сына грустными глазами, укоряюще покачивала головой.
А день рождения, в общем-то, удался на славу. После помывки Ваське досталось целых два куска торта, и он даже немножко поиграл со своей белобрысой конопатой сестрёнкой. Она оказалась очень неплохой девчонкой, если девчонки вообще где-нибудь бывают хорошими. Единственное, что чуть-чуть омрачало Васькино настроение, так это потеря ботинка. Ведь в луже его так и не нашли. «Свинья, что ли, сожрала в отместку?!»
Заначка
Заначка – место, где что-то спрятано, убрано от других про запас.
Толковый словарь русского языка С. Ожегова
С работы Николай пришёл навеселе. И тому была веская причина: на БМК выдали зарплату. Нет, не тот процент, которого всегда не хватало даже толком оплатить коммунальные услуги, а всю зарплату, накопившуюся на депоненте за долгие годы строительства «развитого» капитализма, разом. Ну как это дело можно было не обмыть? Никак!
Ещё на комбинате Николай аккуратно разложил полученные деньги на две части. Одна, конечно, самая большая, была предназначена для пополнения тощего семейного бюджета, другая – для себя родимого. Ну, к примеру: пивка с ребятами после работы попить. Или: приобрести «крутую» пачку сигарет и не спеша закурить в тот момент, когда мимо будет проходить цеховая нормировщица Татьяна. Мол, знай наших! Мы ведь хоть ваших институтов и не канчивали, но тоже не лаптём щи-то хлебаем! А то нос задрала! Посмотрите на неё – экая недотрога выискалась! Не таких видывали! Да и вообще, мало ли на что нужны деньги мужчине в полном расцвете сил, да ещё и спортивно сложенному.
– Антонина! – сразу с порога позвал жену Николай. – Подь сюда!
– Некогда мне, – сердито откликнулось из кухни.
Антонина раскатывала тесто. На ужин предполагались пельмени с капустой. Уже по первым звукам, доносившимся из прихожей, она поняла: муж подшофе. Только приняв на грудь определённое количество градусов, он начинал называть её полным именем, чётко выговаривая каждую букву.
– Антонина! Подь сюда, говорю! Встречай кормильца! – делая упор на звуке «р» в слове «кормилец», зарокотал муж.
Жена медленно стряхнула с ладоней муку и, машинально схватив скалку, двинулась к входным дверям. Скалка в семье Валиковых играла не последнюю роль, если не сказать больше. Именно этим немудрёным инструментом Антонина однажды «закодировала» своего благоверного, пытавшегося, будучи в изрядном подпитии, выяснить, кто в доме хозяин. С тех пор, видя перед собой это орудие кухонного производства, он мгновенно трезвел и затихал, рефлекторно нащупывая место, на котором когда-то красовалась шишка приличной величины.
– А Серёжка где? – голос мужа враз помягчел.
– Да кто его знает. Где-нибудь по улице носится с друзьями. Лето ведь. Теперь его домой палкой не загонишь.
– Ну да ладно, – с досадой произнёс Николай и вдруг, выпятив тщедушную грудь вперёд, низким гнусавым голосом затянул: – Раба Божия Антонина, прими покорнейше от раба Божия Николая сие скромное подаяние на пропитание Вашего многочисленного семейства-а-а!
– Ты это чего? В скоморохи, что ли, записался? – раздражённо начала было жена, но, увидев большую пачку денег, резко осеклась и уже ласковой скороговоркой затараторила: – Ты иди, иди, Коля, пока в душ. Сполоснись. Небось, устал? А я сейчас пельмешков запущу. И ужинать сядем…
Деньги в мгновение ока оказались в кармане застиранного передника, а сама хозяйка стремглав кинулась на кухню. Как только жена скрылась из полосы обозрения, Николай спешно огляделся по сторонам и, не найдя ничего подходящего для заначки, сунул оставшуюся часть под стельку старого ботинка.
Наплескавшись вволю в ванной, он вышел на кухню прямо в банном халате, болтавшемся на нем, будто на вешалке. На столе уже стояла дымящаяся тарелка с пельменями, тонкими ломтиками была нарезана варёная колбаса, малосольные огурчики аппетитно выглядывали из банки с рассолом. Не хватало самого главного, но Николай твёрдо знал, что оно у жены для такого случая обязательно найдётся, и не ошибся. Из холодильника торжественно прошествовала запотевшая бутылка водки. «Узнать бы, где она её прячет!» – в очередной раз мелькнула хитринка в голове хозяина.
Ужин прошёл, как пишется в официальной прессе, в конструктивной дружеской обстановке. Обе договаривающиеся стороны пришли к единодушному соглашению: что жизнь не так уж плоха, как она кажется на первый взгляд. Антонина быстрым мелким почерком набросала на листке бумаги список необходимых вещей, в котором под № 10 значились «ботинки муж., 43 р/ра».
На следующее утро Николай проснулся довольно поздно, в одиннадцатом часу. Полежал ещё немного, нежась в приятной тёплой полудрёме. «А отчего бы не полежать? Семья обеспечена по крайней мере на целый месяц. Суббота – законный выходной. А то пашешь, пашешь как проклятый всю неделю, а отдохнуть и некогда: то дача, то огород тёщин. Организм – не железный ведь, так и сломаться недолго».
Николай вдруг представил себе, как его несут на Укшукское кладбище: чинно и торжественно. Рядом с гробом плачущая Антонина и серьёзный не по годам сын Сергей. Небольшой оркестрик играет траурный марш. Фальшивят, конечно, как обычно, прохиндеи. Ну да ладно, к этому все уже давно привыкли. Главное, атмосферу создают подходящую. Сам Николай лежит в новом чёрном костюме с иголочки и про себя улыбается, потому что знает, что всё это понарошку, так, для проверки чувств. Вот наступает последняя минута прощания. Бригадир Михалыч говорит о нём высокопарно и замысловато. И тут как назло появляется тёща и своим хрипловатым голосом недовольно шипит ему прямо в ухо: «Ну, чего вылёживаешься, кормилец?! Вставать-то совсем не собираешься, что ли?!»
Николай даже вздрогнул от неожиданности: «Фу ты, чёрт, опять задремал! Точно в гроб сведёт раньше времени эта тёща. Это ж надо, даже сниться уже начала!» Сон хозяину не понравился. Появление тёщи в его сновидении не сулило ничего хорошего. Он прислушался: жена на кухне привычно гремела кастрюлями. Сердце успокаивалось. Снова потянуло на дрёму, но Николай решительно отбросил одеяло и начал одеваться. «Не дай бог опять чего-нибудь приснится! Так и заикой недолго стать!»
Пока муженёк изволил сладко почивать, Антонина с утра успела сбегать на базар и пройтись по близлежащим магазинам, накупить уйму всякой снеди и вещей.
– Коля, подымайся! Завтракать будем! – сладко позвала она хозяина.
– Иду! – привычно ответил Николай, но направился не на кухню, а, лениво почёсывая грудь, пошлёпал к своей заначке.
Однако старых ботинок на месте не оказалось. Остаток сна смело как ветром. Мужчина начал судорожно открывать дверки шкафа-прихожей в надежде отыскать их там. Ведь женщин мёдом не корми, дай засунуть куда-нибудь нужные вещи. И это называется у них уборкой. Потом вечно ничего найти невозможно. Но и в шкафу ботинок тоже не было. «Вот это номер!»
– Антонина! Где мои старые ботинки? – стараясь скрыть волнение, просипел Николай.
– А-а-а, проснулся наконец, – появилась в дверях кухни жена. – Да выбросила я их сегодня. На кой они теперь тебе?! Я вон новые купила. Давай умывайся, и за стол. А то картошка стынет уже.
– Как выбросила?! – опешил муж. – Да там же набойки ещё хорошие были!
– Чего разошёлся-то? Другие купишь. Они копейки стоят. Давай в ванную, и за стол!
Но вместо ванной Николай на глазах удивлённой жены кинулся на лестничную площадку, гулко шлёпая босыми ногами по бетонным ступенькам. Но и во дворе мужчину ждало разочарование: мусорный контейнер оказался пуст. Коммунальщики сегодня сработали как никогда чётко и без проволочек.
– От чёрт! – скрипя зубами, простонал Николай. – Это жалоба наверняка подействовала! Сам, дурак, подбивал всех написать!
Мужчина устало присел на лавку, достал привычную пачку «Примы» и закурил. «Да, не шикануть теперь перед Татьяной заграничной сигареткой! А как всё хорошо начиналось!»
Морква
– А что, милок, табачком не угостишь? – окликнул прохожего Василий Авдеевич.
Прохожий что-то нечленораздельно пробормотал и, не сбавляя шага, завернул в переулок.
– Ну что ж… На нет и суда нет, – с лёгкой грустинкой прокряхтел старик и стал вытаскивать из засаленного кармана слегка помятую пачку «Примы».
Повертев бессмысленно её в руках, снова спрятал пачку в карман. Курить не хотелось, тем более чужие. Сам старик никогда «стрелком» не был, да и вообще не поощрял такое дело. Хотелось просто поговорить, перекинуться словечком о том о сём. А это, конечно, лучше сделать за перекуром. Так уж повелось. Но, видно, опять попался некурящий. Странные времена пошли: девки сплошь с сигаретами. Ходят, курят в открытую и не краснеют. А вот мужики – один бросил, другой эту заразу отродясь во рту не держал, третьему врачи запретили. Чудно!
Несмотря на жаркую августовскую пору, Василий Авдеевич был одет в старенькую фуфайку и обут в валенки, правда на босу ногу. Что-то последнее время сильно зябнуть стал. Вроде бы и солнышко припекает хорошо, а ноги – как в прорубь ледяную опущенные. А ведь на улице – жарища! Вон девки как оголились! Все телеса напоказ повыставляли. Ладно – стройные, куда ни шло. А то отрастят жиры и трясут ими, как холодцом, того и гляди кусок отвалится.
Ленивые размышления старика прервал скрип открываемой двери. На пороге избы показалась жена. Её седые волосы были тщательно расчёсаны и собраны на затылке в «шишак». Выглядела она весьма внушительно, но двигалась легко, с каким-то плавным изяществом. Старенькое зелёное платье, аккуратно заштопанное в нескольких местах, сидело на хозяйке красиво, добавляя осанке некую царственность, величавость.
– Ну, чего опять к людям пристаёшь! У них и без тебя дел хватает. Пошёл бы лучше грядку с морквой прополол! Заросла травой – ботвы не видать! – напустилась на супруга Дарья Владимировна.
– На кой ляд мне твоя морква сдалась! Была б морква как морква, а то так – ка-ран-да-ши одни!
Дарья Владимировна даже задохнулась от неожиданности. Да, морковь никогда не была её коньком. Как она только ни старалась, что она только ни делала, а урожай этого непритязательного овоща оказывался всегда плачевным. Этот нелицеприятный факт непременно вызывал насмешки со стороны мужа. Поначалу она меняла семена, подкармливала, бегала за советами к подружкам, однажды даже заставила супруга привезти на грядки перегноя из леса (может, земля не та!), но морковь никак не хотела отвечать на заботу хозяйки. У соседей вон – в руку толщиной, а у неё – без слёз не взглянешь.
– Ишь! Морква моя ему не нравится! Сидит на лавке день-деньской, ногами болтает, как школяр какой, поговорить ему, видите ли, хочется! – выплеснула обиду Дарья Владимировна.
– А что, со мной уж и поговорить не о чем?!
– Да о чём с тобой говорить?! Ты всё, что знал и не знал, по десятому кругу пионерам своим порассказал. Они тебя как облупленного знают!
– Ну, ты хватила! Пионеров уже, почитай, лет двадцать как нету! – откровенно удивился старик.
– И то правда. Чего это я? – внезапно успокоилась жена.
– Ну что, выпустила пары?
– Выпустила. Пойду на огород, полоть-то всё равно надо. А ты приходи поливать! Неча тебе здесь прохлаждаться!
– Даш, Даш, погоди! Ты мне плесни грамм пятьдесят из своего загашника.
– А больше тебе ничего не надо? – ехидно проворковала Дарья Владимировна. – Может, тебе ещё и морквы на закусь надёргать?!
– Даш, мне серьёзно надо, для профилактики. Кровя разогнать. А то ну прям зябну чего-то сегодня, – елейным голоском пропел Василий Авдеевич.
– Обойдёшься! Кровя ему разогнать понадобилось. Ишь, дохтор выискался!
– Дохтор не дохтор, а организм сам знает, что ему надобно для нормального функционирования, – вспомнив где-то вычитанную фразу, с победным видом произнёс старик.
– Да у тебя организм только одного всю жизнь и требует! Функционер с проплешиной! Тьфу на тебя!
– Ладно, ладно, иди куда шла! Сейчас газетку дочитаю и приду подмогну.
Василий Авдеевич вытащил из другого кармана мятый листок «Белорецкого рабочего», тщательно разгладил бумагу и, уткнувшись чуть ли не носом в строчки, многозначительно промычал:
– Так-так…
– Что «так-так»? Ты б очки для начала со лба снял, а потом бы такивал! Слепой ведь как крот, а туда же – «так-так»! – никак не успокаивалась супруга.
– Да ты уйдёшь нынче отсюда?! Или так и будешь над душой стоять?! Дашка, у меня ведь нервы не железные! Вот ещё Инфекция на мою голову навязалась!
В свою бытность уборщицей в заводской поликлинике Дарья Владимировна наслушалась лекций заезжего молодого врача о распространении инфекционных заболеваний. И, вовсю вооружившись полученными знаниями, она с остервенением начала следить за чистотой. Ей стало казаться, что вирусы, бациллы и разные там тлетворные микробы только и ищут прорехи в установленной санитарной обороне. У Василия Авдеевича на этот счёт было иное мнение. Работая трактористом в совхозе «Укшук», он считал, что техническая грязь – это не грязь. Поэтому, наскоро умывшись, сразу же плюхался за обеденный стол под неодобрительный взгляд жены. Несколько раз из-за этого вспыхивали перепалки, но переломить сопротивление супруга у Дарьи Владимировны так и не получилось. Зато прозвище «Инфекция» прочно закрепилось за ней на всю жизнь.
– Э-э-э! – махнула рукой жена и медленно пошла в огород.
Водрузив на нос очки, Василий Авдеевич принялся за чтение. Водя заскорузлым пальцем по строчкам, он медленно прочёл всю газету и уж было хотел отложить её в сторону, как на последней странице среди поздравлений с днём рождения, рекламы и прочей чепухи наткнулся на знакомую фамилию. «Сегодня ровно год как нет с нами нашего дорогого и любимого мужа, папы, дедушки Воржицкого Сергея Афанасьевича. Вспомните его вместе с нами все, кто знал его и уважал. Жена, дочь и внук».
«Вот те раз! Серёги Воржицкого уже год как не стало! А ведь он лет на пятнадцать, если не поболе, меня моложе будет, вернее, был», – ошеломлённо подумал старик.
Сразу вспомнился загорелый до черноты совхозный механик, вечно куда-то спешащий, вечно кого-то матюкающий на ходу. Работа механика – не приведи господь! Он и для работяг – плохой, и для начальства – нехороший. То тракторист напился, то трактор ремонтировать нужно, а запчастей нет. Вот и мотался он по всему району в поисках необходимых деталей. Только сделает одну машину, а тут – ещё две в воротах стоят. С утра разгон всем даст – и снова на поиски запчастей. Но Сергея Афанасьевича, хоть и был он порою не в меру суров, народ уважал. Механизаторов своих он в обиду не давал, начальству не закладывал, воспитывал своей властью, а кто по-человечески не понимал, тому и по морде мог съездить. Таким образом механик многих на путь истинный направил. Они ему потом сами спасибо говорили.
От этой новости Василию Авдеевичу стало как-то сумрачно-нехорошо. Старик, кряхтя и опираясь на лавку, тихонько приподнялся и побрёл в избу. Прямо у порога он сбросил фуфайку и, не снимая валенок, повалился на заправленную постель. Мысли, будто рассерженный рой пчёл, неприятно гудели в его голове: «Сначала приглашают на дни рождения, потом – на свадьбы, потом – на юбилеи, а потом… Не успеешь оглянуться – жизнь пролетела. А что в этой жизни-то было хорошо?! Несправедливо! Не по-человечески это всё!» Горькая обида сдавила грудь. Сердце, казалось, вот-вот остановится. Старик застонал. В этот момент в дверях появилась Дарья Владимировна с пучком своей неприглядной моркови, омытой в огородной кадушке.
– Ты чего это, вахлак, в грязных валенках завалился на чистую постель! Совсем одурел, что ли?! – накинулась она на мужа, но, увидев его бледное лицо, засуетилась: – Вась, Вась, что с тобой?!
– Помираю, наверное, Дарьюшка, – прохрипел супруг.
Дарья Владимировна по-детски всплеснула руками. Морковь веером рассыпалась по полу. Оранжевые корнеплоды сквозь разом нахлынувшие слёзы расплылись в яркие неестественные пятна.
– Вася, да чего ты говоришь-то?! Разве можно так говорить?! – запричитала она, не зная, что делать с внезапно освободившимися руками.
– А ты знаешь, Даша, мне твоя морква всегда нравилась. Просто я признаваться тебе не хотел. Она ведь сладкая такая… – попытался утешить супругу старик.
– Милы-ы-ый мо-о-ой, хочешь, я тебе прямо сейчас на тёрочке морквы натру?! Да с сахарком, со сметанкой?!
– Даш, ты мне лучше своей рябиновки из черноплодки налей. В рай меня всё равно не пустют, а в аду одним грехом больше, одним меньше – никакой разницы.
– Сейчас, сейчас! – словно приговаривая, достала откуда-то из-за печи бутыль Дарья Владимировна.
Привстав, Василий Авдеевич аккуратно выпил стакан сладковато-терпкой настойки и снова откинулся на подушку. Жена, вспомнив о скорой помощи, кинулась к телефону. Дрожащие от волнения пальцы никак не могли попасть в нужные отверстия на диске. Трубка телефона или молчала, или начинала неистово пищать. За спиной послышался шум. Она оглянулась. Муж, уже надевший фуфайку, открывал входную дверь.
– Ты это куда собрался?! – оторопело прошептала Дарья Владимировна.
– Да пойду на улицу, на лавочке посижу, – как ни в чём не бывало ответил Василий Авдеевич.
– Как на улицу?! Ты ж только что помирать собирался?!
– Собирался! А потом взял да и раздумал, – искренне признался супруг.
– А-а-а! Как моркву полоть, он помирает! А как на лавке штаны просиживать, он уже не помирает!
– Да ладно, Даш, – виновато произнёс старик, а затем, хитро подмигнув, добавил: – Ты того… морквы покамест натри. Да с сахарком, со сметанкой. Я сейчас курну пару раз и назад вернусь.
На улице по-прежнему светило солнце. Пронырливые воробьи затеяли возню под самым носом задремавшего кобеля, ловко выуживая из кастрюльки остатки размокшего хлеба. Неподалёку сидевшая трясогузка нервно подёргивала хвостиком, но присоединиться к воробьиному пиршеству не решалась. Василий Авдеевич достал из кармана пачку «Примы» и не торопясь размял сигарету. «А жизнь – всё-таки хороша! Да и помирать, в общем-то, не так уж и страшно. Рано или поздно все там будем», – почему-то весело подумал старик, выпуская струю синего дыма навстречу расшалившемуся ветру.
