КРЕПОСТИ СВЯЩЕННОЙ ДОЛИНЫ
В предыдущей главе мы познакомились с драматической историей империи Инков, а теперь пора вернуться в современное Перу.
Повосторгавшись мастерством и изобретательностью строителей крепости Саксайуаман, мы с Эмилем перебрались на соседнюю гору, где в отдельно стоящей скале пробит лабиринт Кхенко. Осмотреть его целиком нам не удалось, поскольку значительная часть ходов завалена камнями, обрушившимися при землетрясениях. Открытым остался лишь проход к массивному «столу», на котором совершались хирургические операции, – по преданию Кхенко был медицинским центром империи.
Кстати, о врачах. Проведённая ещё в 1863 году экспертиза черепа инка с вырезанным квадратом кости засвидетельствовала уникальность этой операции. Более поздние исследования других трепанированных черепов подтвердили вывод о том, что инки владели редкостными приёмами хирургической техники, дающими поразительный результат: половина пациентов после трепанации совершенно излечивалась. Вот так! У инков были нейрохирурги!
Весь следующий день знакомились с крепостями, разбросанными по склонам обрамляющих Священную долину гор. Первой посетили великолепно сохранившуюся цитадель Ольянтайтамбо, воздвигнутую на неприступном скалистом утёсе на высоте 3 500 метров в верховьях реки Урубамба.
Форма крепостных стен и башен придавала ей сходство с туповерхой пирамидой, по скатам которой взбегают вверх узкие земледельческие террасы, рассекаемые одной единственной лестницей. Сделанные из цельных камней ступени оказались до того высокими, что по ним не только подниматься, но и спускаться было тяжело.
Часть башен встроена, подобно ласточкиным гнёздам, прямо в скалы, и добраться до них не всякому альпинисту под силу. А в иные можно попасть лишь через тесные тоннели, пробитые в горе. Надо сказать, что инки повсеместно очень грамотно использовали рельеф местности, но крепость Ольянтайтамбо, пожалуй, самая труднодоступная из всех, что мы видели. Конкистадоры под предводительством Эрнандо Писарро (брата Франциско Писарро) в 1536 году попытались захватить её, но вынуждены были отступить, едва избежав полного уничтожения.
Внутри Ольянтайтамбо сохранились остатки храма. Его стены сложены из розовых, хорошо отполированных монолитов весом не менее 25 тонн.
Каменоломня, где вырубали и обрабатывали строительные блоки, находилась на противоположной стороне долины на весьма крутом откосе, примерно в трёх километрах от крепости. Там, а также на пути к цитадели, до сих пор лежат уже готовые, но так и не «доехавшие» до пункта назначения заготовки. Местные жители про них ласково говорят: «Уставшие камни».
Своё название крепость получила от имени мятежного генерала Ольянтай. Он и дочь Верховного Инки очень любили друг друга, но император был против их брака. Отважный Ольянтай укрылся с возлюбленной в этой, тогда ещё небольшой пограничной заставе и за несколько лет превратил её в неприступный форт.
В память о столь романтичной и жертвенной любви в народе из уст в уста веками передавалась песня «Ольянта», дошедшая до наших дней:
Если даже с думой злою
Сам утёс могучий горный
В сговоре со смертью чёрной
На меня пойдёт войною,
Выйду в бой я с этой силой
И без страха драться стану,
Чтоб живым иль бездыханным
Пасть к ногам голубки милой.
Вот такая безграничная любовь! Современным женщинам о подобном преклонении и готовности мужчины отдать жизнь ради любимой, похоже, остаётся только грезить…
После Ольянтайтамбо побывали ещё в двух крепостях, а ближе к вечеру оказались в глухой горной деревушке, где в кустарных мастерских жизнерадостные и смешливые молодые ткачихи познакомили нас с процессом получения пряжи из шерсти лам, альпака и её окраски. Оказывается, индейцы для этих целей по-прежнему используют только природные компоненты: толчёные камни, растения, коренья, сушёных насекомых. С их помощью, не прибегая к химии, они получают до двадцати цветов, а оттенки меняют, добавляя в краситель разные окислители, например, сок лимона.
В соседней мастерской понаблюдали, как ткут на примитивных ручных станках из полученных нитей прочное полотно с многоцветным геометрическим орнаментом. Любопытно, что рисунок и стиль орнамента во многом соответствуют вышивкам башкирских женщин.
Учёные, сравнивая строение тела, тип лица, элементы культуры индейцев и башкир, обнаружили столько сходных черт, что напрашивается парадоксальный вывод: башкирский и индейские народы –родственные ветви ствола людского рода. Теперь мне не кажется фантастической гипотеза писателя, историка и этнографа Рафаила Зинурова об общих корнях индейских и башкирских племён. Это подтвердили и исследования американских учёных из Пенсильванского университета. Результаты анализа показали, что ДНК американских индейцев идентично ДНК племён, возникших на прародине башкир – Алтайском крае.
В заключение ткачихи продемонстрировали выставку гончарных изделий и напоили чаем из листьев коки. Индейцы считают, что он бодрит и помогает быстрее адаптироваться к высоте. Недаром в империи инков кока была особо почитаемым растением. Её регулярно жевали для восстановления сил курьеры-скороходы (часки), являвшиеся основными информационными каналами, связывающими империю в единое целое. Благодаря коке они невероятно быстро преодолевали огромные расстояния по знаменитым инкским дорогам, мощённым плитами и обсаженным с двух сторон деревьями. Там, где путь преграждали горы, пробивались тоннели, а через бездонные пропасти перебрасывались подвесные мосты. На самых высоких перевалах у дороги расчищались площадки и устанавливались навесы. Под ними гонцы и пешеходы могли отдохнуть и насладиться открывавшейся панорамой гор, таких высоких, «что, казалось, вершины упираются в небо», и каньонов, таких глубоких, «что, казалось, их дно достигает центра земли». Кроме того, вдоль всех дорог через каждые 25 километров имелись постоялые дворы, а между ними через каждые 3 километра – посты с дежурившими гонцами. За счёт этого расстояние в 2 000 километров по горам и долинам часки преодолевали за четверо суток! (Сейчас наша доблестная почта доставляет письмо из Уфы в Москву – расстояние 1500 километров – за пять-шесть дней.)
Основу транспортной сети империи составляли четыре магистрали, охватывающие все крупные селения. Сохранившиеся участки дороги по сей день используются местными жителями и туристами. Мы и сами в Эквадоре шли к вулкану Котопахи как раз по Тропе Повелителя.
МАЧУ-ПИКЧУ
Самая именитая достопримечательность Перу – городище Мачу-Пикчу. На сегодня это единственное поселение инков, сохранившее первоначальный вид. Его несколько столетий безуспешно искали испанские колонизаторы – считалось, что именно там спрятаны несметные сокровища империи, включая золотые статуи Верховных Инков, – но обнаружили лишь в начале XX века.
Раскопки показали, что индейцы покинули Мачу-Пикчу не так давно – в первой половине XIX века! Причём забрали с собой всё ценное. И, как гласит легенда, унесли в дремучую сельву. Легенды легендами, но немало примеров, когда они оказывались правдой. Так, один кладоискатель, не усомнившись в предании, гласящем, что на острове Робинзона Крузо в Чили таятся несметные сокровища пиратов, продал текстильную фабрику и на вырученные деньги организовал технически оснащённую экспедицию. В результате в 2006 году на глубине пятнадцати метров нашёл шестьсот бочонков с золотом, оценённым в шесть миллиардов долларов. А поначалу над его безрассудством только посмеивались.
Так что и Мачу-Пикчу может преподнести человечеству сенсации. К сожалению, инки не знали письменности. А знаменитые узелковые письма кипу помочь в поисках инкских кладов не могут – утрачены знания для их толкования.
Работавшие на Мачу-Пикчу американские археологи обнаружили лишь битые черепки и захоронения. Под предлогом необходимости описать находки и составить систематический каталог они получили разрешение вывезти в США на несколько месяцев два вагона предметов быта и останков. Эти «несколько месяцев» растянулись на 100 лет. До сих пор всё найденное хранится в Йельском университете.
От Куско до Мачу-Пикчу чуть более ста километров. Попасть туда можно на поездах, отправляющихся рано утром. Один из них, с относительно комфортабельными вагонами, – для туристов. Второй – для местных жителей. Он неудобен ещё и тем, что останавливается у каждого столба. Учитывая эти обстоятельства, мы выбрали первый вариант.
Как все иные поселения инкской знати и жрецов, Мачу-Пикчу укрылось на труднодоступной седловине крутостенного кряжа между двух внушительного размера скал, похожих на раскрытые друг к другу ладошки. Благодаря этому его не видно ни с перевалов, ни из долин. Одна из скал зовётся Мачу-Пикчу (Старая Гора), вторая – Уайна-Пикчу (Юная Гора). В этих необычных для нашего слуха названиях чувствуется особая поэтичность инков в восприятии окружающего мира: крик птиц, рычание пумы, шум падающей воды и первозданная красота гор.
Попасть в городище Мачу-Пикчу можно только с одной стороны, поднимаясь по узкой и крутой тропе через лес мимо уже заросших ступенчатых земледельческих террас, на которых когда-то выращивали маис, тыкву, картошку.
На вершине Уайна-Пикчу, похожей на голову пумы, находятся храмы Солнца и Луны. Восхождение к ним под обжигающим потоком полуденных лучей далось нам с трудом, но наградой был незабываемый вид не только на само городище, но и на простирающуюся во все стороны горную страну, тающую в дымке горизонта.
Городище сверху походило на тень летящего кондора. Как известно, у инков сакральные образы играли важную роль и отражали их мировоззренческие понятия. Так, Пума символизировала средний мир, Кондор – верхний, а Анаконда – нижний, подземный. Многие амулеты в Перу выполнены именно с такой символикой.
Сейчас там, где когда-то было шумно, многолюдно и кипели страсти, царит могильная тишина, нарушаемая лишь шагами очарованных туристов. Всякий раз, когда я вижу такие места, меня охватывает лёгкая грусть, но, увы, время не повернуть вспять…
Полностью восстановив дыхание, я стал с упоением оглядывать клыкастые хребты, расчленённые глубокими ущельями. Чем дальше обращал взор, тем загадочнее и желаннее были прячущиеся в дымке отроги. Что-то так и влекло меня к ним, а что именно – трудно сказать. Неизвестность? Пожалуй! Она во все времена манила и звала людей за собой.
Спустившись вниз, прилёг на траву. Приятно было сознавать, что лежишь на земле, по которой ходили Жрецы и Верховные Инки, а теперь ты, странник из далёкой Башкирии, в полной тишине заворожённо созерцаешь опустевшие храмы, дома, порхающих с цветка на цветок крохотных колибри; вдыхаешь благоухание трав, слушаешь щебет красиво расцвеченных пичуг... Думалось о скоротечности времени, о чём-то значительном и возвышенном. Умиротворяющий, льющийся с небес покой навевал иллюзию, что это не птицы щебечут, а перекликаются души людей, живших здесь когда-то.
Внезапно меня охватила необъяснимая эйфория. Захотелось разбежаться, расправить руки-крылья и, взмыв выше скалистых пиков, парить, как кондор, над мистическим городищем, так удачно и естественно вписавшимся в природный ландшафт. А потом, нырнув в тесную долину – туда, где поблёскивает и шумит порожистая Урубамба, окунуться в её прозрачные струи, чтобы, смыв налипшую к душе грязь, стать чистым, как младенец.
В этот момент меня кто-то осторожно ткнул в плечо. Поворачиваю голову и вижу… влажные губы, волосатую морду голубоглазой ламы. Служащие парка по утрам выпускают эти милые создания из специального загона, чтобы усилить у посетителей иллюзию перемещения во времена многовековой давности.
Из живности ещё видели среди камней семейку шиншилл – маленьких зверьков, похожих на серые шарики, покрытые густым мехом с большими округлыми ушками (по плотности шерсти они рекордсмены – 25 000 волосков на один квадратный сантиметр!).
Когда я попытался приблизиться к одной из них с фотоаппаратом, зверёк встал на задние лапки и «зарычал». А увидев, что угроза не действует, поспешил ретироваться в кусты. Остальные дружно последовали за ним.
Как я уже отмечал, Мачу-Пикчу великолепно сохранилось. За прошедшие столетия сгнили только деревянные стропила и соломенные крыши. Само поселение условно можно поделить на сектора: храмы, «дворцы» сановников и жрецов, площадь, дома простолюдинов на узких улочках, погост. Часть дворцов, храмов и жилых помещений вырублены прямо в скалах. По углам городища стоят сторожевые вышки. С них можно было обозревать местность на десятки километров и заранее узнавать о приближении врага. Ведущая к Мачу-Пикчу единственная тропинка была столь узкой, что позволяла небольшой горстке воинов отражать натиск целой армии.
Спланировано городище, из-за ограниченности места, экономно. Я бы сказал даже тесно: постройки буквально жмутся друг к другу.
Кварталы и отдельные здания соединены между собой главным образом лестницами, которые практически выполняют роль улиц. Есть короткие – в пять-десять ступеней. Есть и гигантские – в сто пятьдесят. Дома скромные: каждый в одну комнату с выходом на узкую улочку.
На площади, выложенной плоскими камнями, на пирамидальном основании лежит громадный монолит Интиуатана (Место, куда прикреплено Солнце). Он имеет довольно мудрёную ступенчатую форму с прямоугольным столбом посреди.
Два раза в год, в дни весеннего и осеннего равноденствий, светило некоторое время стоит прямо над «перстом» словно привязанное к нему, не давая тени.
Считается, что этот монолит использовали для жертвоприношений. Инки совершали их в честь Инти – Бога Солнца – в дни равноденствия и в день восхождения на престол нового императора. Ритуал совершался в час восхода. Жрецы вскрывали у самой красивой девушки грудную клетку, доставали бьющееся сердце и поднимали его к небу: кровь, орошая камни, должна была помочь рождению светила. А священная сила девственниц, уходя на небеса, очищала ему дорогу.
Жуть берёт от всей этой дикости, но в те времена юные девы почитали за счастье стать «невестой» солнца.
Когда возвращаешься в наши дни, с болью вспоминаешь, что и сейчас немало молодых женщин взрывают на себе пояса, чтобы, убив десятки ни в чём не повинных людей, угодить в рай. Но как можно попасть в рай, совершив смертный грех?! И потом, кто дал им право решать за Всевышнего, жить человеку или нет?!
Интересно, что после Мачу-Пикчу мне стали сниться стройные по сюжету и очень конкретные в деталях сны (правда, недолго – с месяц). В них я явственно проживал ещё одну жизнь, и было занятно ощущать себя обитающим в двух параллельных мирах.
ПУНО и ТИТИКАКА
От Куско до священного озера Титикака, на берегу которого расположен город Пуно, 390 километров. Дорога, муторно петляя по межгорным долинам, вывела к стоящей поперёк ущелья громадной глиняной стене, высотой не менее двадцати метров – это всё, что осталось от центральной части храма инкской эпохи. Поблизости частично отреставрированное селение: остовы домов, разделённых улочками.
Удивило то, что стена и постройки сложены не из каменных блоков, как в окрестностях Куско, а из глиняных. И хотя эти блоки не обожжены, они настолько прочны, что, несмотря на обилие осадков, выдержали пятивековое испытание.
Дальше ущелье резко сужалось, а сам водораздельный перевал Ла Райя (4 300 м.) был затоплен туманом, вернее, застрявшей тучей. За километра два до него водитель остановил машину и попросил нас выйти. У меня мелькнула мысль: «Двигатель перегрелся, придётся до водораздела пешком топать», но отнюдь. Индеец повёл нас сквозь молочную мглу к пешеходному мостику, перекинутому через бурный горный поток. Когда мы оказались на противоположной стороне, он торжественно объявил:
– Амиго, поздравляю! Вы перешли через Амазонку. Здесь её исток. Тут она зовётся Урубамба, ещё ниже – Укаяли. Имя Амазонка она получит после слияния с рекой Мараньон.
Вот это да! За пять секунд пересекли величайшую реку планеты! Сравнивать Амазонку с другими водными артериями – это все равно, что сравнивать анаконду с ужом, – столь несопоставимы весовые категории. Эта громадина несёт в океан 20% всей пресной воды земного шара! И хотя здесь она не впечатляет, имперский характер уже проявляется. Сквозь неумолчный шум пенистого потока отчётливо слышно, как вода тащит по дну камни, то сталкивая их, то разъединяя.
Своё имя Амазонка получила от неутомимого исследователя Южной Америки капитана Франциско де Орельяна, который с несколькими десятками солдат отправился в таинственную сельву на очередные поиски легендарной страны Эльдорадо. Перевалив Анды, он обнаружил широкую, полноводную реку. Сплавляясь по ней до Атлантического океана, его отряду пришлось не единожды отбиваться от воинственных амазонок. В память о них капитан назвал эту водную артерию Амазонкой.
Удовлетворённый произведённым впечатлением, водитель рассказал, что в боковом ущелье есть пещера. С её сводов свисают сосульки сталактитов всевозможных оттенков. Навстречу им растут сталагмиты. По подземным гротам текут ручьи. Спелеологи, обследовавшие эту пещеру, в одном из ответвлений упёрлись в огромную плиту. Она была такой гладкой, что не оставалось сомнений в искусственности её происхождения. Материал плиты настолько прочный, что удары молотка не оставляли следов. Учёные предполагают, что за ней скрывается один из тайников инков.
Как только преодолели водораздел, туман исчез. Ущелье разошлось широким раструбом на юг, и нашим взорам открылось просторное, продуваемое всеми ветрами высокогорное Альтиплано.
Горы здесь мельче, а контуры помягче. Леса исчезли вообще. Сплошь луга с тучным разнотравьем и рассыпанными по ним отарами овец, стадами коров. Повыше табуны альпак, пасущихся под присмотром одного-двух гаучо. Небольшие в пять-десять дворов деревушки мелькали одна за другой.
Дома из коричневых глиняных кирпичей, узкие, двухэтажные, с крохотными двориками, закрытыми от посторонних глаз высокой глинобитной стеной. Крыши железные либо черепичные. У самых бедных крестьян – из почерневшей соломы. Но даже у них туалеты тщательно покрашены, сзади непременно вытяжная труба. Часть домов пустует: города – ненасытные пылесосы – из года в год высасывают из деревень народ.
Здесь террасных полей, как в каньоне Колка и среднем течении Урубамба, нет. Долина настолько широкая и размашистая, что крестьянам нет нужды лепиться по склонам. Тем не менее, земельные наделы и тут не велики: 10–20 соток. Встречаются и крупные коллективные хозяйства: несколько длинных коровников, просторные загоны, поодаль пара улиц.
Проехали сквозь весёлый, шумный, весь в цветастых головных уборах и не менее ярких юбках город беспошлинной торговли Хулияка. Он произвёл впечатление огромного муравейника, заставленного прилавками и кишащего торговцами. При этом на одного покупателя не меньше двадцати продавцов! Наш микроавтобус с большим трудом протискивался по запруженным улицам. На одном повороте даже встали: ждали, пока хозяева переместят свои развалы к стене дома.
Окраина Хулияки несколько подпортила ощущение праздника: сотни убогих лачуг, рядом с которыми чадят печи для обжига кирпичей. Работают семьями, включая малолетних детей. Одни месят ногами глину, другие закладывают её в формы, третьи на носилках уносят к печи. Готовый красный кирпич выкладывают на поддоны прямо у дороги – подъезжай и грузи. Удобно!
В Пуно въехали при быстро сгущающихся сумерках. Город широкой подковой покрывал крутые скаты одного из заливов Титикака. По местным преданиям, Творец Виракоча именно из этого озера выловил Солнце и Луну, рожденных Матерью-Водой.
Поселились в хостеле «Империал». Несмотря на поздний час, на улице кипела торговля овощами, фруктами, сувенирами, напитками. Продавцы – только женщины, все в национальных одеждах. Здесь уже иные головные уборы – крохотные чёрные шляпки из фетра. Точь-в-точь, как у Чарли Чаплина. Непонятно только, как они держатся на самой макушке? Женщины (это типично для всей Южной Америки) крупные, с грубыми, мужеподобными лицами, суровым взглядом. Лишь молоденькие девчата изящны и привлекательны. Невольно задаёшься вопросом: «Отчего с ними столь быстро происходят такие удивительные метаморфозы?» Может, от тяжёлого каждодневного труда в условиях высокогорья? Высота-то 4 000 метров!
В этих краях живут потомки другого большого индейского племени – аймары. Их изначальные религиозные воззрения базировались на обожествлении гор, Матери-Земли (Пача-Мама), зверей и подземного мира, неразрывностью цикла жизни и смерти. В дальнейшем на доиспанские культы наложился и католицизм, но обычай устраивать костюмированные шествия с головными уборами из перьев, масками, шкурами сохранился.
Городские кварталы поднимаются по береговому склону с отметки 3 810 метров до отметки 4 150 метров. И хотя мой организм уже адаптирован к высокогорью, все равно, как только нарастает нагрузка, так сразу учащается пульс, появляется одышка.
В последние годы Пуно приобрёл известность как фольклорный центр Перу. В дни национальных праздников в него съезжаются тысячи туристов со всего мира и город превращается в страну веселья, песен и народных танцев.
Утром 15 марта отправились на стареньком катере в составе группы из десяти человек в двухдневное путешествие по перуанской части Титикака, являющегося самым высокогорным судоходным водоёмом на нашей планете. И размеры у него нешуточные: при ширине 65 километров озеро вытянулось почти на 200 километров.
Среди пассажиров катера выделялся активностью и громоподобным голосом здоровенный финн. Он странствует по странам Южной Америки уже третий месяц (оказывается, в Финляндии отпуск три месяца, из них полтора оплачиваемые). Остальные наши попутчики тоже из Европы. Все общительные, доброжелательные. Охотно рассказывают о себе, интересуются жизнью в России.
Чем дальше отплывали от берега, тем чище становилась вода. Окунул руку – холодновата, не выше 12 градусов. Вскоре показались дрейфующие острова, сложенные из пучков тростника индейцами племени Урос.
На этих рукотворных плавунах они с незапамятных времён спасались от набегов враждебных племён, а впоследствии и конкистадоров. Так и живут по сей день, не меняя устоявшегося уклада жизни: срезают и вяжут в снопы тростник для укрепления и расширения острова, строят из туго связанных пучков тростниковой соломы каноэ для рыбалки и катамараны для «выхода в свет», возводят хижины, плетут циновки, занавески, мастерят игрушки. Ловят и сушат на вешалах рыбу (в основном озёрную форель), охотятся на водоплавающих птиц, разводят морских свинок.
Угроза нападения враждебных племён давно канула в лету, но на материк никто не переселяется – на плавучих островах им привычней. Благодаря постоянно добавляемым пучкам тростника, они не только разрослись вширь, но и отяжелели, стали малоподвижными. Сейчас на озере около сорока таких дрейфующих платформ. На самых крупных имеются школы, магазины, музеи. У каждого «берега» с десяток лодок разных размеров. В том числе катамараны с навесами и носами, украшенными грозно оскаленными головами пум. (Один в один с тем, что был у Тура Хейердала во время экспедиции «Ра-2» на остров Пасхи.) Такие лодки с каютой на десять человек урочане вяжут из свежесрезанных стеблей тростника за один месяц.
Остров, к которому мы подплыли, слегка покачивало, и то там, то здесь что-то поскрипывало, похлюпывало, напоминая гостям: осторожно, под вами десятки метров воды!
Завидев нас, обитатели деревни высыпали из тростниковых жилищ, похожих по форме на эвенкийские чумы, и, пританцовывая, запели. Следом из «дверных» проёмов повылазили и с любопытством уставились сопливые карапузы. Было очевидно, что все рады нашему визиту – появился шанс заработать.
Пока мы «гуляли» в сопровождении гида по мягкой и пружинистой «улице», осторожно обходя места, где проступала вода, полноватые, но чрезвычайно подвижные и сноровистые женщины накрыли незатейливый стол: заваренный на листьях коки чай и маисовые булочки.
После бодрящего чаепития покатались на огромной тростниковой лодке. Мы с Эмилем даже немного поработали вёслами. За все эти удовольствия каждый заплатил по 10$.
Попрощавшись с гостеприимными аборигенами, вернулись на катер и запрыгали по белопенным гребням к центру озера – туда, где возвышался каменистый остров Амантани. Разгулявшиеся на просторе волны становились всё круче и напористее. Это щекотало нервы – как-никак под нами чёрная толща воды.
Напряжение спало, лишь когда зашли в овальную бухточку и причалили к сложенному из природного камня пирсу, пристроенному к пологой заселённой стороне острова. (Противоположная, крутая и каменистая, для жизни не пригодна.) В бухточке было спокойно. Лишь мерно накатывающиеся волны неутомимо шлифовали прибрежную гальку.
Амантани – остров небольшой: четыре на три километра. Между разбросанных в беспорядке домов выделялись компактные рощицы, состоящие из громадных дуплистых деревьев. То, что местные жители сохранили их, вызывало уважение – ведь зимой здесь по несколько месяцев держится минусовая температура, и воздержаться от соблазна поживиться дровами – это подвиг, говорящий о высокой культуре островитян и почтительном отношении к среде обитания.
В деревне имеется пять сельскохозяйственных коммун по 50 человек в каждой. Они занимаются выращиванием бобов, ячменя, картофеля, маиса на крошечных террасах размером в одну-две, а то и меньше, сотки.
Гривастый, похожий на матёрого зверя староста «раздал» нас по семьям, делая пометки в своём журнале: следит за тем, чтобы в течение сезона каждый двор принял одинаковое число туристов. Ведь они дают ощутимую прибавку к скудному семейному бюджету.
Узнав, что мы русские, островитяне широко заулыбались и стали поглядывать на нас с ещё большим интересом. Кто посмелее, подошёл поближе – гости из России здесь чрезвычайная редкость. Вообще, должен сказать, что в Южной Америке к россиянам относятся с большой симпатией. Видимо, Россию здесь по-прежнему воспринимают как противовес янки, к которым у латиноамериканцев стойкая неприязнь.
После того как мы с Эмилем внесли в кассу общины по 20 солей (в сумме это составляет 400 рублей), староста подвел нас к невысокому, с мягкой, застенчивой улыбкой на лице индейцу:
– Его звать Валерио. Идите за ним.
Всё время, пока поднимались по каменистой тропе к двухэтажному П-образному дому, наши рюкзаки несли жена Валерио и её сестра – таковы местные обычаи. Кстати, глядя на женщин, не скажешь, что поклажа была им в тягость. Валерио же всем встречным с гордостью объявлял: «Русиан, русиан!» Люди удивлялись и с таким любопытством оглядывали нас, что я невольно стал проверять – всё ли у меня застёгнуто.
Улиц и дорог в селении нет. Только широкие тропы между каменными стенками-заборчиками, обрамляющими бессистемно стоящие дома и примыкающие к ним хозяйственные постройки с огородами. Время на этом острове словно остановилось. Здесь не знают не только машин, но и велосипедов.
Встретила и провела нас в приготовленную комнату на втором этаже мать Валерио – суровая, черноволосая, несмотря на преклонный возраст, индианка. За всё время, что мы прожили у них, мы так и не услышали ни от неё, ни от её улыбчивой снохи ни единого слова.
Обедать пригласили в маленькую кухоньку с глиняным полом и крохотной, очень экономичной в плане потребления дров печуркой из отожжённой глины. Три полешка, благодаря слабенькой тяге, чуть горели, правильнее будет сказать – тлели, но жар давали настолько сильный, что на трёх камфорках всё кипело и шкворчало.
На первое подали суп (слава богу, индейцы, как и россияне, не могут жить без него). На второе – рагу из картофеля, помидоров, огурцов, заправленное жареным сыром. Всё очень вкусно и сытно. Кстати, огурцы здесь срывают, когда они достигают максимальных размеров, а жёсткую, пожелтевшую кожуру перед употреблением срезают, как у картошки.
На улице жара, а в доме прохладно. После сытной трапезы прилегли на топчаны отдохнуть. В открытую на террасу дверь была видна поблёскивающая на солнце водная гладь, упирающаяся на горизонте в синие зубцы гор. В комнату то и дело залетал ласковый ветерок. Тишина, покой. Под окном – герань вперемешку с красной и розовой гортензией. За ними – небольшой участок с колосящимся ячменём, справа – роща высоченных эвкалиптов и семейки унизанных острыми иглами кактусов.
Эта патриархальная и вместе с тем экзотическая картина расслабляла. От накатившего умиротворения я, было, задремал, как вдруг соседский ишак зашёлся в истерических воплях и разрушил царившую вокруг меня благодать. Эх, до чего ж бестактное животное!
Остров Амантани гористый и имеет несколько вершин. Самая высокая – Пача-Мама – символизирует, по верованиям индейцев, единство времени и пространства, чуть пониже – Пача-Тата (Земля-Отец), остальные – сыновья. На самой макушке Пача-Мама находятся руины храма Солнца.
К 16 часам все приехавшие на катере собрались на центральной площади у сельского фонтанчика (!) с памятником индейскому вождю. Пока поджидали застрявшего в сувенирной лавке финна, послушали песни в исполнении местных музыкантов. Когда скандинав наконец появился, староста повёл нас на гору.
Тропа проходила мимо баскетбольной площадки, окружённой несколькими рядами болельщиков в национальных одеждах. На игру они реагировали весьма сдержанно: вздыхали или молча улыбались. Лишь самые эмоциональные били себя кулаком в грудь.
Дома кончились, и крутизна тропы возросла. Поначалу каждый шаг давался с трудом. Я то и дело останавливался, чтобы восстановить силы – высота-то 4 000 метров! Но в какой-то неуловимый момент (кажется, после того как миновал каменную арку над тропой) из каких-то неведомых источников в меня влились силы, и я пошёл, с каждым шагом наращивая скорость. Очень приятное, надо сказать, состояние. В такие минуты кажется, что тебе всё по плечу.
На вершину поднялся с большим отрывом от остальных. Здесь уже поджидали аймарки с чёрными толстыми косами, свёрнутыми на голове в кольца. Они сидели прямо на траве, обложившись грудами вязаных изделий, и смотрели на меня с такой мольбой, что я купил всем трём дочерям белые, с коричневым орнаментом кофты из нежной шерсти альпак.
Взглянуть на Храм Солнца не удалось – закрыт трёхметровым забором на реставрацию. Чуть в стороне, как на постаменте, высилась каменная глыба. Я взобрался на её макушку и застыл от восхищения: был тот миг, когда всё озеро усыпано переливающимися в лучах закатного солнца стружками «золота». (Так вот откуда легенда о том, что в водах Титикака родилось Солнце!) На небосводе тихо тлели, чуть дымясь кровью, высоко взлетевшие облака. Сумерки на этой широте короткие. Остров на глазах погружался в чернильную мглу. Унося последние отголоски дня, по небу проплыл запоздалый клин красных от лучей невидимого уже солнца гусей. Облака, что повыше, ещё несколько минут отражали прощальные отблески светила, скрывшегося за гребнем почерневших гор, но вот и они погасли. Земля и небо слились в непроницаемо-угольной тьме, старательно засеваемой Виракочей алмазными зернами. Неясные силуэты людей прорисовались лишь вблизи, принимая самые фантастические очертания. Воздух сразу посвежел, запахло влагой. Из-за горы в звёздную заводь лебедем выплыла луна.
Как красив и неповторим каждый закат!
Спускались, подсвечивая дорогу фонариками. В деревне электричества нет и, чтобы мы не заплутали, у первых домов каждого из нас поджидали заботливые хозяева.
Ещё утром мы с Эмилем договорились, что моё шестидесятилетие отметим во время ужина. Валерио, узнав о юбилее, позвал двух соседей (один из них пришёл с гитарой), а сам он достал тростниковую флейту. Индейцы сначала о чём-то пошептались, а потом дали шикарный концерт-поздравление. Хозяйка тем временем накрыла во дворе стол, я открыл бутылку водки «Золото Башкортостана» (так и хочется написать более нежное – «Золото Башкирии»), и мы допоздна веселились при свете керосиновой лампы.
У Валерио оказался очень приятный тембр голоса. Индейские лирические песни в его исполнении трогали до глубины души. Потом гитара перешла к Эмилю. Его русские романсы очаровали хозяев не меньше. Когда бутылка опустела, в ход пошла «писка» – местная водка из винограда.
В сорока метрах от нас на усеянный галькой берег мерно накатывали волны, приплясывали на мелкой ряби лунные блики, а два белоголовых россиянина и три черноволосых индейца племени аймары радостно братались, провозглашали тосты за дружбу между народами.
Антонио, товарищ Валерио, разоткровенничался настолько, что похвалился, будто знает место, где находится затонувший инкский храм. Обнаружил он его случайно, когда нырял за оторвавшимся якорем. В нём он видел покрытые илом статуи из золота. Но это место он не разглашает, потому что получил запрет от Пача-Мамы. Она приходила к нему в ту же ночь и сказала, что настанет час и придут люди из катакомб и перенесут их в её Дом. После этого она опять обретёт силу и родится новый Инка, который устроит справедливый мир. Тогда на Земле воцарит благоденствие. Мы с Эмилем слушали его рассказ внимательно, но в душе сильно сомневались в реальности его находки.
Проснувшись утром, ужаснулся:
– Кошмар! Мне пошёл седьмой десяток!
Чтобы не попасть под власть этой страшной цифры, я сказал себе: «Камиль, вчера ты достиг пика. Теперь начинается отсчёт лет в обратном направлении. Так что распечатал ты не седьмой, а пятый десяток, и с этого дня будешь не стареть, а молодеть год от года!»
Ловко я с перепугу выкрутился?! Посмотрим через несколько лет, что из этого настроя на омоложение выйдет.
Жизнь на острове течёт размеренно, без суеты. Не удивительно, что мать Валерио в 90 лет (проверил свои дневниковые записи: оказывается ей ещё больше – 92 года!) – довольно крепкая, властная женщина. Лицо, конечно, в кружеве глубоких, словно вырезанных резцом, морщин, но спина прямая, подбородок держит высоко.
Интересно, что когда мы надумали купить у жены Валерио шерстяной шарфик с шапочкой-шлемом и попросили снизить цену, сам Валерио побежал к матери за разрешением. И деньги отдал ей же. Матриархат!
Пенсия в Перу даётся сразу, как только выработал положенный стаж. Так, учителю необходимо отработать 30 лет. То есть, если работаешь в школе с двадцати лет, можешь уйти на пенсию в пятьдесят. А если не работал, то пенсии не жди. Во главу угла поставлен стаж работы. Справедливо!
Что ещё на Амантани бросается в глаза? Люди приветливые, полны достоинства. На их лицах не увидишь ни тени раздражения. Разговаривают тихо, вполголоса. Женщины работящие (а где иначе?) – вяжут, даже когда идут за водой. Грузы тоже в основном они носят: сушняк, траву для скотины, ну и, разумеется, детей. Всё за спиной, в платках-сумках. Я наконец разглядел, как они «загружают» их. Расстилают платок, груз кладут посередине и два противоположных угла накидывают на него. Потом берутся за два других и ловко забрасывают груз за спину. Всё предельно просто.
На фотоаппарат островитяне реагируют спокойно, по большей части даже доброжелательно. На материке же, если видят нацеленный объектив, то либо яростно требуют денег, либо в панике убегают.
Туалеты, как, впрочем, и везде в Перу, с непременной вытяжной трубой. На территории острова ни одной свалки, на тропах – ни соринки. Чистота идеальная. Люди живут по законам, выработанным изолированной от мира общиной веками. Того, кто нарушает их, ожидает несмываемый позор и всеобщее презрение. Удастся ли им и дальше сохранять свой уклад жизни, отеческие традиции покажет время.
После завтрака вся спаянная ночной пирушкой компания проводила нас с Эмилем до пристани. Несмотря на возражения, нести рюкзаки нам опять не позволили: это удел безропотных индейских женщин.
По дороге Валерио деликатно поинтересовался:
– Камиль, не сможет ли мой приятель пожить у тебя в России?
Я, слегка растерявшись, говорю:
– Да, это возможно, квартира большая. – Но на всякий случай уточняю: – А как долго?
– Постоянно…
– ???
– Не пугайся, он ничего не ест и занимает мало места.
Тут Валерио протягивает мне вырезанного из дерева индейца, одетого в национальный костюм.
Я растроган, судорожный комок сдавил горло. Нахлынувшее чувство благодарности искало выхода. Хотелось сделать что-то приятное для этого, в общем-то, мало знакомого мне человека. Достал швейцарский складной многофункциональный ножик и смущённо протянул ему. Валерио обрадовался подарку, как ребёнок:
– Теперь я самый богатый человек на острове! – воскликнул он.
Когда вся группа зашла на судно, моторист взял курс к следующей точке нашего маршрута – острову Такуиле. Но лишь только катер покинул бухту, боковой ветер принялся изо всех сил раскачивать судно. Вскоре большинство почувствовало признаки морской болезни: нарастающие приступы тошноты, головокружение. Меня же выручала привычка к болтанке, приобретённая в те времена, когда ходил матросом на китобойце «Вольный».
Чтобы вода не перехлестывала через борт, рулевому приходилось держать нос катера навстречу ветру. Получалось, что мы шли к острову под углом 45 градусов. Минут через пять после того, как в бак залили солярку из запасной канистры, мотор сначала простуженно зачихал, а затем и вовсе заглох. Обрадованные волны подхватили неуправляемое судёнышко и стали раскачивать, как люльку. Срываемые ветром пенные гребни щедро окропляли нутро катера и людей. Вскоре уже половина пассажиров, отрешившись от всего, валялась на скамьях с бледно-зелёными лицами. Капитан (моторист всё это время копался в двигателе, что-то бормоча: то ли молился, то ли поминал нечистую силу) принялся протирать лица лежащих пластом туристов спиртом. Тех, кому было совсем плохо, заставлял дышать сквозь смоченную в спирте тряпочку. Удивительно, но это помогало – люди оживали.
Ветер, шквал за шквалом набирая силу, достиг резиновой упругости. Тяжёлые волны, утратив степенную размеренность, теперь жадно набрасывались на катер крутыми валами, перехлёстывающими через борт. С каждой минутой наша беспомощная посудина наполнялась новыми порциями воды. Тяжелея, она осаживались всё ниже и ниже. Я на всякий случай поискал глазами спасательные круги, но, увы, – их не было.
В голове невольно возникла жуткая картина: заполненный водой катер, плавно покачиваясь, идёт ко дну, и следом, медленно вращаясь, погружаются в чёрную, холодную бездну наши распростёртые тела. Из памяти некстати всплыла информация о том, что глубина Титикака более трёхсот метров!
Эта невесёлая перспектива так взбодрила меня, что я, вылив за борт сок из двухлитрового пакета и срезав боковину, принялся лихорадочно вычерпывать воду. Капитан одобрительно кивнул. Ко мне присоединился Эмиль, а за ним и все те, кто ещё был в состоянии двигаться.
После многих безуспешных попыток запустить движок, моториста наконец осенило (у меня эта мысль уже мелькала, но я почему-то стеснялся довести её до индейца): он перекинул шланг на второй бак. Движок, выпустив пару клубов чёрного дыма, ритмично затарахтел. Этот долгожданный стук для нас был слаще аккордов самой гениальной симфонии. Мы просияли, как дети, чудом избежавшие родительской порки. Повеселевший капитан поставил катер носом к волне и пошёл по косой к чернеющему острову. А мы продолжили дочерпывать остатки воды.
Когда сошли на берег, оба индейца опустились на колени и, поцеловав землю, осенили себя крестным знамением. Я тоже мысленно перекрестился.
Остров Такуиле в отличие от Амантани заселён гораздо плотнее и по всему периметру. Он прославился тем, что вязанием на нём занимается исключительно мужская часть населения. Было удивительно видеть гордо восседавших на стульях, несмотря на сильный ветер, колоритных, с суровым профилем мужчин, в узловатых пальцах которых быстро мелькали, поблёскивая на солнце, спицы.
Главный источник шерсти – пасущиеся повсюду овечки. Правда, здесь они какие-то карликовые, почти игрушечные. И национальная одежда у индейцев тут иная. У мужчин чёрные брюки и белые с чёрным жилетки, пояса, на которых вышит календарь сельскохозяйственных работ на год. И непременный атрибут: вязаные шапочки-колпаки, как у гномов. В свешивающемся на бок кончике хранятся листья коки. Если шапочка с поперечными цветными полосами, это значит, что мужчина семейный. Решивший жениться юноша к свадьбе должен связать себе специальную красно-белую шапочку. Женщины же все в белых кофтах и чёрных домотканых платках, украшенных увесистыми кисточками.
На площади ко мне подбежали две девчушки. У них были такие славные, умильные личики, что я угостил каждую шоколадкой. Они спрятали их в кармашки и стали клянчить ещё и денег. В кошельке у меня было с десяток мелких монет – высыпал все в протянутые ладошки. Взвизгнув от счастья, они тут же помчались вприпрыжку к подружкам хвастаться свалившимся «богатством».
Возвращались в Пуно в сопровождении волнистого отражения носатого месяца. Ночью снилось, будто кто-то тянет меня за ноги на дно, а я отчаянно хватаюсь за мокрую верёвку, но она выскальзывает, и я погружаюсь в чёрную пучину всё глубже и глубже. Проснулся весь в поту и долго не мог сообразить, где я.
