В.Н. Латышев0

Предисловие

Интервью с заведующим кафедрой «Высшая алгебра» Мехмата МГУ, профессором Виктором Николаевичем Латышевым провёл доцент этой кафедры Игорь Андреевич Чубаров ещё в апреле 2008 года. Но так получилось, что до сих пор оно не было опубликовано. Оформляя к печати данный выпуск серии «Мехматяне вспоминают», я предложил Игорю включить в него и его интервью с Виктором Николаевичем. Грустно вздохнув, Игорь согласился на моё предложение. Не могу не выразить ему за это свою искреннюю благодарность. Расшифровку диктофонной записи этого интервью мы ниже и приводим.

Василий Демидович

 

Виктор Николаевич Латышев

ИНТЕРВЬЮ С В.Н. ЛАТЫШЕВЫМ

Ч.: Виктор Николаевич, мне хотелось бы узнать побольше о Вас и о Мехмате Вашей молодости.

Но сначала расскажите, пожалуйста, немного о себе и своей семье.

Л.: Немного о себе. Родился я в Москве 9 февраля 1934 года. Отец - Латышев Николай Алексеевич, мама - Алексеева Нина Иосифовна. Никто из них с математикой связан не был. У меня была сестра, которая умерла во время войны в возрасте 3 лет. Интерес к математике у меня пробудился в четвертом классе. Я окончил школу в июне 1953 года с золотой медалью.

Ч.: Вы сразу после школы поступили на наш факультет - не так ли? Расскажите, пожалуйста, как это происходило.

Л.: Да, на Мехмат МГУ я поступил сразу после школы.

Происходило это следующим образом. Так как я был медалистом, я проходил только собеседование. Оно мне сложным не показалось. Собеседование у меня принимал старший Демидович. Никаких других экзаменов при поступлении мне сдавать не пришлось.

Ч.: Но вот Вы уже первокурсник Мехмата МГУ. Кто у Вас были первыми лекторами по Математическому анализу, Алгебре, Аналитической геометрии, возможно, по программированию? И легко ли Вы влились в "студенческую атмосферу" Мехмата?

Л.: Мои первые лекторы таковы: по математическому анализу - Крейнес Михаил Александрович, по алгебре - Александр Геннадьевич Курош, по аналитической геометрии - Борис Николаевич Делоне. Ну а ЭВМ и программирования тогда просто не было.

Я достаточно легко вжился в студенческую атмосферу Мехмата. Что мне сразу пришлось по душе - это влюбленность студентов в науку, а также в поэзию, музыку, природу. Никаких других увлечений у нас особенно не было. Была преданность науке, а материальной стороной жизни мы тогда не интересовались.

Ч.: Как прошла Ваша 1-я сессия? Были ли трудности у Вас и Ваших однокурсников со сдачей зачётов и экзаменов?

Л.: Как прошла моя первая сессия? Я сдал ее на "отлично". У некоторых однокурсников были трудности, но должен сказать, что большинство студентов училось тогда на 4 и 5. Были, конечно, такие, кому было трудно, но они или уходили с факультета, или переводились на другие факультеты.

Ч.: Отсев был большой тогда?

Л.: Отсева тогда, как правило, не было. Мы старались своих двоечников подтянуть, давали им время, связывались с мамами, папами, бабушками. Так что велась активная работа, и отсевов больших не было.

Когда я поступал, у нас было чуть ли не пятьсот человек. А хвостистов у нас было мало.

Ч.: Обучение тогда было ещё платным? И получали ли Вы стипендию?

Л.: Я получал стипендию, а обучение тогда было уже бесплатным.

Ч.: Вы с первого курса начали посещать спецсеминары и спецкурсы? Много ли их было тогда на Мехмате? Чей-нибудь спецкурс или спецсеминар Вам особенно запомнился?

Л.: Сразу с первого курса мы посещали спецсеминары и спецкурсы. На Мехмате их тогда было много. По всем сферам науки.

В то время современная математика формировалась, и очень многие спецкурсы и спецсеминары были посвящены проблемам современной математики. Среди спецсеминаров и спецкурсов хочу особенно выделить спецкурс моего будущего научного руководителя, Анатолия Илларионовича Ширшова. Слушал я и спецкурс Александра Геннадьевича Куроша, он был замечательным педагогом. Еще я бы отметил блестяще прочитанный курс тогда еще молодого учёного Юрия Васильевича Прохорова.

Мы все тогда посещали с десяток спецкурсов и спецсеминаров. Правда, не одинаково хорошо их понимая, но все равно это было интересно. Я, в частности, слушал и Нину Карловну Бари, и Мишину Анну Петровну, и Скорнякова Льва Анатольевича, и Шилова Георгия Евгеньевича.

Ч.: Курсовая работа в Ваше время писалась уже на II курсе. Под чьим руководством Вы её выполняли?

Л.: Да, курсовая работа писалась тогда на втором курсе. И я выполнял её под руководством Анатолия Илларионовича Ширшова.

Ч.: Выбор кафедры тогда происходил также на II курсе. Были ли тогда "агитационные встречи" кафедр с "выбирающими"?

Л.: В то время агитационные встречи кафедр со студентами не проводились. А интерес мой к кафедре алгебры сформировался на основании впечатлений, полученных от спецкурсов и спецсеминаров.

Ч.: Вот Вы выбрали "свою" кафедру - кафедру алгебры. Кто стал Вашим научным руководителем? Регулярно ли Вы с ним встречались или, как нередко сейчас бывает, подолгу "исчезали" из его поля зрения?

Л.: Я уже упомянул, что моим научным руководителем стал Анатолий Илларионович Ширшов.

В те времена встречи с научным руководителем были регулярными. Во-первых, мы регулярно посещали семинар, который он вел. Во-вторых, мы посещали семинары, в которых он был участником, например, большой научно-исследовательский семинар по алгебре. Кроме того, были дни, когда научный руководитель встречался просто для того, чтобы поговорить со своими учениками о науке и за жизнь. Могли происходить встречи, если в своих стараниях студенты достигали каких-нибудь результатов - научный руководитель отдельно любил о них поговорить и их послушать.

Ч.: Когда Вы испытали "радость первого творческого успеха"? И когда Ваши исследования были впервые рекомендованы "к печати"?

Л.: Когда я испытал радость первого творческого успеха? Возможно, это было уже на 3 курсе, когда я решал какую-то небольшую проблему - по алгебрам Ли, и решить её мне удалось.

А первая моя работа, рекомендованная к печати, была выполнена на 5 курсе.

Ч.: Общение с какими математиками на Мехмате произвело на Вас особенное впечатление? Расскажите немного о них.

Л.: Какие математики произвели на меня особое впечатление? Этот список, конечно, трудно сделать полным, поскольку в то время на Мехмате МГУ была, говоря литературным языком, «могучая кучка», которая в значительной степени и создавала современную математику.

Здесь, прежде всего, я хочу вспомнить Александра Геннадьевича Куроша, неутомимого «борца» науки, всегда полного новых идей, создателя новых коллективов.

А также Павла Сергеевича Александрова, активно создававшего топологию.

Конечно же, Андрея Николаевича Колмогорова и Георгия Евгеньевича Шилова, на семинарах и спецкурсах которых мы узнавали основы современной математики - в частности, функционального анализа, предмета, ещё и названия тогда не имевшего.

Прекрасного лектора Бориса Николаевича Делоне, рисовавшего котов во время своих лекций и зрительно помогавшего нам ощутить, что такое аффинное преобразование. Кстати, Борис Николаевич говорил, что за свою жизнь надо «три раза по двадцать лет (!)» заниматься деятельностью в разных областях науки, и вообще рассказывал много интересного.

Не могу не упомянуть я и встречу с Михаилом Михайловичем Постниковым, совершенно замечательным учёным и человеком.

Вспоминается и немного мрачноватый на вид Александр Осипович Гельфонд.

Огромное впечатление производил Израиль Моисеевич Гельфанд с его замечательными лекциями по функциональному анализу, по коммутативным кольцам. На его знаменитом и очень посещаемом семинаре впоследствии мне пришлось выступать докладчиком.

Этот список можно продолжать бесконечно. В него следует включить, например, Петра Лаврентьевича Ульянова. И, конечно же, Дмитрия Евгеньевича Меньшова - человека очень интересного, увлечённого, чрезвычайно доброго, пренебрегавшего нормальными условиями существования, не видевшего ничего, кроме математики.

Очень много мне пришлось общаться с Иваном Георгиевичем Петровским - он долгое время был ректором, и я, занимая разнообразные партийные и административные посты, часто встречался с ним. А потом, уже став старше, я оказался заместителем заведующего Отделения математики Андрея Николаевича Колмогорова, встречи с которым у меня происходили систематически в течение десяти лет.

Ч.: После окончания Мехмата МГУ Вас сразу рекомендовали в факультетскую аспирантуру и были ли трудности при получении такой рекомендации, например, от учебной части - в дипломе имелись тройки, или же от общественных организаций - мало занимались общественной работой?

Л.: Я окончил Мехмат МГУ 1958 году и меня сразу рекомендовали в аспирантуру.

С получением такой рекомендации никаких трудностей не было. Пересдавать было нечего, так как не было троек. А общественной работой я всегда занимался «выше крыши», так как ещё будучи совсем юным занимал разные «общественные посты», в том числе и «по партийной линии».

Другое дело, что в аспирантуре мне пришлось быть мало. Дело в том, что через год после того, как я стал аспирантом, Александр Геннадьевич предложил мне выбрать: доучиться до конца или уйти добровольно и стать ассистентом кафедры алгебры. Выбирать надо было срочно, поскольку через некоторое время этой должности могло не быть. Поэтому я через год, по собственному желанию, ушёл из аспирантуры, без колебаний, и стал ассистентом кафедры высшей алгебры.

Ч.: Кстати, " общественная жизнь" на факультете тогда была, наверное, весьма бурной? Ведь это был период «хрущёвской оттепели», когда расцветала факультетская самодеятельность, зарождалось "целинное движение", вспыхивали гласные политические дискуссии. Вы как-то принимали в этом участие?

Л.: Насчёт «хрущевской оттепели».

Вы говорите о расцвете при ней факультетской самодеятельности. Но она всегда была хорошей, она и сейчас хорошая. Вспомните наш университетский театр. Может быть, менялась время от времени так называемая тональность представлений, а тяга к искусству на факультете была всегда.

Что касается «целинного движения», то мне на целине побывать не пришлось, так как в то время я уже занимал какие-то должности. Однако формировать стройотряды, ездить по местам приходилось неоднократно. И некоторых из теперешних известных профессоров я тогда назначал командирами отрядов - сейчас мы вместе вспоминаем об этом с огромным удовольствием.

Насчёт гласных политических дискуссий ... Да, они иногда вспыхивали на Мехмате. Их, правда, было не очень много, и, в основном, они приурочивались к событиям, связанным с отдельными претензиями к отдельным математикам. А просто обсуждений политики у нас не было. Мы интересовались скорее наукой. Если быть откровенным, политикой мы занимались не так много. Принимал ли я участие в подобных политических дискуссиях? Ну, я принимал, конечно, какое-то участие. Бывало, приходилось защищать каких-то математиков - из этических соображений я не буду приводить их имен. К ним были некоторые претензии, но мы их отстояли - теперь это замечательные ученые. Мы с ними встречаемся и, с одной стороны, расстраиваемся, что это было, с другой стороны, радуемся, что это не повредило нашей дальнейшей жизни.

Ч.: Но поговорим теперь об аспирантских экзаменах. Трудно ли было их сдавать? Кто Вас экзаменовал? И всё ли "гладко" прошло?

Л.: Трудно ли было сдавать экзамены в аспирантуре... Да, должен сказать, в те времена сдавать экзамены в аспирантуре было трудно. Особенно трудно было выбирать так называемые вторые экзамены - их нужно было выбрать самому, и предмет должен был быть далеким от вашей специальности.

Я, например, в качестве второго экзамена выбрал классическую геометрию и сдавал её Герману Фёдоровичу Лаптеву, что было не так просто. Получил я отличную оценку, но для этого мне пришлось кое-что «взять на дом» - то есть, беседа не была однодневной. Все сдавали эти вторые экзамены довольно тяжело - ведь требовалось достаточно полное освоение весьма далёкой от вас области, коли вы уж её выбрали.

Ч.: В аспирантуре Вы сразу стали серьёзно заниматься задачей, поставленной Вашим шефом - или, поначалу, позволили себе "расслабиться"? Ведь появилось свободное время, стипендия была уже «приличная», и можно было заняться своим культурным самообразованием - посещением спектаклей и концертов, изучением иностранных языков, серьёзным осваиванием шахмат и т. п. К тому же это было, наверное, время «обустройства Вашей личной жизни».

Л.: Нет, не расслабился.

Как я уже говорил, я ушёл из аспирантуры, чтобы работать на кафедре алгебры. Поэтому никакого свободного времени у меня не появилось - у меня были группы, в которых я преподавал.

Что касается обустройства личной жизни, то я женился на пятом курсе, хотя мы с моей будущей супругой заметили друг друга еще в школе - учились вместе. Мы поженились, потому что иначе нас бы распределили в разные места. А живем мы с ней вместе уже более 50 лет.

Посещали ли мы спектакли и концерты? Да, мы ходили в театры, на концерты, смотрели спектакли, балеты. Я любил музыкальные действа. Шахматы я серьезно не осваивал.

А вот своими математическими задачами я занимался активно. Без ложной скромности могу сказать, что, хотя многие задачи мне предлагал мой научный руководитель, я серьёзно занялся задачей, которую нашел сам у Шпехта. Это знаменитая впоследствии проблема Шпехта о конечной порождённости тождеств ассоциативной алгебры. Мне кажется, я первым её заметил, и после в России появился интерес к ней. Потом я еще дважды менял математическую профессию, сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: С написанием кандидатской диссертации Вы "уложились в срок"? Какова была её тема?

Л.: Успел ли я в срок написать кандидатскую диссертацию? Я ушёл после первого года аспирантуры - поступил в 1961 году и ушел через год. А защищал диссертацию в 1963 году, уже не будучи аспирантом. Так что не понятно, как считать - в срок или не в срок? Ну, в трёхлетний срок я, конечно, уложился, но в одногодичный - нет.

Ч.: Расскажите, пожалуйста, поподробнее о Вашем научном руководителе. Хотя бы один пример, характеризующий его как личность.

Л.: Мой научный руководитель был замечательным. Это был Анатолий Илларионович Ширшов.

Он родился в Сибири, в небольшом городке Алейске, и долгое время работал там просто школьным учителем. Из того же городка был мой сокурсник Толя Катко, который рассказывал, что, бывало, выйдешь ночью на улицу, а огонёк у Анатолия Илларионовича горит, он занимается.

Анатолий Илларионович закончил, частично заочно, педвуз, а потом поступил в аспирантуру Московского Университета. Человек это был удивительный. Во-первых, это был очень талантливый математик, замечательный комбинаторщик, хотя доказанные им теоремы иногда были не на том языке, на котором сейчас используются. Так, выяснилось, что базис Грёбнера в нынешнем виде появился у него раньше всех в 1962 году, но так как он не писал по-английски, западные ученые это пропустили. Сейчас, правда, они это знают и называют не «Базисом Грёбнера», а «Базисом Грёбнера-Ширшова». Есть у него и много других замечательных теорем, в частности, о высоте в теории тождеств. Его обзор «Кольца, близкие к ассоциативным» 1958 года послужил толчком для работ на много лет вперёд, да и сейчас его значение не исчерпано.

В жизни это был человек чрезвычайно скромный. Я впервые видел талантливого руководителя, который никогда не суетился, не повышал голоса. Но то, чем он руководил, всегда преуспевало, и всё было в порядке. Потом, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева, он уехал в Новосибирск, где в 1963 году возник Новосибирский Академгородок. Директором Института математики там был Сергей Львович Соболев, который много занимался наукой и много ездил. А его заместителем стал Анатолий Илларионович Ширшов. И в течение 15 лет он успешно руководил этим институтом.

Анатолий Илларионович никогда не любил занимать в президиуме видных мест. Был очень скромным, искренне преданным науке. Любил поэзию и фантастику - я имею в виду литературу. Одна из его комнат в доме была занята полностью литературой. Есенина он знал наизусть, и если кто-нибудь начинал читать Есенина, и в каком-то месте вдруг произносил неправильное слово, Анатолий Илларионович его тут же поправлял, что действительно свидетельствовало о его удивительном знании поэзии Есенина.

Впоследствии нас с Анатолием Илларионовичем связывала дружба. У него была замечательная жена, широкой души человек - она, к сожалению, умерла, совсем недавно. Я с ней связывался и после смерти Анатолия Илларионовича. Приезжал в Новосибирск, где он похоронен. И всегда, когда я приезжаю в Новосибирск, я стараюсь навестить его могилу.

Мы, его ученики, сложились и поставили памятник на его могиле.

Ч.: Значит, на Мехмате МГУ его период продолжался лет пятнадцать? Или даже меньше?

Л.: На Мехмате МГУ, из-за отъезда в Новосибирск, меньше. Но я скажу так: с 1958 по 1962 год я постоянно встречался с ним здесь. А в 1962 году, как я уже сказал, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева он уехал в Новосибирск. Там он стал членом-корреспондентом Академии Наук СССР.

Ч.: А кто был у Вас оппонентом по защите кандидатской диссертации? И её защита произошла "гладко" или возникали "опасные моменты"?

Л.: Должен, к своему стыду, признаться, что я позабыл всех своих оппонентов...

Помню, что по какой-то защите (не по кандидатской ли диссертации?) одним из оппонентов был Зенон Иванович Боревич. Это тоже был замечательный математик и чудесный человек, проживавший в Ленинграде. Вот его я помню. А остальных оппонентов я что-то запамятовал. Но вот помню Зенона Ивановича Боревича. С ним у меня потом были весьма тесные научные и дружеские контакты, вплоть до самой его смерти.

Ч.: Вы начали преподавать ещё до защиты своей кандидатской диссертации. Возникали ли трудности при проведении занятий? Много ли Вы к ним готовились?

Л.: Да, я стал преподавать до защиты кандидатской диссертации. Были ли у меня трудности с проведением занятий? Ну, конечно, я готовился, тщательно обдумывал всё.

В то время Александр Геннадьевич Курош, заведующий нашей кафедрой, практиковал посещение занятий и затем, не называя имён, разбирал отдельные моменты проведения этих занятий, критиковал или наоборот, просил взять на вооружение. Он всегда учил, как надо преподавать. В частности, говорил, что если у преподавателя не пересыхает горло, когда он выходит из аудитории, значит это не настоящий преподаватель. У меня горло пересыхало.

Представлял ли я себе доску с написанным на ней текстом, который я должен изложить на следующий день? Да, представлял. Приходилось и работать над собой. Но такого ощущения, что у меня что-то совсем не получается, не было. Хотя, конечно, были моменты, которые я потом исправлял - в частности, своё отношение к двоечникам и к отличникам.

Я, например, понял, что нельзя всё время заниматься только двоечниками, и что надо уделять больше внимания отличникам. А в наше время нас, как-то, призывали, больше работать с двоечниками.

В общем, методические моменты мы, конечно, обдумывали.

Ч.: То есть, обмен опытом на кафедре происходил, да? Не только один Александр Геннадьевич давал советы, правильно?

Л.: Нет, конечно, не только он один!

Должен сказать, что, например, у нас на кафедре замечательным педагогом была Анна Петровна Мишина. Она очень помогала в составлении контрольных, объясняла, как их нужно проводить. Лев Анатольевич Скорняков однажды сказал: «Анна Петровна дала мне контрольные - и их мне хватило на всю жизнь». Этого действительно могло хватить на всю жизнь. Анна Петровна всегда очень любезно, аккуратно, приятно начинала разговоры о преподавании, оказывала реальную и существенную помощь.

Вообще, на наших кафедрах обсуждать методику преподавания тогда было принято гораздо больше, чем сейчас.

Ч.: А кто был Вашим 1-м аспирантом?

Л.: Так... Кто был моим первым аспирантом... Может быть, Пихтельков Сергей Алексеевич? Потом, видимо, был Барбаумов Виктор Ефимович. Я не называю иностранных аспирантов. Ну, потом их стало очень много.

Ч.: В каком году Вы защитили свою докторскую диссертацию и как она называлась? Кто были по ней оппоненты?

Л.: Докторскую диссертацию я защитил в 1978 году. Одним из оппонентов на ней был, помнится, Анатолий Владимирович Яковлев - нынешний заведующий кафедрой алгебры в Санкт-Петербурге. А вот остальных оппонентов, как я уже говорил, я уже не помню... Кто-то был из Новосибирска.

А вот как она называлась... Точного названия не помню. Но помню полученные в ней результаты и её примерное название - «Полиномиальные тождества ассоциативных алгебр».

Ч.: С какого года Вы являетесь профессором Мехмата МГУ?

Л.: Профессором Мехмата МГУ я стал в 1979 году. На кафедре же, как я ранее упоминал, работаю с февраля 1961 года. Получается, что уже 47 лет.

Ч.: Разрешите ещё личный вопрос? Кто по профессии Ваша супруга (если можно, её имя и отчество)? Есть ли у Вас дети и чем они предпочли заняться - в частности, не пошёл ли кто-нибудь из них по стопам отца и стал математиком?

Л.: Кто по профессии моя супруга... Она специалист по деревообработке. Она работала в министерстве соответствующего профиля и заведовала мощностями предприятий лесной и деревообрабатывающей промышленности в Советском Союзе. Имя и отчество - Эмилия Алексеевна, в девичестве Попова, теперь Латышева.

У нас есть сын Алексей. Он окончил Московский Автомеханический институт. По моим стопам он не пошёл - он любитель техники. Поэтому ему пришлось самому пробивать себе дорогу в той области. Он работал на Автозаводе имени Ленинского комсомола. Но когда произошла перестройка и все предприятия рухнули, ему пришлось менять свою профессию. Сейчас этот завод «лежит», как говорится, а его инженеры ещё не нашли себе применения в нашей новой жизни.

Ч.: И такой вот вопрос: довольны ли Вы как сложилась у Вас судьба и ни о чём ли Вы не жалеете?

Л.: Ну, если иметь в виду мою персональную судьбу, то можно сказать, что я доволен.

Если говорить о личной жизни - супругу я выбрал правильно. Мы прожили с ней всю жизнь. С сыном у нас прекрасные отношения, мы очень любим друг друга. А то, что он не стал математиком - не важно. Я не считаю, что дети математиков обязательно должны быть математиками.

Но я сожалею о том, что та атмосфера, в которой я жил, то отношение к науке, сейчас рухнули. Что в обществе и среди молодежи сейчас царствуют те приоритеты, которые мне, конечно, не по душе. Вот так.

Может быть, об этом сожалеет любой человек - может быть. Но мне кажется, что с этим моему поколению «ОСОБЕННО ПОВЕЗЛО».

Интимный вопрос, сожалею ли я об ошибках молодости... Нет, я не сожалею о них. Я считаю, что ошибки есть у каждого человека. Но таких ошибок, которые повлияли бы в дальнейшем на мою линию жизни, у меня не было. Профессию выбрал правильно, жену выбрал правильно. Может быть, стоило иметь побольше детей. Но тогда были трудные обстоятельства - и квартирные, в том числе. Вот об этом я, конечно, сожалею. Детей должно было быть больше.

Ч.: Хотелось бы еще вернуться к кафедре. Когда я учился, существовал ещё вычислительный практикум по алгебре. Вы были одним из тех, кто руководил этим практикумом. Как это всё зарождалось?

Л.: Когда я был курсе на втором, началась волна прикладных и востребованных областей математики. Тогда в них попробовали свои силы очень многие математики. Например, Лев Анатольевич Скорняков в сборнике «Автоматы» (в желтенькой обложке) написал статью «Нервные системы». Андрей Андреевич Марков сказал, что вообще ушел из аксиоматической математики в конструктивизм, хотя в конце жизни стал очень ценить свои труды по фундаментальной математике. Тогда же были первые шаги в направлении усиления вычислительных средств.

В моём поколении развитие этой области происходило следующим образом. Мы приближали многочленами Чебышёва функции и все расчеты делали на арифмометре - у нас не было логарифмической линейки, как в технических вузах. Потом появился «Рейнметалл» - это арифмометр с высшим образованием, который питался электричеством. Потом появились ЭВМ и программирование, которое я студентом не застал. Но были дополнительные курсы для преподавателей, и я их проходил.

Затем появились первые БЭСМы. Они стояли и у нас в вычислительном центре. Это были огромные монстры с тысячами предохранителей, в них журчала вода для охлаждения, были перфоленты и так далее. Потом стали появляться современные вычислительные средства. Появился такой предмет, как математический практикум.

Будучи молодым преподавателем, я возглавил этот практикум. Там было несколько разделов - и линейная алгебра, и линейное программирование. Я привлек к этому предмету таких ученых, как Александр Юрьевич Ольшанский и Юрий Питиримович Размыслов - тогда они не были такими знаменитыми учеными. Привлёк и Шульгейфера Ефима Григорьевича.

Не все они потом пошли по этим стопам. Но Размыслов написал книжку, совместно с безвременно ушедшим от нас Серёжей Ищинко (примеч. Д.: Сергей Яковлевич Ищенко погиб, попав под машину), у него интерес продолжался дольше.

Сам я составлял задачи по линейному программированию для математического практикума. Составил несколько таких задач и алгоритм для их размножения. Поэтому целые группы студентов не знали, что фактически решают одну и ту же задачу, которая меняется легким транслятором. Но потом на мой практикум попал младший Михалёв и угадал алгоритм для своей группы. Я пришел к выводу, что придется усложнить алгоритм размножения.

Конечно, я искренне проявлял определённый интерес к этому предмету. Но как-то Колмогоров отметил, что при появлении востребованных областей возникают и «профанационные» исследования. И в этой области стали появляться такие задачи, которые рекомендовали кормить корову одним мелом - задачи о рационе. Появились даже школьные задачники, в которых задачи надо было формулировать не на абстрактном уровне, а чтобы там обязательно участвовали водопроводные трубы, пилы и тому подобное.

В общем, расплодившиеся в этой области «профанационные» постановки задач заметно ослабили мой к ней интерес. Но к серьезным моментам такой деятельности он, правда, остался. Выразился он в том, что сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: После Александра Геннадьевича Куроша некоторое время заведующим кафедрой работал Олег Николаевич Головин. Может быть, Вы скажите несколько слов о нём?

Л.: Олег Николаевич Головин сначала работал в техническом вузе, а потом был приглашён к нам на работу Александром Геннадьевичем Курошем.

Олег Николаевич был скромным человеком. Брат его - известный физик. Сам он занимался теорией групп.

Олег Николаевич очень много размышлял о жизни, в частности, почему она с каждым годом летит всё быстрее. Находил этому своё обоснование, считал, что самое полезное - это ходьба. Поэтому всю жизнь свою предпочитал отдыхать на Оке, где много ходил.

Олег Николаевич был очень организованным человеком, на него всегда можно было положиться. И когда Александр Геннадьевич болел, именно Олег Николаевич сохранял все традиции на кафедре. Поэтому именно его, в качестве временного руководителя кафедры, избирал Александр Геннадьевич.

В то же время, сам Олег Николаевич говорил, что у него нет таких качеств, как у Александра Геннадьевича, и просил найти заведующего кафедрой на длительный срок.

В то время у нас часто выступал работавший в «Стекловке» ученик Игоря Ростиславовича Шафаревича Кострикин Алексей Иванович. С ним у нас сначала были чисто научные отношения. Но потом так оказалось, что мы с ним, совершенно случайно, поселились рядом - наши дома разделяла только дорога.

Когда же стал вопрос, кому стать заведующим кафедрой, то сначала мы предложили это Шафаревичу. Но он отказался по разного рода причинам. И мой взгляд тогда остановился на Кострикине, уже известном учёном, члене-корреспонденте Академии Наук.

Алексей Иванович тоже долго не соглашался, говорил, что не имеет достаточного опыта преподавания. Но я уже к тому моменту занимал положение на факультете, которое позволяло влиять на решение кадровых вопросов.

И мы выбрали Алексея Ивановича. И не ошиблись. Он полностью сохранил традиции кафедры и успешно заведовал ею около 29 лет, до своей смерти в 2000 году. Наш выбор, по-моему, был сделан удачно.

В целом, плеяда заведующих нашей кафедрой такова: сначала ею заведовал Отто Юльевич Шмидт (с 1929 по 1949 годы), затем - Александр Геннадьевич Курош (формально с 1949 по 1972 годы, но на самом деле, зная, как была организована жизнь Отто Юльевича, можно сказать, что Александр Геннадьевич руководил кафедрой все 30 лет), ну а потом кафедру возглавлял Алексей Иванович Кострикин (тоже почти 30 лет).

Я думаю, что запас марафонов заведования кафедрой исчерпался, и вряд ли следующий заведующий кафедрой будет ею руководить десятками лет. А это, так сказать, классики, о которых мы долго будем вспоминать, это наши замечательные люди и «научные маяки».

Ч.: Еще скажите, пожалуйста, несколько слов об Игоре Владимировиче Проскурякове.

Л.: Игорь Владимирович Проскуряков - незрячий математик. Он очень любил математику и преподавание. Я учился у него, потом стал его другом. По всем отзывам это был блестящий преподаватель и скромный человек. С задачником, который он создал, сложно конкурировать даже сейчас, по его доступности и полноте.

Это был оригинальный, очень интересный человек. С ним можно было о многом поговорить. Случалось, что мы задерживались вдвоем на кафедре и, когда уходили, он всегда спрашивал: «А свет мы выключить не забыли?». Всегда это спрашивал. Очень об этом заботился.

Его можно отнести к классикам факультетского преподавания, как и другого незрячего математика, Алексея Серапионовича Пархоменко. Они, кстати, дружили. Но Алексей Серапионович был другой - очень громким и настойчивым. А Игорь Владимирович был неспешным, спокойным, умевшим создать на кафедре примирительную обстановку.

Сейчас на кафедру иногда заходит дочь Игоря Владимировича, в основном, в связи с переизданием его задачника. Мы сидим, о многом вспоминаем.

Ч.: Ну что ж, спасибо Вам большое, Виктор Николаевич. Вы, конечно, с присущей Вам скромностью, период последних лет не упомянули, но мне хотелось бы Вам пожелать успешного продолжения этой череды заведующих кафедрой.

Л.: Ну, я не думаю, что судьба отпустит мне так много времени...

Ч.: Ну, в любом случае, доброго Вам здоровья и реализации всех намеченных планов.

Л.: Спасибо!

Апрель 2008 года.

 

 

 

 

Предисловие

Интервью с заведующим кафедрой «Высшая алгебра» Мехмата МГУ, профессором Виктором Николаевичем Латышевым провёл доцент этой кафедры Игорь Андреевич Чубаров ещё в апреле 2008 года. Но так получилось, что до сих пор оно не было опубликовано. Оформляя к печати данный выпуск серии «Мехматяне вспоминают», я предложил Игорю включить в него и его интервью с Виктором Николаевичем. Грустно вздохнув, Игорь согласился на моё предложение. Не могу не выразить ему за это свою искреннюю благодарность. Расшифровку диктофонной записи этого интервью мы ниже и приводим.

Василий Демидович

 

 

Виктор Николаевич Латышев

ИНТЕРВЬЮ С В.Н.ЛАТЫШЕВЫМ

Ч.: Виктор Николаевич, мне хотелось бы узнать побольше о Вас и о Мехмате Вашей молодости.

Но сначала расскажите, пожалуйста, немного о себе и своей семье.

Л.: Немного о себе. Родился я в Москве 9 февраля 1934 года. Отец - Латышев Николай Алексеевич, мама - Алексеева Нина Иосифовна. Никто из них с математикой связан не был. У меня была сестра, которая умерла во время войны в возрасте 3 лет. Интерес к математике у меня пробудился в четвертом классе. Я окончил школу в июне 1953 года с золотой медалью.

Ч.: Вы сразу после школы поступили на наш факультет - не так ли? Расскажите, пожалуйста, как это происходило.

Л.: Да, на Мехмат МГУ я поступил сразу после школы.

Происходило это следующим образом. Так как я был медалистом, я проходил только собеседование. Оно мне сложным не показалось. Собеседование у меня принимал старший Демидович. Никаких других экзаменов при поступлении мне сдавать не пришлось.

Ч.: Но вот Вы уже первокурсник Мехмата МГУ. Кто у Вас были первыми лекторами по Математическому анализу, Алгебре, Аналитической геометрии, возможно, по программированию? И легко ли Вы влились в "студенческую атмосферу" Мехмата?

Л.: Мои первые лекторы таковы: по математическому анализу - Крейнес Михаил Александрович, по алгебре - Александр Геннадьевич Курош, по аналитической геометрии - Борис Николаевич Делоне. Ну а ЭВМ и программирования тогда просто не было.

Я достаточно легко вжился в студенческую атмосферу Мехмата. Что мне сразу пришлось по душе - это влюбленность студентов в науку, а также в поэзию, музыку, природу. Никаких других увлечений у нас особенно не было. Была преданность науке, а материальной стороной жизни мы тогда не интересовались.

Ч.: Как прошла Ваша 1-я сессия? Были ли трудности у Вас и Ваших однокурсников со сдачей зачётов и экзаменов?

Л.: Как прошла моя первая сессия? Я сдал ее на "отлично". У некоторых однокурсников были трудности, но должен сказать, что большинство студентов училось тогда на 4 и 5. Были, конечно, такие, кому было трудно, но они или уходили с факультета, или переводились на другие факультеты.

Ч.: Отсев был большой тогда?

Л.: Отсева тогда, как правило, не было. Мы старались своих двоечников подтянуть, давали им время, связывались с мамами, папами, бабушками. Так что велась активная работа, и отсевов больших не было.

Когда я поступал, у нас было чуть ли не пятьсот человек. А хвостистов у нас было мало.

Ч.: Обучение тогда было ещё платным? И получали ли Вы стипендию?

Л.: Я получал стипендию, а обучение тогда было уже бесплатным.

Ч.: Вы с первого курса начали посещать спецсеминары и спецкурсы? Много ли их было тогда на Мехмате? Чей-нибудь спецкурс или спецсеминар Вам особенно запомнился?

Л.: Сразу с первого курса мы посещали спецсеминары и спецкурсы. На Мехмате их тогда было много. По всем сферам науки.

В то время современная математика формировалась, и очень многие спецкурсы и спецсеминары были посвящены проблемам современной математики. Среди спецсеминаров и спецкурсов хочу особенно выделить спецкурс моего будущего научного руководителя, Анатолия Илларионовича Ширшова. Слушал я и спецкурс Александра Геннадьевича Куроша, он был замечательным педагогом. Еще я бы отметил блестяще прочитанный курс тогда еще молодого учёного Юрия Васильевича Прохорова.

Мы все тогда посещали с десяток спецкурсов и спецсеминаров. Правда, не одинаково хорошо их понимая, но все равно это было интересно. Я, в частности, слушал и Нину Карловну Бари, и Мишину Анну Петровну, и Скорнякова Льва Анатольевича, и Шилова Георгия Евгеньевича.

Ч.: Курсовая работа в Ваше время писалась уже на II курсе. Под чьим руководством Вы её выполняли?

Л.: Да, курсовая работа писалась тогда на втором курсе. И я выполнял её под руководством Анатолия Илларионовича Ширшова.

Ч.: Выбор кафедры тогда происходил также на II курсе. Были ли тогда "агитационные встречи" кафедр с "выбирающими"?

Л.: В то время агитационные встречи кафедр со студентами не проводились. А интерес мой к кафедре алгебры сформировался на основании впечатлений, полученных от спецкурсов и спецсеминаров.

Ч.: Вот Вы выбрали "свою" кафедру - кафедру алгебры. Кто стал Вашим научным руководителем? Регулярно ли Вы с ним встречались или, как нередко сейчас бывает, подолгу "исчезали" из его поля зрения?

Л.: Я уже упомянул, что моим научным руководителем стал Анатолий Илларионович Ширшов.

В те времена встречи с научным руководителем были регулярными. Во-первых, мы регулярно посещали семинар, который он вел. Во-вторых, мы посещали семинары, в которых он был участником, например, большой научно-исследовательский семинар по алгебре. Кроме того, были дни, когда научный руководитель встречался просто для того, чтобы поговорить со своими учениками о науке и за жизнь. Могли происходить встречи, если в своих стараниях студенты достигали каких-нибудь результатов - научный руководитель отдельно любил о них поговорить и их послушать.

Ч.: Когда Вы испытали "радость первого творческого успеха"? И когда Ваши исследования были впервые рекомендованы "к печати"?

Л.: Когда я испытал радость первого творческого успеха? Возможно, это было уже на 3 курсе, когда я решал какую-то небольшую проблему - по алгебрам Ли, и решить её мне удалось.

А первая моя работа, рекомендованная к печати, была выполнена на 5 курсе.

Ч.: Общение с какими математиками на Мехмате произвело на Вас особенное впечатление? Расскажите немного о них.

Л.: Какие математики произвели на меня особое впечатление? Этот список, конечно, трудно сделать полным, поскольку в то время на Мехмате МГУ была, говоря литературным языком, «могучая кучка», которая в значительной степени и создавала современную математику.

Здесь, прежде всего, я хочу вспомнить Александра Геннадьевича Куроша, неутомимого «борца» науки, всегда полного новых идей, создателя новых коллективов.

А также Павла Сергеевича Александрова, активно создававшего топологию.

Конечно же, Андрея Николаевича Колмогорова и Георгия Евгеньевича Шилова, на семинарах и спецкурсах которых мы узнавали основы современной математики - в частности, функционального анализа, предмета, ещё и названия тогда не имевшего.

Прекрасного лектора Бориса Николаевича Делоне, рисовавшего котов во время своих лекций и зрительно помогавшего нам ощутить, что такое аффинное преобразование. Кстати, Борис Николаевич говорил, что за свою жизнь надо «три раза по двадцать лет (!)» заниматься деятельностью в разных областях науки, и вообще рассказывал много интересного.

Не могу не упомянуть я и встречу с Михаилом Михайловичем Постниковым, совершенно замечательным учёным и человеком.

Вспоминается и немного мрачноватый на вид Александр Осипович Гельфонд.

Огромное впечатление производил Израиль Моисеевич Гельфанд с его замечательными лекциями по функциональному анализу, по коммутативным кольцам. На его знаменитом и очень посещаемом семинаре впоследствии мне пришлось выступать докладчиком.

Этот список можно продолжать бесконечно. В него следует включить, например, Петра Лаврентьевича Ульянова. И, конечно же, Дмитрия Евгеньевича Меньшова - человека очень интересного, увлечённого, чрезвычайно доброго, пренебрегавшего нормальными условиями существования, не видевшего ничего, кроме математики.

Очень много мне пришлось общаться с Иваном Георгиевичем Петровским - он долгое время был ректором, и я, занимая разнообразные партийные и административные посты, часто встречался с ним. А потом, уже став старше, я оказался заместителем заведующего Отделения математики Андрея Николаевича Колмогорова, встречи с которым у меня происходили систематически в течение десяти лет.

Ч.: После окончания Мехмата МГУ Вас сразу рекомендовали в факультетскую аспирантуру и были ли трудности при получении такой рекомендации, например, от учебной части - в дипломе имелись тройки, или же от общественных организаций - мало занимались общественной работой?

Л.: Я окончил Мехмат МГУ 1958 году и меня сразу рекомендовали в аспирантуру.

С получением такой рекомендации никаких трудностей не было. Пересдавать было нечего, так как не было троек. А общественной работой я всегда занимался «выше крыши», так как ещё будучи совсем юным занимал разные «общественные посты», в том числе и «по партийной линии».

Другое дело, что в аспирантуре мне пришлось быть мало. Дело в том, что через год после того, как я стал аспирантом, Александр Геннадьевич предложил мне выбрать: доучиться до конца или уйти добровольно и стать ассистентом кафедры алгебры. Выбирать надо было срочно, поскольку через некоторое время этой должности могло не быть. Поэтому я через год, по собственному желанию, ушёл из аспирантуры, без колебаний, и стал ассистентом кафедры высшей алгебры.

Ч.: Кстати, " общественная жизнь" на факультете тогда была, наверное, весьма бурной? Ведь это был период «хрущёвской оттепели», когда расцветала факультетская самодеятельность, зарождалось "целинное движение", вспыхивали гласные политические дискуссии. Вы как-то принимали в этом участие?

Л.: Насчёт «хрущевской оттепели».

Вы говорите о расцвете при ней факультетской самодеятельности. Но она всегда была хорошей, она и сейчас хорошая. Вспомните наш университетский театр. Может быть, менялась время от времени так называемая тональность представлений, а тяга к искусству на факультете была всегда.

Что касается «целинного движения», то мне на целине побывать не пришлось, так как в то время я уже занимал какие-то должности. Однако формировать стройотряды, ездить по местам приходилось неоднократно. И некоторых из теперешних известных профессоров я тогда назначал командирами отрядов - сейчас мы вместе вспоминаем об этом с огромным удовольствием.

Насчёт гласных политических дискуссий ... Да, они иногда вспыхивали на Мехмате. Их, правда, было не очень много, и, в основном, они приурочивались к событиям, связанным с отдельными претензиями к отдельным математикам. А просто обсуждений политики у нас не было. Мы интересовались скорее наукой. Если быть откровенным, политикой мы занимались не так много. Принимал ли я участие в подобных политических дискуссиях? Ну, я принимал, конечно, какое-то участие. Бывало, приходилось защищать каких-то математиков - из этических соображений я не буду приводить их имен. К ним были некоторые претензии, но мы их отстояли - теперь это замечательные ученые. Мы с ними встречаемся и, с одной стороны, расстраиваемся, что это было, с другой стороны, радуемся, что это не повредило нашей дальнейшей жизни.

Ч.: Но поговорим теперь об аспирантских экзаменах. Трудно ли было их сдавать? Кто Вас экзаменовал? И всё ли "гладко" прошло?

Л.: Трудно ли было сдавать экзамены в аспирантуре... Да, должен сказать, в те времена сдавать экзамены в аспирантуре было трудно. Особенно трудно было выбирать так называемые вторые экзамены - их нужно было выбрать самому, и предмет должен был быть далеким от вашей специальности.

Я, например, в качестве второго экзамена выбрал классическую геометрию и сдавал её Герману Фёдоровичу Лаптеву, что было не так просто. Получил я отличную оценку, но для этого мне пришлось кое-что «взять на дом» - то есть, беседа не была однодневной. Все сдавали эти вторые экзамены довольно тяжело - ведь требовалось достаточно полное освоение весьма далёкой от вас области, коли вы уж её выбрали.

Ч.: В аспирантуре Вы сразу стали серьёзно заниматься задачей, поставленной Вашим шефом - или, поначалу, позволили себе "расслабиться"? Ведь появилось свободное время, стипендия была уже «приличная», и можно было заняться своим культурным самообразованием - посещением спектаклей и концертов, изучением иностранных языков, серьёзным осваиванием шахмат и т. п. К тому же это было, наверное, время «обустройства Вашей личной жизни».

Л.: Нет, не расслабился.

Как я уже говорил, я ушёл из аспирантуры, чтобы работать на кафедре алгебры. Поэтому никакого свободного времени у меня не появилось - у меня были группы, в которых я преподавал.

Что касается обустройства личной жизни, то я женился на пятом курсе, хотя мы с моей будущей супругой заметили друг друга еще в школе - учились вместе. Мы поженились, потому что иначе нас бы распределили в разные места. А живем мы с ней вместе уже более 50 лет.

Посещали ли мы спектакли и концерты? Да, мы ходили в театры, на концерты, смотрели спектакли, балеты. Я любил музыкальные действа. Шахматы я серьезно не осваивал.

А вот своими математическими задачами я занимался активно. Без ложной скромности могу сказать, что, хотя многие задачи мне предлагал мой научный руководитель, я серьёзно занялся задачей, которую нашел сам у Шпехта. Это знаменитая впоследствии проблема Шпехта о конечной порождённости тождеств ассоциативной алгебры. Мне кажется, я первым её заметил, и после в России появился интерес к ней. Потом я еще дважды менял математическую профессию, сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: С написанием кандидатской диссертации Вы "уложились в срок"? Какова была её тема?

Л.: Успел ли я в срок написать кандидатскую диссертацию? Я ушёл после первого года аспирантуры - поступил в 1961 году и ушел через год. А защищал диссертацию в 1963 году, уже не будучи аспирантом. Так что не понятно, как считать - в срок или не в срок? Ну, в трёхлетний срок я, конечно, уложился, но в одногодичный - нет.

Ч.: Расскажите, пожалуйста, поподробнее о Вашем научном руководителе. Хотя бы один пример, характеризующий его как личность.

Л.: Мой научный руководитель был замечательным. Это был Анатолий Илларионович Ширшов.

Он родился в Сибири, в небольшом городке Алейске, и долгое время работал там просто школьным учителем. Из того же городка был мой сокурсник Толя Катко, который рассказывал, что, бывало, выйдешь ночью на улицу, а огонёк у Анатолия Илларионовича горит, он занимается.

Анатолий Илларионович закончил, частично заочно, педвуз, а потом поступил в аспирантуру Московского Университета. Человек это был удивительный. Во-первых, это был очень талантливый математик, замечательный комбинаторщик, хотя доказанные им теоремы иногда были не на том языке, на котором сейчас используются. Так, выяснилось, что базис Грёбнера в нынешнем виде появился у него раньше всех в 1962 году, но так как он не писал по-английски, западные ученые это пропустили. Сейчас, правда, они это знают и называют не «Базисом Грёбнера», а «Базисом Грёбнера-Ширшова». Есть у него и много других замечательных теорем, в частности, о высоте в теории тождеств. Его обзор «Кольца, близкие к ассоциативным» 1958 года послужил толчком для работ на много лет вперёд, да и сейчас его значение не исчерпано.

В жизни это был человек чрезвычайно скромный. Я впервые видел талантливого руководителя, который никогда не суетился, не повышал голоса. Но то, чем он руководил, всегда преуспевало, и всё было в порядке. Потом, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева, он уехал в Новосибирск, где в 1963 году возник Новосибирский Академгородок. Директором Института математики там был Сергей Львович Соболев, который много занимался наукой и много ездил. А его заместителем стал Анатолий Илларионович Ширшов. И в течение 15 лет он успешно руководил этим институтом.

Анатолий Илларионович никогда не любил занимать в президиуме видных мест. Был очень скромным, искренне преданным науке. Любил поэзию и фантастику - я имею в виду литературу. Одна из его комнат в доме была занята полностью литературой. Есенина он знал наизусть, и если кто-нибудь начинал читать Есенина, и в каком-то месте вдруг произносил неправильное слово, Анатолий Илларионович его тут же поправлял, что действительно свидетельствовало о его удивительном знании поэзии Есенина.

Впоследствии нас с Анатолием Илларионовичем связывала дружба. У него была замечательная жена, широкой души человек - она, к сожалению, умерла, совсем недавно. Я с ней связывался и после смерти Анатолия Илларионовича. Приезжал в Новосибирск, где он похоронен. И всегда, когда я приезжаю в Новосибирск, я стараюсь навестить его могилу.

Мы, его ученики, сложились и поставили памятник на его могиле.

Ч.: Значит, на Мехмате МГУ его период продолжался лет пятнадцать? Или даже меньше?

Л.: На Мехмате МГУ, из-за отъезда в Новосибирск, меньше. Но я скажу так: с 1958 по 1962 год я постоянно встречался с ним здесь. А в 1962 году, как я уже сказал, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева он уехал в Новосибирск. Там он стал членом-корреспондентом Академии Наук СССР.

Ч.: А кто был у Вас оппонентом по защите кандидатской диссертации? И её защита произошла "гладко" или возникали "опасные моменты"?

Л.: Должен, к своему стыду, признаться, что я позабыл всех своих оппонентов...

Помню, что по какой-то защите (не по кандидатской ли диссертации?) одним из оппонентов был Зенон Иванович Боревич. Это тоже был замечательный математик и чудесный человек, проживавший в Ленинграде. Вот его я помню. А остальных оппонентов я что-то запамятовал. Но вот помню Зенона Ивановича Боревича. С ним у меня потом были весьма тесные научные и дружеские контакты, вплоть до самой его смерти.

Ч.: Вы начали преподавать ещё до защиты своей кандидатской диссертации. Возникали ли трудности при проведении занятий? Много ли Вы к ним готовились?

Л.: Да, я стал преподавать до защиты кандидатской диссертации. Были ли у меня трудности с проведением занятий? Ну, конечно, я готовился, тщательно обдумывал всё.

В то время Александр Геннадьевич Курош, заведующий нашей кафедрой, практиковал посещение занятий и затем, не называя имён, разбирал отдельные моменты проведения этих занятий, критиковал или наоборот, просил взять на вооружение. Он всегда учил, как надо преподавать. В частности, говорил, что если у преподавателя не пересыхает горло, когда он выходит из аудитории, значит это не настоящий преподаватель. У меня горло пересыхало.

Представлял ли я себе доску с написанным на ней текстом, который я должен изложить на следующий день? Да, представлял. Приходилось и работать над собой. Но такого ощущения, что у меня что-то совсем не получается, не было. Хотя, конечно, были моменты, которые я потом исправлял - в частности, своё отношение к двоечникам и к отличникам.

Я, например, понял, что нельзя всё время заниматься только двоечниками, и что надо уделять больше внимания отличникам. А в наше время нас, как-то, призывали, больше работать с двоечниками.

В общем, методические моменты мы, конечно, обдумывали.

Ч.: То есть, обмен опытом на кафедре происходил, да? Не только один Александр Геннадьевич давал советы, правильно?

Л.: Нет, конечно, не только он один!

Должен сказать, что, например, у нас на кафедре замечательным педагогом была Анна Петровна Мишина. Она очень помогала в составлении контрольных, объясняла, как их нужно проводить. Лев Анатольевич Скорняков однажды сказал: «Анна Петровна дала мне контрольные - и их мне хватило на всю жизнь». Этого действительно могло хватить на всю жизнь. Анна Петровна всегда очень любезно, аккуратно, приятно начинала разговоры о преподавании, оказывала реальную и существенную помощь.

Вообще, на наших кафедрах обсуждать методику преподавания тогда было принято гораздо больше, чем сейчас.

Ч.: А кто был Вашим 1-м аспирантом?

Л.: Так... Кто был моим первым аспирантом... Может быть, Пихтельков Сергей Алексеевич? Потом, видимо, был Барбаумов Виктор Ефимович. Я не называю иностранных аспирантов. Ну, потом их стало очень много.

Ч.: В каком году Вы защитили свою докторскую диссертацию и как она называлась? Кто были по ней оппоненты?

Л.: Докторскую диссертацию я защитил в 1978 году. Одним из оппонентов на ней был, помнится, Анатолий Владимирович Яковлев - нынешний заведующий кафедрой алгебры в Санкт-Петербурге. А вот остальных оппонентов, как я уже говорил, я уже не помню... Кто-то был из Новосибирска.

А вот как она называлась... Точного названия не помню. Но помню полученные в ней результаты и её примерное название - «Полиномиальные тождества ассоциативных алгебр».

Ч.: С какого года Вы являетесь профессором Мехмата МГУ?

Л.: Профессором Мехмата МГУ я стал в 1979 году. На кафедре же, как я ранее упоминал, работаю с февраля 1961 года. Получается, что уже 47 лет.

Ч.: Разрешите ещё личный вопрос? Кто по профессии Ваша супруга (если можно, её имя и отчество)? Есть ли у Вас дети и чем они предпочли заняться - в частности, не пошёл ли кто-нибудь из них по стопам отца и стал математиком?

Л.: Кто по профессии моя супруга... Она специалист по деревообработке. Она работала в министерстве соответствующего профиля и заведовала мощностями предприятий лесной и деревообрабатывающей промышленности в Советском Союзе. Имя и отчество - Эмилия Алексеевна, в девичестве Попова, теперь Латышева.

У нас есть сын Алексей. Он окончил Московский Автомеханический институт. По моим стопам он не пошёл - он любитель техники. Поэтому ему пришлось самому пробивать себе дорогу в той области. Он работал на Автозаводе имени Ленинского комсомола. Но когда произошла перестройка и все предприятия рухнули, ему пришлось менять свою профессию. Сейчас этот завод «лежит», как говорится, а его инженеры ещё не нашли себе применения в нашей новой жизни.

Ч.: И такой вот вопрос: довольны ли Вы как сложилась у Вас судьба и ни о чём ли Вы не жалеете?

Л.: Ну, если иметь в виду мою персональную судьбу, то можно сказать, что я доволен.

Если говорить о личной жизни - супругу я выбрал правильно. Мы прожили с ней всю жизнь. С сыном у нас прекрасные отношения, мы очень любим друг друга. А то, что он не стал математиком - не важно. Я не считаю, что дети математиков обязательно должны быть математиками.

Но я сожалею о том, что та атмосфера, в которой я жил, то отношение к науке, сейчас рухнули. Что в обществе и среди молодежи сейчас царствуют те приоритеты, которые мне, конечно, не по душе. Вот так.

Может быть, об этом сожалеет любой человек - может быть. Но мне кажется, что с этим моему поколению «ОСОБЕННО ПОВЕЗЛО».

Интимный вопрос, сожалею ли я об ошибках молодости... Нет, я не сожалею о них. Я считаю, что ошибки есть у каждого человека. Но таких ошибок, которые повлияли бы в дальнейшем на мою линию жизни, у меня не было. Профессию выбрал правильно, жену выбрал правильно. Может быть, стоило иметь побольше детей. Но тогда были трудные обстоятельства - и квартирные, в том числе. Вот об этом я, конечно, сожалею. Детей должно было быть больше.

Ч.: Хотелось бы еще вернуться к кафедре. Когда я учился, существовал ещё вычислительный практикум по алгебре. Вы были одним из тех, кто руководил этим практикумом. Как это всё зарождалось?

Л.: Когда я был курсе на втором, началась волна прикладных и востребованных областей математики. Тогда в них попробовали свои силы очень многие математики. Например, Лев Анатольевич Скорняков в сборнике «Автоматы» (в желтенькой обложке) написал статью «Нервные системы». Андрей Андреевич Марков сказал, что вообще ушел из аксиоматической математики в конструктивизм, хотя в конце жизни стал очень ценить свои труды по фундаментальной математике. Тогда же были первые шаги в направлении усиления вычислительных средств.

В моём поколении развитие этой области происходило следующим образом. Мы приближали многочленами Чебышёва функции и все расчеты делали на арифмометре - у нас не было логарифмической линейки, как в технических вузах. Потом появился «Рейнметалл» - это арифмометр с высшим образованием, который питался электричеством. Потом появились ЭВМ и программирование, которое я студентом не застал. Но были дополнительные курсы для преподавателей, и я их проходил.

Затем появились первые БЭСМы. Они стояли и у нас в вычислительном центре. Это были огромные монстры с тысячами предохранителей, в них журчала вода для охлаждения, были перфоленты и так далее. Потом стали появляться современные вычислительные средства. Появился такой предмет, как математический практикум.

Будучи молодым преподавателем, я возглавил этот практикум. Там было несколько разделов - и линейная алгебра, и линейное программирование. Я привлек к этому предмету таких ученых, как Александр Юрьевич Ольшанский и Юрий Питиримович Размыслов - тогда они не были такими знаменитыми учеными. Привлёк и Шульгейфера Ефима Григорьевича.

Не все они потом пошли по этим стопам. Но Размыслов написал книжку, совместно с безвременно ушедшим от нас Серёжей Ищинко (примеч. Д.: Сергей Яковлевич Ищенко погиб, попав под машину), у него интерес продолжался дольше.

Сам я составлял задачи по линейному программированию для математического практикума. Составил несколько таких задач и алгоритм для их размножения. Поэтому целые группы студентов не знали, что фактически решают одну и ту же задачу, которая меняется легким транслятором. Но потом на мой практикум попал младший Михалёв и угадал алгоритм для своей группы. Я пришел к выводу, что придется усложнить алгоритм размножения.

Конечно, я искренне проявлял определённый интерес к этому предмету. Но как-то Колмогоров отметил, что при появлении востребованных областей возникают и «профанационные» исследования. И в этой области стали появляться такие задачи, которые рекомендовали кормить корову одним мелом - задачи о рационе. Появились даже школьные задачники, в которых задачи надо было формулировать не на абстрактном уровне, а чтобы там обязательно участвовали водопроводные трубы, пилы и тому подобное.

В общем, расплодившиеся в этой области «профанационные» постановки задач заметно ослабили мой к ней интерес. Но к серьезным моментам такой деятельности он, правда, остался. Выразился он в том, что сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: После Александра Геннадьевича Куроша некоторое время заведующим кафедрой работал Олег Николаевич Головин. Может быть, Вы скажите несколько слов о нём?

Л.: Олег Николаевич Головин сначала работал в техническом вузе, а потом был приглашён к нам на работу Александром Геннадьевичем Курошем.

Олег Николаевич был скромным человеком. Брат его - известный физик. Сам он занимался теорией групп.

Олег Николаевич очень много размышлял о жизни, в частности, почему она с каждым годом летит всё быстрее. Находил этому своё обоснование, считал, что самое полезное - это ходьба. Поэтому всю жизнь свою предпочитал отдыхать на Оке, где много ходил.

Олег Николаевич был очень организованным человеком, на него всегда можно было положиться. И когда Александр Геннадьевич болел, именно Олег Николаевич сохранял все традиции на кафедре. Поэтому именно его, в качестве временного руководителя кафедры, избирал Александр Геннадьевич.

В то же время, сам Олег Николаевич говорил, что у него нет таких качеств, как у Александра Геннадьевича, и просил найти заведующего кафедрой на длительный срок.

В то время у нас часто выступал работавший в «Стекловке» ученик Игоря Ростиславовича Шафаревича Кострикин Алексей Иванович. С ним у нас сначала были чисто научные отношения. Но потом так оказалось, что мы с ним, совершенно случайно, поселились рядом - наши дома разделяла только дорога.

Когда же стал вопрос, кому стать заведующим кафедрой, то сначала мы предложили это Шафаревичу. Но он отказался по разного рода причинам. И мой взгляд тогда остановился на Кострикине, уже известном учёном, члене-корреспонденте Академии Наук.

Алексей Иванович тоже долго не соглашался, говорил, что не имеет достаточного опыта преподавания. Но я уже к тому моменту занимал положение на факультете, которое позволяло влиять на решение кадровых вопросов.

И мы выбрали Алексея Ивановича. И не ошиблись. Он полностью сохранил традиции кафедры и успешно заведовал ею около 29 лет, до своей смерти в 2000 году. Наш выбор, по-моему, был сделан удачно.

В целом, плеяда заведующих нашей кафедрой такова: сначала ею заведовал Отто Юльевич Шмидт (с 1929 по 1949 годы), затем - Александр Геннадьевич Курош (формально с 1949 по 1972 годы, но на самом деле, зная, как была организована жизнь Отто Юльевича, можно сказать, что Александр Геннадьевич руководил кафедрой все 30 лет), ну а потом кафедру возглавлял Алексей Иванович Кострикин (тоже почти 30 лет).

Я думаю, что запас марафонов заведования кафедрой исчерпался, и вряд ли следующий заведующий кафедрой будет ею руководить десятками лет. А это, так сказать, классики, о которых мы долго будем вспоминать, это наши замечательные люди и «научные маяки».

Ч.: Еще скажите, пожалуйста, несколько слов об Игоре Владимировиче Проскурякове.

Л.: Игорь Владимирович Проскуряков - незрячий математик. Он очень любил математику и преподавание. Я учился у него, потом стал его другом. По всем отзывам это был блестящий преподаватель и скромный человек. С задачником, который он создал, сложно конкурировать даже сейчас, по его доступности и полноте.

Это был оригинальный, очень интересный человек. С ним можно было о многом поговорить. Случалось, что мы задерживались вдвоем на кафедре и, когда уходили, он всегда спрашивал: «А свет мы выключить не забыли?». Всегда это спрашивал. Очень об этом заботился.

Его можно отнести к классикам факультетского преподавания, как и другого незрячего математика, Алексея Серапионовича Пархоменко. Они, кстати, дружили. Но Алексей Серапионович был другой - очень громким и настойчивым. А Игорь Владимирович был неспешным, спокойным, умевшим создать на кафедре примирительную обстановку.

Сейчас на кафедру иногда заходит дочь Игоря Владимировича, в основном, в связи с переизданием его задачника. Мы сидим, о многом вспоминаем.

Ч.: Ну что ж, спасибо Вам большое, Виктор Николаевич. Вы, конечно, с присущей Вам скромностью, период последних лет не упомянули, но мне хотелось бы Вам пожелать успешного продолжения этой череды заведующих кафедрой.

Л.: Ну, я не думаю, что судьба отпустит мне так много времени...

Ч.: Ну, в любом случае, доброго Вам здоровья и реализации всех намеченных планов.

Л.: Спасибо!

Апрель 2008 года.

 

 

 

Предисловие

Интервью с заведующим кафедрой «Высшая алгебра» Мехмата МГУ, профессором Виктором Николаевичем Латышевым провёл доцент этой кафедры Игорь Андреевич Чубаров ещё в апреле 2008 года. Но так получилось, что до сих пор оно не было опубликовано. Оформляя к печати данный выпуск серии «Мехматяне вспоминают», я предложил Игорю включить в него и его интервью с Виктором Николаевичем. Грустно вздохнув, Игорь согласился на моё предложение. Не могу не выразить ему за это свою искреннюю благодарность. Расшифровку диктофонной записи этого интервью мы ниже и приводим.

Василий Демидович

 

 

Виктор Николаевич Латышев

ИНТЕРВЬЮ С В.Н.ЛАТЫШЕВЫМ

Ч.: Виктор Николаевич, мне хотелось бы узнать побольше о Вас и о Мехмате Вашей молодости.

Но сначала расскажите, пожалуйста, немного о себе и своей семье.

Л.: Немного о себе. Родился я в Москве 9 февраля 1934 года. Отец - Латышев Николай Алексеевич, мама - Алексеева Нина Иосифовна. Никто из них с математикой связан не был. У меня была сестра, которая умерла во время войны в возрасте 3 лет. Интерес к математике у меня пробудился в четвертом классе. Я окончил школу в июне 1953 года с золотой медалью.

Ч.: Вы сразу после школы поступили на наш факультет - не так ли? Расскажите, пожалуйста, как это происходило.

Л.: Да, на Мехмат МГУ я поступил сразу после школы.

Происходило это следующим образом. Так как я был медалистом, я проходил только собеседование. Оно мне сложным не показалось. Собеседование у меня принимал старший Демидович. Никаких других экзаменов при поступлении мне сдавать не пришлось.

Ч.: Но вот Вы уже первокурсник Мехмата МГУ. Кто у Вас были первыми лекторами по Математическому анализу, Алгебре, Аналитической геометрии, возможно, по программированию? И легко ли Вы влились в "студенческую атмосферу" Мехмата?

Л.: Мои первые лекторы таковы: по математическому анализу - Крейнес Михаил Александрович, по алгебре - Александр Геннадьевич Курош, по аналитической геометрии - Борис Николаевич Делоне. Ну а ЭВМ и программирования тогда просто не было.

Я достаточно легко вжился в студенческую атмосферу Мехмата. Что мне сразу пришлось по душе - это влюбленность студентов в науку, а также в поэзию, музыку, природу. Никаких других увлечений у нас особенно не было. Была преданность науке, а материальной стороной жизни мы тогда не интересовались.

Ч.: Как прошла Ваша 1-я сессия? Были ли трудности у Вас и Ваших однокурсников со сдачей зачётов и экзаменов?

Л.: Как прошла моя первая сессия? Я сдал ее на "отлично". У некоторых однокурсников были трудности, но должен сказать, что большинство студентов училось тогда на 4 и 5. Были, конечно, такие, кому было трудно, но они или уходили с факультета, или переводились на другие факультеты.

Ч.: Отсев был большой тогда?

Л.: Отсева тогда, как правило, не было. Мы старались своих двоечников подтянуть, давали им время, связывались с мамами, папами, бабушками. Так что велась активная работа, и отсевов больших не было.

Когда я поступал, у нас было чуть ли не пятьсот человек. А хвостистов у нас было мало.

Ч.: Обучение тогда было ещё платным? И получали ли Вы стипендию?

Л.: Я получал стипендию, а обучение тогда было уже бесплатным.

Ч.: Вы с первого курса начали посещать спецсеминары и спецкурсы? Много ли их было тогда на Мехмате? Чей-нибудь спецкурс или спецсеминар Вам особенно запомнился?

Л.: Сразу с первого курса мы посещали спецсеминары и спецкурсы. На Мехмате их тогда было много. По всем сферам науки.

В то время современная математика формировалась, и очень многие спецкурсы и спецсеминары были посвящены проблемам современной математики. Среди спецсеминаров и спецкурсов хочу особенно выделить спецкурс моего будущего научного руководителя, Анатолия Илларионовича Ширшова. Слушал я и спецкурс Александра Геннадьевича Куроша, он был замечательным педагогом. Еще я бы отметил блестяще прочитанный курс тогда еще молодого учёного Юрия Васильевича Прохорова.

Мы все тогда посещали с десяток спецкурсов и спецсеминаров. Правда, не одинаково хорошо их понимая, но все равно это было интересно. Я, в частности, слушал и Нину Карловну Бари, и Мишину Анну Петровну, и Скорнякова Льва Анатольевича, и Шилова Георгия Евгеньевича.

Ч.: Курсовая работа в Ваше время писалась уже на II курсе. Под чьим руководством Вы её выполняли?

Л.: Да, курсовая работа писалась тогда на втором курсе. И я выполнял её под руководством Анатолия Илларионовича Ширшова.

Ч.: Выбор кафедры тогда происходил также на II курсе. Были ли тогда "агитационные встречи" кафедр с "выбирающими"?

Л.: В то время агитационные встречи кафедр со студентами не проводились. А интерес мой к кафедре алгебры сформировался на основании впечатлений, полученных от спецкурсов и спецсеминаров.

Ч.: Вот Вы выбрали "свою" кафедру - кафедру алгебры. Кто стал Вашим научным руководителем? Регулярно ли Вы с ним встречались или, как нередко сейчас бывает, подолгу "исчезали" из его поля зрения?

Л.: Я уже упомянул, что моим научным руководителем стал Анатолий Илларионович Ширшов.

В те времена встречи с научным руководителем были регулярными. Во-первых, мы регулярно посещали семинар, который он вел. Во-вторых, мы посещали семинары, в которых он был участником, например, большой научно-исследовательский семинар по алгебре. Кроме того, были дни, когда научный руководитель встречался просто для того, чтобы поговорить со своими учениками о науке и за жизнь. Могли происходить встречи, если в своих стараниях студенты достигали каких-нибудь результатов - научный руководитель отдельно любил о них поговорить и их послушать.

Ч.: Когда Вы испытали "радость первого творческого успеха"? И когда Ваши исследования были впервые рекомендованы "к печати"?

Л.: Когда я испытал радость первого творческого успеха? Возможно, это было уже на 3 курсе, когда я решал какую-то небольшую проблему - по алгебрам Ли, и решить её мне удалось.

А первая моя работа, рекомендованная к печати, была выполнена на 5 курсе.

Ч.: Общение с какими математиками на Мехмате произвело на Вас особенное впечатление? Расскажите немного о них.

Л.: Какие математики произвели на меня особое впечатление? Этот список, конечно, трудно сделать полным, поскольку в то время на Мехмате МГУ была, говоря литературным языком, «могучая кучка», которая в значительной степени и создавала современную математику.

Здесь, прежде всего, я хочу вспомнить Александра Геннадьевича Куроша, неутомимого «борца» науки, всегда полного новых идей, создателя новых коллективов.

А также Павла Сергеевича Александрова, активно создававшего топологию.

Конечно же, Андрея Николаевича Колмогорова и Георгия Евгеньевича Шилова, на семинарах и спецкурсах которых мы узнавали основы современной математики - в частности, функционального анализа, предмета, ещё и названия тогда не имевшего.

Прекрасного лектора Бориса Николаевича Делоне, рисовавшего котов во время своих лекций и зрительно помогавшего нам ощутить, что такое аффинное преобразование. Кстати, Борис Николаевич говорил, что за свою жизнь надо «три раза по двадцать лет (!)» заниматься деятельностью в разных областях науки, и вообще рассказывал много интересного.

Не могу не упомянуть я и встречу с Михаилом Михайловичем Постниковым, совершенно замечательным учёным и человеком.

Вспоминается и немного мрачноватый на вид Александр Осипович Гельфонд.

Огромное впечатление производил Израиль Моисеевич Гельфанд с его замечательными лекциями по функциональному анализу, по коммутативным кольцам. На его знаменитом и очень посещаемом семинаре впоследствии мне пришлось выступать докладчиком.

Этот список можно продолжать бесконечно. В него следует включить, например, Петра Лаврентьевича Ульянова. И, конечно же, Дмитрия Евгеньевича Меньшова - человека очень интересного, увлечённого, чрезвычайно доброго, пренебрегавшего нормальными условиями существования, не видевшего ничего, кроме математики.

Очень много мне пришлось общаться с Иваном Георгиевичем Петровским - он долгое время был ректором, и я, занимая разнообразные партийные и административные посты, часто встречался с ним. А потом, уже став старше, я оказался заместителем заведующего Отделения математики Андрея Николаевича Колмогорова, встречи с которым у меня происходили систематически в течение десяти лет.

Ч.: После окончания Мехмата МГУ Вас сразу рекомендовали в факультетскую аспирантуру и были ли трудности при получении такой рекомендации, например, от учебной части - в дипломе имелись тройки, или же от общественных организаций - мало занимались общественной работой?

Л.: Я окончил Мехмат МГУ 1958 году и меня сразу рекомендовали в аспирантуру.

С получением такой рекомендации никаких трудностей не было. Пересдавать было нечего, так как не было троек. А общественной работой я всегда занимался «выше крыши», так как ещё будучи совсем юным занимал разные «общественные посты», в том числе и «по партийной линии».

Другое дело, что в аспирантуре мне пришлось быть мало. Дело в том, что через год после того, как я стал аспирантом, Александр Геннадьевич предложил мне выбрать: доучиться до конца или уйти добровольно и стать ассистентом кафедры алгебры. Выбирать надо было срочно, поскольку через некоторое время этой должности могло не быть. Поэтому я через год, по собственному желанию, ушёл из аспирантуры, без колебаний, и стал ассистентом кафедры высшей алгебры.

Ч.: Кстати, " общественная жизнь" на факультете тогда была, наверное, весьма бурной? Ведь это был период «хрущёвской оттепели», когда расцветала факультетская самодеятельность, зарождалось "целинное движение", вспыхивали гласные политические дискуссии. Вы как-то принимали в этом участие?

Л.: Насчёт «хрущевской оттепели».

Вы говорите о расцвете при ней факультетской самодеятельности. Но она всегда была хорошей, она и сейчас хорошая. Вспомните наш университетский театр. Может быть, менялась время от времени так называемая тональность представлений, а тяга к искусству на факультете была всегда.

Что касается «целинного движения», то мне на целине побывать не пришлось, так как в то время я уже занимал какие-то должности. Однако формировать стройотряды, ездить по местам приходилось неоднократно. И некоторых из теперешних известных профессоров я тогда назначал командирами отрядов - сейчас мы вместе вспоминаем об этом с огромным удовольствием.

Насчёт гласных политических дискуссий ... Да, они иногда вспыхивали на Мехмате. Их, правда, было не очень много, и, в основном, они приурочивались к событиям, связанным с отдельными претензиями к отдельным математикам. А просто обсуждений политики у нас не было. Мы интересовались скорее наукой. Если быть откровенным, политикой мы занимались не так много. Принимал ли я участие в подобных политических дискуссиях? Ну, я принимал, конечно, какое-то участие. Бывало, приходилось защищать каких-то математиков - из этических соображений я не буду приводить их имен. К ним были некоторые претензии, но мы их отстояли - теперь это замечательные ученые. Мы с ними встречаемся и, с одной стороны, расстраиваемся, что это было, с другой стороны, радуемся, что это не повредило нашей дальнейшей жизни.

Ч.: Но поговорим теперь об аспирантских экзаменах. Трудно ли было их сдавать? Кто Вас экзаменовал? И всё ли "гладко" прошло?

Л.: Трудно ли было сдавать экзамены в аспирантуре... Да, должен сказать, в те времена сдавать экзамены в аспирантуре было трудно. Особенно трудно было выбирать так называемые вторые экзамены - их нужно было выбрать самому, и предмет должен был быть далеким от вашей специальности.

Я, например, в качестве второго экзамена выбрал классическую геометрию и сдавал её Герману Фёдоровичу Лаптеву, что было не так просто. Получил я отличную оценку, но для этого мне пришлось кое-что «взять на дом» - то есть, беседа не была однодневной. Все сдавали эти вторые экзамены довольно тяжело - ведь требовалось достаточно полное освоение весьма далёкой от вас области, коли вы уж её выбрали.

Ч.: В аспирантуре Вы сразу стали серьёзно заниматься задачей, поставленной Вашим шефом - или, поначалу, позволили себе "расслабиться"? Ведь появилось свободное время, стипендия была уже «приличная», и можно было заняться своим культурным самообразованием - посещением спектаклей и концертов, изучением иностранных языков, серьёзным осваиванием шахмат и т. п. К тому же это было, наверное, время «обустройства Вашей личной жизни».

Л.: Нет, не расслабился.

Как я уже говорил, я ушёл из аспирантуры, чтобы работать на кафедре алгебры. Поэтому никакого свободного времени у меня не появилось - у меня были группы, в которых я преподавал.

Что касается обустройства личной жизни, то я женился на пятом курсе, хотя мы с моей будущей супругой заметили друг друга еще в школе - учились вместе. Мы поженились, потому что иначе нас бы распределили в разные места. А живем мы с ней вместе уже более 50 лет.

Посещали ли мы спектакли и концерты? Да, мы ходили в театры, на концерты, смотрели спектакли, балеты. Я любил музыкальные действа. Шахматы я серьезно не осваивал.

А вот своими математическими задачами я занимался активно. Без ложной скромности могу сказать, что, хотя многие задачи мне предлагал мой научный руководитель, я серьёзно занялся задачей, которую нашел сам у Шпехта. Это знаменитая впоследствии проблема Шпехта о конечной порождённости тождеств ассоциативной алгебры. Мне кажется, я первым её заметил, и после в России появился интерес к ней. Потом я еще дважды менял математическую профессию, сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: С написанием кандидатской диссертации Вы "уложились в срок"? Какова была её тема?

Л.: Успел ли я в срок написать кандидатскую диссертацию? Я ушёл после первого года аспирантуры - поступил в 1961 году и ушел через год. А защищал диссертацию в 1963 году, уже не будучи аспирантом. Так что не понятно, как считать - в срок или не в срок? Ну, в трёхлетний срок я, конечно, уложился, но в одногодичный - нет.

Ч.: Расскажите, пожалуйста, поподробнее о Вашем научном руководителе. Хотя бы один пример, характеризующий его как личность.

Л.: Мой научный руководитель был замечательным. Это был Анатолий Илларионович Ширшов.

Он родился в Сибири, в небольшом городке Алейске, и долгое время работал там просто школьным учителем. Из того же городка был мой сокурсник Толя Катко, который рассказывал, что, бывало, выйдешь ночью на улицу, а огонёк у Анатолия Илларионовича горит, он занимается.

Анатолий Илларионович закончил, частично заочно, педвуз, а потом поступил в аспирантуру Московского Университета. Человек это был удивительный. Во-первых, это был очень талантливый математик, замечательный комбинаторщик, хотя доказанные им теоремы иногда были не на том языке, на котором сейчас используются. Так, выяснилось, что базис Грёбнера в нынешнем виде появился у него раньше всех в 1962 году, но так как он не писал по-английски, западные ученые это пропустили. Сейчас, правда, они это знают и называют не «Базисом Грёбнера», а «Базисом Грёбнера-Ширшова». Есть у него и много других замечательных теорем, в частности, о высоте в теории тождеств. Его обзор «Кольца, близкие к ассоциативным» 1958 года послужил толчком для работ на много лет вперёд, да и сейчас его значение не исчерпано.

В жизни это был человек чрезвычайно скромный. Я впервые видел талантливого руководителя, который никогда не суетился, не повышал голоса. Но то, чем он руководил, всегда преуспевало, и всё было в порядке. Потом, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева, он уехал в Новосибирск, где в 1963 году возник Новосибирский Академгородок. Директором Института математики там был Сергей Львович Соболев, который много занимался наукой и много ездил. А его заместителем стал Анатолий Илларионович Ширшов. И в течение 15 лет он успешно руководил этим институтом.

Анатолий Илларионович никогда не любил занимать в президиуме видных мест. Был очень скромным, искренне преданным науке. Любил поэзию и фантастику - я имею в виду литературу. Одна из его комнат в доме была занята полностью литературой. Есенина он знал наизусть, и если кто-нибудь начинал читать Есенина, и в каком-то месте вдруг произносил неправильное слово, Анатолий Илларионович его тут же поправлял, что действительно свидетельствовало о его удивительном знании поэзии Есенина.

Впоследствии нас с Анатолием Илларионовичем связывала дружба. У него была замечательная жена, широкой души человек - она, к сожалению, умерла, совсем недавно. Я с ней связывался и после смерти Анатолия Илларионовича. Приезжал в Новосибирск, где он похоронен. И всегда, когда я приезжаю в Новосибирск, я стараюсь навестить его могилу.

Мы, его ученики, сложились и поставили памятник на его могиле.

Ч.: Значит, на Мехмате МГУ его период продолжался лет пятнадцать? Или даже меньше?

Л.: На Мехмате МГУ, из-за отъезда в Новосибирск, меньше. Но я скажу так: с 1958 по 1962 год я постоянно встречался с ним здесь. А в 1962 году, как я уже сказал, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева он уехал в Новосибирск. Там он стал членом-корреспондентом Академии Наук СССР.

Ч.: А кто был у Вас оппонентом по защите кандидатской диссертации? И её защита произошла "гладко" или возникали "опасные моменты"?

Л.: Должен, к своему стыду, признаться, что я позабыл всех своих оппонентов...

Помню, что по какой-то защите (не по кандидатской ли диссертации?) одним из оппонентов был Зенон Иванович Боревич. Это тоже был замечательный математик и чудесный человек, проживавший в Ленинграде. Вот его я помню. А остальных оппонентов я что-то запамятовал. Но вот помню Зенона Ивановича Боревича. С ним у меня потом были весьма тесные научные и дружеские контакты, вплоть до самой его смерти.

Ч.: Вы начали преподавать ещё до защиты своей кандидатской диссертации. Возникали ли трудности при проведении занятий? Много ли Вы к ним готовились?

Л.: Да, я стал преподавать до защиты кандидатской диссертации. Были ли у меня трудности с проведением занятий? Ну, конечно, я готовился, тщательно обдумывал всё.

В то время Александр Геннадьевич Курош, заведующий нашей кафедрой, практиковал посещение занятий и затем, не называя имён, разбирал отдельные моменты проведения этих занятий, критиковал или наоборот, просил взять на вооружение. Он всегда учил, как надо преподавать. В частности, говорил, что если у преподавателя не пересыхает горло, когда он выходит из аудитории, значит это не настоящий преподаватель. У меня горло пересыхало.

Представлял ли я себе доску с написанным на ней текстом, который я должен изложить на следующий день? Да, представлял. Приходилось и работать над собой. Но такого ощущения, что у меня что-то совсем не получается, не было. Хотя, конечно, были моменты, которые я потом исправлял - в частности, своё отношение к двоечникам и к отличникам.

Я, например, понял, что нельзя всё время заниматься только двоечниками, и что надо уделять больше внимания отличникам. А в наше время нас, как-то, призывали, больше работать с двоечниками.

В общем, методические моменты мы, конечно, обдумывали.

Ч.: То есть, обмен опытом на кафедре происходил, да? Не только один Александр Геннадьевич давал советы, правильно?

Л.: Нет, конечно, не только он один!

Должен сказать, что, например, у нас на кафедре замечательным педагогом была Анна Петровна Мишина. Она очень помогала в составлении контрольных, объясняла, как их нужно проводить. Лев Анатольевич Скорняков однажды сказал: «Анна Петровна дала мне контрольные - и их мне хватило на всю жизнь». Этого действительно могло хватить на всю жизнь. Анна Петровна всегда очень любезно, аккуратно, приятно начинала разговоры о преподавании, оказывала реальную и существенную помощь.

Вообще, на наших кафедрах обсуждать методику преподавания тогда было принято гораздо больше, чем сейчас.

Ч.: А кто был Вашим 1-м аспирантом?

Л.: Так... Кто был моим первым аспирантом... Может быть, Пихтельков Сергей Алексеевич? Потом, видимо, был Барбаумов Виктор Ефимович. Я не называю иностранных аспирантов. Ну, потом их стало очень много.

Ч.: В каком году Вы защитили свою докторскую диссертацию и как она называлась? Кто были по ней оппоненты?

Л.: Докторскую диссертацию я защитил в 1978 году. Одним из оппонентов на ней был, помнится, Анатолий Владимирович Яковлев - нынешний заведующий кафедрой алгебры в Санкт-Петербурге. А вот остальных оппонентов, как я уже говорил, я уже не помню... Кто-то был из Новосибирска.

А вот как она называлась... Точного названия не помню. Но помню полученные в ней результаты и её примерное название - «Полиномиальные тождества ассоциативных алгебр».

Ч.: С какого года Вы являетесь профессором Мехмата МГУ?

Л.: Профессором Мехмата МГУ я стал в 1979 году. На кафедре же, как я ранее упоминал, работаю с февраля 1961 года. Получается, что уже 47 лет.

Ч.: Разрешите ещё личный вопрос? Кто по профессии Ваша супруга (если можно, её имя и отчество)? Есть ли у Вас дети и чем они предпочли заняться - в частности, не пошёл ли кто-нибудь из них по стопам отца и стал математиком?

Л.: Кто по профессии моя супруга... Она специалист по деревообработке. Она работала в министерстве соответствующего профиля и заведовала мощностями предприятий лесной и деревообрабатывающей промышленности в Советском Союзе. Имя и отчество - Эмилия Алексеевна, в девичестве Попова, теперь Латышева.

У нас есть сын Алексей. Он окончил Московский Автомеханический институт. По моим стопам он не пошёл - он любитель техники. Поэтому ему пришлось самому пробивать себе дорогу в той области. Он работал на Автозаводе имени Ленинского комсомола. Но когда произошла перестройка и все предприятия рухнули, ему пришлось менять свою профессию. Сейчас этот завод «лежит», как говорится, а его инженеры ещё не нашли себе применения в нашей новой жизни.

Ч.: И такой вот вопрос: довольны ли Вы как сложилась у Вас судьба и ни о чём ли Вы не жалеете?

Л.: Ну, если иметь в виду мою персональную судьбу, то можно сказать, что я доволен.

Если говорить о личной жизни - супругу я выбрал правильно. Мы прожили с ней всю жизнь. С сыном у нас прекрасные отношения, мы очень любим друг друга. А то, что он не стал математиком - не важно. Я не считаю, что дети математиков обязательно должны быть математиками.

Но я сожалею о том, что та атмосфера, в которой я жил, то отношение к науке, сейчас рухнули. Что в обществе и среди молодежи сейчас царствуют те приоритеты, которые мне, конечно, не по душе. Вот так.

Может быть, об этом сожалеет любой человек - может быть. Но мне кажется, что с этим моему поколению «ОСОБЕННО ПОВЕЗЛО».

Интимный вопрос, сожалею ли я об ошибках молодости... Нет, я не сожалею о них. Я считаю, что ошибки есть у каждого человека. Но таких ошибок, которые повлияли бы в дальнейшем на мою линию жизни, у меня не было. Профессию выбрал правильно, жену выбрал правильно. Может быть, стоило иметь побольше детей. Но тогда были трудные обстоятельства - и квартирные, в том числе. Вот об этом я, конечно, сожалею. Детей должно было быть больше.

Ч.: Хотелось бы еще вернуться к кафедре. Когда я учился, существовал ещё вычислительный практикум по алгебре. Вы были одним из тех, кто руководил этим практикумом. Как это всё зарождалось?

Л.: Когда я был курсе на втором, началась волна прикладных и востребованных областей математики. Тогда в них попробовали свои силы очень многие математики. Например, Лев Анатольевич Скорняков в сборнике «Автоматы» (в желтенькой обложке) написал статью «Нервные системы». Андрей Андреевич Марков сказал, что вообще ушел из аксиоматической математики в конструктивизм, хотя в конце жизни стал очень ценить свои труды по фундаментальной математике. Тогда же были первые шаги в направлении усиления вычислительных средств.

В моём поколении развитие этой области происходило следующим образом. Мы приближали многочленами Чебышёва функции и все расчеты делали на арифмометре - у нас не было логарифмической линейки, как в технических вузах. Потом появился «Рейнметалл» - это арифмометр с высшим образованием, который питался электричеством. Потом появились ЭВМ и программирование, которое я студентом не застал. Но были дополнительные курсы для преподавателей, и я их проходил.

Затем появились первые БЭСМы. Они стояли и у нас в вычислительном центре. Это были огромные монстры с тысячами предохранителей, в них журчала вода для охлаждения, были перфоленты и так далее. Потом стали появляться современные вычислительные средства. Появился такой предмет, как математический практикум.

Будучи молодым преподавателем, я возглавил этот практикум. Там было несколько разделов - и линейная алгебра, и линейное программирование. Я привлек к этому предмету таких ученых, как Александр Юрьевич Ольшанский и Юрий Питиримович Размыслов - тогда они не были такими знаменитыми учеными. Привлёк и Шульгейфера Ефима Григорьевича.

Не все они потом пошли по этим стопам. Но Размыслов написал книжку, совместно с безвременно ушедшим от нас Серёжей Ищинко (примеч. Д.: Сергей Яковлевич Ищенко погиб, попав под машину), у него интерес продолжался дольше.

Сам я составлял задачи по линейному программированию для математического практикума. Составил несколько таких задач и алгоритм для их размножения. Поэтому целые группы студентов не знали, что фактически решают одну и ту же задачу, которая меняется легким транслятором. Но потом на мой практикум попал младший Михалёв и угадал алгоритм для своей группы. Я пришел к выводу, что придется усложнить алгоритм размножения.

Конечно, я искренне проявлял определённый интерес к этому предмету. Но как-то Колмогоров отметил, что при появлении востребованных областей возникают и «профанационные» исследования. И в этой области стали появляться такие задачи, которые рекомендовали кормить корову одним мелом - задачи о рационе. Появились даже школьные задачники, в которых задачи надо было формулировать не на абстрактном уровне, а чтобы там обязательно участвовали водопроводные трубы, пилы и тому подобное.

В общем, расплодившиеся в этой области «профанационные» постановки задач заметно ослабили мой к ней интерес. Но к серьезным моментам такой деятельности он, правда, остался. Выразился он в том, что сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: После Александра Геннадьевича Куроша некоторое время заведующим кафедрой работал Олег Николаевич Головин. Может быть, Вы скажите несколько слов о нём?

Л.: Олег Николаевич Головин сначала работал в техническом вузе, а потом был приглашён к нам на работу Александром Геннадьевичем Курошем.

Олег Николаевич был скромным человеком. Брат его - известный физик. Сам он занимался теорией групп.

Олег Николаевич очень много размышлял о жизни, в частности, почему она с каждым годом летит всё быстрее. Находил этому своё обоснование, считал, что самое полезное - это ходьба. Поэтому всю жизнь свою предпочитал отдыхать на Оке, где много ходил.

Олег Николаевич был очень организованным человеком, на него всегда можно было положиться. И когда Александр Геннадьевич болел, именно Олег Николаевич сохранял все традиции на кафедре. Поэтому именно его, в качестве временного руководителя кафедры, избирал Александр Геннадьевич.

В то же время, сам Олег Николаевич говорил, что у него нет таких качеств, как у Александра Геннадьевича, и просил найти заведующего кафедрой на длительный срок.

В то время у нас часто выступал работавший в «Стекловке» ученик Игоря Ростиславовича Шафаревича Кострикин Алексей Иванович. С ним у нас сначала были чисто научные отношения. Но потом так оказалось, что мы с ним, совершенно случайно, поселились рядом - наши дома разделяла только дорога.

Когда же стал вопрос, кому стать заведующим кафедрой, то сначала мы предложили это Шафаревичу. Но он отказался по разного рода причинам. И мой взгляд тогда остановился на Кострикине, уже известном учёном, члене-корреспонденте Академии Наук.

Алексей Иванович тоже долго не соглашался, говорил, что не имеет достаточного опыта преподавания. Но я уже к тому моменту занимал положение на факультете, которое позволяло влиять на решение кадровых вопросов.

И мы выбрали Алексея Ивановича. И не ошиблись. Он полностью сохранил традиции кафедры и успешно заведовал ею около 29 лет, до своей смерти в 2000 году. Наш выбор, по-моему, был сделан удачно.

В целом, плеяда заведующих нашей кафедрой такова: сначала ею заведовал Отто Юльевич Шмидт (с 1929 по 1949 годы), затем - Александр Геннадьевич Курош (формально с 1949 по 1972 годы, но на самом деле, зная, как была организована жизнь Отто Юльевича, можно сказать, что Александр Геннадьевич руководил кафедрой все 30 лет), ну а потом кафедру возглавлял Алексей Иванович Кострикин (тоже почти 30 лет).

Я думаю, что запас марафонов заведования кафедрой исчерпался, и вряд ли следующий заведующий кафедрой будет ею руководить десятками лет. А это, так сказать, классики, о которых мы долго будем вспоминать, это наши замечательные люди и «научные маяки».

Ч.: Еще скажите, пожалуйста, несколько слов об Игоре Владимировиче Проскурякове.

Л.: Игорь Владимирович Проскуряков - незрячий математик. Он очень любил математику и преподавание. Я учился у него, потом стал его другом. По всем отзывам это был блестящий преподаватель и скромный человек. С задачником, который он создал, сложно конкурировать даже сейчас, по его доступности и полноте.

Это был оригинальный, очень интересный человек. С ним можно было о многом поговорить. Случалось, что мы задерживались вдвоем на кафедре и, когда уходили, он всегда спрашивал: «А свет мы выключить не забыли?». Всегда это спрашивал. Очень об этом заботился.

Его можно отнести к классикам факультетского преподавания, как и другого незрячего математика, Алексея Серапионовича Пархоменко. Они, кстати, дружили. Но Алексей Серапионович был другой - очень громким и настойчивым. А Игорь Владимирович был неспешным, спокойным, умевшим создать на кафедре примирительную обстановку.

Сейчас на кафедру иногда заходит дочь Игоря Владимировича, в основном, в связи с переизданием его задачника. Мы сидим, о многом вспоминаем.

Ч.: Ну что ж, спасибо Вам большое, Виктор Николаевич. Вы, конечно, с присущей Вам скромностью, период последних лет не упомянули, но мне хотелось бы Вам пожелать успешного продолжения этой череды заведующих кафедрой.

Л.: Ну, я не думаю, что судьба отпустит мне так много времени...

Ч.: Ну, в любом случае, доброго Вам здоровья и реализации всех намеченных планов.

Л.: Спасибо!

Апрель 2008 года.

 

 

 

 

Предисловие

Интервью с заведующим кафедрой «Высшая алгебра» Мехмата МГУ, профессором Виктором Николаевичем Латышевым провёл доцент этой кафедры Игорь Андреевич Чубаров ещё в апреле 2008 года. Но так получилось, что до сих пор оно не было опубликовано. Оформляя к печати данный выпуск серии «Мехматяне вспоминают», я предложил Игорю включить в него и его интервью с Виктором Николаевичем. Грустно вздохнув, Игорь согласился на моё предложение. Не могу не выразить ему за это свою искреннюю благодарность. Расшифровку диктофонной записи этого интервью мы ниже и приводим.

Василий Демидович

 

 

Виктор Николаевич Латышев

ИНТЕРВЬЮ С В.Н.ЛАТЫШЕВЫМ

Ч.: Виктор Николаевич, мне хотелось бы узнать побольше о Вас и о Мехмате Вашей молодости.

Но сначала расскажите, пожалуйста, немного о себе и своей семье.

Л.: Немного о себе. Родился я в Москве 9 февраля 1934 года. Отец - Латышев Николай Алексеевич, мама - Алексеева Нина Иосифовна. Никто из них с математикой связан не был. У меня была сестра, которая умерла во время войны в возрасте 3 лет. Интерес к математике у меня пробудился в четвертом классе. Я окончил школу в июне 1953 года с золотой медалью.

Ч.: Вы сразу после школы поступили на наш факультет - не так ли? Расскажите, пожалуйста, как это происходило.

Л.: Да, на Мехмат МГУ я поступил сразу после школы.

Происходило это следующим образом. Так как я был медалистом, я проходил только собеседование. Оно мне сложным не показалось. Собеседование у меня принимал старший Демидович. Никаких других экзаменов при поступлении мне сдавать не пришлось.

Ч.: Но вот Вы уже первокурсник Мехмата МГУ. Кто у Вас были первыми лекторами по Математическому анализу, Алгебре, Аналитической геометрии, возможно, по программированию? И легко ли Вы влились в "студенческую атмосферу" Мехмата?

Л.: Мои первые лекторы таковы: по математическому анализу - Крейнес Михаил Александрович, по алгебре - Александр Геннадьевич Курош, по аналитической геометрии - Борис Николаевич Делоне. Ну а ЭВМ и программирования тогда просто не было.

Я достаточно легко вжился в студенческую атмосферу Мехмата. Что мне сразу пришлось по душе - это влюбленность студентов в науку, а также в поэзию, музыку, природу. Никаких других увлечений у нас особенно не было. Была преданность науке, а материальной стороной жизни мы тогда не интересовались.

Ч.: Как прошла Ваша 1-я сессия? Были ли трудности у Вас и Ваших однокурсников со сдачей зачётов и экзаменов?

Л.: Как прошла моя первая сессия? Я сдал ее на "отлично". У некоторых однокурсников были трудности, но должен сказать, что большинство студентов училось тогда на 4 и 5. Были, конечно, такие, кому было трудно, но они или уходили с факультета, или переводились на другие факультеты.

Ч.: Отсев был большой тогда?

Л.: Отсева тогда, как правило, не было. Мы старались своих двоечников подтянуть, давали им время, связывались с мамами, папами, бабушками. Так что велась активная работа, и отсевов больших не было.

Когда я поступал, у нас было чуть ли не пятьсот человек. А хвостистов у нас было мало.

Ч.: Обучение тогда было ещё платным? И получали ли Вы стипендию?

Л.: Я получал стипендию, а обучение тогда было уже бесплатным.

Ч.: Вы с первого курса начали посещать спецсеминары и спецкурсы? Много ли их было тогда на Мехмате? Чей-нибудь спецкурс или спецсеминар Вам особенно запомнился?

Л.: Сразу с первого курса мы посещали спецсеминары и спецкурсы. На Мехмате их тогда было много. По всем сферам науки.

В то время современная математика формировалась, и очень многие спецкурсы и спецсеминары были посвящены проблемам современной математики. Среди спецсеминаров и спецкурсов хочу особенно выделить спецкурс моего будущего научного руководителя, Анатолия Илларионовича Ширшова. Слушал я и спецкурс Александра Геннадьевича Куроша, он был замечательным педагогом. Еще я бы отметил блестяще прочитанный курс тогда еще молодого учёного Юрия Васильевича Прохорова.

Мы все тогда посещали с десяток спецкурсов и спецсеминаров. Правда, не одинаково хорошо их понимая, но все равно это было интересно. Я, в частности, слушал и Нину Карловну Бари, и Мишину Анну Петровну, и Скорнякова Льва Анатольевича, и Шилова Георгия Евгеньевича.

Ч.: Курсовая работа в Ваше время писалась уже на II курсе. Под чьим руководством Вы её выполняли?

Л.: Да, курсовая работа писалась тогда на втором курсе. И я выполнял её под руководством Анатолия Илларионовича Ширшова.

Ч.: Выбор кафедры тогда происходил также на II курсе. Были ли тогда "агитационные встречи" кафедр с "выбирающими"?

Л.: В то время агитационные встречи кафедр со студентами не проводились. А интерес мой к кафедре алгебры сформировался на основании впечатлений, полученных от спецкурсов и спецсеминаров.

Ч.: Вот Вы выбрали "свою" кафедру - кафедру алгебры. Кто стал Вашим научным руководителем? Регулярно ли Вы с ним встречались или, как нередко сейчас бывает, подолгу "исчезали" из его поля зрения?

Л.: Я уже упомянул, что моим научным руководителем стал Анатолий Илларионович Ширшов.

В те времена встречи с научным руководителем были регулярными. Во-первых, мы регулярно посещали семинар, который он вел. Во-вторых, мы посещали семинары, в которых он был участником, например, большой научно-исследовательский семинар по алгебре. Кроме того, были дни, когда научный руководитель встречался просто для того, чтобы поговорить со своими учениками о науке и за жизнь. Могли происходить встречи, если в своих стараниях студенты достигали каких-нибудь результатов - научный руководитель отдельно любил о них поговорить и их послушать.

Ч.: Когда Вы испытали "радость первого творческого успеха"? И когда Ваши исследования были впервые рекомендованы "к печати"?

Л.: Когда я испытал радость первого творческого успеха? Возможно, это было уже на 3 курсе, когда я решал какую-то небольшую проблему - по алгебрам Ли, и решить её мне удалось.

А первая моя работа, рекомендованная к печати, была выполнена на 5 курсе.

Ч.: Общение с какими математиками на Мехмате произвело на Вас особенное впечатление? Расскажите немного о них.

Л.: Какие математики произвели на меня особое впечатление? Этот список, конечно, трудно сделать полным, поскольку в то время на Мехмате МГУ была, говоря литературным языком, «могучая кучка», которая в значительной степени и создавала современную математику.

Здесь, прежде всего, я хочу вспомнить Александра Геннадьевича Куроша, неутомимого «борца» науки, всегда полного новых идей, создателя новых коллективов.

А также Павла Сергеевича Александрова, активно создававшего топологию.

Конечно же, Андрея Николаевича Колмогорова и Георгия Евгеньевича Шилова, на семинарах и спецкурсах которых мы узнавали основы современной математики - в частности, функционального анализа, предмета, ещё и названия тогда не имевшего.

Прекрасного лектора Бориса Николаевича Делоне, рисовавшего котов во время своих лекций и зрительно помогавшего нам ощутить, что такое аффинное преобразование. Кстати, Борис Николаевич говорил, что за свою жизнь надо «три раза по двадцать лет (!)» заниматься деятельностью в разных областях науки, и вообще рассказывал много интересного.

Не могу не упомянуть я и встречу с Михаилом Михайловичем Постниковым, совершенно замечательным учёным и человеком.

Вспоминается и немного мрачноватый на вид Александр Осипович Гельфонд.

Огромное впечатление производил Израиль Моисеевич Гельфанд с его замечательными лекциями по функциональному анализу, по коммутативным кольцам. На его знаменитом и очень посещаемом семинаре впоследствии мне пришлось выступать докладчиком.

Этот список можно продолжать бесконечно. В него следует включить, например, Петра Лаврентьевича Ульянова. И, конечно же, Дмитрия Евгеньевича Меньшова - человека очень интересного, увлечённого, чрезвычайно доброго, пренебрегавшего нормальными условиями существования, не видевшего ничего, кроме математики.

Очень много мне пришлось общаться с Иваном Георгиевичем Петровским - он долгое время был ректором, и я, занимая разнообразные партийные и административные посты, часто встречался с ним. А потом, уже став старше, я оказался заместителем заведующего Отделения математики Андрея Николаевича Колмогорова, встречи с которым у меня происходили систематически в течение десяти лет.

Ч.: После окончания Мехмата МГУ Вас сразу рекомендовали в факультетскую аспирантуру и были ли трудности при получении такой рекомендации, например, от учебной части - в дипломе имелись тройки, или же от общественных организаций - мало занимались общественной работой?

Л.: Я окончил Мехмат МГУ 1958 году и меня сразу рекомендовали в аспирантуру.

С получением такой рекомендации никаких трудностей не было. Пересдавать было нечего, так как не было троек. А общественной работой я всегда занимался «выше крыши», так как ещё будучи совсем юным занимал разные «общественные посты», в том числе и «по партийной линии».

Другое дело, что в аспирантуре мне пришлось быть мало. Дело в том, что через год после того, как я стал аспирантом, Александр Геннадьевич предложил мне выбрать: доучиться до конца или уйти добровольно и стать ассистентом кафедры алгебры. Выбирать надо было срочно, поскольку через некоторое время этой должности могло не быть. Поэтому я через год, по собственному желанию, ушёл из аспирантуры, без колебаний, и стал ассистентом кафедры высшей алгебры.

Ч.: Кстати, " общественная жизнь" на факультете тогда была, наверное, весьма бурной? Ведь это был период «хрущёвской оттепели», когда расцветала факультетская самодеятельность, зарождалось "целинное движение", вспыхивали гласные политические дискуссии. Вы как-то принимали в этом участие?

Л.: Насчёт «хрущевской оттепели».

Вы говорите о расцвете при ней факультетской самодеятельности. Но она всегда была хорошей, она и сейчас хорошая. Вспомните наш университетский театр. Может быть, менялась время от времени так называемая тональность представлений, а тяга к искусству на факультете была всегда.

Что касается «целинного движения», то мне на целине побывать не пришлось, так как в то время я уже занимал какие-то должности. Однако формировать стройотряды, ездить по местам приходилось неоднократно. И некоторых из теперешних известных профессоров я тогда назначал командирами отрядов - сейчас мы вместе вспоминаем об этом с огромным удовольствием.

Насчёт гласных политических дискуссий ... Да, они иногда вспыхивали на Мехмате. Их, правда, было не очень много, и, в основном, они приурочивались к событиям, связанным с отдельными претензиями к отдельным математикам. А просто обсуждений политики у нас не было. Мы интересовались скорее наукой. Если быть откровенным, политикой мы занимались не так много. Принимал ли я участие в подобных политических дискуссиях? Ну, я принимал, конечно, какое-то участие. Бывало, приходилось защищать каких-то математиков - из этических соображений я не буду приводить их имен. К ним были некоторые претензии, но мы их отстояли - теперь это замечательные ученые. Мы с ними встречаемся и, с одной стороны, расстраиваемся, что это было, с другой стороны, радуемся, что это не повредило нашей дальнейшей жизни.

Ч.: Но поговорим теперь об аспирантских экзаменах. Трудно ли было их сдавать? Кто Вас экзаменовал? И всё ли "гладко" прошло?

Л.: Трудно ли было сдавать экзамены в аспирантуре... Да, должен сказать, в те времена сдавать экзамены в аспирантуре было трудно. Особенно трудно было выбирать так называемые вторые экзамены - их нужно было выбрать самому, и предмет должен был быть далеким от вашей специальности.

Я, например, в качестве второго экзамена выбрал классическую геометрию и сдавал её Герману Фёдоровичу Лаптеву, что было не так просто. Получил я отличную оценку, но для этого мне пришлось кое-что «взять на дом» - то есть, беседа не была однодневной. Все сдавали эти вторые экзамены довольно тяжело - ведь требовалось достаточно полное освоение весьма далёкой от вас области, коли вы уж её выбрали.

Ч.: В аспирантуре Вы сразу стали серьёзно заниматься задачей, поставленной Вашим шефом - или, поначалу, позволили себе "расслабиться"? Ведь появилось свободное время, стипендия была уже «приличная», и можно было заняться своим культурным самообразованием - посещением спектаклей и концертов, изучением иностранных языков, серьёзным осваиванием шахмат и т. п. К тому же это было, наверное, время «обустройства Вашей личной жизни».

Л.: Нет, не расслабился.

Как я уже говорил, я ушёл из аспирантуры, чтобы работать на кафедре алгебры. Поэтому никакого свободного времени у меня не появилось - у меня были группы, в которых я преподавал.

Что касается обустройства личной жизни, то я женился на пятом курсе, хотя мы с моей будущей супругой заметили друг друга еще в школе - учились вместе. Мы поженились, потому что иначе нас бы распределили в разные места. А живем мы с ней вместе уже более 50 лет.

Посещали ли мы спектакли и концерты? Да, мы ходили в театры, на концерты, смотрели спектакли, балеты. Я любил музыкальные действа. Шахматы я серьезно не осваивал.

А вот своими математическими задачами я занимался активно. Без ложной скромности могу сказать, что, хотя многие задачи мне предлагал мой научный руководитель, я серьёзно занялся задачей, которую нашел сам у Шпехта. Это знаменитая впоследствии проблема Шпехта о конечной порождённости тождеств ассоциативной алгебры. Мне кажется, я первым её заметил, и после в России появился интерес к ней. Потом я еще дважды менял математическую профессию, сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: С написанием кандидатской диссертации Вы "уложились в срок"? Какова была её тема?

Л.: Успел ли я в срок написать кандидатскую диссертацию? Я ушёл после первого года аспирантуры - поступил в 1961 году и ушел через год. А защищал диссертацию в 1963 году, уже не будучи аспирантом. Так что не понятно, как считать - в срок или не в срок? Ну, в трёхлетний срок я, конечно, уложился, но в одногодичный - нет.

Ч.: Расскажите, пожалуйста, поподробнее о Вашем научном руководителе. Хотя бы один пример, характеризующий его как личность.

Л.: Мой научный руководитель был замечательным. Это был Анатолий Илларионович Ширшов.

Он родился в Сибири, в небольшом городке Алейске, и долгое время работал там просто школьным учителем. Из того же городка был мой сокурсник Толя Катко, который рассказывал, что, бывало, выйдешь ночью на улицу, а огонёк у Анатолия Илларионовича горит, он занимается.

Анатолий Илларионович закончил, частично заочно, педвуз, а потом поступил в аспирантуру Московского Университета. Человек это был удивительный. Во-первых, это был очень талантливый математик, замечательный комбинаторщик, хотя доказанные им теоремы иногда были не на том языке, на котором сейчас используются. Так, выяснилось, что базис Грёбнера в нынешнем виде появился у него раньше всех в 1962 году, но так как он не писал по-английски, западные ученые это пропустили. Сейчас, правда, они это знают и называют не «Базисом Грёбнера», а «Базисом Грёбнера-Ширшова». Есть у него и много других замечательных теорем, в частности, о высоте в теории тождеств. Его обзор «Кольца, близкие к ассоциативным» 1958 года послужил толчком для работ на много лет вперёд, да и сейчас его значение не исчерпано.

В жизни это был человек чрезвычайно скромный. Я впервые видел талантливого руководителя, который никогда не суетился, не повышал голоса. Но то, чем он руководил, всегда преуспевало, и всё было в порядке. Потом, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева, он уехал в Новосибирск, где в 1963 году возник Новосибирский Академгородок. Директором Института математики там был Сергей Львович Соболев, который много занимался наукой и много ездил. А его заместителем стал Анатолий Илларионович Ширшов. И в течение 15 лет он успешно руководил этим институтом.

Анатолий Илларионович никогда не любил занимать в президиуме видных мест. Был очень скромным, искренне преданным науке. Любил поэзию и фантастику - я имею в виду литературу. Одна из его комнат в доме была занята полностью литературой. Есенина он знал наизусть, и если кто-нибудь начинал читать Есенина, и в каком-то месте вдруг произносил неправильное слово, Анатолий Илларионович его тут же поправлял, что действительно свидетельствовало о его удивительном знании поэзии Есенина.

Впоследствии нас с Анатолием Илларионовичем связывала дружба. У него была замечательная жена, широкой души человек - она, к сожалению, умерла, совсем недавно. Я с ней связывался и после смерти Анатолия Илларионовича. Приезжал в Новосибирск, где он похоронен. И всегда, когда я приезжаю в Новосибирск, я стараюсь навестить его могилу.

Мы, его ученики, сложились и поставили памятник на его могиле.

Ч.: Значит, на Мехмате МГУ его период продолжался лет пятнадцать? Или даже меньше?

Л.: На Мехмате МГУ, из-за отъезда в Новосибирск, меньше. Но я скажу так: с 1958 по 1962 год я постоянно встречался с ним здесь. А в 1962 году, как я уже сказал, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева он уехал в Новосибирск. Там он стал членом-корреспондентом Академии Наук СССР.

Ч.: А кто был у Вас оппонентом по защите кандидатской диссертации? И её защита произошла "гладко" или возникали "опасные моменты"?

Л.: Должен, к своему стыду, признаться, что я позабыл всех своих оппонентов...

Помню, что по какой-то защите (не по кандидатской ли диссертации?) одним из оппонентов был Зенон Иванович Боревич. Это тоже был замечательный математик и чудесный человек, проживавший в Ленинграде. Вот его я помню. А остальных оппонентов я что-то запамятовал. Но вот помню Зенона Ивановича Боревича. С ним у меня потом были весьма тесные научные и дружеские контакты, вплоть до самой его смерти.

Ч.: Вы начали преподавать ещё до защиты своей кандидатской диссертации. Возникали ли трудности при проведении занятий? Много ли Вы к ним готовились?

Л.: Да, я стал преподавать до защиты кандидатской диссертации. Были ли у меня трудности с проведением занятий? Ну, конечно, я готовился, тщательно обдумывал всё.

В то время Александр Геннадьевич Курош, заведующий нашей кафедрой, практиковал посещение занятий и затем, не называя имён, разбирал отдельные моменты проведения этих занятий, критиковал или наоборот, просил взять на вооружение. Он всегда учил, как надо преподавать. В частности, говорил, что если у преподавателя не пересыхает горло, когда он выходит из аудитории, значит это не настоящий преподаватель. У меня горло пересыхало.

Представлял ли я себе доску с написанным на ней текстом, который я должен изложить на следующий день? Да, представлял. Приходилось и работать над собой. Но такого ощущения, что у меня что-то совсем не получается, не было. Хотя, конечно, были моменты, которые я потом исправлял - в частности, своё отношение к двоечникам и к отличникам.

Я, например, понял, что нельзя всё время заниматься только двоечниками, и что надо уделять больше внимания отличникам. А в наше время нас, как-то, призывали, больше работать с двоечниками.

В общем, методические моменты мы, конечно, обдумывали.

Ч.: То есть, обмен опытом на кафедре происходил, да? Не только один Александр Геннадьевич давал советы, правильно?

Л.: Нет, конечно, не только он один!

Должен сказать, что, например, у нас на кафедре замечательным педагогом была Анна Петровна Мишина. Она очень помогала в составлении контрольных, объясняла, как их нужно проводить. Лев Анатольевич Скорняков однажды сказал: «Анна Петровна дала мне контрольные - и их мне хватило на всю жизнь». Этого действительно могло хватить на всю жизнь. Анна Петровна всегда очень любезно, аккуратно, приятно начинала разговоры о преподавании, оказывала реальную и существенную помощь.

Вообще, на наших кафедрах обсуждать методику преподавания тогда было принято гораздо больше, чем сейчас.

Ч.: А кто был Вашим 1-м аспирантом?

Л.: Так... Кто был моим первым аспирантом... Может быть, Пихтельков Сергей Алексеевич? Потом, видимо, был Барбаумов Виктор Ефимович. Я не называю иностранных аспирантов. Ну, потом их стало очень много.

Ч.: В каком году Вы защитили свою докторскую диссертацию и как она называлась? Кто были по ней оппоненты?

Л.: Докторскую диссертацию я защитил в 1978 году. Одним из оппонентов на ней был, помнится, Анатолий Владимирович Яковлев - нынешний заведующий кафедрой алгебры в Санкт-Петербурге. А вот остальных оппонентов, как я уже говорил, я уже не помню... Кто-то был из Новосибирска.

А вот как она называлась... Точного названия не помню. Но помню полученные в ней результаты и её примерное название - «Полиномиальные тождества ассоциативных алгебр».

Ч.: С какого года Вы являетесь профессором Мехмата МГУ?

Л.: Профессором Мехмата МГУ я стал в 1979 году. На кафедре же, как я ранее упоминал, работаю с февраля 1961 года. Получается, что уже 47 лет.

Ч.: Разрешите ещё личный вопрос? Кто по профессии Ваша супруга (если можно, её имя и отчество)? Есть ли у Вас дети и чем они предпочли заняться - в частности, не пошёл ли кто-нибудь из них по стопам отца и стал математиком?

Л.: Кто по профессии моя супруга... Она специалист по деревообработке. Она работала в министерстве соответствующего профиля и заведовала мощностями предприятий лесной и деревообрабатывающей промышленности в Советском Союзе. Имя и отчество - Эмилия Алексеевна, в девичестве Попова, теперь Латышева.

У нас есть сын Алексей. Он окончил Московский Автомеханический институт. По моим стопам он не пошёл - он любитель техники. Поэтому ему пришлось самому пробивать себе дорогу в той области. Он работал на Автозаводе имени Ленинского комсомола. Но когда произошла перестройка и все предприятия рухнули, ему пришлось менять свою профессию. Сейчас этот завод «лежит», как говорится, а его инженеры ещё не нашли себе применения в нашей новой жизни.

Ч.: И такой вот вопрос: довольны ли Вы как сложилась у Вас судьба и ни о чём ли Вы не жалеете?

Л.: Ну, если иметь в виду мою персональную судьбу, то можно сказать, что я доволен.

Если говорить о личной жизни - супругу я выбрал правильно. Мы прожили с ней всю жизнь. С сыном у нас прекрасные отношения, мы очень любим друг друга. А то, что он не стал математиком - не важно. Я не считаю, что дети математиков обязательно должны быть математиками.

Но я сожалею о том, что та атмосфера, в которой я жил, то отношение к науке, сейчас рухнули. Что в обществе и среди молодежи сейчас царствуют те приоритеты, которые мне, конечно, не по душе. Вот так.

Может быть, об этом сожалеет любой человек - может быть. Но мне кажется, что с этим моему поколению «ОСОБЕННО ПОВЕЗЛО».

Интимный вопрос, сожалею ли я об ошибках молодости... Нет, я не сожалею о них. Я считаю, что ошибки есть у каждого человека. Но таких ошибок, которые повлияли бы в дальнейшем на мою линию жизни, у меня не было. Профессию выбрал правильно, жену выбрал правильно. Может быть, стоило иметь побольше детей. Но тогда были трудные обстоятельства - и квартирные, в том числе. Вот об этом я, конечно, сожалею. Детей должно было быть больше.

Ч.: Хотелось бы еще вернуться к кафедре. Когда я учился, существовал ещё вычислительный практикум по алгебре. Вы были одним из тех, кто руководил этим практикумом. Как это всё зарождалось?

Л.: Когда я был курсе на втором, началась волна прикладных и востребованных областей математики. Тогда в них попробовали свои силы очень многие математики. Например, Лев Анатольевич Скорняков в сборнике «Автоматы» (в желтенькой обложке) написал статью «Нервные системы». Андрей Андреевич Марков сказал, что вообще ушел из аксиоматической математики в конструктивизм, хотя в конце жизни стал очень ценить свои труды по фундаментальной математике. Тогда же были первые шаги в направлении усиления вычислительных средств.

В моём поколении развитие этой области происходило следующим образом. Мы приближали многочленами Чебышёва функции и все расчеты делали на арифмометре - у нас не было логарифмической линейки, как в технических вузах. Потом появился «Рейнметалл» - это арифмометр с высшим образованием, который питался электричеством. Потом появились ЭВМ и программирование, которое я студентом не застал. Но были дополнительные курсы для преподавателей, и я их проходил.

Затем появились первые БЭСМы. Они стояли и у нас в вычислительном центре. Это были огромные монстры с тысячами предохранителей, в них журчала вода для охлаждения, были перфоленты и так далее. Потом стали появляться современные вычислительные средства. Появился такой предмет, как математический практикум.

Будучи молодым преподавателем, я возглавил этот практикум. Там было несколько разделов - и линейная алгебра, и линейное программирование. Я привлек к этому предмету таких ученых, как Александр Юрьевич Ольшанский и Юрий Питиримович Размыслов - тогда они не были такими знаменитыми учеными. Привлёк и Шульгейфера Ефима Григорьевича.

Не все они потом пошли по этим стопам. Но Размыслов написал книжку, совместно с безвременно ушедшим от нас Серёжей Ищинко (примеч. Д.: Сергей Яковлевич Ищенко погиб, попав под машину), у него интерес продолжался дольше.

Сам я составлял задачи по линейному программированию для математического практикума. Составил несколько таких задач и алгоритм для их размножения. Поэтому целые группы студентов не знали, что фактически решают одну и ту же задачу, которая меняется легким транслятором. Но потом на мой практикум попал младший Михалёв и угадал алгоритм для своей группы. Я пришел к выводу, что придется усложнить алгоритм размножения.

Конечно, я искренне проявлял определённый интерес к этому предмету. Но как-то Колмогоров отметил, что при появлении востребованных областей возникают и «профанационные» исследования. И в этой области стали появляться такие задачи, которые рекомендовали кормить корову одним мелом - задачи о рационе. Появились даже школьные задачники, в которых задачи надо было формулировать не на абстрактном уровне, а чтобы там обязательно участвовали водопроводные трубы, пилы и тому подобное.

В общем, расплодившиеся в этой области «профанационные» постановки задач заметно ослабили мой к ней интерес. Но к серьезным моментам такой деятельности он, правда, остался. Выразился он в том, что сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: После Александра Геннадьевича Куроша некоторое время заведующим кафедрой работал Олег Николаевич Головин. Может быть, Вы скажите несколько слов о нём?

Л.: Олег Николаевич Головин сначала работал в техническом вузе, а потом был приглашён к нам на работу Александром Геннадьевичем Курошем.

Олег Николаевич был скромным человеком. Брат его - известный физик. Сам он занимался теорией групп.

Олег Николаевич очень много размышлял о жизни, в частности, почему она с каждым годом летит всё быстрее. Находил этому своё обоснование, считал, что самое полезное - это ходьба. Поэтому всю жизнь свою предпочитал отдыхать на Оке, где много ходил.

Олег Николаевич был очень организованным человеком, на него всегда можно было положиться. И когда Александр Геннадьевич болел, именно Олег Николаевич сохранял все традиции на кафедре. Поэтому именно его, в качестве временного руководителя кафедры, избирал Александр Геннадьевич.

В то же время, сам Олег Николаевич говорил, что у него нет таких качеств, как у Александра Геннадьевича, и просил найти заведующего кафедрой на длительный срок.

В то время у нас часто выступал работавший в «Стекловке» ученик Игоря Ростиславовича Шафаревича Кострикин Алексей Иванович. С ним у нас сначала были чисто научные отношения. Но потом так оказалось, что мы с ним, совершенно случайно, поселились рядом - наши дома разделяла только дорога.

Когда же стал вопрос, кому стать заведующим кафедрой, то сначала мы предложили это Шафаревичу. Но он отказался по разного рода причинам. И мой взгляд тогда остановился на Кострикине, уже известном учёном, члене-корреспонденте Академии Наук.

Алексей Иванович тоже долго не соглашался, говорил, что не имеет достаточного опыта преподавания. Но я уже к тому моменту занимал положение на факультете, которое позволяло влиять на решение кадровых вопросов.

И мы выбрали Алексея Ивановича. И не ошиблись. Он полностью сохранил традиции кафедры и успешно заведовал ею около 29 лет, до своей смерти в 2000 году. Наш выбор, по-моему, был сделан удачно.

В целом, плеяда заведующих нашей кафедрой такова: сначала ею заведовал Отто Юльевич Шмидт (с 1929 по 1949 годы), затем - Александр Геннадьевич Курош (формально с 1949 по 1972 годы, но на самом деле, зная, как была организована жизнь Отто Юльевича, можно сказать, что Александр Геннадьевич руководил кафедрой все 30 лет), ну а потом кафедру возглавлял Алексей Иванович Кострикин (тоже почти 30 лет).

Я думаю, что запас марафонов заведования кафедрой исчерпался, и вряд ли следующий заведующий кафедрой будет ею руководить десятками лет. А это, так сказать, классики, о которых мы долго будем вспоминать, это наши замечательные люди и «научные маяки».

Ч.: Еще скажите, пожалуйста, несколько слов об Игоре Владимировиче Проскурякове.

Л.: Игорь Владимирович Проскуряков - незрячий математик. Он очень любил математику и преподавание. Я учился у него, потом стал его другом. По всем отзывам это был блестящий преподаватель и скромный человек. С задачником, который он создал, сложно конкурировать даже сейчас, по его доступности и полноте.

Это был оригинальный, очень интересный человек. С ним можно было о многом поговорить. Случалось, что мы задерживались вдвоем на кафедре и, когда уходили, он всегда спрашивал: «А свет мы выключить не забыли?». Всегда это спрашивал. Очень об этом заботился.

Его можно отнести к классикам факультетского преподавания, как и другого незрячего математика, Алексея Серапионовича Пархоменко. Они, кстати, дружили. Но Алексей Серапионович был другой - очень громким и настойчивым. А Игорь Владимирович был неспешным, спокойным, умевшим создать на кафедре примирительную обстановку.

Сейчас на кафедру иногда заходит дочь Игоря Владимировича, в основном, в связи с переизданием его задачника. Мы сидим, о многом вспоминаем.

Ч.: Ну что ж, спасибо Вам большое, Виктор Николаевич. Вы, конечно, с присущей Вам скромностью, период последних лет не упомянули, но мне хотелось бы Вам пожелать успешного продолжения этой череды заведующих кафедрой.

Л.: Ну, я не думаю, что судьба отпустит мне так много времени...

Ч.: Ну, в любом случае, доброго Вам здоровья и реализации всех намеченных планов.

Л.: Спасибо!

Апрель 2008 года.

 

 

 

 

 

 

Предисловие

Интервью с заведующим кафедрой «Высшая алгебра» Мехмата МГУ, профессором Виктором Николаевичем Латышевым провёл доцент этой кафедры Игорь Андреевич Чубаров ещё в апреле 2008 года. Но так получилось, что до сих пор оно не было опубликовано. Оформляя к печати данный выпуск серии «Мехматяне вспоминают», я предложил Игорю включить в него и его интервью с Виктором Николаевичем. Грустно вздохнув, Игорь согласился на моё предложение. Не могу не выразить ему за это свою искреннюю благодарность. Расшифровку диктофонной записи этого интервью мы ниже и приводим.

Василий Демидович

 

 

Виктор Николаевич Латышев

ИНТЕРВЬЮ С В.Н.ЛАТЫШЕВЫМ

Ч.: Виктор Николаевич, мне хотелось бы узнать побольше о Вас и о Мехмате Вашей молодости.

Но сначала расскажите, пожалуйста, немного о себе и своей семье.

Л.: Немного о себе. Родился я в Москве 9 февраля 1934 года. Отец - Латышев Николай Алексеевич, мама - Алексеева Нина Иосифовна. Никто из них с математикой связан не был. У меня была сестра, которая умерла во время войны в возрасте 3 лет. Интерес к математике у меня пробудился в четвертом классе. Я окончил школу в июне 1953 года с золотой медалью.

Ч.: Вы сразу после школы поступили на наш факультет - не так ли? Расскажите, пожалуйста, как это происходило.

Л.: Да, на Мехмат МГУ я поступил сразу после школы.

Происходило это следующим образом. Так как я был медалистом, я проходил только собеседование. Оно мне сложным не показалось. Собеседование у меня принимал старший Демидович. Никаких других экзаменов при поступлении мне сдавать не пришлось.

Ч.: Но вот Вы уже первокурсник Мехмата МГУ. Кто у Вас были первыми лекторами по Математическому анализу, Алгебре, Аналитической геометрии, возможно, по программированию? И легко ли Вы влились в "студенческую атмосферу" Мехмата?

Л.: Мои первые лекторы таковы: по математическому анализу - Крейнес Михаил Александрович, по алгебре - Александр Геннадьевич Курош, по аналитической геометрии - Борис Николаевич Делоне. Ну а ЭВМ и программирования тогда просто не было.

Я достаточно легко вжился в студенческую атмосферу Мехмата. Что мне сразу пришлось по душе - это влюбленность студентов в науку, а также в поэзию, музыку, природу. Никаких других увлечений у нас особенно не было. Была преданность науке, а материальной стороной жизни мы тогда не интересовались.

Ч.: Как прошла Ваша 1-я сессия? Были ли трудности у Вас и Ваших однокурсников со сдачей зачётов и экзаменов?

Л.: Как прошла моя первая сессия? Я сдал ее на "отлично". У некоторых однокурсников были трудности, но должен сказать, что большинство студентов училось тогда на 4 и 5. Были, конечно, такие, кому было трудно, но они или уходили с факультета, или переводились на другие факультеты.

Ч.: Отсев был большой тогда?

Л.: Отсева тогда, как правило, не было. Мы старались своих двоечников подтянуть, давали им время, связывались с мамами, папами, бабушками. Так что велась активная работа, и отсевов больших не было.

Когда я поступал, у нас было чуть ли не пятьсот человек. А хвостистов у нас было мало.

Ч.: Обучение тогда было ещё платным? И получали ли Вы стипендию?

Л.: Я получал стипендию, а обучение тогда было уже бесплатным.

Ч.: Вы с первого курса начали посещать спецсеминары и спецкурсы? Много ли их было тогда на Мехмате? Чей-нибудь спецкурс или спецсеминар Вам особенно запомнился?

Л.: Сразу с первого курса мы посещали спецсеминары и спецкурсы. На Мехмате их тогда было много. По всем сферам науки.

В то время современная математика формировалась, и очень многие спецкурсы и спецсеминары были посвящены проблемам современной математики. Среди спецсеминаров и спецкурсов хочу особенно выделить спецкурс моего будущего научного руководителя, Анатолия Илларионовича Ширшова. Слушал я и спецкурс Александра Геннадьевича Куроша, он был замечательным педагогом. Еще я бы отметил блестяще прочитанный курс тогда еще молодого учёного Юрия Васильевича Прохорова.

Мы все тогда посещали с десяток спецкурсов и спецсеминаров. Правда, не одинаково хорошо их понимая, но все равно это было интересно. Я, в частности, слушал и Нину Карловну Бари, и Мишину Анну Петровну, и Скорнякова Льва Анатольевича, и Шилова Георгия Евгеньевича.

Ч.: Курсовая работа в Ваше время писалась уже на II курсе. Под чьим руководством Вы её выполняли?

Л.: Да, курсовая работа писалась тогда на втором курсе. И я выполнял её под руководством Анатолия Илларионовича Ширшова.

Ч.: Выбор кафедры тогда происходил также на II курсе. Были ли тогда "агитационные встречи" кафедр с "выбирающими"?

Л.: В то время агитационные встречи кафедр со студентами не проводились. А интерес мой к кафедре алгебры сформировался на основании впечатлений, полученных от спецкурсов и спецсеминаров.

Ч.: Вот Вы выбрали "свою" кафедру - кафедру алгебры. Кто стал Вашим научным руководителем? Регулярно ли Вы с ним встречались или, как нередко сейчас бывает, подолгу "исчезали" из его поля зрения?

Л.: Я уже упомянул, что моим научным руководителем стал Анатолий Илларионович Ширшов.

В те времена встречи с научным руководителем были регулярными. Во-первых, мы регулярно посещали семинар, который он вел. Во-вторых, мы посещали семинары, в которых он был участником, например, большой научно-исследовательский семинар по алгебре. Кроме того, были дни, когда научный руководитель встречался просто для того, чтобы поговорить со своими учениками о науке и за жизнь. Могли происходить встречи, если в своих стараниях студенты достигали каких-нибудь результатов - научный руководитель отдельно любил о них поговорить и их послушать.

Ч.: Когда Вы испытали "радость первого творческого успеха"? И когда Ваши исследования были впервые рекомендованы "к печати"?

Л.: Когда я испытал радость первого творческого успеха? Возможно, это было уже на 3 курсе, когда я решал какую-то небольшую проблему - по алгебрам Ли, и решить её мне удалось.

А первая моя работа, рекомендованная к печати, была выполнена на 5 курсе.

Ч.: Общение с какими математиками на Мехмате произвело на Вас особенное впечатление? Расскажите немного о них.

Л.: Какие математики произвели на меня особое впечатление? Этот список, конечно, трудно сделать полным, поскольку в то время на Мехмате МГУ была, говоря литературным языком, «могучая кучка», которая в значительной степени и создавала современную математику.

Здесь, прежде всего, я хочу вспомнить Александра Геннадьевича Куроша, неутомимого «борца» науки, всегда полного новых идей, создателя новых коллективов.

А также Павла Сергеевича Александрова, активно создававшего топологию.

Конечно же, Андрея Николаевича Колмогорова и Георгия Евгеньевича Шилова, на семинарах и спецкурсах которых мы узнавали основы современной математики - в частности, функционального анализа, предмета, ещё и названия тогда не имевшего.

Прекрасного лектора Бориса Николаевича Делоне, рисовавшего котов во время своих лекций и зрительно помогавшего нам ощутить, что такое аффинное преобразование. Кстати, Борис Николаевич говорил, что за свою жизнь надо «три раза по двадцать лет (!)» заниматься деятельностью в разных областях науки, и вообще рассказывал много интересного.

Не могу не упомянуть я и встречу с Михаилом Михайловичем Постниковым, совершенно замечательным учёным и человеком.

Вспоминается и немного мрачноватый на вид Александр Осипович Гельфонд.

Огромное впечатление производил Израиль Моисеевич Гельфанд с его замечательными лекциями по функциональному анализу, по коммутативным кольцам. На его знаменитом и очень посещаемом семинаре впоследствии мне пришлось выступать докладчиком.

Этот список можно продолжать бесконечно. В него следует включить, например, Петра Лаврентьевича Ульянова. И, конечно же, Дмитрия Евгеньевича Меньшова - человека очень интересного, увлечённого, чрезвычайно доброго, пренебрегавшего нормальными условиями существования, не видевшего ничего, кроме математики.

Очень много мне пришлось общаться с Иваном Георгиевичем Петровским - он долгое время был ректором, и я, занимая разнообразные партийные и административные посты, часто встречался с ним. А потом, уже став старше, я оказался заместителем заведующего Отделения математики Андрея Николаевича Колмогорова, встречи с которым у меня происходили систематически в течение десяти лет.

Ч.: После окончания Мехмата МГУ Вас сразу рекомендовали в факультетскую аспирантуру и были ли трудности при получении такой рекомендации, например, от учебной части - в дипломе имелись тройки, или же от общественных организаций - мало занимались общественной работой?

Л.: Я окончил Мехмат МГУ 1958 году и меня сразу рекомендовали в аспирантуру.

С получением такой рекомендации никаких трудностей не было. Пересдавать было нечего, так как не было троек. А общественной работой я всегда занимался «выше крыши», так как ещё будучи совсем юным занимал разные «общественные посты», в том числе и «по партийной линии».

Другое дело, что в аспирантуре мне пришлось быть мало. Дело в том, что через год после того, как я стал аспирантом, Александр Геннадьевич предложил мне выбрать: доучиться до конца или уйти добровольно и стать ассистентом кафедры алгебры. Выбирать надо было срочно, поскольку через некоторое время этой должности могло не быть. Поэтому я через год, по собственному желанию, ушёл из аспирантуры, без колебаний, и стал ассистентом кафедры высшей алгебры.

Ч.: Кстати, " общественная жизнь" на факультете тогда была, наверное, весьма бурной? Ведь это был период «хрущёвской оттепели», когда расцветала факультетская самодеятельность, зарождалось "целинное движение", вспыхивали гласные политические дискуссии. Вы как-то принимали в этом участие?

Л.: Насчёт «хрущевской оттепели».

Вы говорите о расцвете при ней факультетской самодеятельности. Но она всегда была хорошей, она и сейчас хорошая. Вспомните наш университетский театр. Может быть, менялась время от времени так называемая тональность представлений, а тяга к искусству на факультете была всегда.

Что касается «целинного движения», то мне на целине побывать не пришлось, так как в то время я уже занимал какие-то должности. Однако формировать стройотряды, ездить по местам приходилось неоднократно. И некоторых из теперешних известных профессоров я тогда назначал командирами отрядов - сейчас мы вместе вспоминаем об этом с огромным удовольствием.

Насчёт гласных политических дискуссий ... Да, они иногда вспыхивали на Мехмате. Их, правда, было не очень много, и, в основном, они приурочивались к событиям, связанным с отдельными претензиями к отдельным математикам. А просто обсуждений политики у нас не было. Мы интересовались скорее наукой. Если быть откровенным, политикой мы занимались не так много. Принимал ли я участие в подобных политических дискуссиях? Ну, я принимал, конечно, какое-то участие. Бывало, приходилось защищать каких-то математиков - из этических соображений я не буду приводить их имен. К ним были некоторые претензии, но мы их отстояли - теперь это замечательные ученые. Мы с ними встречаемся и, с одной стороны, расстраиваемся, что это было, с другой стороны, радуемся, что это не повредило нашей дальнейшей жизни.

Ч.: Но поговорим теперь об аспирантских экзаменах. Трудно ли было их сдавать? Кто Вас экзаменовал? И всё ли "гладко" прошло?

Л.: Трудно ли было сдавать экзамены в аспирантуре... Да, должен сказать, в те времена сдавать экзамены в аспирантуре было трудно. Особенно трудно было выбирать так называемые вторые экзамены - их нужно было выбрать самому, и предмет должен был быть далеким от вашей специальности.

Я, например, в качестве второго экзамена выбрал классическую геометрию и сдавал её Герману Фёдоровичу Лаптеву, что было не так просто. Получил я отличную оценку, но для этого мне пришлось кое-что «взять на дом» - то есть, беседа не была однодневной. Все сдавали эти вторые экзамены довольно тяжело - ведь требовалось достаточно полное освоение весьма далёкой от вас области, коли вы уж её выбрали.

Ч.: В аспирантуре Вы сразу стали серьёзно заниматься задачей, поставленной Вашим шефом - или, поначалу, позволили себе "расслабиться"? Ведь появилось свободное время, стипендия была уже «приличная», и можно было заняться своим культурным самообразованием - посещением спектаклей и концертов, изучением иностранных языков, серьёзным осваиванием шахмат и т. п. К тому же это было, наверное, время «обустройства Вашей личной жизни».

Л.: Нет, не расслабился.

Как я уже говорил, я ушёл из аспирантуры, чтобы работать на кафедре алгебры. Поэтому никакого свободного времени у меня не появилось - у меня были группы, в которых я преподавал.

Что касается обустройства личной жизни, то я женился на пятом курсе, хотя мы с моей будущей супругой заметили друг друга еще в школе - учились вместе. Мы поженились, потому что иначе нас бы распределили в разные места. А живем мы с ней вместе уже более 50 лет.

Посещали ли мы спектакли и концерты? Да, мы ходили в театры, на концерты, смотрели спектакли, балеты. Я любил музыкальные действа. Шахматы я серьезно не осваивал.

А вот своими математическими задачами я занимался активно. Без ложной скромности могу сказать, что, хотя многие задачи мне предлагал мой научный руководитель, я серьёзно занялся задачей, которую нашел сам у Шпехта. Это знаменитая впоследствии проблема Шпехта о конечной порождённости тождеств ассоциативной алгебры. Мне кажется, я первым её заметил, и после в России появился интерес к ней. Потом я еще дважды менял математическую профессию, сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: С написанием кандидатской диссертации Вы "уложились в срок"? Какова была её тема?

Л.: Успел ли я в срок написать кандидатскую диссертацию? Я ушёл после первого года аспирантуры - поступил в 1961 году и ушел через год. А защищал диссертацию в 1963 году, уже не будучи аспирантом. Так что не понятно, как считать - в срок или не в срок? Ну, в трёхлетний срок я, конечно, уложился, но в одногодичный - нет.

Ч.: Расскажите, пожалуйста, поподробнее о Вашем научном руководителе. Хотя бы один пример, характеризующий его как личность.

Л.: Мой научный руководитель был замечательным. Это был Анатолий Илларионович Ширшов.

Он родился в Сибири, в небольшом городке Алейске, и долгое время работал там просто школьным учителем. Из того же городка был мой сокурсник Толя Катко, который рассказывал, что, бывало, выйдешь ночью на улицу, а огонёк у Анатолия Илларионовича горит, он занимается.

Анатолий Илларионович закончил, частично заочно, педвуз, а потом поступил в аспирантуру Московского Университета. Человек это был удивительный. Во-первых, это был очень талантливый математик, замечательный комбинаторщик, хотя доказанные им теоремы иногда были не на том языке, на котором сейчас используются. Так, выяснилось, что базис Грёбнера в нынешнем виде появился у него раньше всех в 1962 году, но так как он не писал по-английски, западные ученые это пропустили. Сейчас, правда, они это знают и называют не «Базисом Грёбнера», а «Базисом Грёбнера-Ширшова». Есть у него и много других замечательных теорем, в частности, о высоте в теории тождеств. Его обзор «Кольца, близкие к ассоциативным» 1958 года послужил толчком для работ на много лет вперёд, да и сейчас его значение не исчерпано.

В жизни это был человек чрезвычайно скромный. Я впервые видел талантливого руководителя, который никогда не суетился, не повышал голоса. Но то, чем он руководил, всегда преуспевало, и всё было в порядке. Потом, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева, он уехал в Новосибирск, где в 1963 году возник Новосибирский Академгородок. Директором Института математики там был Сергей Львович Соболев, который много занимался наукой и много ездил. А его заместителем стал Анатолий Илларионович Ширшов. И в течение 15 лет он успешно руководил этим институтом.

Анатолий Илларионович никогда не любил занимать в президиуме видных мест. Был очень скромным, искренне преданным науке. Любил поэзию и фантастику - я имею в виду литературу. Одна из его комнат в доме была занята полностью литературой. Есенина он знал наизусть, и если кто-нибудь начинал читать Есенина, и в каком-то месте вдруг произносил неправильное слово, Анатолий Илларионович его тут же поправлял, что действительно свидетельствовало о его удивительном знании поэзии Есенина.

Впоследствии нас с Анатолием Илларионовичем связывала дружба. У него была замечательная жена, широкой души человек - она, к сожалению, умерла, совсем недавно. Я с ней связывался и после смерти Анатолия Илларионовича. Приезжал в Новосибирск, где он похоронен. И всегда, когда я приезжаю в Новосибирск, я стараюсь навестить его могилу.

Мы, его ученики, сложились и поставили памятник на его могиле.

Ч.: Значит, на Мехмате МГУ его период продолжался лет пятнадцать? Или даже меньше?

Л.: На Мехмате МГУ, из-за отъезда в Новосибирск, меньше. Но я скажу так: с 1958 по 1962 год я постоянно встречался с ним здесь. А в 1962 году, как я уже сказал, по приглашению Анатолия Ивановича Мальцева он уехал в Новосибирск. Там он стал членом-корреспондентом Академии Наук СССР.

Ч.: А кто был у Вас оппонентом по защите кандидатской диссертации? И её защита произошла "гладко" или возникали "опасные моменты"?

Л.: Должен, к своему стыду, признаться, что я позабыл всех своих оппонентов...

Помню, что по какой-то защите (не по кандидатской ли диссертации?) одним из оппонентов был Зенон Иванович Боревич. Это тоже был замечательный математик и чудесный человек, проживавший в Ленинграде. Вот его я помню. А остальных оппонентов я что-то запамятовал. Но вот помню Зенона Ивановича Боревича. С ним у меня потом были весьма тесные научные и дружеские контакты, вплоть до самой его смерти.

Ч.: Вы начали преподавать ещё до защиты своей кандидатской диссертации. Возникали ли трудности при проведении занятий? Много ли Вы к ним готовились?

Л.: Да, я стал преподавать до защиты кандидатской диссертации. Были ли у меня трудности с проведением занятий? Ну, конечно, я готовился, тщательно обдумывал всё.

В то время Александр Геннадьевич Курош, заведующий нашей кафедрой, практиковал посещение занятий и затем, не называя имён, разбирал отдельные моменты проведения этих занятий, критиковал или наоборот, просил взять на вооружение. Он всегда учил, как надо преподавать. В частности, говорил, что если у преподавателя не пересыхает горло, когда он выходит из аудитории, значит это не настоящий преподаватель. У меня горло пересыхало.

Представлял ли я себе доску с написанным на ней текстом, который я должен изложить на следующий день? Да, представлял. Приходилось и работать над собой. Но такого ощущения, что у меня что-то совсем не получается, не было. Хотя, конечно, были моменты, которые я потом исправлял - в частности, своё отношение к двоечникам и к отличникам.

Я, например, понял, что нельзя всё время заниматься только двоечниками, и что надо уделять больше внимания отличникам. А в наше время нас, как-то, призывали, больше работать с двоечниками.

В общем, методические моменты мы, конечно, обдумывали.

Ч.: То есть, обмен опытом на кафедре происходил, да? Не только один Александр Геннадьевич давал советы, правильно?

Л.: Нет, конечно, не только он один!

Должен сказать, что, например, у нас на кафедре замечательным педагогом была Анна Петровна Мишина. Она очень помогала в составлении контрольных, объясняла, как их нужно проводить. Лев Анатольевич Скорняков однажды сказал: «Анна Петровна дала мне контрольные - и их мне хватило на всю жизнь». Этого действительно могло хватить на всю жизнь. Анна Петровна всегда очень любезно, аккуратно, приятно начинала разговоры о преподавании, оказывала реальную и существенную помощь.

Вообще, на наших кафедрах обсуждать методику преподавания тогда было принято гораздо больше, чем сейчас.

Ч.: А кто был Вашим 1-м аспирантом?

Л.: Так... Кто был моим первым аспирантом... Может быть, Пихтельков Сергей Алексеевич? Потом, видимо, был Барбаумов Виктор Ефимович. Я не называю иностранных аспирантов. Ну, потом их стало очень много.

Ч.: В каком году Вы защитили свою докторскую диссертацию и как она называлась? Кто были по ней оппоненты?

Л.: Докторскую диссертацию я защитил в 1978 году. Одним из оппонентов на ней был, помнится, Анатолий Владимирович Яковлев - нынешний заведующий кафедрой алгебры в Санкт-Петербурге. А вот остальных оппонентов, как я уже говорил, я уже не помню... Кто-то был из Новосибирска.

А вот как она называлась... Точного названия не помню. Но помню полученные в ней результаты и её примерное название - «Полиномиальные тождества ассоциативных алгебр».

Ч.: С какого года Вы являетесь профессором Мехмата МГУ?

Л.: Профессором Мехмата МГУ я стал в 1979 году. На кафедре же, как я ранее упоминал, работаю с февраля 1961 года. Получается, что уже 47 лет.

Ч.: Разрешите ещё личный вопрос? Кто по профессии Ваша супруга (если можно, её имя и отчество)? Есть ли у Вас дети и чем они предпочли заняться - в частности, не пошёл ли кто-нибудь из них по стопам отца и стал математиком?

Л.: Кто по профессии моя супруга... Она специалист по деревообработке. Она работала в министерстве соответствующего профиля и заведовала мощностями предприятий лесной и деревообрабатывающей промышленности в Советском Союзе. Имя и отчество - Эмилия Алексеевна, в девичестве Попова, теперь Латышева.

У нас есть сын Алексей. Он окончил Московский Автомеханический институт. По моим стопам он не пошёл - он любитель техники. Поэтому ему пришлось самому пробивать себе дорогу в той области. Он работал на Автозаводе имени Ленинского комсомола. Но когда произошла перестройка и все предприятия рухнули, ему пришлось менять свою профессию. Сейчас этот завод «лежит», как говорится, а его инженеры ещё не нашли себе применения в нашей новой жизни.

Ч.: И такой вот вопрос: довольны ли Вы как сложилась у Вас судьба и ни о чём ли Вы не жалеете?

Л.: Ну, если иметь в виду мою персональную судьбу, то можно сказать, что я доволен.

Если говорить о личной жизни - супругу я выбрал правильно. Мы прожили с ней всю жизнь. С сыном у нас прекрасные отношения, мы очень любим друг друга. А то, что он не стал математиком - не важно. Я не считаю, что дети математиков обязательно должны быть математиками.

Но я сожалею о том, что та атмосфера, в которой я жил, то отношение к науке, сейчас рухнули. Что в обществе и среди молодежи сейчас царствуют те приоритеты, которые мне, конечно, не по душе. Вот так.

Может быть, об этом сожалеет любой человек - может быть. Но мне кажется, что с этим моему поколению «ОСОБЕННО ПОВЕЗЛО».

Интимный вопрос, сожалею ли я об ошибках молодости... Нет, я не сожалею о них. Я считаю, что ошибки есть у каждого человека. Но таких ошибок, которые повлияли бы в дальнейшем на мою линию жизни, у меня не было. Профессию выбрал правильно, жену выбрал правильно. Может быть, стоило иметь побольше детей. Но тогда были трудные обстоятельства - и квартирные, в том числе. Вот об этом я, конечно, сожалею. Детей должно было быть больше.

Ч.: Хотелось бы еще вернуться к кафедре. Когда я учился, существовал ещё вычислительный практикум по алгебре. Вы были одним из тех, кто руководил этим практикумом. Как это всё зарождалось?

Л.: Когда я был курсе на втором, началась волна прикладных и востребованных областей математики. Тогда в них попробовали свои силы очень многие математики. Например, Лев Анатольевич Скорняков в сборнике «Автоматы» (в желтенькой обложке) написал статью «Нервные системы». Андрей Андреевич Марков сказал, что вообще ушел из аксиоматической математики в конструктивизм, хотя в конце жизни стал очень ценить свои труды по фундаментальной математике. Тогда же были первые шаги в направлении усиления вычислительных средств.

В моём поколении развитие этой области происходило следующим образом. Мы приближали многочленами Чебышёва функции и все расчеты делали на арифмометре - у нас не было логарифмической линейки, как в технических вузах. Потом появился «Рейнметалл» - это арифмометр с высшим образованием, который питался электричеством. Потом появились ЭВМ и программирование, которое я студентом не застал. Но были дополнительные курсы для преподавателей, и я их проходил.

Затем появились первые БЭСМы. Они стояли и у нас в вычислительном центре. Это были огромные монстры с тысячами предохранителей, в них журчала вода для охлаждения, были перфоленты и так далее. Потом стали появляться современные вычислительные средства. Появился такой предмет, как математический практикум.

Будучи молодым преподавателем, я возглавил этот практикум. Там было несколько разделов - и линейная алгебра, и линейное программирование. Я привлек к этому предмету таких ученых, как Александр Юрьевич Ольшанский и Юрий Питиримович Размыслов - тогда они не были такими знаменитыми учеными. Привлёк и Шульгейфера Ефима Григорьевича.

Не все они потом пошли по этим стопам. Но Размыслов написал книжку, совместно с безвременно ушедшим от нас Серёжей Ищинко (примеч. Д.: Сергей Яковлевич Ищенко погиб, попав под машину), у него интерес продолжался дольше.

Сам я составлял задачи по линейному программированию для математического практикума. Составил несколько таких задач и алгоритм для их размножения. Поэтому целые группы студентов не знали, что фактически решают одну и ту же задачу, которая меняется легким транслятором. Но потом на мой практикум попал младший Михалёв и угадал алгоритм для своей группы. Я пришел к выводу, что придется усложнить алгоритм размножения.

Конечно, я искренне проявлял определённый интерес к этому предмету. Но как-то Колмогоров отметил, что при появлении востребованных областей возникают и «профанационные» исследования. И в этой области стали появляться такие задачи, которые рекомендовали кормить корову одним мелом - задачи о рационе. Появились даже школьные задачники, в которых задачи надо было формулировать не на абстрактном уровне, а чтобы там обязательно участвовали водопроводные трубы, пилы и тому подобное.

В общем, расплодившиеся в этой области «профанационные» постановки задач заметно ослабили мой к ней интерес. Но к серьезным моментам такой деятельности он, правда, остался. Выразился он в том, что сейчас я занимаюсь компьютерной алгеброй.

Ч.: После Александра Геннадьевича Куроша некоторое время заведующим кафедрой работал Олег Николаевич Головин. Может быть, Вы скажите несколько слов о нём?

Л.: Олег Николаевич Головин сначала работал в техническом вузе, а потом был приглашён к нам на работу Александром Геннадьевичем Курошем.

Олег Николаевич был скромным человеком. Брат его - известный физик. Сам он занимался теорией групп.

Олег Николаевич очень много размышлял о жизни, в частности, почему она с каждым годом летит всё быстрее. Находил этому своё обоснование, считал, что самое полезное - это ходьба. Поэтому всю жизнь свою предпочитал отдыхать на Оке, где много ходил.

Олег Николаевич был очень организованным человеком, на него всегда можно было положиться. И когда Александр Геннадьевич болел, именно Олег Николаевич сохранял все традиции на кафедре. Поэтому именно его, в качестве временного руководителя кафедры, избирал Александр Геннадьевич.

В то же время, сам Олег Николаевич говорил, что у него нет таких качеств, как у Александра Геннадьевича, и просил найти заведующего кафедрой на длительный срок.

В то время у нас часто выступал работавший в «Стекловке» ученик Игоря Ростиславовича Шафаревича Кострикин Алексей Иванович. С ним у нас сначала были чисто научные отношения. Но потом так оказалось, что мы с ним, совершенно случайно, поселились рядом - наши дома разделяла только дорога.

Когда же стал вопрос, кому стать заведующим кафедрой, то сначала мы предложили это Шафаревичу. Но он отказался по разного рода причинам. И мой взгляд тогда остановился на Кострикине, уже известном учёном, члене-корреспонденте Академии Наук.

Алексей Иванович тоже долго не соглашался, говорил, что не имеет достаточного опыта преподавания. Но я уже к тому моменту занимал положение на факультете, которое позволяло влиять на решение кадровых вопросов.

И мы выбрали Алексея Ивановича. И не ошиблись. Он полностью сохранил традиции кафедры и успешно заведовал ею около 29 лет, до своей смерти в 2000 году. Наш выбор, по-моему, был сделан удачно.

В целом, плеяда заведующих нашей кафедрой такова: сначала ею заведовал Отто Юльевич Шмидт (с 1929 по 1949 годы), затем - Александр Геннадьевич Курош (формально с 1949 по 1972 годы, но на самом деле, зная, как была организована жизнь Отто Юльевича, можно сказать, что Александр Геннадьевич руководил кафедрой все 30 лет), ну а потом кафедру возглавлял Алексей Иванович Кострикин (тоже почти 30 лет).

Я думаю, что запас марафонов заведования кафедрой исчерпался, и вряд ли следующий заведующий кафедрой будет ею руководить десятками лет. А это, так сказать, классики, о которых мы долго будем вспоминать, это наши замечательные люди и «научные маяки».

Ч.: Еще скажите, пожалуйста, несколько слов об Игоре Владимировиче Проскурякове.

Л.: Игорь Владимирович Проскуряков - незрячий математик. Он очень любил математику и преподавание. Я учился у него, потом стал его другом. По всем отзывам это был блестящий преподаватель и скромный человек. С задачником, который он создал, сложно конкурировать даже сейчас, по его доступности и полноте.

Это был оригинальный, очень интересный человек. С ним можно было о многом поговорить. Случалось, что мы задерживались вдвоем на кафедре и, когда уходили, он всегда спрашивал: «А свет мы выключить не забыли?». Всегда это спрашивал. Очень об этом заботился.

Его можно отнести к классикам факультетского преподавания, как и другого незрячего математика, Алексея Серапионовича Пархоменко. Они, кстати, дружили. Но Алексей Серапионович был другой - очень громким и настойчивым. А Игорь Владимирович был неспешным, спокойным, умевшим создать на кафедре примирительную обстановку.

Сейчас на кафедру иногда заходит дочь Игоря Владимировича, в основном, в связи с переизданием его задачника. Мы сидим, о многом вспоминаем.

Ч.: Ну что ж, спасибо Вам большое, Виктор Николаевич. Вы, конечно, с присущей Вам скромностью, период последних лет не упомянули, но мне хотелось бы Вам пожелать успешного продолжения этой череды заведующих кафедрой.

Л.: Ну, я не думаю, что судьба отпустит мне так много времени...

Ч.: Ну, в любом случае, доброго Вам здоровья и реализации всех намеченных планов.

Л.: Спасибо!

Апрель 2008 года.

___ 

Напечатано в журнале «Семь искусств» #2(39) февраль 2013 7iskusstv.com/nomer.php?srce=39
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer2/Chubarov1.php