Заметки о фестивале «Театральное Поволжье»
В ноябре в Уфе прошёл Второй окружной фестиваль «Театральное Поволжье». Впечатлениями от него я и хочу поделиться.
Предыдущий фестиваль собрал в Пензе дюжину драматических спектаклей дюжины драматических театров. Уфимский фестиваль было решено сделать кукольным – в честь юбилея Башкирского государственного театра кукол, под особым названием: «Театральное Поволжье» – «Ниточка». И дюжина конкурсных спектаклей дюжины театров была тоже кукольной, для юного зрителя. Однако открывался фестиваль спектаклем драматическим – постановкой Пензенского областного драматического театра им. А. В. Луначарского. Режиссура спектакля была, однако, не пензенской, а московской: «Куклы» («Сеньор Пигмалион») по пьесе Хасинто Дельгадо Грау поставил Валерий Белякович, руководитель Театра на Юго-Западе.
Скажем прямо, уфимский взрослый зал встретил спектакль из Пензы неприятием. Оно прямо-таки стеной вставало в зале. Одной из причин исключительного замешательства публики и отсутствия аплодисментов был очень интересный театральный приём. Во время спектакля не было никакой чёткой грани между действом и зрителем. То актёры превращались в рукоплещущую публику, то один из них начинал режиссировать и «строить» зал, как заправский худрук заправских артистов. Правила ежеминутно менялись. От всего этого публика шалела уже бесповоротно. Она не понимала, когда нужно аплодировать и нужно ли аплодировать вообще, потому что не была уверена в себе как в публике. Зато, застигнутая врасплох, машинально не забывала исполнять приказы со сцены. Зеркала, отражающие зал на подмостках, довершали зыбкость ситуации.
В оправдание публики: всё, что происходило на сцене, как в хорошем, так и в дурном смысле, воспринималось как ЖУТЬ. А ощущение сладкой и тревожащей, растущей комом жути – это не то чувство, которое даже журналисты и критики хотят испытывать три часа кряду, на ночь глядя… То есть спектакль был демонический, что, конечно, не обязано всем нравиться, но и не должно быть отвергаемо. Театр – совсем не церковь. Церковь точно знает, как правильно, а как нет. Театр как вещь светская – иной, он разнообразен. Конечно, можно не одобрять театр как выведение человека из равновесия, как игру на нервах, как наваждение. Я, например, не очень люблю такой подход – театр светлый, умиротворяющий мне симпатичней. Но отказываться воспринимать спектакль, если тебя не всё устраивает в концепции, – вопреки мощи, вопреки игре и её правилам… Странно, весьма странно. Не хочу сказать, что уфимская публика была не совсем права, отвергая эту тёмную и мрачную, но волшебную вещь, однако уфимцы восприняли представление как-то обострённо серьёзно. Будто заинтересованность происходящим (а действо владело публикой безгранично) было признательной подписью под признательным протоколом о собственных недозволительных фантазиях. Хотя «Куклы», по крайней мере в пензенском варианте, были не только демоническим, но также самоироническим, улыбчивым спектаклем...
В шлейфе возмущённых зрителей я ушла с этого спектакля после антракта. Но не потому, что он мне не понравился, как думали, заблуждаясь, остальные беглецы. Как раз наоборот. Просто впечатление было слишком сильным… А шоковая терапия, в сущности, прекрасная вещь, – как интересно было сознавать, идя со спектакля, что ты не в Испании, ночь – черна, а снег – бел…
Прежде чем перейти к впечатлениям от собственно конкурсной программы фестиваля, хочу рассказать об одном удивившем меня моменте, имевшем место на итоговой пресс-конференции. Хотя, как ясно из слова «итоговая», – это будет нарушением хронологии событий.
Итак, на пресс-конференции бесконечно удивил один из упрёков, адресованных авторам. Собственно, упрёков было много, но остальные были заслуженны и понятны, этот – нет. Жюри единодушно вывело из себя присутствие почти во всех кукольных спектаклях живых актёров. Да, присутствие было назойливое, но столь естественное по причинам возникновения.
На театр влияет пространство. Многие века кукольные спектакли игрались в небольших, а главное – узких залах с очень невысокой сценой или вообще без сцены. В нашей стране кукольные залы обыкновенно велики – но бог с ним, ужас в том, что сцены очень широки и такие высокие, что правильное восприятие классического кукольного театра с ширмой невозможно.
Представьте эту маленькую классическую неподвижную ширму, затерявшуюся на широком и высоком помосте. Задранную – отчего декорации видно плохо. И представьте, что к этому маленькому неподвижному предмету надо привлечь внимание толпы весёлых малышей. Конечно, есть фокусы, способные заставить смотреть всех даже спектакль на крошечном пятачке ширмы посреди огромной сцены. Но самый простой и органичный из них – это как раз «растянуть» спектакль «во всю ширь». То есть либо задействовать живых актёров перед ширмой, либо бросить ширму и делать спектакли с большими куклами, способными заполнить всю сцену, причём лучше, если из-за этих больших кукол будут видны люди. То есть идеальными куклами для подобной сцены будут планшетные. Тогда внимание малышей гарантированно удержится. Потому что особенности сценического пространства будут учтены. Физика сцены такова, физика навязывает решение. Можно, конечно, ей воспротивиться, но ничего страшного нет и в принятии правил игры. Однако обилие планшетных кукол удивило жюри не меньше, чем присутствие актёров…
Но вернёмся к спектаклям...
Если может быть что-то лучше зала, наполненного нарядной, красивой, умной, артистической молодёжью (а именно она наполняла зал при Камерной сцене Национального молодёжного театра им. М. Карима), так это обилие красивой, умной, артистической молодёжи в спектакле. А именно: 10 девушек и 6 юношей в чёрных трико с помощью нескольких фонариков, рамы, набитой лоскутками, невысокого помоста, рулонов зелёного плюша и большого красного лоскута рассказали со сцены историю Медеи, Ясона, Главки, золотого руна и дракона. Конечно, «Колыбельная для дракона» («Медея»), показанная вне конкурса, работа студии БГТК при Уфимской государственной академии искусств им. З. Исмагилова, – не кукольный спектакль, как гневно, но справедливо указало жюри. Хотя дракон, сделанный из фонариков, в спектакле присутствовал. И даже весьма эффектно засыпал. Спектакль, впрочем, не был и вполне драматическим. Его можно было бы назвать балетом. «Колыбельная для дракона» – просто праздник пластики. Да, тексты в спектакле тоже есть. Но они – часть музыки.
Спектакль безупречно выстроен. Безупречная, акварельная, изящная вещица, ничем, кроме молодости исполнителей – этого мимолётного недостатка, – не напоминающая учебную постановку. Она интересно смотрелась бы на конкурсе современной хореографии. Но на участие в кукольном конкурсе фестиваля постановка и не претендовала. Ведь критики признали сами, что кукловод должен владеть навыками игры, коль уж не получается загнать его за ширму…
«Три поросёнка» Государственного театра кукол Удмуртской республики, если считать идеалом детского театра «верность традиции», – спектакль идеальный. Всё на месте, и даже английская песенка. Конечно, и здесь есть живой актёр – куда без него на широкой сцене? Но всё вполне традиционно. Тётушка-сказочница перед ширмой. Постоянно обыгрываемая конструкция декораций. И – первый раз в моей бурной жизни – реально страшный Серый Волк. Похожий на рыжего алкоголика. Достаточно страшный, чтобы дружно вскрикнули мамы и бабушки и даже папы и дедушки (басом). Поросята из розовой фланели в магазинных слюнявчиках тоже обладали шармом. Сюрреалистический пейзаж, на фоне которого развивалось действо. Буря детского веселья в конце. Сплошная выдумка, и ни мгновения скуки. Да, этот спектакль не совершит коренного переворота в эстетике кукольного театра, но – умеют же работать!
Спектакль «Четырнадцать писем к Богу» Чувашского государственного театра кукол по пьесе Э.-Э. Шмитта «Оскар и Розовая дама» был спектаклем для подростков. Редкое явление для Уфы. Поэтому в зале были почти все старшеклассники города. Вопреки ожиданиям, вели они себя благопристойно. Внимание от сцены почти не рассеивалось. А это значит, что ритмически спектакль сделан очень хорошо. Впрочем, выстроенную пьесу трудно испортить, а своеобразный юмор автора явно пришёлся несовершеннолетним Уфы по душе.
Декорации просты и функциональны. Кукольного элемента, впрочем, в спектакле действительно мало: две куклы. То водимые видимыми кукловодами, то передвигаемые по плоскости затянутых лентами проёмов руками кукловодов-невидимок. Кукол было две, потому что Пегги Блю, знаменитая красавица с голубой кожей, являлась просто магазинной куклой, одетой в синее платье, а не куклой театральной, что глубоко правильно. (Ведь самая великая красота – красота воображаемая.) Кроме того, в отдельные моменты действие целиком переходило в ведение людей. Понятно, что критикам малое количество кукольных исполнителей не очень понравилось, хотя оно и диктовалось списком действующих лиц пьесы.
Ещё один упрёк высокого жюри был целиком справедлив. Говоря о неприемлемости регулярного участия живых актёров в кукольных спектаклях, критики ссылались на ужасную игру кукловодов на сцене.
Играли артисты из Удмуртии действительно в совершенно самобытной манере. Они произносили текст на одной ноте и почти на одном дыхании, с «подачей». Причём с ровной «подачей». Но с каким пылом они это делали! И в сочетании с поразительными текстами Шмитта всё начинало как-то играть, работать, вопреки и благодаря исключительно условной манере игры. Только эта ритмическая читка со сцены даёт возможность особенно оценить, целиком погрузиться в текст. И эту ритмическую читку нельзя назвать плохой игрой. Спектакль завораживает. По-своему.
Конечно, не игра кукол, а игра с куклами, – но результат интересный и производящий сильное впечатление даже на такую неблагодарную публику, как старшеклассники.
В финале был забавный момент. Когда герой умирал, его душа-кукловод окончательно отделялась от тела-куклы и уходила вглубь сцены. Там с неё (с очень красивого, замечу, мужчины-актёра) спадала одежда… Это у меня глаз намётан, и я заметила трико телесного цвета – школьники не заметили… Никогда не думала, что услышу восхищённое «вау», произнесённое на одном дыхании переполненным зрительным залом. Хотя вышедший на поклон постановщик, явно это «вау» слышавший, был смущён – он смущался зря. В зале не раздалось ни одного смешка. Ни один отрок в период полового созревания не хихикнул глупо! Вообразимо ли это? Возглас – и полнейшая тишина. Так что эти «Четырнадцать писем к Богу» не только необычны, но и сильно, хорошо выстроены, прекрасно заточены под целевую и сложную аудиторию – что граничит уже с чудом.
У «Красной Шапочки» из Набережных Челнов действительно, как и констатировало жюри, были проблемы с ритмом. Небольшие провисания. Небольшие, потому что внимание детской аудитории до конца не рассеивалось. Но в целом это качественный, яркий, весёлый утренник «от трёх до пяти», способный вызвать негатив только у человека, ожидавшего увидеть спектакль Резо Габриадзе. (Но не у самого Резо Габриадзе.) Одной из причин неослабного внимания малолетней аудитории было понимание специфики пространства, мало приспособленного для традиционного театра кукол. Во-первых, декорации заполняли всю сцену. Честное слово, они просты и недороги, но сделаны столь эффектно, что при первом взгляде на них зрители загудели одобрением, особенно малыши. Во-вторых, куклы большие и яркие – почти в рост передвигающего куклу и видимого рядом с ней кукловода. Куклы более чем недурны по исполнению – слегка выбивался из ряда наивных головок в духе французских комиксов только волк. (Видимо, делать интересные головы из меха театру пока сложнее, чем из папье-маше.) В-третьих: если актёр не участвовал в сцене как кукловод – он играл в ней как актёр. Что же до остального…
Серьёзная, вдумчивая, продуманная концепция, выстроенная драматургия прихлопнули бы этот спектакль, как порхающего мотылька. Структурно он – пастиш, «капустная» вещь. Любой поворот сказки Шарля Перро только предлог – потанцевать, попеть, разыграть сценку, «сымпровизировать». В том числе и поэтому провисания ритма не представляют большой проблемы для спектакля-концерта, спектакля-цирка, спектакля в духе КВН. Тонкий вкус, вероятно, сочтет пошлостью изобилие французского шансона. Но пошлость – это признак неискренности. А в спектакле нет неискренности. Он очень простодушен, бескорыстен, огромная самоотдача актёров бросается в глаза. Да и французский шансон – вещь, которую хотелось бы дать послушать детям, в отличие от русского… Ощущение лёгкой безответственной игры со всем подряд могло не понравиться жюри, но, несмотря на кажущуюся безответственность, спектакль ещё и назидателен в лучших традициях советских сказок. Отличный спектакль-розыгрыш, выдержанный строго в рамках педагогики.
Завершал фестиваль спектакль Оренбургского государственного областного театра кукол «Маленькие трагедии» по Пушкину. Вернее, по его трём «Маленьким трагедиям»: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы», обрамлённым, как и в фильме Швейцера, пушкинским переводом гётевского «Фауста».
Несмотря на цитаты из экранизации, несмотря на отсылки к фильму «Фауст» и вкрапления «Волшебной флейты» – ощущение полной целостности, профессионализма в театральном производстве, точности умения, ремесла было всепоглощающим. Всё на своих местах, всё работает как часы, так, как оно должно работать. Никакой «петрушки», которую можно было бы ожидать при обилии цитат.
Во многом это происходит благодаря тому, что спектакль держит стиль моралите – драматизированного средневекового нравоучения. Причём, скажем так, стиль немецкого средневекового нравоучения. Простого и правильного, наивного и – несмотря на демонические маски и похоронный орган – добродушного, весёлого и грубовато-эффектного. Плюшевые, с набитыми колбаской языками и выпученными глазами горгульчики, которые буквально выскакивали из нутра зарвавшихся персонажей, – деталь, которая хорошо передаёт этот стиль. Конечно, жюри завалило спектакль из-за «человеческих» сцен. Но «человеческие» сцены были быстры и чётки, как хореографические этюды, а дирижирующий этими этюдами Мефистофель – лихая бандерша в гаванских туфлях – забавен, обаятелен и актёрски хорош. Кроме того, «человеческие» сцены выполняли функцию прочерка. Разделяли между собой кукольные сцены, выдержанные в строгих рамках кукольного театра с невидимыми кукловодами. И эти кукольные сцены, быть может, с очень традиционными, но выразительными куклами были столь же виртуозно, а главное по тексту и вполне достойно Александра Сергеевича отыграны. Так же чётко двигались и молниеносно менялись декорации. Все эти помосты, мостки, балки, арки, паруса, столы, люки и шкафы. Да, даже антикварный шкаф старательно и чётко исполнил на сцене своё соло. Интересно, может, именно эта всепокоряющая, услаждающая зрителей добротность, эта правильность основательности и не понравилась жюри?
Вот каковы личные впечатления от «Театрального Поволжья» – «Ниточки», от тех спектаклей, на которых я была. И в заключение, учитывая то, что ни один из описанных выше спектаклей, каждый из которых был хорошо сделан, не получил никакого приза, – один вопрос: сколь же хороши были те спектакли, которые получили награды, если столь хороши худшие? Сколь же хороши «Волшебные сны Апуша» Татарского государственного театра кукол «Экият», получившие приз Администрации г. Уфы за сохранение традиций? А «Звёздочка» Башкирского государственного театра кукол, получившая приз зрительских симпатий от «Вечерней Уфы»? Сколь прекрасна «Варвара Ивановна» Оренбургского муниципального театра кукол «Пьеро», получившая главный приз? Или «Братец Лис и Братец Кролик» Пензенского областного театра «Кукольный дом», получивший сразу два приза – от детского жюри и телеканала «Тамыр»?
То есть хочу сказать, что, судя по виденным спектаклям и результатам работы жюри, уровень прошедшего фестиваля оказался очень высок. И остаётся только поблагодарить организаторов. И радоваться новости о том, что в качестве отдельного фестиваля кукольных театров «Ниточка» будет проводиться в Уфе каждые два года.
