Путешествие к Хозяину ветра
Начну, как это модно говорить, – с флешбэка. Было это давно. Довелось собирать мне как-то ягоду на месте старого завода на Французской поляне. Это по Инзеру, огромная такая, живописная поляна на правом берегу реки, где когда-то при царе-батюшке стоял принадлежавший французам чугуноплавильный завод.
Дело было в июле. Плыла жара, дрожали в дымке горы. А у остовов доменных печей, в траве, было красно от лесной клубники, и, несмотря на жару, оторваться от неё было сложно. К вечеру, когда солнце покатилось в закатные страны, натруженная поясница гудела уже нестерпимо. Через заросли и стрекотание кузнечиков я выбрался к реке, поставил корзину, скинул рюкзак и плюхнулся на берег – все, пора отдыхать.
В тот вечер я познакомился с местным пастухом по имени Галим. В то самое время, когда мысли умчали меня далеко, а пляшущие тени, рожденные огнем костра, нашептывали что-то древнее, нездешнее, и явился этот старик. Его фигура соткалась словно бы из тьмы, и был он то ли еще продолжением реальности, то ли уже частью подступающего со всех сторон сна.
Хотя ничего особенного в его появлении и не было. Галим пас жеребят по соседству на обширной поляне. Очевидно, ему стало скучно, и он вышел на огонек из своей щелястой сторожки поболтать.
Если к костру пришел человек, как-то испокон принято его пригласить и хотя бы напоить чаем. Жаль, что город выдувает все эти хорошие традиции из умов его жителей. Но длительное пребывание в лесу возвращает все на круги своя. В общем, мы просидели у костра со стариком довольно долго, до самых утренних сумерек, и чая выпили немало.
Галим оказался человеком с интересной, но, как у многих из его поколения, непростой судьбой. Происходил он из раскулаченных крестьян, и детство с юностью его прошли в одном из лесных спецпоселений для репрессированных. Поселок тот назывался Средняя Тюльма и был затерян бог знает в каких дебрях южно-уральской тайги. Старик рассказал, что его отца, заступившегося за соседа в родной деревне, когда того стали раскулачивать, под одну гребенку, не разбираясь, также отправили со всей семьей в уральские дебри. Рассказывал о быте, о том, как некоторые из деревни пробовали бежать на строительство завода в Магнитогорск и как там их ловили и возвращали обратно.
А еще Галим поведал о таинственном Скальном городе, расположенном недалеко от деревни на вершине хребта Нары. В Скальном городе, по преданию, обитали злые духи, а еще там жил Хозяин Ветра. Хозяин любил прогуляться по вершине хребта, выдувая из скальных расщелин когда рев, когда жалобное завывание, а чаще просто ровно и мощно гудел по вершинам, и тогда все знали в деревне, что на перевал лучше не ходить, – непогода надвигается. И хотя косить сено жители Средней Тюльмы подымались как раз на хребет, на горные поляны, к самым причудливым скалам, ходить внутрь лабиринта Города никто не рисковал. Место считалось нехорошим, и все говорили, что там обитает нечистая сила.
Приезжавшие иногда в деревню с близлежащих лесных хуторов башкиры повторяли слова своих дедов о том, что там, наверху, в скалах пропал не один охотник. А во время Гражданской войны казаки, невесть откуда забредшие в глухомань, поскакали искать башкирских лошадей в Дворики – место, где башкиры пасли и прятали в смутное время лошадей, да так и сгинули, не вернулись сверху. Следы их терялись на хребте.
Перед самой войной энкавэдэшники, которые не боялись ни бога, ни черта, привезли в деревню тела пропавших накануне двух молодых парней. И поскольку в деревне действовал режим спецпоселения, выходить куда попало не разрешалось без «добра» коменданта, все и подумали, что парни решили дать деру в близлежащий Белорецк или далее – в Магнитку, как это случалось и раньше. Хотя чего куда-то бежать? На уральских заводах в те годы чекисты так службу поставили, что и комар не пролетит, а уж тем более новый человек да без документов. Гиблое дело!
Тех парней привезли на телеге, на мертвых бледных лицах их было выражение страха и какого-то смертельного отчаяния. Капитан Чернов, бывший тогда комендантом Средней Тюльмы, усмехаясь, сказал, что даже нечистая сила на сторону Советской власти перешла... В общем, жути старик нагнал достаточно и даже здесь, на берегу Инзера, довольно далеко от описываемого места, я спиной чувствовал пристальный и тяжелый взгляд нечистой силы, пришедшей по мою душу, а затем и частое дыхание. Обернулся и обмер – на меня из тьмы смотрело два зеленых немигающих глаза. К счастью, «нечистая сила» быстро материализовалась в собаку Галима…
Много мы еще разговаривали со стариком, пока не разошлись спать. Он ушел в свою продымленную сторожку, а я в палатку. Больше я его никогда не видел – утром на смену приехал внук Галима, а он сам отправился в деревню. Мой же молодой и растущий организм требовал отсыпа после проведенной у костра ночи. Рассказ же о мистическом месте с утренним пробуждением отошел на второй план, спрятался в уголках памяти, пока однажды не дождался своего часа!
Конец июня 2012 года. Как и двадцать лет назад – жара, морок. Мы шагаем по лесной дороге в урочище Средняя Тюльма. Старая, но хорошо читаемая дорога нанизывает на себя поляны былых людских поселений. Назимкин хутор, Сарна Юрт, Увалы. Речка Реветь с необыкновенно вкусной водой и ручей Аюаткан (в переводе – «в медведя стрелял»). В небе парит канюк и о чем-то тревожно кричит на своем птичьем языке. С небес нестерпимо жарит солнце. Лесной настой замешан на цветущих травах и жаре, словно в парной только что травяным настоем кто на каменку плеснул.
Иногда справа на полянах встает из-за леса дрожащая в дымке зубчатая серо-синяя стена хребта Нары. Более тридцати лет никто не живет в Средней Тюльме. Зимой заносят снегом оставшиеся ее избы бураны, а жарким июльским днем затягивает все пространство алыми всполохами иван-чая.
Мы идем в Скальный город, безлюдное и загадочное место. По лесным полянам, по тайге, через заросли иван-чая и кислицы. Давно уже вся окружающая хребет Нары местность является частью Южно-Уральского государственного природного заповедника, охраняющего еще одну тайну, но уже федерального масштаба – спрятанный в недрах двуглавой Ямантау подземный город.
Саму гору нам от дороги не видать – Ямантау закрывает зубчатая стена хребта Нары. Прямо напротив нас встает из леса вершина – высота 1251, господствующая над южной частью хребта, отделенного от основной части большим понижением Улу-Биль, что по-русски означает «большая поясница». В этой метафоре кроется огромное отличие ментальности тюрко-язычных народов, русские никогда бы так не назвали перевал. А башкиры назвали. Но если положить человека на живот, то какая часть тела будет у него самой низкой? Конечно же, поясница! Вот и называется так самый большой перевал через хребет Нары – Улу-Биль – Большая поясница. При этом сама вершина 1251 является еще и правым бортом другого перевала, поменьше – Кызы-Биль – Девичья поясница. Тот, кто когда-то давал названия на хребте Нары, обладал, очевидно, большим образным мышлением. И в дальнейшем вы в этом еще раз убедитесь.
От лесного кордона, куда нас забросил от границы заповедника УАЗ, мы шагаем уже часа четыре. Мы – это съемочная группа проекта «Весь Южный Урал», то есть я с оператором Андреем, человеком городским, еще не знающим, во что он ввязался, и наш сопровождающий – старший научный сотрудник заповедника Валера Алексеев, приехавший когда-то в Башкирию из Днепропетровска, но за 25 лет так и не избавившийся от малоросского говора, зато в идеале изучивший всю территорию заповедника.
Про животный мир заповедника он знает многое, хотя основная специализация его – орнитология. Научных сотрудников в заповеднике не так много, и им приходится быть универсалами.
За обширной поляной Сарна Юрта, места, где когда-то стоял башкирский хутор, мы уходим в сторону, и Валера нам показывает бывшие закопушки рудокопов. Теперь они наполнены водой, которая еще не успела испариться и высохнуть в жару. Ямы эти служат медведям в качестве бассейна, возле одной из них бревно прямо-таки наполировано до блеска, и, судя по всему, мишки с него ныряли в воду.
Все живое мается, страдая от жары, и спасается, как может. Спрашиваю Валеру, сколько всего в заповеднике медведей. Отвечает, что примерно 250. Прикидываю, и кажется мне, что на такую огромную территорию маловато. Но потом, немного и натужно, по причине жары, прикинув, прихожу к выводу, что на 220 тысяч гектаров вполне себе даже ничего.
Лоси тоже купаются в болотцах вдоль дороги, оттого вода в них постоянно мутная. Хорошо для этих целей подходят и бобровые запрудки на ручьях, что бобров, конечно, совсем не радует. Ибо лось ведет себя там подобно легендарному слону в посудной лавке.
Шагаем дальше. Конец июня, а вовсю уже цветет таволга. В воздухе словно бы кто-то разлил мед. В овраге, в теньке у речушки Малая Реветь, кипятим чай. Вода, стекающая с отрогов хребта Нары, удивительно вкусная. В такую жару она является, наверное, самым дорогим, что есть, и неожиданно вдруг начинаешь различать вкусовые оттенки воды из разных ручейков, а также понимаешь, насколько же вода вкусна сама по себе!
Когда вышли к Средней Тюльме, солнце уже миновало зенит и покатило на вторую половину дня. Это был час самой сильной жары, когда абсолютно все прогрелось – одновременно и с неба, и от земли шел нестерпимый жар. Средняя Тюльма, хотя и была выстроена всего в одну улицу, но, к моему удивлению, протяженностью та улица была не менее километра. Деревня была расположена перпендикулярно к одноименной речке, давшей название ей, и тянулась как раз между двух ручьев, впадающих в Тюльму. Правда, вот незадача – ручьи те нынче пересохли. Тут и там в густых зарослях иван-чая и крапивы виднелись остатки ворот, изгородей. Кое-где еще оставались покосившиеся на бок почерневшие избы. Вот ты какая, лесная деревня спецпоселенцев! Где здесь стоял дом Галима? Да и живой ли он вообще, этот старик, можно сказать, из прошлой жизни?
Заросли на месте бывшей улицы Средней Тюльмы проскочили быстро, насколько только можно – в воздухе нестерпимый жар, духота. Вдобавок облако слепней жадно вьется над нами. Южный Урал в середине лета совсем не предназначен для пеших переходов. В это время лучше всего сидеть у воды и пить прохладительные напитки. Опять я о воде!
Мелькнуло впереди синее пятно реки, и скоро мы на берегу. Тюльма, самая чистая река Южного Урала, одна из моих любимых рек, текла передо мною. Здесь она совсем еще мелкая. Раздеваемся и бредем осторожно к середине по скользким камням. А воды все равно – чуть, приходится копать ямки и уже как-то в них пытаться уместиться, стремясь целиком погрузиться в воду. Ворочаюсь и так, и эдак, а еще поливаю себя сверху из кружки. Душ!
Накупавшись, под одобрительный гул слепней и писк комаров выползаем на берег. Чаевничать да думать, что делать дальше. Хотя, что там думать – до конечной цели нашего путешествия еще идти и идти, а впереди не только самое интересное, но и трудное.
Вот он, хребет Нары, подымается из-за леса. Здесь он везде. Везде господствует его сине-серая каменная стена, дрожащая в мареве. И кажется мне, что на его серых склонах еще остались пятна снежников. Но это всего лишь обман зрения – белые кварцитовые глыбы каменных рек отражают нестерпимо яркое солнце...
От Средней Тюльмы предстоит подъем по дороге, которая существует лишь на топографических картах. Зная поставленную задачу, разум цепляется за любую лазейку, лишь бы никуда не ходить. И так хорошо в тенечке под сосной да за чаем! Кто же по такой жаре куда ходит? Чай, не бедуины какие, а россиянские грешные души. Андрей, оператор, притащил к костру доски от остатков забора, сложенные неподалеку то ли браконьерами, то ли подпольно проникшими в заповедник туристами, и извлекает из одной доски кованый четырехгранный гвоздь. Сколько было той разломанной постройке лет, остается лишь гадать. Точная дата постройки деревни мне не известна, но то, что в начале 30-х годов прошлого века Средняя Тюльма уже существовала – это точно. Вот, значит, такие и делали в то время гвозди? Хотя ведь уже давно было налажено гвоздильное производство из проволоки в том же Белорецке. Быть может, его выковали здесь, в кузне. А может, этот гвоздь кто-то из запасливых крестьян принес с собой, захватив из дома, из своей далекой деревни, из которой ему пришлось уходить навстречу полной неизвестности.
Солнышко всё ниже, и в воздухе намечается некое послабление жары. Трогаемся в путь, параллельно снимая материал о брошенной деревне. Заново проходим по ее улице, по пробитой нами тропке сквозь сполохи иван-чая, крапивы и углубляемся в лес. Дороги, конечно же, и в помине никакой нет. Лес. Густой, захламленный, буреломистый и заросший травой. В помощь нам – только кабаньи тропки. Зверь этот организованный и по лесу такие проспекты набивает, что любо-дорого. Жаль только, что кабанам с нами не по пути, и куда их влечет по лесу, только им одним и ведомо. Ясно одно, что на перевал им не нужно, и мы идем своей дорогой.
Идет постоянный, медленный и нудный, как зубная боль, набор высоты. По буреломистому труднопроходимому душному лесу. Пейзаж не меняется часами. Ничегошеньки не видно вокруг, никакой перспективы.
Заповедник существует более тридцати лет. Природа постепенно забирает назад свое, и на наринском склоне восстанавливается естественное растительное сообщество горной тайги. Валера Алексеев как научный специалист не радуется этому, он говорит, что когда есть разнообразие сообществ – поляны, опушки, лес, то существует и разнообразие животного мира. В мрачном же лесу никто не живет. Действительно здесь совсем тихо. Валера говорит, что даже мишка не жалует такой лес. Да и что ему делать среди этой мрачной чащобы да ветровалов?
Через какое-то время даже Валера начинает ворчать, что хуже наринских склонов нет ничего. Я ему почему-то верю. А еще знаете, какая неприятная вещь есть в таежной чаще? Это когда собираешь лицом паутину, богато приготовленную пауком меж кустов. А лицо мокрое, и руки потные. И ты пытаешься потной ладонью убрать паутину с потного лица, но в итоге это все размазывается, иногда вместе с пауком, не успевшим убежать.
В самый момент, когда силы на исходе, на очередном привале Валера достает из рюкзака огурец. Понимаешь, насколько все познается в сравнении и как мало нужно человеку для счастья далеко-далеко за пределами привычной цивилизации. В данном случае для нас мерилом счастья является разрезанный на три части огурец. Солить его вовсе и не надо. Провожу по лицу – и будто бы обильно посолил.
Горные поляны начинают появляться как спасение. Салатные языки субальпийских лугов, заросших двухметровой кислицей – горцем альпийским, врезаются в темно-зеленое море тайги вместе с серыми языками курумов – каменных рек. Появляется какая-то пространственная перспектива. Вместе с ней появляются и скрытые в траве валуны – очень неприятно идти. Часам к одиннадцати выползаем в видимость перевала, склон выравнивается. Но уже смеркается, все пространство неба на западе окрашивается в многочисленные оттенки красного и желтого. С синеющих далеких хребтов уходит дымка, и их синие профили красиво встают над горизонтом. В опускающейся тьме чуть видна далекая поляна Средней Тюльмы.
Выбираем площадку поровнее, вытаптываем кислицу и натурально падаем. На нас с радостью из травы вылетают голодные комары, которые о таком подарке своей комариной судьбы, наверное, даже и не мечтали, однако палатку не ставим. Вроде бы у Бредбери было написано: и кто-то словно бы выключил свет! Хотелось написать именно так. Но нет. Снимаю закат, потом долго лежу, смотря на угасающие небеса. Ночлег на полпути. Завтра нас ждет встреча с неизвестным. Скальный город совсем рядом, до него не более восьми километров. Где-то выше нас по вершине хребта пробежал ветер, зашумел в скалах, но лес затихает, уходя в короткие летние сумерки. Распадки заполняют тьма и тишь. Все старается уснуть, устав от зноя. Спим, забравшись по уши в спальники
Во сне передо мной плыли какие-то бестелесные образы. Какие-то голоса разговаривали со мной. Кто были эти бесплотные силуэты-голоса, я не стал спрашивать, поскольку точно знал, что это души жителей ушедшей деревни. Временная матрица хранит все, и однажды Старое время возникает из ниоткуда и являет тебе все, как оно было. Так случалось не раз, когда я останавливался ночевать на месте бывших людских поселений. Хотя, возможно, это просто игры разума.
То ли спал, то ли не спал. Забылся. В очередной раз высунул голову из спальника, для того чтобы отдышаться, и обнаружил, что проснулись птицы, а внизу, в долине, уже стало светло. На меня тут же налетели комары. С ними наши взаимоотношения были таковы: полетав над спрятавшейся в спальники потенциальной едой и оставив безуспешные попытки поесть, они куда-то исчезали. Но только стоило высунуть нос и жадно вдохнуть свежего прохладного воздуха, снова возникал противный писк. Писк комара во тьме – это сурово. Он характеризует некую неотвратимость того, что тебя укусят. Наверное, так чувствует себя солдат в окопе, когда на него с адским свистом падает авиабомба. Летит, пищит и...
С северной стороны хребта, от скал, раздался четко различимый стук топора. Кто-то размеренно рубил дерево. Прислушался. Точно – кто-то рубит лес. Кому понадобилось в предрассветный час заняться заготовкой дров в этой абсолютно безлюдной местности? Пойти спросить, да лень вылезать из спальника. Так лежал, думал, да и... задремал. Когда мы покидали место ночлега, уже разгорался новый жаркий день. Снова вокруг заросли кислицы и камни, спрятанные в ее гуще. До перевала, как выяснилось, не дошли совсем чуть. Представлял он собой заросший смешанным лесом проход шириной в сотни две метров между каменными останцами.
Постепенно склон стал понижаться в противоположную восточную сторону. Впереди открылась огромная долина и цепочка хребта Машак за ней. Правее вставал огромный купол царь-горы Южного Урала – Большой Ямантау. Прямо перед нами вниз убегала обширная поляна, далеко внизу окаймленная темнохвойным лесом.
– Кашкатюбинские поляны. Здесь раньше вся Средняя Тюльма косила, – говорит Валера. – Луга были. Теперь все кислица глушит. А еще нам ее не разрешают рвать.
– Так вроде бы она в Красной книге, – отвечаю, – а вообще я думал, что это субальпийские луга.
– Нет, корчевали лес. Сюда дорога от деревни выходила, которую мы не нашли. Где-то здесь она. Наверное, правее на перевал выходит. А вон, видите, полянка под склоном Машака? Хутор Кайлыш там был.
Да уж, даже лет шестьдесят тому назад, а сотню лет и тем более, лес был заселен не в пример сегодняшним дням. На каждом ручье, на каждой поляне в лесу жили люди. Кто уголь жег, кто лошадей разводил. Была своя особенная лесная цивилизация. К ней добавились поселения репрессированных вроде Средней Тюльмы. Поселения эти были многолюдные, в том же Белорецком районе их было немало – Капкала, Кузъелга, Верхняя Тюльма, Круглая поляна, Прудки. Лес валили в промышленных масштабах. А чтобы не пропасть с голода, как могли, обживали горную тайгу. Держали скотину, косили сено. От той ушедшей, канувшей в небытие, словно Атлантида, лесной цивилизации нынче лишь остались многочисленные поляны да названия урочищ, то обозначенные, а чаще не обозначенные на карте.
Сколько раз выходил я на такие поляны, густо поросшие иван-чаем да крапивой. И всегда думал, чем же жили здесь люди, как коротали свой досуг после трудового дня, когда не было ни телевизора, ни Интернета, без которого современный человек не может представить своего бытия? Видно, ходили друг к другу пить чай и делиться редкими новостями.
С поляны на севере из-за невысокого леса показалась островерхая вершина Кашкатюбы (Кашкатуры) – главной вершины хребта Нары. Имела она вид альпийский, не в пример сглаженным «столообразным» другим вершинам Южного Урала вроде Иремеля или Ямантау. Нет, здесь были самые настоящие кары и островерхие пики. Снова начался подъем. День между тем разгорелся с новой силой, по лесу разлился морок. В ушах появился легкий звон, по телу стала разливаться слабость. Выкопанная вчера ямка посреди реки стала казаться фешенебельным курортом, и чертовски хотелось туда вернуться, погрузиться в прохладные струи Тюльмы. Но сегодня это было просто несбыточной мечтой, вместо нее была реальность в виде густого кривого леса на склоне, травы и бурелома.
Вышли на огромную россыпь, ведущую прямиком к гребню отрога, и начали карабкаться. Огромные камни, обращенные к югу, уже успели основательно нагреться, и от них разило жаром. К тому же белый кварцит отражал солнце, и постоянно приходилось щуриться. По жаре да по крутику скакать – развлечение сомнительное, но подгоняло любопытство. Вот сейчас из-за перегиба перевала должна была открыться цель нашего предприятия. Скальная громадина Кашкатуры занимала уже собой полнеба, настолько она рядом была громадной!
Последний рывок к гребню – и мы на перегибе. Сколько новой информации! Прямо перед нами за долиной-понижением открывалось огромное салатно-зеленого цвета плато, «английская лужайка», и за ней из леса вставали группы скал. Это и был Скальный город, вернее, его «пригород». Основные «улицы» прятались дальше, за перегибом, и их отсюда не было видно. Но даже эта часть внушала уважение к той силе, что построила это чудо.
По прямой до первых скал было не более двух километров. Если верить карте, располагался Скальный город на огромной площади. Где-то там, в запутанных лабиринтах покрытых лишайником скал, обитал мифический Хозяин ветра – воплощение одной из стихий.
Вдруг неожиданно посреди штиля как привет от Хозяина вдруг налетел довольно сильный порыв ветра, зашевелил волосы. Был он приятен и неожиданно прохладен. Принес запах смолы и сладкий пихтовый настой. Вот она, цель пути, перед нами. Но что нас ждет там? Молчание пихтовых зарослей в жарком мороке среди скал было в ответ.
Начался спуск в долину. Приходилось балансировать, ведь то и дело «живые» камни гигантской россыпи, что со всех сторон окружала главную вершину хребта Нары, уходили из-под ног.
В самой глубокой части долины за буреломом, травой и криволесьем открылось сухое русло ручья. Валера сказал, что раньше всегда в этом ручье была вода. Но нынче пересохли даже те ручьи, в которых что-то струилось в знойное лето 2010 года.
Между тем запасы воды давно пора было пополнить, поскольку с того времени, как мы ушли от реки, вода нам нигде больше не встречалась. Сколько смогли, принесли с собой наверх. Но запасы очень быстро заканчивались. Кислица была уже грубой и плохо утоляла жажду. Поэтому в ход шло все, что попадало под руку, – черника, заячья капуста, шикша. Шикша, она же водяника, – ягода так себе по вкусу, но зато в качестве заменителя воды мало чего найдешь лучше, поскольку в основном эти черные, похожие на бусинки ягоды из воды и состоят.
Кое-где в сухом русле попадался влажный песок, а через какое-то время наткнулись и на более серьезные следы влаги – песок был не просто влажным, в нем поблескивала вода.
И пока мы с оператором делали подсъемы суровой южно-уральской природы, Валера, не долго думая, стал углублять ямку, и – о чудо – она стала наполняться водой! Уже через минут пятнадцать мы стали обладателями двух литров мутноватой, но вполне пригодной для питья воды, профильтрованной через мох.
Под кустом можжевельника вскипятили чай, накидали в него разной травки. Какая же все-таки вкусная вода, когда хочется пить! Здесь, вдалеке от цивилизации, забываешь все надуманные радости жизни. Утолить жажду, немного отдохнуть в теньке. И больше ничего не надо!
Между тем нужно было идти. Через какое-то время, разморенные и растоптанные жарой, мы наконец-то выползли на увиденную ранее с гребня «английскую лужайку», предполье Скального города. Это были все те же заросли кислицы с обязательными камнями, спрятавшимися в глубине зарослей травы. Второе дыхание все никак не открывалось, между тем начался длинный подъем-тягун к Скальному городу.
Постепенно поляна сменилась низеньким «парковым» лесом. Это была самая настоящая лесотундра – навигатор постоянно показывал высоту выше километра над уровнем моря, что в условиях Южного Урала соответствовало широте, например, республике Коми.
А за кривыми елочками показались и первые скалы-останцы. Писатель Лесков придумал замечательное выражение – «очарованный странник», вот мы и были такими очарованными странниками. Нашим глазам одновременно явились крепостные башни, замки, дома, застывшие фигуры великанов. Скальный город простирался по склону, не видимому нами с перевала. Он был огромен, он затягивал в лабиринты своих улиц. Усталость улетучилось, ее место заняло любопытство.
Это был действительно удивительный огромный город. Только шум машин и человеческой речи заменял птичий гомон, а запах автомобильных выхлопов – жаркий пихтовый настой и запах смолы. Улицы уводили все дальше и дальше, а в лабиринтах гулял самый настоящий ветер. Ветер посреди жаркого штиля – это было необычно. Он то неожиданно налетал на тебя на каком-нибудь «перекрестке», то вдруг принимался петь-выдувать между скал странную, одному лишь ему известную песню. «Скальный город – дом ветра, – подумал я. – Вернее, дом Хозяина ветра».
Тем не менее, ничего плохого не произошло. Хозяин ветра, если он действительно обитал в этих разбросанных по криволесью скалах, был в хорошем расположении духа. Так прошло несколько часов. Солнышко давно шло к закату и уже присело краешком своим на гребень хребта Сухие горы. Нужно было думать о ночлеге.
Оставаться во владениях мифического духа, несмотря на все его расположение, как-то не хотелось. А вдруг у него переменится настроение? Да и ночевать в этом нагромождении скал особо-то и негде было. Поэтому мы отправились обратно, к Кашкатуре. Примерно через час, сделав очередное героическое усилие, наша группа искателей приключений на последнем издыхании вскарабкалась на горное плато 1327, самый лоб Кашкатуры, попутно вспугнув горного зайца – первого и единственного встреченного за все время зверя.
Название массива состоит из двух слов и очень хорошо укладывается в метафоричность наринских названий. «Кашка» в тюркских языках обозначает лысину, проплешину, светлое пятно на лбу у животного, «тура» или «туба», что примерно то же самое, – это вершина, но с разными характеристиками. Первая обозначает сопку, вторая, наоборот, плоскую вершину. Массив Кашкатуры состоит из двух островерхих вершин и безлесного плато между ними. Если смотреть с соседнего хребта Сухие горы или Машак, то Кашкатура очень хорошо напоминает голову животного со светлой метиной на лбу и рожками. Да, богатым образным мышлением обладал тот, кто давал названия на хребте Нары. И, словно вторя ему, русские переселенцы за характерную форму назвали одну из здешних вершин Копешка. Хотя, скорее всего у нее тоже есть какое-нибудь башкирское название.
Северо-западная часть неба снова окрашивается в немыслимые фантастические цвета. Постепенно краски гаснут, свет меркнет, словно в зале огромного сказочного театра. Где-то наверху в самой глубине бездонного неба проступают первые звезды. Вокруг горная тундра с редкими кривыми карликовыми елочками, уставшими постоянно сражаться за существование. Ветер здесь гость частый, вернее, даже полноправный хозяин, и, как он утюжит пространство хребтов с приходом циклона, лучше и не вспоминать.
Но сейчас штиль, спит молчащий Скальный город. Мерцает электрическими огнями Запретный город по противоположную от хребта сторону. А на севере небо светлое-светлое – там сейчас стоят белые ночи.
Утром сквозь сон я услышал шум вертолета. Он пролетел над хребтом и ушел в сторону Большого Ямантау. Кто там летел и с какой целью, опять же думать было лень, но Валера, вылезая из спальника, сказал, что все полеты над заповедником нужно согласовывать. Но нам до этого дела никакого нет. Нужно думать, как выбираться в цивилизацию, а до нее километров тридцать будет.
Уже вечером без задних ног мы выползли на лесной кордон, откуда начинался наш поход, где нас и подобрал присланный директором заповедника Алибаевым УАЗик, спасший от еще десяти километров ходьбы по жаре.
На этом вроде бы все. Закончилось только это путешествие, путешествие к Хозяину ветра. Но сколько еще интересного впереди. Меня постепенно затягивает тема лесных поселений. Судьбы людей, оказавшихся там по своей воле или по принуждению. Тот сон на склоне хребта Нары был в руку. Я начинаю собирать материал о спецпоселениях, пленных, интернированных. Информацию о лесной цивилизации. Время-река уносится все дальше, затягивает быльем память. И успеть бы еще найти людей, которые что-то помнят. Так что туда, в край пихтового настоя и сполохов иван-чая, я еще не раз вернусь.
