Наберите в Гугле четыре слова: «самая западная точка Европы», и вы получите ответ: «мыс Рока, Португалия». То же самое утверждают и другие поисковые системы, а также различные географические справочники и путеводители, дающие долготу этого мыса как 9 градусов 30 минут. Правда, взглянув на карту, нетрудно убедиться, что все-таки ближе к Америке (и, соответственно, дальше от Гринвича) расположен омываемый волнами Атлантического океана берег Ирландии – причем в цифровом выражении это расположение определяется как 10°20' западной долготы. Но Ирландия – остров, и потому мыс Рока все равно имеет честь и счастье считаться крайним Западом Европы (строго говоря, Евразийского континента). Несправедливо, разумеется – ведь разница чуть ли не целый градус, но что поделаешь… Тем более, что ни Джонатан Свифт, ни Джордж Бернард Шоу, ни Джеймс Джойс ничего конкретного не говаривали о западном побережье своей родины – а вот португальский поэт Луис Камоэнс сказал о мысе Рока: «это место, где земля кончается и начинается море», причем сказано это было в 1572 году, то есть за 95 лет до рождения Свифта, самого старшего из названных классиков ирландской литературы. Вот он, мыс Рока.
Мыс Рока – самая западная точка Европы
Первую ночь на португальской земле мы с женой провели в Коимбре… Помните?
Коимбра, чудесный наш город,
Ближе нет тебя и краше.
Мы позабудем не скоро
Свет из окон старых башен…
Не помните? Значит, вы непростительно юны. Значит, вам не довелось испытать летом 1955 года, вместе со всем советским народом, сладостный шок, – когда в общесоюзный прокат совершенно официально вышел аргентинский фильм «Возраст любви». И когда имя исполнительницы главной роли Лолиты Торрес стало для советского человека, только-только начавшего оттаивать от всех войн – мировой, отечественной, холодной и той, что велась властью против своего народа… так чем же стало ее имя? Если хотите, символом освобождения. Сильно сказано? Ну, разумеется, по значимости фильм несопоставим ни с главным событием этого времени – XX съездом КПСС (февраль 1956 года), на котором Хрущев разоблачил культ личности Сталина, ни, возможно, с приездом в Москву (в декабре 1956 года) звездной пары – Ива Монтана и Симоны Синьоре. Однако не будем забывать, что к 1955 году немецкие трофейные ленты, вроде «Девушки моей мечты», и вместе с ними кукольная мордаха Марики Рёкк, уже бесследно исчезли с послевоенного экрана Страны Советов. И вот – Лолита Торрес, во всей своей красе, а в некоторых эпизодах столь же полунагая, как и Марика; пока советский человек любуется ею только на экране, но впереди 14 триумфальных гастрольных поездок по всему Союзу, с 1962 по 1977 год. И что бы ни пела Лолита на гастрольных площадках, восторженные зрители неизменно требовали заветных хитов (хотя и слова такого тогда еще не существовало) из «Возраста любви», – в их числе и две песни, посвященные старинным университетским городам – испанской Саламанке и португальской Коимбре.
Что мы знали тогда о Коимбре? Ведь о Португалии – и то не очень имели представление («ну, это рядом с Испанией…»). Надо было приехать в этот древний город, первую столицу Португалии, чтобы увидеть своими глазами расположенный на холме Коимбрский университет, основанный в 1290 году, старейший в стране и один из старейших в Европе, и понять, что там нет «старых башен», а высится в университетском дворике только одна колокольня – действительно, заметная с любого места Коимбры, в том числе и с другого берега реки Мондегу, где была наша гостиница. Мы, естественно, решили, что до темноты надо постараться хотя бы глазком глянуть на университетский комплекс – тем более, что он вроде бы рукой подать, надо только перейти мост. Ну, перешли мост, новый, вантовый… Да только оказалось, что это был не тот мост, который (как мы ошибочно решили, глянув на карту) вел в центр города и к университету. Пока до нас дошло, что мы заплутали, на город уже стали спускаться сумерки. Оно, конечно,
Кто был хоть раз под сенью португальской ночи,
Тот позабыть ее не сможет, не захочет…
(это все из той же песни о чудесном городе Коимбре), но все-таки, согласитесь, как-то неуютно. Да к тому же народу на улицах практически никого. Смотрим, стоит одинокая машина, а в ней одинокий человек – наверное, ждет кого-то. Кинулись к нему… И вот это первое общение с произвольно взятым португальцем преподнесло нам два важных урока. Первый (невеселый и подтвержденный опытом последующих дней): английским среднестатистический португалец владеет также, как и его соседи по географической широте – испанцы, итальянцы, греки… То есть, практически никак. А вот выводы второго урока были куда как позитивны. Португальцы (и это тоже не раз подтвердилось на протяжении нашего почти десятидневного пребывания в стране) очень отзывчивый и душевный народ. Человек вышел из машины и повел нас куда-то через дорогу – по-видимому, в некое госучреждение, охранявшееся полицейскими (или просто людьми в форме – мы не поняли, да это и не важно для сюжета), попросил у них, как мы поняли, телефонный справочник (который человек в форме без звука принес ему), вызвал по своему мобильнику такси и… И простоял вместе с нами минут семь, пока машина не вывернула из-за поворота. Затем он убедился, что таксист сообразил, куда нам надо (собственно говоря, и таксист владел английским, в пределах круга своих профессиональных обязанностей, да и у меня в кармане была карточка гостиницы, которую я первым делом беру у портье – на всякий случай, а точнее, вот для таких случаев) – и лишь после этого мы сердечно распрощались с нашим благодетелем. «Спасибо» по-португальски, кстати, «обригадо» (заметим в скобках, жена постоянно путала его с японским «спасибо», то есть, «арригато» – но это уже не суть важно).
Сев в такси, мы решили не искушать больше судьбу и возвращаться в гостиницу – тем более, что денек выдался нелегким. Прямого воздушного сообщения между Израилем и Португалией не существует, поэтому мы летели сначала до Стамбула и уже оттуда до Лиссабона (что, согласитесь, утомительно само по себе). Из Лиссабонского аэропорта отправились автобусом в Коимбру (километров двести) и, одолев примерно треть пути, заехали в город Обидуш, где заодно и пообедали. В Обидуше мы впервые столкнулись с тем очевидным фактом, что португальский рельеф – он скорее горный, нежели равнинный. В переводе на язык практических советов путешественнику это означает, что желательно прогуливаться по улицам многих португальских городов (включая и Лиссабон, и Порту) в добротных кроссовках на ребристой подошве, а иначе… нет, шею не сломаешь, но лодыжку подвернуть – запросто. В Обидуше мы впервые увидели и знаменитые португальские изразцы – азулежу, которыми не только украшены интерьеры различных помещений, включая и музеи, и вокзалы, и рестораны, и магазины, но также выложены стены как церквей, так и зданий гражданской архитектуры, включая и жилые дома, и театры, и государственные учреждения.
Португальские изразцы
А еще в Обидуше мы попробовали знаменитый местный вишневый ликер. Собственно говоря, сам ликер ничего особенного собой не представляет – все дело в том, что он подается в шоколадной чашечке, которая и съедается на закуску – мечта многих героев анекдотов про сумасшедших, да только в Португалии это повседневная реальность…
Вишневый ликер в шоколадной чашечке
При этом заметим, что подают такое чудо и в самых простых забегаловках, вроде той, куда мы соблазнились заскочить, чтобы по-быстрому съесть сосиски (которые жарят в специальной керамической посудине: всего-то дел налить на дно спирт и чиркнуть спичкой) и сыр, с куском "домашнего" хлеба.
Впрочем, сами понимаете, вишневый ликер, сколь бы экзотически он ни был сервирован, отнюдь не является наиболее прославленным напитком Португалии – по праву этот титул носит, разумеется, портвейн. Подчеркнем, что вино имеет право именоваться таким образом, лишь если оно изготовлено из винограда, выращенного на северо-востоке Португалии, в долине реки Дору, которая пересекает практически весь Пиренейский полуостров и впадает в Атлантический океан. В ее устье расположены два города – Порту (на правом, северном берегу) и Вила-Нова-де-Гайя (на левом, южном). Города эти соединены несколькими мостами, в числе которых железнодорожный мост, возведённый в 1876—1877 по проекту Гюстава Эйфеля и ставший одним из первых проектов, принёсших его автору всемирную славу; кстати, аналогичные инженерные решения Эйфель использовал при сооружении нью-йоркской Статуи Свободы (1884-1886) и самого своего известного создания, парижской Эйфелевой башни (1889). Порту, второй по величине и значимости город Португалии, дал свое имя и портвейну – очередной пример исторической несправедливости, поскольку знаменитые погреба, где производится это вино, расположены как раз на противоположном берегу реки Дору, в Вила-Нова-де-Гайя. Ехали мы из Коимбры, с юга на север, и потому еще до въезда в Порту, как бы по пути, посетили один из этих погребов, прошли по технологической цепочке, полюбовавшись на бочки, где портвейн созревает и годами набирает все свои положительные качества.
Портвейн в бочках
Визит, разумеется, закончился в дегустационном зале, где нашему вниманию была предложена продукция как красного, так и белого цвета (кстати, белый портвейн мне понравился больше).
И еще кстати: Порту понравился нам больше, чем Лиссабон. Надо заметить, что поселение в пределах нынешних городских границ Порту существовало еще до прихода сюда римлян. Римляне дали городу название Portus Cale («Красивый порт») – откуда появился топоним Portucale, а уж отсюда недалеко и до современного названия всей страны, Portugal (напомним в скобках, что первой столицей Португалии все-таки была Коимбра). В Порту родился и принц Генрих Мореплаватель (1394-1460) – сын португальского короля Жуана I. Правда, ему самому не довелось ни сидеть на португальском престоле, ни принимать участие хотя бы в одном значительном плавании, а горделивое прозвище он получил в знак признания своих заслуг как организатора многочисленных португальских морских экспедиций вдоль западноафриканского побережья. В сущности, сверхзадачей этих экспедиций были поиски морского пути в Индию – чтобы взять в свои руки торговлю пряностями и стать благодаря этому владыками мира.
Первым, кто сумел обогнуть Африку с юга и выйти в Индийский океан, на финишную прямую к Индии, был Бартоломеу Диаш (ок. 1450 – 1500), открывший в мае 1488 года мыс Доброй Надежды. Впрочем, оптимистическое название «Добрая Надежда» – более позднего происхождения и принадлежит царствовавшему тогда Жуану II, а сам Диаш назвал его мысом Бурь, в память о том страшном шторме, который чуть не погубил его экспедицию. Несмотря на все трудности, Диаш продолжил было двигаться в северном направлении, но когда его суда достигли залива Алгоа, доплыв примерно до нынешнего города Порт-Элизабет в ЮАР (33 градуса 57 минут южной широты), матросы начали роптать, и офицеры экспедиции приняли единодушное решение возвращаться домой, в Европу. Диаш доказал, что морской путь в Индию существует, но смог продвинуться по этому пути, от мыса Доброй Надежды (34 градуса 21 минута южной широты), меньше чем на полградуса – точнее, всего лишь на 24 минуты.
Первым европейцем, достигшим Индии морским путем, стал Васко да Гама (1460 или, по другим сведениям, 1469 – 1524); надо сказать, что руководить строительством судов для этой экспедиции было поручено Бартоломеу Диашу. Да Гама высадился в городе Каликут, на западном побережье полуострова Индостан, в мае 1498 года. Все эти мореплаватели, о которых шла речь, были португальцами – как, кстати, и Фернан Магеллан (1480-1521), хотя свое кругосветное плавание он совершал, состоя на службе испанского короля Карла I.
Португальцы по праву гордятся своими достижениями в славную эпоху великих географических открытий, и недаром на гербе Португалии изображена так называемая армиллярная сфера – астрономический инструмент, употреблявшийся для определения координат небесных светил, без которого не мог отправиться в дальнее плавание ни один капитан. Подвиги португальских мореплавателей воспеты в «Лузиадах», эпопее великого португальского поэта Луиша де Камоэнса, созданной во второй половине 16 века.
Но вернемся в город Порту. Там надо посмотреть и величественный кафедральный собор, сооружение которого началось в XII веке, причем усовершенствования и украшательства продолжались вплоть до XVIIIвека. И здание биржи, построенное в середине XIX века, в котором также заседал Суд по торговым делам. Проходя по рабочим кабинетам и залам заседаний, в полной мере начинаешь понимать смысл выражения «деловая роскошь» – все эти величественные письменные столы, покойные кожаные кресла и диваны, книжные шкафы, за стеклами которых загадочно мерцает потускневшая со временем позолота корешков, напольные глобусы с диаметром сферы не менее полутора метров… А еще в здании биржи имеется один зал, при отделке и оформлении которого прилагательное «деловой» было отброшено за ненадобностью. Его стены и потолок украшены вызолоченными арабесками, и незачем обращаться к табличке у входа – и так ясно, с первого взгляда: это и есть прославленный во всех путеводителях зал «Тысячи и одной ночи».
И еще не забыть центральный железнодорожный вокзал города, все стены которого плотно изукрашены в стиле азулежу, с изображениями исторических сцен и городских празднеств. И еще надо прогуляться по набережной реки Дору, с видом на Вила-Нова-де-Гайя: по ту сторону реки вывески всемирно известных винных погребов, а по эту разноцветные домики, теряющиеся на фоне могучего епископского дворца; соединяет же оба берега арка железнодорожного моста (построенного уже не Эйфелем, а его учеником).
Мост, соединяющий Порту и Вила-Нова-де-Гайя]
И зайти в один из многочисленных городских парков, известный своими изображениями… ну, скажем так: усердных потребителей портвейна (как там у Стругацких? «Общество усердных дегустаторов»?). Несколько скульптурных композиций, выставленных вдоль парковых аллей, наглядно демонстрируют, как потребители, усердно наупотреблявшись, валятся один за другим, под пьяные улыбки своих коллег.
Порту. Потребители портвейна
Последние португальские денечки мы провели в столице страны, Лиссабоне. Город стоит на семи холмах, только склоны этих холмов куда более круты, чем привычные нам московские или иерусалимские. Перепады высот в некоторых районах города столь значительны, что для удобства пешеходов сооружены лифты, облегчающие подъем с одного уровня на другой, много более высокий. В Лиссабоне мощеные улицы – и правильно, потому что по гладкому асфальту люди бы скользили и падали.
Лучшие времена города приходятся на годы португальского Золотого века, начало эпохи Великих географических открытий – конец 15 - начало 16 столетия. Но увы: нам не суждено увидеть тот блестящий Лиссабон – 1 ноября 1755 года страшное землетрясение буквально стерло город с лица земли. Это был День Всех Святых, и множество людей погибло под развалинами церквей, во время праздничной службы; в общей сложности подземные толчки, последовавшие за ними пожары и гигантские волны реки Тахо, на правом берегу которой стоит Лиссабон, унесли жизни пятнадцати тысяч человек. Современники считали, что это был не природный катаклизм, а проявление Божественного гнева; Вольтер в своей поэме, посвященной Лиссабонскому землетрясению, говорил о слабости и беспомощности человека перед силами зла.
Однако в Португалии нашелся человек, сумевший противостоять силам зла – это был министр короля Жозе I, вошедший в историю под именем маркиза Помбала. Предание гласит, что уже после полудня 1 ноября Помбал отдал свой первый приказ – «похоронить мертвых и накормить живых», после чего объявил всеобщую мобилизацию, раздал населению продовольствие из государственных запасов, распорядился развернуть полевые госпитали и установить палатки для временного жилья. И буквально на следующий день приступил к разработке планов по восстановлению страны, пострадавшей от стихийного бедствия. Благодаря усилиям маркиза Помбала Лиссабон был практически заново отстроен, став одной из самых красивых европейских столиц.
Интересно отметить значительный вклад маркиза и в развитие португальского языка – именно он узаконил его статус как единственного официального языка на территории крупнейшей португальской колонии, Бразилии. Португальский в наши дни – второй по числу носителей романский язык, после близкородственного испанского, и один из самых распространённых языков мира – благодаря тому, что на нем говорят не только 10,6 млн. чел., живущих в Португалии, но и еще 198,7 млн. бразильцев, а также жители Анголы, Макао, Мозамбика и других бывших португальских колоний. Между письменным португальским и письменным испанским имеется заметное сходство, но фонетически эти языки различаются разительно, и потому португальская речь плохо воспринимается испаноговорящими. Многие путеводители при этом подчеркивают, что для португальцев их язык является предметом особой гордости, и потому обращение к ним на испанском может стать поводом для обиды. Кстати, широко известен прецедент, когда были перепутаны языки, на которых говорят жители этих двух соседствующих стран Пиренейского полуострова: географ Жак Паганель – у Жюля Верна, в «Детях капитана Гранта», – желая заговорить по-испански, взял с собой в плавание в качестве учебного пособия томик Камоэнса, «Лузиады», и лишь попав в испаноязычную Аргентину, осознал, что все это время учил португальский.
Чудесным образом практически не пострадал от землетрясения лиссабонский район Белен, расположенный в самом устье реки Тахо. Отсюда отправлялись в свой дальний путь португальские каравеллы и сюда они возвращались, со славой и с грузом пряностей. Здесь стояла маленькая часовня, посвященная покровительнице моряков, Святой Марии Вифлеемской («Белен» – это и есть Вифлеем, в португальском произношении). Когда в конце 15 века домой вернулся Васко да Гама, открывший морской путь в Индию, король Мануэл I в честь этого исторического события заложил на месте часовни монастырь иеронимитов (Жеронимуш), а для охраны гавани была построена сторожевая крепость-маяк, получившая название Беленской башни и ставшая символом морского могущества Португалии. Здесь же, в Белене, в Розовом дворце (именуемом так по цвету его фасада) ранее находилась королевская резиденция, а сейчас – резиденция президента страны.
Находившись по крутым и узеньким улочкам Лиссабона, самое время присесть за ресторанный столик. Португалия – страна рыбных блюд, а главная рыба португальского стола – это треска, бакаляу, традиционный местный пищевой продукт. У берегов Португалии треска не водится, потому ее вот уже которое столетие добывают в Северной Атлантике и привозят в страну засоленной и высушенной – а потом вымачивают специальным образом и готовят по одному из 365 существующих рецептов (португальцы утверждают, что бакаляу можно питаться круглый год, и при этом каждый день есть что-то новенькое). Вот так выглядит бакаляу.
Треска – португальская еда]
Желающие могут ограничиваться рыбной диетой в постные дни, а остальные дни недели не отказываться от мяса – впрочем, можно это и совместить: существует, к примеру, такое блюдо, как форель, завернутая в ломти ветчины и зажаренная до золотистого оттенка. Благо, что вино верде бывает и белым, и красным, то есть, существует выбор для всех случаев. В буквальном переводе верде означает «зеленый» – разумеется, прилагательное относится не к цвету напитка, а к его юному возрасту. Вино верде чуть-чуть игристое, с кислинкой, и прекрасно утоляет жажду; подается оно в бутылочках по 385 миллилитров, и потому одна бутылка на двоих к обеду – самое оно: и запить еду, и сохранить свежую голову, поскольку впереди ведь еще полдня упорного и нелегкого туристического труда. Портвейн же и белемские пирожные с заварным кремом, секрет выпечки которых строго хранят в одной-единственной кондитерской с 1837 года, лучше оставить на вечер.
А после обеда можно отправиться по лиссабонским музеям. Мы, например, начали с Национального музея старинного искусства. Именно здесь выставлен оригинал триптиха Иеронима Босха «Искушение Св. Антония» – ведь в Мадридском Прадо висит копия, кисти художника школы Босха. Еще одна жемчужина музейной коллекции – «Святой Иероним» Альбрехта Дюрера; с Лиссабоном связана также история известной гравюры на дереве Дюрера «Носорог». Носорога привезли из Индии португальскому королю, а после того, как жители Лиссабона налюбовались диковинным для европейцев животным, его отправили в дар римскому папе. Но во время этой второй, уже недолгой, перевозки животное, впав в бешенство, выпрыгнуло за борт. Сделанные в Лиссабоне зарисовки носорога попали к Дюреру, и он создал свою классическую гравюру, причем так и не увидев животное, только по этим материалам и рассказам очевидцев. В числе других сокровищ музея – «Саломея» Лукаса Кранаха Старшего, «Мадонна с младенцем» Ганса Мемлинга, работы Яна Брейгеля Младшего, Ганса Гольбейна Старшего, Пьеро делла Франческа, Андреа дель Сарто, Тинторетто, Диего Веласкеса, Франсиско де Сурбарана, Антониса ван Дейка… список этот, вообще-то говоря, можно и продолжить.
В том же районе, Байро Альто (что означает Верхний квартал – см. выше, о рельефе португальских городов), обязательно отыщите памятник одному из первых европейских писателей-реалистов, чье творчество высоко ценил Эмиль Золя и которого звали Жозе Мария Эса де Кейрош (1845-1900).
Эса де Кейрош и его муза]
Может возникнуть вопрос относительно той более чем скромно (или, скорее, нескромно) одетой дамы, которая разделяет место с писателем на пьедестале. Путеводитель утверждает, что это его муза. Кстати, с аналогичной загадкой столкнулся и драматург Максудов (см. «Театральный роман» Булгакова), увидев на «большом, масляными красками писаном портрете» Аристарха Платоновича «воздушную белую девицу или даму, держащую в руке прозрачное покрывало. Эта загадка до того меня мучила, – признается Максудов, – что, выбрав пристойный момент, я спросил об этом. Произошла пауза, во время которой Поликсенаостановила на мне свой взор, и, наконец, ответила, но как-то принужденно: «Это – муза». – «А-а», – сказал я».
Лиссабон – вообще город загадочный. Взять, например, такое заведение, о котором хозяин откровенно говорит «Неправильный магазин». Или же «Не тот магазин».
Загадочный магазин
Увы, был выходной, потому не удалось зайти туда и узнать, что же таится там, за решеткой и черной дверью. А вдруг там продается «неправильный мед»? Или же и вовсе «неправильные пчелы»?
К числу мест, несомненно заслуживающих посещения в Лиссабоне, относится и музей Гюльбенкяна. Калуст Гульбенкян, армянский предприниматель, нефтяной магнат, коллекционер и меценат, в 1942 г. перебрался в нейтральный Лиссабон, где и провел последние 13 лет своей жизни. В музее, носящем его имя, выставлены предметы старины, достойно представляющие египетскую, греческую и римскую цивилизации, а также богатейшее собрание произведений восточного прикладного искусства. Европейская коллекция музея – это средневековые иллюминированные рукописи, живопись и скульптура 15-19 веков, гобелены эпохи Возрождения, полотна французских художников-импрессионистов (Коро, Мане, Моне, Дега, Ренуар). Особое место в коллекции занимают шедевры, некогда составлявшие славу санкт-петербургского «Эрмитажа» и распроданные в 20-е годы советским правительством; в их числе «Портрет старика» Рембрандта и «Святая Катерина» Рогира ван дер Вейдена.
И не пропустите расположенный в Белене Национальный музей карет, коллекция которого заслуженно считается лучшей в Европе. Там представлены работы каретников Португалии, Италии, Франции, Австрии и Испании, работавших по заказам португальского королевского двора, причем возраст некоторых экспонатов насчитывает более трех веков. Есть кареты, просто поражающие воображение – пятитонные махины, украшенные аллегорическими фигурами из позолоченного дерева, в человеческий рост, и непонятно, как лошади справлялись с этой тяжестью.
Королевские кареты
А небольшой городок Синтра, в тридцати километрах к северу от Лиссабона, куда в летнюю жару обычно перебирались португальские короли и знатные особы – сам по себе город-музей. Синтру воспел Байрон в своем «Паломничество Чайлд Гарольда», назвав ее новым райским садом; в письме другу он сказал, со всей определенностью: «Повидать мир и обойти вниманием Синтру может только слепой. В ней есть красота на любой вкус – дворцы и сады, поднимающиеся среди скал, водопады и обрывы, монастыри на огромной высоте».
Несомненно, чудесна Синтра, и ее видами следует любоваться – как по завету лорда Байрона, так и по зову своего сердца. Но все-таки – повторюсь – первое и самое сильное впечатление от Португалии – это Коимбра, изначально возникшая перед нами летом 1955 года, на черно-белом экране под звуки вот этой песни:
Коимбра, чудесный наш город,
Ближе нет тебя и краше…
А кто по молодости лет не слышал эту песню – не поленитесь, зайдите по ссылке. Оно, как говорится, того стоит.
http://video.mail.ru/mail/likinas/1416/6417.html
Если же возникнет желание обратиться к первоисточнику и посмотреть «Возраст любви» полностью – то, пожалуйста:
http://filmix.net/muzkl/32808-vozrast-lyubvi-la-edad-del-amor-1954.html
Наберите в Гугле четыре слова: «самая западная точка Европы», и вы получите ответ: «мыс Рока, Португалия». То же самое утверждают и другие поисковые системы, а также различные географические справочники и путеводители, дающие долготу этого мыса как 9 градусов 30 минут. Правда, взглянув на карту, нетрудно убедиться, что все-таки ближе к Америке (и, соответственно, дальше от Гринвича) расположен омываемый волнами Атлантического океана берег Ирландии – причем в цифровом выражении это расположение определяется как 10°20' западной долготы. Но Ирландия – остров, и потому мыс Рока все равно имеет честь и счастье считаться крайним Западом Европы (строго говоря, Евразийского континента). Несправедливо, разумеется – ведь разница чуть ли не целый градус, но что поделаешь… Тем более, что ни Джонатан Свифт, ни Джордж Бернард Шоу, ни Джеймс Джойс ничего конкретного не говаривали о западном побережье своей родины – а вот португальский поэт Луис Камоэнс сказал о мысе Рока: «это место, где земля кончается и начинается море», причем сказано это было в 1572 году, то есть за 95 лет до рождения Свифта, самого старшего из названных классиков ирландской литературы. Вот он, мыс Рока.
Мыс Рока – самая западная точка Европы
Первую ночь на португальской земле мы с женой провели в Коимбре… Помните?
Коимбра, чудесный наш город,
Ближе нет тебя и краше.
Мы позабудем не скоро
Свет из окон старых башен…
Не помните? Значит, вы непростительно юны. Значит, вам не довелось испытать летом 1955 года, вместе со всем советским народом, сладостный шок, – когда в общесоюзный прокат совершенно официально вышел аргентинский фильм «Возраст любви». И когда имя исполнительницы главной роли Лолиты Торрес стало для советского человека, только-только начавшего оттаивать от всех войн – мировой, отечественной, холодной и той, что велась властью против своего народа… так чем же стало ее имя? Если хотите, символом освобождения. Сильно сказано? Ну, разумеется, по значимости фильм несопоставим ни с главным событием этого времени – XX съездом КПСС (февраль 1956 года), на котором Хрущев разоблачил культ личности Сталина, ни, возможно, с приездом в Москву (в декабре 1956 года) звездной пары – Ива Монтана и Симоны Синьоре. Однако не будем забывать, что к 1955 году немецкие трофейные ленты, вроде «Девушки моей мечты», и вместе с ними кукольная мордаха Марики Рёкк, уже бесследно исчезли с послевоенного экрана Страны Советов. И вот – Лолита Торрес, во всей своей красе, а в некоторых эпизодах столь же полунагая, как и Марика; пока советский человек любуется ею только на экране, но впереди 14 триумфальных гастрольных поездок по всему Союзу, с 1962 по 1977 год. И что бы ни пела Лолита на гастрольных площадках, восторженные зрители неизменно требовали заветных хитов (хотя и слова такого тогда еще не существовало) из «Возраста любви», – в их числе и две песни, посвященные старинным университетским городам – испанской Саламанке и португальской Коимбре.
Что мы знали тогда о Коимбре? Ведь о Португалии – и то не очень имели представление («ну, это рядом с Испанией…»). Надо было приехать в этот древний город, первую столицу Португалии, чтобы увидеть своими глазами расположенный на холме Коимбрский университет, основанный в 1290 году, старейший в стране и один из старейших в Европе, и понять, что там нет «старых башен», а высится в университетском дворике только одна колокольня – действительно, заметная с любого места Коимбры, в том числе и с другого берега реки Мондегу, где была наша гостиница. Мы, естественно, решили, что до темноты надо постараться хотя бы глазком глянуть на университетский комплекс – тем более, что он вроде бы рукой подать, надо только перейти мост. Ну, перешли мост, новый, вантовый… Да только оказалось, что это был не тот мост, который (как мы ошибочно решили, глянув на карту) вел в центр города и к университету. Пока до нас дошло, что мы заплутали, на город уже стали спускаться сумерки. Оно, конечно,
Кто был хоть раз под сенью португальской ночи,
Тот позабыть ее не сможет, не захочет…
(это все из той же песни о чудесном городе Коимбре), но все-таки, согласитесь, как-то неуютно. Да к тому же народу на улицах практически никого. Смотрим, стоит одинокая машина, а в ней одинокий человек – наверное, ждет кого-то. Кинулись к нему… И вот это первое общение с произвольно взятым португальцем преподнесло нам два важных урока. Первый (невеселый и подтвержденный опытом последующих дней): английским среднестатистический португалец владеет также, как и его соседи по географической широте – испанцы, итальянцы, греки… То есть, практически никак. А вот выводы второго урока были куда как позитивны. Португальцы (и это тоже не раз подтвердилось на протяжении нашего почти десятидневного пребывания в стране) очень отзывчивый и душевный народ. Человек вышел из машины и повел нас куда-то через дорогу – по-видимому, в некое госучреждение, охранявшееся полицейскими (или просто людьми в форме – мы не поняли, да это и не важно для сюжета), попросил у них, как мы поняли, телефонный справочник (который человек в форме без звука принес ему), вызвал по своему мобильнику такси и… И простоял вместе с нами минут семь, пока машина не вывернула из-за поворота. Затем он убедился, что таксист сообразил, куда нам надо (собственно говоря, и таксист владел английским, в пределах круга своих профессиональных обязанностей, да и у меня в кармане была карточка гостиницы, которую я первым делом беру у портье – на всякий случай, а точнее, вот для таких случаев) – и лишь после этого мы сердечно распрощались с нашим благодетелем. «Спасибо» по-португальски, кстати, «обригадо» (заметим в скобках, жена постоянно путала его с японским «спасибо», то есть, «арригато» – но это уже не суть важно).
Сев в такси, мы решили не искушать больше судьбу и возвращаться в гостиницу – тем более, что денек выдался нелегким. Прямого воздушного сообщения между Израилем и Португалией не существует, поэтому мы летели сначала до Стамбула и уже оттуда до Лиссабона (что, согласитесь, утомительно само по себе). Из Лиссабонского аэропорта отправились автобусом в Коимбру (километров двести) и, одолев примерно треть пути, заехали в город Обидуш, где заодно и пообедали. В Обидуше мы впервые столкнулись с тем очевидным фактом, что португальский рельеф – он скорее горный, нежели равнинный. В переводе на язык практических советов путешественнику это означает, что желательно прогуливаться по улицам многих португальских городов (включая и Лиссабон, и Порту) в добротных кроссовках на ребристой подошве, а иначе… нет, шею не сломаешь, но лодыжку подвернуть – запросто. В Обидуше мы впервые увидели и знаменитые португальские изразцы – азулежу, которыми не только украшены интерьеры различных помещений, включая и музеи, и вокзалы, и рестораны, и магазины, но также выложены стены как церквей, так и зданий гражданской архитектуры, включая и жилые дома, и театры, и государственные учреждения.
Португальские изразцы
А еще в Обидуше мы попробовали знаменитый местный вишневый ликер. Собственно говоря, сам ликер ничего особенного собой не представляет – все дело в том, что он подается в шоколадной чашечке, которая и съедается на закуску – мечта многих героев анекдотов про сумасшедших, да только в Португалии это повседневная реальность…
Вишневый ликер в шоколадной чашечке
При этом заметим, что подают такое чудо и в самых простых забегаловках, вроде той, куда мы соблазнились заскочить, чтобы по-быстрому съесть сосиски (которые жарят в специальной керамической посудине: всего-то дел налить на дно спирт и чиркнуть спичкой) и сыр, с куском "домашнего" хлеба.
Впрочем, сами понимаете, вишневый ликер, сколь бы экзотически он ни был сервирован, отнюдь не является наиболее прославленным напитком Португалии – по праву этот титул носит, разумеется, портвейн. Подчеркнем, что вино имеет право именоваться таким образом, лишь если оно изготовлено из винограда, выращенного на северо-востоке Португалии, в долине реки Дору, которая пересекает практически весь Пиренейский полуостров и впадает в Атлантический океан. В ее устье расположены два города – Порту (на правом, северном берегу) и Вила-Нова-де-Гайя (на левом, южном). Города эти соединены несколькими мостами, в числе которых железнодорожный мост, возведённый в 1876—1877 по проекту Гюстава Эйфеля и ставший одним из первых проектов, принёсших его автору всемирную славу; кстати, аналогичные инженерные решения Эйфель использовал при сооружении нью-йоркской Статуи Свободы (1884-1886) и самого своего известного создания, парижской Эйфелевой башни (1889). Порту, второй по величине и значимости город Португалии, дал свое имя и портвейну – очередной пример исторической несправедливости, поскольку знаменитые погреба, где производится это вино, расположены как раз на противоположном берегу реки Дору, в Вила-Нова-де-Гайя. Ехали мы из Коимбры, с юга на север, и потому еще до въезда в Порту, как бы по пути, посетили один из этих погребов, прошли по технологической цепочке, полюбовавшись на бочки, где портвейн созревает и годами набирает все свои положительные качества.
Портвейн в бочках
Визит, разумеется, закончился в дегустационном зале, где нашему вниманию была предложена продукция как красного, так и белого цвета (кстати, белый портвейн мне понравился больше).
И еще кстати: Порту понравился нам больше, чем Лиссабон. Надо заметить, что поселение в пределах нынешних городских границ Порту существовало еще до прихода сюда римлян. Римляне дали городу название Portus Cale («Красивый порт») – откуда появился топоним Portucale, а уж отсюда недалеко и до современного названия всей страны, Portugal (напомним в скобках, что первой столицей Португалии все-таки была Коимбра). В Порту родился и принц Генрих Мореплаватель (1394-1460) – сын португальского короля Жуана I. Правда, ему самому не довелось ни сидеть на португальском престоле, ни принимать участие хотя бы в одном значительном плавании, а горделивое прозвище он получил в знак признания своих заслуг как организатора многочисленных португальских морских экспедиций вдоль западноафриканского побережья. В сущности, сверхзадачей этих экспедиций были поиски морского пути в Индию – чтобы взять в свои руки торговлю пряностями и стать благодаря этому владыками мира.
Первым, кто сумел обогнуть Африку с юга и выйти в Индийский океан, на финишную прямую к Индии, был Бартоломеу Диаш (ок. 1450 – 1500), открывший в мае 1488 года мыс Доброй Надежды. Впрочем, оптимистическое название «Добрая Надежда» – более позднего происхождения и принадлежит царствовавшему тогда Жуану II, а сам Диаш назвал его мысом Бурь, в память о том страшном шторме, который чуть не погубил его экспедицию. Несмотря на все трудности, Диаш продолжил было двигаться в северном направлении, но когда его суда достигли залива Алгоа, доплыв примерно до нынешнего города Порт-Элизабет в ЮАР (33 градуса 57 минут южной широты), матросы начали роптать, и офицеры экспедиции приняли единодушное решение возвращаться домой, в Европу. Диаш доказал, что морской путь в Индию существует, но смог продвинуться по этому пути, от мыса Доброй Надежды (34 градуса 21 минута южной широты), меньше чем на полградуса – точнее, всего лишь на 24 минуты.
Первым европейцем, достигшим Индии морским путем, стал Васко да Гама (1460 или, по другим сведениям, 1469 – 1524); надо сказать, что руководить строительством судов для этой экспедиции было поручено Бартоломеу Диашу. Да Гама высадился в городе Каликут, на западном побережье полуострова Индостан, в мае 1498 года. Все эти мореплаватели, о которых шла речь, были португальцами – как, кстати, и Фернан Магеллан (1480-1521), хотя свое кругосветное плавание он совершал, состоя на службе испанского короля Карла I.
Португальцы по праву гордятся своими достижениями в славную эпоху великих географических открытий, и недаром на гербе Португалии изображена так называемая армиллярная сфера – астрономический инструмент, употреблявшийся для определения координат небесных светил, без которого не мог отправиться в дальнее плавание ни один капитан. Подвиги португальских мореплавателей воспеты в «Лузиадах», эпопее великого португальского поэта Луиша де Камоэнса, созданной во второй половине 16 века.
Но вернемся в город Порту. Там надо посмотреть и величественный кафедральный собор, сооружение которого началось в XII веке, причем усовершенствования и украшательства продолжались вплоть до XVIIIвека. И здание биржи, построенное в середине XIX века, в котором также заседал Суд по торговым делам. Проходя по рабочим кабинетам и залам заседаний, в полной мере начинаешь понимать смысл выражения «деловая роскошь» – все эти величественные письменные столы, покойные кожаные кресла и диваны, книжные шкафы, за стеклами которых загадочно мерцает потускневшая со временем позолота корешков, напольные глобусы с диаметром сферы не менее полутора метров… А еще в здании биржи имеется один зал, при отделке и оформлении которого прилагательное «деловой» было отброшено за ненадобностью. Его стены и потолок украшены вызолоченными арабесками, и незачем обращаться к табличке у входа – и так ясно, с первого взгляда: это и есть прославленный во всех путеводителях зал «Тысячи и одной ночи».
И еще не забыть центральный железнодорожный вокзал города, все стены которого плотно изукрашены в стиле азулежу, с изображениями исторических сцен и городских празднеств. И еще надо прогуляться по набережной реки Дору, с видом на Вила-Нова-де-Гайя: по ту сторону реки вывески всемирно известных винных погребов, а по эту разноцветные домики, теряющиеся на фоне могучего епископского дворца; соединяет же оба берега арка железнодорожного моста (построенного уже не Эйфелем, а его учеником).
Мост, соединяющий Порту и Вила-Нова-де-Гайя]
И зайти в один из многочисленных городских парков, известный своими изображениями… ну, скажем так: усердных потребителей портвейна (как там у Стругацких? «Общество усердных дегустаторов»?). Несколько скульптурных композиций, выставленных вдоль парковых аллей, наглядно демонстрируют, как потребители, усердно наупотреблявшись, валятся один за другим, под пьяные улыбки своих коллег.
Порту. Потребители портвейна
Последние португальские денечки мы провели в столице страны, Лиссабоне. Город стоит на семи холмах, только склоны этих холмов куда более круты, чем привычные нам московские или иерусалимские. Перепады высот в некоторых районах города столь значительны, что для удобства пешеходов сооружены лифты, облегчающие подъем с одного уровня на другой, много более высокий. В Лиссабоне мощеные улицы – и правильно, потому что по гладкому асфальту люди бы скользили и падали.
Лучшие времена города приходятся на годы португальского Золотого века, начало эпохи Великих географических открытий – конец 15 - начало 16 столетия. Но увы: нам не суждено увидеть тот блестящий Лиссабон – 1 ноября 1755 года страшное землетрясение буквально стерло город с лица земли. Это был День Всех Святых, и множество людей погибло под развалинами церквей, во время праздничной службы; в общей сложности подземные толчки, последовавшие за ними пожары и гигантские волны реки Тахо, на правом берегу которой стоит Лиссабон, унесли жизни пятнадцати тысяч человек. Современники считали, что это был не природный катаклизм, а проявление Божественного гнева; Вольтер в своей поэме, посвященной Лиссабонскому землетрясению, говорил о слабости и беспомощности человека перед силами зла.
Однако в Португалии нашелся человек, сумевший противостоять силам зла – это был министр короля Жозе I, вошедший в историю под именем маркиза Помбала. Предание гласит, что уже после полудня 1 ноября Помбал отдал свой первый приказ – «похоронить мертвых и накормить живых», после чего объявил всеобщую мобилизацию, раздал населению продовольствие из государственных запасов, распорядился развернуть полевые госпитали и установить палатки для временного жилья. И буквально на следующий день приступил к разработке планов по восстановлению страны, пострадавшей от стихийного бедствия. Благодаря усилиям маркиза Помбала Лиссабон был практически заново отстроен, став одной из самых красивых европейских столиц.
Интересно отметить значительный вклад маркиза и в развитие португальского языка – именно он узаконил его статус как единственного официального языка на территории крупнейшей португальской колонии, Бразилии. Португальский в наши дни – второй по числу носителей романский язык, после близкородственного испанского, и один из самых распространённых языков мира – благодаря тому, что на нем говорят не только 10,6 млн. чел., живущих в Португалии, но и еще 198,7 млн. бразильцев, а также жители Анголы, Макао, Мозамбика и других бывших португальских колоний. Между письменным португальским и письменным испанским имеется заметное сходство, но фонетически эти языки различаются разительно, и потому португальская речь плохо воспринимается испаноговорящими. Многие путеводители при этом подчеркивают, что для португальцев их язык является предметом особой гордости, и потому обращение к ним на испанском может стать поводом для обиды. Кстати, широко известен прецедент, когда были перепутаны языки, на которых говорят жители этих двух соседствующих стран Пиренейского полуострова: географ Жак Паганель – у Жюля Верна, в «Детях капитана Гранта», – желая заговорить по-испански, взял с собой в плавание в качестве учебного пособия томик Камоэнса, «Лузиады», и лишь попав в испаноязычную Аргентину, осознал, что все это время учил португальский.
Чудесным образом практически не пострадал от землетрясения лиссабонский район Белен, расположенный в самом устье реки Тахо. Отсюда отправлялись в свой дальний путь португальские каравеллы и сюда они возвращались, со славой и с грузом пряностей. Здесь стояла маленькая часовня, посвященная покровительнице моряков, Святой Марии Вифлеемской («Белен» – это и есть Вифлеем, в португальском произношении). Когда в конце 15 века домой вернулся Васко да Гама, открывший морской путь в Индию, король Мануэл I в честь этого исторического события заложил на месте часовни монастырь иеронимитов (Жеронимуш), а для охраны гавани была построена сторожевая крепость-маяк, получившая название Беленской башни и ставшая символом морского могущества Португалии. Здесь же, в Белене, в Розовом дворце (именуемом так по цвету его фасада) ранее находилась королевская резиденция, а сейчас – резиденция президента страны.
Находившись по крутым и узеньким улочкам Лиссабона, самое время присесть за ресторанный столик. Португалия – страна рыбных блюд, а главная рыба португальского стола – это треска, бакаляу, традиционный местный пищевой продукт. У берегов Португалии треска не водится, потому ее вот уже которое столетие добывают в Северной Атлантике и привозят в страну засоленной и высушенной – а потом вымачивают специальным образом и готовят по одному из 365 существующих рецептов (португальцы утверждают, что бакаляу можно питаться круглый год, и при этом каждый день есть что-то новенькое). Вот так выглядит бакаляу.
Треска – португальская еда]
Желающие могут ограничиваться рыбной диетой в постные дни, а остальные дни недели не отказываться от мяса – впрочем, можно это и совместить: существует, к примеру, такое блюдо, как форель, завернутая в ломти ветчины и зажаренная до золотистого оттенка. Благо, что вино верде бывает и белым, и красным, то есть, существует выбор для всех случаев. В буквальном переводе верде означает «зеленый» – разумеется, прилагательное относится не к цвету напитка, а к его юному возрасту. Вино верде чуть-чуть игристое, с кислинкой, и прекрасно утоляет жажду; подается оно в бутылочках по 385 миллилитров, и потому одна бутылка на двоих к обеду – самое оно: и запить еду, и сохранить свежую голову, поскольку впереди ведь еще полдня упорного и нелегкого туристического труда. Портвейн же и белемские пирожные с заварным кремом, секрет выпечки которых строго хранят в одной-единственной кондитерской с 1837 года, лучше оставить на вечер.
А после обеда можно отправиться по лиссабонским музеям. Мы, например, начали с Национального музея старинного искусства. Именно здесь выставлен оригинал триптиха Иеронима Босха «Искушение Св. Антония» – ведь в Мадридском Прадо висит копия, кисти художника школы Босха. Еще одна жемчужина музейной коллекции – «Святой Иероним» Альбрехта Дюрера; с Лиссабоном связана также история известной гравюры на дереве Дюрера «Носорог». Носорога привезли из Индии португальскому королю, а после того, как жители Лиссабона налюбовались диковинным для европейцев животным, его отправили в дар римскому папе. Но во время этой второй, уже недолгой, перевозки животное, впав в бешенство, выпрыгнуло за борт. Сделанные в Лиссабоне зарисовки носорога попали к Дюреру, и он создал свою классическую гравюру, причем так и не увидев животное, только по этим материалам и рассказам очевидцев. В числе других сокровищ музея – «Саломея» Лукаса Кранаха Старшего, «Мадонна с младенцем» Ганса Мемлинга, работы Яна Брейгеля Младшего, Ганса Гольбейна Старшего, Пьеро делла Франческа, Андреа дель Сарто, Тинторетто, Диего Веласкеса, Франсиско де Сурбарана, Антониса ван Дейка… список этот, вообще-то говоря, можно и продолжить.
В том же районе, Байро Альто (что означает Верхний квартал – см. выше, о рельефе португальских городов), обязательно отыщите памятник одному из первых европейских писателей-реалистов, чье творчество высоко ценил Эмиль Золя и которого звали Жозе Мария Эса де Кейрош (1845-1900).
Эса де Кейрош и его муза]
Может возникнуть вопрос относительно той более чем скромно (или, скорее, нескромно) одетой дамы, которая разделяет место с писателем на пьедестале. Путеводитель утверждает, что это его муза. Кстати, с аналогичной загадкой столкнулся и драматург Максудов (см. «Театральный роман» Булгакова), увидев на «большом, масляными красками писаном портрете» Аристарха Платоновича «воздушную белую девицу или даму, держащую в руке прозрачное покрывало. Эта загадка до того меня мучила, – признается Максудов, – что, выбрав пристойный момент, я спросил об этом. Произошла пауза, во время которой Поликсенаостановила на мне свой взор, и, наконец, ответила, но как-то принужденно: «Это – муза». – «А-а», – сказал я».
Лиссабон – вообще город загадочный. Взять, например, такое заведение, о котором хозяин откровенно говорит «Неправильный магазин». Или же «Не тот магазин».
Загадочный магазин
Увы, был выходной, потому не удалось зайти туда и узнать, что же таится там, за решеткой и черной дверью. А вдруг там продается «неправильный мед»? Или же и вовсе «неправильные пчелы»?
К числу мест, несомненно заслуживающих посещения в Лиссабоне, относится и музей Гюльбенкяна. Калуст Гульбенкян, армянский предприниматель, нефтяной магнат, коллекционер и меценат, в 1942 г. перебрался в нейтральный Лиссабон, где и провел последние 13 лет своей жизни. В музее, носящем его имя, выставлены предметы старины, достойно представляющие египетскую, греческую и римскую цивилизации, а также богатейшее собрание произведений восточного прикладного искусства. Европейская коллекция музея – это средневековые иллюминированные рукописи, живопись и скульптура 15-19 веков, гобелены эпохи Возрождения, полотна французских художников-импрессионистов (Коро, Мане, Моне, Дега, Ренуар). Особое место в коллекции занимают шедевры, некогда составлявшие славу санкт-петербургского «Эрмитажа» и распроданные в 20-е годы советским правительством; в их числе «Портрет старика» Рембрандта и «Святая Катерина» Рогира ван дер Вейдена.
И не пропустите расположенный в Белене Национальный музей карет, коллекция которого заслуженно считается лучшей в Европе. Там представлены работы каретников Португалии, Италии, Франции, Австрии и Испании, работавших по заказам португальского королевского двора, причем возраст некоторых экспонатов насчитывает более трех веков. Есть кареты, просто поражающие воображение – пятитонные махины, украшенные аллегорическими фигурами из позолоченного дерева, в человеческий рост, и непонятно, как лошади справлялись с этой тяжестью.
Королевские кареты
А небольшой городок Синтра, в тридцати километрах к северу от Лиссабона, куда в летнюю жару обычно перебирались португальские короли и знатные особы – сам по себе город-музей. Синтру воспел Байрон в своем «Паломничество Чайлд Гарольда», назвав ее новым райским садом; в письме другу он сказал, со всей определенностью: «Повидать мир и обойти вниманием Синтру может только слепой. В ней есть красота на любой вкус – дворцы и сады, поднимающиеся среди скал, водопады и обрывы, монастыри на огромной высоте».
Несомненно, чудесна Синтра, и ее видами следует любоваться – как по завету лорда Байрона, так и по зову своего сердца. Но все-таки – повторюсь – первое и самое сильное впечатление от Португалии – это Коимбра, изначально возникшая перед нами летом 1955 года, на черно-белом экране под звуки вот этой песни:
Коимбра, чудесный наш город,
Ближе нет тебя и краше…
А кто по молодости лет не слышал эту песню – не поленитесь, зайдите по ссылке. Оно, как говорится, того стоит.
http://video.mail.ru/mail/likinas/1416/6417.html
Если же возникнет желание обратиться к первоисточнику и посмотреть «Возраст любви» полностью – то, пожалуйста:
http://filmix.net/muzkl/32808-vozrast-lyubvi-la-edad-del-amor-1954.html
Наберите в Гугле четыре слова: «самая западная точка Европы», и вы получите ответ: «мыс Рока, Португалия». То же самое утверждают и другие поисковые системы, а также различные географические справочники и путеводители, дающие долготу этого мыса как 9 градусов 30 минут. Правда, взглянув на карту, нетрудно убедиться, что все-таки ближе к Америке (и, соответственно, дальше от Гринвича) расположен омываемый волнами Атлантического океана берег Ирландии – причем в цифровом выражении это расположение определяется как 10°20' западной долготы. Но Ирландия – остров, и потому мыс Рока все равно имеет честь и счастье считаться крайним Западом Европы (строго говоря, Евразийского континента). Несправедливо, разумеется – ведь разница чуть ли не целый градус, но что поделаешь… Тем более, что ни Джонатан Свифт, ни Джордж Бернард Шоу, ни Джеймс Джойс ничего конкретного не говаривали о западном побережье своей родины – а вот португальский поэт Луис Камоэнс сказал о мысе Рока: «это место, где земля кончается и начинается море», причем сказано это было в 1572 году, то есть за 95 лет до рождения Свифта, самого старшего из названных классиков ирландской литературы. Вот он, мыс Рока.
Мыс Рока – самая западная точка Европы
Первую ночь на португальской земле мы с женой провели в Коимбре… Помните?
Коимбра, чудесный наш город,
Ближе нет тебя и краше.
Мы позабудем не скоро
Свет из окон старых башен…
Не помните? Значит, вы непростительно юны. Значит, вам не довелось испытать летом 1955 года, вместе со всем советским народом, сладостный шок, – когда в общесоюзный прокат совершенно официально вышел аргентинский фильм «Возраст любви». И когда имя исполнительницы главной роли Лолиты Торрес стало для советского человека, только-только начавшего оттаивать от всех войн – мировой, отечественной, холодной и той, что велась властью против своего народа… так чем же стало ее имя? Если хотите, символом освобождения. Сильно сказано? Ну, разумеется, по значимости фильм несопоставим ни с главным событием этого времени – XX съездом КПСС (февраль 1956 года), на котором Хрущев разоблачил культ личности Сталина, ни, возможно, с приездом в Москву (в декабре 1956 года) звездной пары – Ива Монтана и Симоны Синьоре. Однако не будем забывать, что к 1955 году немецкие трофейные ленты, вроде «Девушки моей мечты», и вместе с ними кукольная мордаха Марики Рёкк, уже бесследно исчезли с послевоенного экрана Страны Советов. И вот – Лолита Торрес, во всей своей красе, а в некоторых эпизодах столь же полунагая, как и Марика; пока советский человек любуется ею только на экране, но впереди 14 триумфальных гастрольных поездок по всему Союзу, с 1962 по 1977 год. И что бы ни пела Лолита на гастрольных площадках, восторженные зрители неизменно требовали заветных хитов (хотя и слова такого тогда еще не существовало) из «Возраста любви», – в их числе и две песни, посвященные старинным университетским городам – испанской Саламанке и португальской Коимбре.
Что мы знали тогда о Коимбре? Ведь о Португалии – и то не очень имели представление («ну, это рядом с Испанией…»). Надо было приехать в этот древний город, первую столицу Португалии, чтобы увидеть своими глазами расположенный на холме Коимбрский университет, основанный в 1290 году, старейший в стране и один из старейших в Европе, и понять, что там нет «старых башен», а высится в университетском дворике только одна колокольня – действительно, заметная с любого места Коимбры, в том числе и с другого берега реки Мондегу, где была наша гостиница. Мы, естественно, решили, что до темноты надо постараться хотя бы глазком глянуть на университетский комплекс – тем более, что он вроде бы рукой подать, надо только перейти мост. Ну, перешли мост, новый, вантовый… Да только оказалось, что это был не тот мост, который (как мы ошибочно решили, глянув на карту) вел в центр города и к университету. Пока до нас дошло, что мы заплутали, на город уже стали спускаться сумерки. Оно, конечно,
Кто был хоть раз под сенью португальской ночи,
Тот позабыть ее не сможет, не захочет…
(это все из той же песни о чудесном городе Коимбре), но все-таки, согласитесь, как-то неуютно. Да к тому же народу на улицах практически никого. Смотрим, стоит одинокая машина, а в ней одинокий человек – наверное, ждет кого-то. Кинулись к нему… И вот это первое общение с произвольно взятым португальцем преподнесло нам два важных урока. Первый (невеселый и подтвержденный опытом последующих дней): английским среднестатистический португалец владеет также, как и его соседи по географической широте – испанцы, итальянцы, греки… То есть, практически никак. А вот выводы второго урока были куда как позитивны. Португальцы (и это тоже не раз подтвердилось на протяжении нашего почти десятидневного пребывания в стране) очень отзывчивый и душевный народ. Человек вышел из машины и повел нас куда-то через дорогу – по-видимому, в некое госучреждение, охранявшееся полицейскими (или просто людьми в форме – мы не поняли, да это и не важно для сюжета), попросил у них, как мы поняли, телефонный справочник (который человек в форме без звука принес ему), вызвал по своему мобильнику такси и… И простоял вместе с нами минут семь, пока машина не вывернула из-за поворота. Затем он убедился, что таксист сообразил, куда нам надо (собственно говоря, и таксист владел английским, в пределах круга своих профессиональных обязанностей, да и у меня в кармане была карточка гостиницы, которую я первым делом беру у портье – на всякий случай, а точнее, вот для таких случаев) – и лишь после этого мы сердечно распрощались с нашим благодетелем. «Спасибо» по-португальски, кстати, «обригадо» (заметим в скобках, жена постоянно путала его с японским «спасибо», то есть, «арригато» – но это уже не суть важно).
Сев в такси, мы решили не искушать больше судьбу и возвращаться в гостиницу – тем более, что денек выдался нелегким. Прямого воздушного сообщения между Израилем и Португалией не существует, поэтому мы летели сначала до Стамбула и уже оттуда до Лиссабона (что, согласитесь, утомительно само по себе). Из Лиссабонского аэропорта отправились автобусом в Коимбру (километров двести) и, одолев примерно треть пути, заехали в город Обидуш, где заодно и пообедали. В Обидуше мы впервые столкнулись с тем очевидным фактом, что португальский рельеф – он скорее горный, нежели равнинный. В переводе на язык практических советов путешественнику это означает, что желательно прогуливаться по улицам многих португальских городов (включая и Лиссабон, и Порту) в добротных кроссовках на ребристой подошве, а иначе… нет, шею не сломаешь, но лодыжку подвернуть – запросто. В Обидуше мы впервые увидели и знаменитые португальские изразцы – азулежу, которыми не только украшены интерьеры различных помещений, включая и музеи, и вокзалы, и рестораны, и магазины, но также выложены стены как церквей, так и зданий гражданской архитектуры, включая и жилые дома, и театры, и государственные учреждения.
Португальские изразцы
А еще в Обидуше мы попробовали знаменитый местный вишневый ликер. Собственно говоря, сам ликер ничего особенного собой не представляет – все дело в том, что он подается в шоколадной чашечке, которая и съедается на закуску – мечта многих героев анекдотов про сумасшедших, да только в Португалии это повседневная реальность…
Вишневый ликер в шоколадной чашечке
При этом заметим, что подают такое чудо и в самых простых забегаловках, вроде той, куда мы соблазнились заскочить, чтобы по-быстрому съесть сосиски (которые жарят в специальной керамической посудине: всего-то дел налить на дно спирт и чиркнуть спичкой) и сыр, с куском "домашнего" хлеба.
Впрочем, сами понимаете, вишневый ликер, сколь бы экзотически он ни был сервирован, отнюдь не является наиболее прославленным напитком Португалии – по праву этот титул носит, разумеется, портвейн. Подчеркнем, что вино имеет право именоваться таким образом, лишь если оно изготовлено из винограда, выращенного на северо-востоке Португалии, в долине реки Дору, которая пересекает практически весь Пиренейский полуостров и впадает в Атлантический океан. В ее устье расположены два города – Порту (на правом, северном берегу) и Вила-Нова-де-Гайя (на левом, южном). Города эти соединены несколькими мостами, в числе которых железнодорожный мост, возведённый в 1876—1877 по проекту Гюстава Эйфеля и ставший одним из первых проектов, принёсших его автору всемирную славу; кстати, аналогичные инженерные решения Эйфель использовал при сооружении нью-йоркской Статуи Свободы (1884-1886) и самого своего известного создания, парижской Эйфелевой башни (1889). Порту, второй по величине и значимости город Португалии, дал свое имя и портвейну – очередной пример исторической несправедливости, поскольку знаменитые погреба, где производится это вино, расположены как раз на противоположном берегу реки Дору, в Вила-Нова-де-Гайя. Ехали мы из Коимбры, с юга на север, и потому еще до въезда в Порту, как бы по пути, посетили один из этих погребов, прошли по технологической цепочке, полюбовавшись на бочки, где портвейн созревает и годами набирает все свои положительные качества.
Портвейн в бочках
Визит, разумеется, закончился в дегустационном зале, где нашему вниманию была предложена продукция как красного, так и белого цвета (кстати, белый портвейн мне понравился больше).
И еще кстати: Порту понравился нам больше, чем Лиссабон. Надо заметить, что поселение в пределах нынешних городских границ Порту существовало еще до прихода сюда римлян. Римляне дали городу название Portus Cale («Красивый порт») – откуда появился топоним Portucale, а уж отсюда недалеко и до современного названия всей страны, Portugal (напомним в скобках, что первой столицей Португалии все-таки была Коимбра). В Порту родился и принц Генрих Мореплаватель (1394-1460) – сын португальского короля Жуана I. Правда, ему самому не довелось ни сидеть на португальском престоле, ни принимать участие хотя бы в одном значительном плавании, а горделивое прозвище он получил в знак признания своих заслуг как организатора многочисленных португальских морских экспедиций вдоль западноафриканского побережья. В сущности, сверхзадачей этих экспедиций были поиски морского пути в Индию – чтобы взять в свои руки торговлю пряностями и стать благодаря этому владыками мира.
Первым, кто сумел обогнуть Африку с юга и выйти в Индийский океан, на финишную прямую к Индии, был Бартоломеу Диаш (ок. 1450 – 1500), открывший в мае 1488 года мыс Доброй Надежды. Впрочем, оптимистическое название «Добрая Надежда» – более позднего происхождения и принадлежит царствовавшему тогда Жуану II, а сам Диаш назвал его мысом Бурь, в память о том страшном шторме, который чуть не погубил его экспедицию. Несмотря на все трудности, Диаш продолжил было двигаться в северном направлении, но когда его суда достигли залива Алгоа, доплыв примерно до нынешнего города Порт-Элизабет в ЮАР (33 градуса 57 минут южной широты), матросы начали роптать, и офицеры экспедиции приняли единодушное решение возвращаться домой, в Европу. Диаш доказал, что морской путь в Индию существует, но смог продвинуться по этому пути, от мыса Доброй Надежды (34 градуса 21 минута южной широты), меньше чем на полградуса – точнее, всего лишь на 24 минуты.
Первым европейцем, достигшим Индии морским путем, стал Васко да Гама (1460 или, по другим сведениям, 1469 – 1524); надо сказать, что руководить строительством судов для этой экспедиции было поручено Бартоломеу Диашу. Да Гама высадился в городе Каликут, на западном побережье полуострова Индостан, в мае 1498 года. Все эти мореплаватели, о которых шла речь, были португальцами – как, кстати, и Фернан Магеллан (1480-1521), хотя свое кругосветное плавание он совершал, состоя на службе испанского короля Карла I.
Португальцы по праву гордятся своими достижениями в славную эпоху великих географических открытий, и недаром на гербе Португалии изображена так называемая армиллярная сфера – астрономический инструмент, употреблявшийся для определения координат небесных светил, без которого не мог отправиться в дальнее плавание ни один капитан. Подвиги португальских мореплавателей воспеты в «Лузиадах», эпопее великого португальского поэта Луиша де Камоэнса, созданной во второй половине 16 века.
Но вернемся в город Порту. Там надо посмотреть и величественный кафедральный собор, сооружение которого началось в XII веке, причем усовершенствования и украшательства продолжались вплоть до XVIIIвека. И здание биржи, построенное в середине XIX века, в котором также заседал Суд по торговым делам. Проходя по рабочим кабинетам и залам заседаний, в полной мере начинаешь понимать смысл выражения «деловая роскошь» – все эти величественные письменные столы, покойные кожаные кресла и диваны, книжные шкафы, за стеклами которых загадочно мерцает потускневшая со временем позолота корешков, напольные глобусы с диаметром сферы не менее полутора метров… А еще в здании биржи имеется один зал, при отделке и оформлении которого прилагательное «деловой» было отброшено за ненадобностью. Его стены и потолок украшены вызолоченными арабесками, и незачем обращаться к табличке у входа – и так ясно, с первого взгляда: это и есть прославленный во всех путеводителях зал «Тысячи и одной ночи».
И еще не забыть центральный железнодорожный вокзал города, все стены которого плотно изукрашены в стиле азулежу, с изображениями исторических сцен и городских празднеств. И еще надо прогуляться по набережной реки Дору, с видом на Вила-Нова-де-Гайя: по ту сторону реки вывески всемирно известных винных погребов, а по эту разноцветные домики, теряющиеся на фоне могучего епископского дворца; соединяет же оба берега арка железнодорожного моста (построенного уже не Эйфелем, а его учеником).
Мост, соединяющий Порту и Вила-Нова-де-Гайя]
И зайти в один из многочисленных городских парков, известный своими изображениями… ну, скажем так: усердных потребителей портвейна (как там у Стругацких? «Общество усердных дегустаторов»?). Несколько скульптурных композиций, выставленных вдоль парковых аллей, наглядно демонстрируют, как потребители, усердно наупотреблявшись, валятся один за другим, под пьяные улыбки своих коллег.
Порту. Потребители портвейна
Последние португальские денечки мы провели в столице страны, Лиссабоне. Город стоит на семи холмах, только склоны этих холмов куда более круты, чем привычные нам московские или иерусалимские. Перепады высот в некоторых районах города столь значительны, что для удобства пешеходов сооружены лифты, облегчающие подъем с одного уровня на другой, много более высокий. В Лиссабоне мощеные улицы – и правильно, потому что по гладкому асфальту люди бы скользили и падали.
Лучшие времена города приходятся на годы португальского Золотого века, начало эпохи Великих географических открытий – конец 15 - начало 16 столетия. Но увы: нам не суждено увидеть тот блестящий Лиссабон – 1 ноября 1755 года страшное землетрясение буквально стерло город с лица земли. Это был День Всех Святых, и множество людей погибло под развалинами церквей, во время праздничной службы; в общей сложности подземные толчки, последовавшие за ними пожары и гигантские волны реки Тахо, на правом берегу которой стоит Лиссабон, унесли жизни пятнадцати тысяч человек. Современники считали, что это был не природный катаклизм, а проявление Божественного гнева; Вольтер в своей поэме, посвященной Лиссабонскому землетрясению, говорил о слабости и беспомощности человека перед силами зла.
Однако в Португалии нашелся человек, сумевший противостоять силам зла – это был министр короля Жозе I, вошедший в историю под именем маркиза Помбала. Предание гласит, что уже после полудня 1 ноября Помбал отдал свой первый приказ – «похоронить мертвых и накормить живых», после чего объявил всеобщую мобилизацию, раздал населению продовольствие из государственных запасов, распорядился развернуть полевые госпитали и установить палатки для временного жилья. И буквально на следующий день приступил к разработке планов по восстановлению страны, пострадавшей от стихийного бедствия. Благодаря усилиям маркиза Помбала Лиссабон был практически заново отстроен, став одной из самых красивых европейских столиц.
Интересно отметить значительный вклад маркиза и в развитие португальского языка – именно он узаконил его статус как единственного официального языка на территории крупнейшей португальской колонии, Бразилии. Португальский в наши дни – второй по числу носителей романский язык, после близкородственного испанского, и один из самых распространённых языков мира – благодаря тому, что на нем говорят не только 10,6 млн. чел., живущих в Португалии, но и еще 198,7 млн. бразильцев, а также жители Анголы, Макао, Мозамбика и других бывших португальских колоний. Между письменным португальским и письменным испанским имеется заметное сходство, но фонетически эти языки различаются разительно, и потому португальская речь плохо воспринимается испаноговорящими. Многие путеводители при этом подчеркивают, что для португальцев их язык является предметом особой гордости, и потому обращение к ним на испанском может стать поводом для обиды. Кстати, широко известен прецедент, когда были перепутаны языки, на которых говорят жители этих двух соседствующих стран Пиренейского полуострова: географ Жак Паганель – у Жюля Верна, в «Детях капитана Гранта», – желая заговорить по-испански, взял с собой в плавание в качестве учебного пособия томик Камоэнса, «Лузиады», и лишь попав в испаноязычную Аргентину, осознал, что все это время учил португальский.
Чудесным образом практически не пострадал от землетрясения лиссабонский район Белен, расположенный в самом устье реки Тахо. Отсюда отправлялись в свой дальний путь португальские каравеллы и сюда они возвращались, со славой и с грузом пряностей. Здесь стояла маленькая часовня, посвященная покровительнице моряков, Святой Марии Вифлеемской («Белен» – это и есть Вифлеем, в португальском произношении). Когда в конце 15 века домой вернулся Васко да Гама, открывший морской путь в Индию, король Мануэл I в честь этого исторического события заложил на месте часовни монастырь иеронимитов (Жеронимуш), а для охраны гавани была построена сторожевая крепость-маяк, получившая название Беленской башни и ставшая символом морского могущества Португалии. Здесь же, в Белене, в Розовом дворце (именуемом так по цвету его фасада) ранее находилась королевская резиденция, а сейчас – резиденция президента страны.
Находившись по крутым и узеньким улочкам Лиссабона, самое время присесть за ресторанный столик. Португалия – страна рыбных блюд, а главная рыба португальского стола – это треска, бакаляу, традиционный местный пищевой продукт. У берегов Португалии треска не водится, потому ее вот уже которое столетие добывают в Северной Атлантике и привозят в страну засоленной и высушенной – а потом вымачивают специальным образом и готовят по одному из 365 существующих рецептов (португальцы утверждают, что бакаляу можно питаться круглый год, и при этом каждый день есть что-то новенькое). Вот так выглядит бакаляу.
Треска – португальская еда]
Желающие могут ограничиваться рыбной диетой в постные дни, а остальные дни недели не отказываться от мяса – впрочем, можно это и совместить: существует, к примеру, такое блюдо, как форель, завернутая в ломти ветчины и зажаренная до золотистого оттенка. Благо, что вино верде бывает и белым, и красным, то есть, существует выбор для всех случаев. В буквальном переводе верде означает «зеленый» – разумеется, прилагательное относится не к цвету напитка, а к его юному возрасту. Вино верде чуть-чуть игристое, с кислинкой, и прекрасно утоляет жажду; подается оно в бутылочках по 385 миллилитров, и потому одна бутылка на двоих к обеду – самое оно: и запить еду, и сохранить свежую голову, поскольку впереди ведь еще полдня упорного и нелегкого туристического труда. Портвейн же и белемские пирожные с заварным кремом, секрет выпечки которых строго хранят в одной-единственной кондитерской с 1837 года, лучше оставить на вечер.
А после обеда можно отправиться по лиссабонским музеям. Мы, например, начали с Национального музея старинного искусства. Именно здесь выставлен оригинал триптиха Иеронима Босха «Искушение Св. Антония» – ведь в Мадридском Прадо висит копия, кисти художника школы Босха. Еще одна жемчужина музейной коллекции – «Святой Иероним» Альбрехта Дюрера; с Лиссабоном связана также история известной гравюры на дереве Дюрера «Носорог». Носорога привезли из Индии португальскому королю, а после того, как жители Лиссабона налюбовались диковинным для европейцев животным, его отправили в дар римскому папе. Но во время этой второй, уже недолгой, перевозки животное, впав в бешенство, выпрыгнуло за борт. Сделанные в Лиссабоне зарисовки носорога попали к Дюреру, и он создал свою классическую гравюру, причем так и не увидев животное, только по этим материалам и рассказам очевидцев. В числе других сокровищ музея – «Саломея» Лукаса Кранаха Старшего, «Мадонна с младенцем» Ганса Мемлинга, работы Яна Брейгеля Младшего, Ганса Гольбейна Старшего, Пьеро делла Франческа, Андреа дель Сарто, Тинторетто, Диего Веласкеса, Франсиско де Сурбарана, Антониса ван Дейка… список этот, вообще-то говоря, можно и продолжить.
В том же районе, Байро Альто (что означает Верхний квартал – см. выше, о рельефе португальских городов), обязательно отыщите памятник одному из первых европейских писателей-реалистов, чье творчество высоко ценил Эмиль Золя и которого звали Жозе Мария Эса де Кейрош (1845-1900).
Эса де Кейрош и его муза]
Может возникнуть вопрос относительно той более чем скромно (или, скорее, нескромно) одетой дамы, которая разделяет место с писателем на пьедестале. Путеводитель утверждает, что это его муза. Кстати, с аналогичной загадкой столкнулся и драматург Максудов (см. «Театральный роман» Булгакова), увидев на «большом, масляными красками писаном портрете» Аристарха Платоновича «воздушную белую девицу или даму, держащую в руке прозрачное покрывало. Эта загадка до того меня мучила, – признается Максудов, – что, выбрав пристойный момент, я спросил об этом. Произошла пауза, во время которой Поликсенаостановила на мне свой взор, и, наконец, ответила, но как-то принужденно: «Это – муза». – «А-а», – сказал я».
Лиссабон – вообще город загадочный. Взять, например, такое заведение, о котором хозяин откровенно говорит «Неправильный магазин». Или же «Не тот магазин».
Загадочный магазин
Увы, был выходной, потому не удалось зайти туда и узнать, что же таится там, за решеткой и черной дверью. А вдруг там продается «неправильный мед»? Или же и вовсе «неправильные пчелы»?
К числу мест, несомненно заслуживающих посещения в Лиссабоне, относится и музей Гюльбенкяна. Калуст Гульбенкян, армянский предприниматель, нефтяной магнат, коллекционер и меценат, в 1942 г. перебрался в нейтральный Лиссабон, где и провел последние 13 лет своей жизни. В музее, носящем его имя, выставлены предметы старины, достойно представляющие египетскую, греческую и римскую цивилизации, а также богатейшее собрание произведений восточного прикладного искусства. Европейская коллекция музея – это средневековые иллюминированные рукописи, живопись и скульптура 15-19 веков, гобелены эпохи Возрождения, полотна французских художников-импрессионистов (Коро, Мане, Моне, Дега, Ренуар). Особое место в коллекции занимают шедевры, некогда составлявшие славу санкт-петербургского «Эрмитажа» и распроданные в 20-е годы советским правительством; в их числе «Портрет старика» Рембрандта и «Святая Катерина» Рогира ван дер Вейдена.
И не пропустите расположенный в Белене Национальный музей карет, коллекция которого заслуженно считается лучшей в Европе. Там представлены работы каретников Португалии, Италии, Франции, Австрии и Испании, работавших по заказам португальского королевского двора, причем возраст некоторых экспонатов насчитывает более трех веков. Есть кареты, просто поражающие воображение – пятитонные махины, украшенные аллегорическими фигурами из позолоченного дерева, в человеческий рост, и непонятно, как лошади справлялись с этой тяжестью.
Королевские кареты
А небольшой городок Синтра, в тридцати километрах к северу от Лиссабона, куда в летнюю жару обычно перебирались португальские короли и знатные особы – сам по себе город-музей. Синтру воспел Байрон в своем «Паломничество Чайлд Гарольда», назвав ее новым райским садом; в письме другу он сказал, со всей определенностью: «Повидать мир и обойти вниманием Синтру может только слепой. В ней есть красота на любой вкус – дворцы и сады, поднимающиеся среди скал, водопады и обрывы, монастыри на огромной высоте».
Несомненно, чудесна Синтра, и ее видами следует любоваться – как по завету лорда Байрона, так и по зову своего сердца. Но все-таки – повторюсь – первое и самое сильное впечатление от Португалии – это Коимбра, изначально возникшая перед нами летом 1955 года, на черно-белом экране под звуки вот этой песни:
Коимбра, чудесный наш город,
Ближе нет тебя и краше…
А кто по молодости лет не слышал эту песню – не поленитесь, зайдите по ссылке. Оно, как говорится, того стоит.
http://video.mail.ru/mail/likinas/1416/6417.html
Если же возникнет желание обратиться к первоисточнику и посмотреть «Возраст любви» полностью – то, пожалуйста:
http://filmix.net/muzkl/32808-vozrast-lyubvi-la-edad-del-amor-1954.html
Наберите в Гугле четыре слова: «самая западная точка Европы», и вы получите ответ: «мыс Рока, Португалия». То же самое утверждают и другие поисковые системы, а также различные географические справочники и путеводители, дающие долготу этого мыса как 9 градусов 30 минут. Правда, взглянув на карту, нетрудно убедиться, что все-таки ближе к Америке (и, соответственно, дальше от Гринвича) расположен омываемый волнами Атлантического океана берег Ирландии – причем в цифровом выражении это расположение определяется как 10°20' западной долготы. Но Ирландия – остров, и потому мыс Рока все равно имеет честь и счастье считаться крайним Западом Европы (строго говоря, Евразийского континента). Несправедливо, разумеется – ведь разница чуть ли не целый градус, но что поделаешь… Тем более, что ни Джонатан Свифт, ни Джордж Бернард Шоу, ни Джеймс Джойс ничего конкретного не говаривали о западном побережье своей родины – а вот португальский поэт Луис Камоэнс сказал о мысе Рока: «это место, где земля кончается и начинается море», причем сказано это было в 1572 году, то есть за 95 лет до рождения Свифта, самого старшего из названных классиков ирландской литературы. Вот он, мыс Рока.
Мыс Рока – самая западная точка Европы
Первую ночь на португальской земле мы с женой провели в Коимбре… Помните?
Коимбра, чудесный наш город,
Ближе нет тебя и краше.
Мы позабудем не скоро
Свет из окон старых башен…
Не помните? Значит, вы непростительно юны. Значит, вам не довелось испытать летом 1955 года, вместе со всем советским народом, сладостный шок, – когда в общесоюзный прокат совершенно официально вышел аргентинский фильм «Возраст любви». И когда имя исполнительницы главной роли Лолиты Торрес стало для советского человека, только-только начавшего оттаивать от всех войн – мировой, отечественной, холодной и той, что велась властью против своего народа… так чем же стало ее имя? Если хотите, символом освобождения. Сильно сказано? Ну, разумеется, по значимости фильм несопоставим ни с главным событием этого времени – XX съездом КПСС (февраль 1956 года), на котором Хрущев разоблачил культ личности Сталина, ни, возможно, с приездом в Москву (в декабре 1956 года) звездной пары – Ива Монтана и Симоны Синьоре. Однако не будем забывать, что к 1955 году немецкие трофейные ленты, вроде «Девушки моей мечты», и вместе с ними кукольная мордаха Марики Рёкк, уже бесследно исчезли с послевоенного экрана Страны Советов. И вот – Лолита Торрес, во всей своей красе, а в некоторых эпизодах столь же полунагая, как и Марика; пока советский человек любуется ею только на экране, но впереди 14 триумфальных гастрольных поездок по всему Союзу, с 1962 по 1977 год. И что бы ни пела Лолита на гастрольных площадках, восторженные зрители неизменно требовали заветных хитов (хотя и слова такого тогда еще не существовало) из «Возраста любви», – в их числе и две песни, посвященные старинным университетским городам – испанской Саламанке и португальской Коимбре.
Что мы знали тогда о Коимбре? Ведь о Португалии – и то не очень имели представление («ну, это рядом с Испанией…»). Надо было приехать в этот древний город, первую столицу Португалии, чтобы увидеть своими глазами расположенный на холме Коимбрский университет, основанный в 1290 году, старейший в стране и один из старейших в Европе, и понять, что там нет «старых башен», а высится в университетском дворике только одна колокольня – действительно, заметная с любого места Коимбры, в том числе и с другого берега реки Мондегу, где была наша гостиница. Мы, естественно, решили, что до темноты надо постараться хотя бы глазком глянуть на университетский комплекс – тем более, что он вроде бы рукой подать, надо только перейти мост. Ну, перешли мост, новый, вантовый… Да только оказалось, что это был не тот мост, который (как мы ошибочно решили, глянув на карту) вел в центр города и к университету. Пока до нас дошло, что мы заплутали, на город уже стали спускаться сумерки. Оно, конечно,
Кто был хоть раз под сенью португальской ночи,
Тот позабыть ее не сможет, не захочет…
(это все из той же песни о чудесном городе Коимбре), но все-таки, согласитесь, как-то неуютно. Да к тому же народу на улицах практически никого. Смотрим, стоит одинокая машина, а в ней одинокий человек – наверное, ждет кого-то. Кинулись к нему… И вот это первое общение с произвольно взятым португальцем преподнесло нам два важных урока. Первый (невеселый и подтвержденный опытом последующих дней): английским среднестатистический португалец владеет также, как и его соседи по географической широте – испанцы, итальянцы, греки… То есть, практически никак. А вот выводы второго урока были куда как позитивны. Португальцы (и это тоже не раз подтвердилось на протяжении нашего почти десятидневного пребывания в стране) очень отзывчивый и душевный народ. Человек вышел из машины и повел нас куда-то через дорогу – по-видимому, в некое госучреждение, охранявшееся полицейскими (или просто людьми в форме – мы не поняли, да это и не важно для сюжета), попросил у них, как мы поняли, телефонный справочник (который человек в форме без звука принес ему), вызвал по своему мобильнику такси и… И простоял вместе с нами минут семь, пока машина не вывернула из-за поворота. Затем он убедился, что таксист сообразил, куда нам надо (собственно говоря, и таксист владел английским, в пределах круга своих профессиональных обязанностей, да и у меня в кармане была карточка гостиницы, которую я первым делом беру у портье – на всякий случай, а точнее, вот для таких случаев) – и лишь после этого мы сердечно распрощались с нашим благодетелем. «Спасибо» по-португальски, кстати, «обригадо» (заметим в скобках, жена постоянно путала его с японским «спасибо», то есть, «арригато» – но это уже не суть важно).
Сев в такси, мы решили не искушать больше судьбу и возвращаться в гостиницу – тем более, что денек выдался нелегким. Прямого воздушного сообщения между Израилем и Португалией не существует, поэтому мы летели сначала до Стамбула и уже оттуда до Лиссабона (что, согласитесь, утомительно само по себе). Из Лиссабонского аэропорта отправились автобусом в Коимбру (километров двести) и, одолев примерно треть пути, заехали в город Обидуш, где заодно и пообедали. В Обидуше мы впервые столкнулись с тем очевидным фактом, что португальский рельеф – он скорее горный, нежели равнинный. В переводе на язык практических советов путешественнику это означает, что желательно прогуливаться по улицам многих португальских городов (включая и Лиссабон, и Порту) в добротных кроссовках на ребристой подошве, а иначе… нет, шею не сломаешь, но лодыжку подвернуть – запросто. В Обидуше мы впервые увидели и знаменитые португальские изразцы – азулежу, которыми не только украшены интерьеры различных помещений, включая и музеи, и вокзалы, и рестораны, и магазины, но также выложены стены как церквей, так и зданий гражданской архитектуры, включая и жилые дома, и театры, и государственные учреждения.
Португальские изразцы
А еще в Обидуше мы попробовали знаменитый местный вишневый ликер. Собственно говоря, сам ликер ничего особенного собой не представляет – все дело в том, что он подается в шоколадной чашечке, которая и съедается на закуску – мечта многих героев анекдотов про сумасшедших, да только в Португалии это повседневная реальность…
Вишневый ликер в шоколадной чашечке
При этом заметим, что подают такое чудо и в самых простых забегаловках, вроде той, куда мы соблазнились заскочить, чтобы по-быстрому съесть сосиски (которые жарят в специальной керамической посудине: всего-то дел налить на дно спирт и чиркнуть спичкой) и сыр, с куском "домашнего" хлеба.
Впрочем, сами понимаете, вишневый ликер, сколь бы экзотически он ни был сервирован, отнюдь не является наиболее прославленным напитком Португалии – по праву этот титул носит, разумеется, портвейн. Подчеркнем, что вино имеет право именоваться таким образом, лишь если оно изготовлено из винограда, выращенного на северо-востоке Португалии, в долине реки Дору, которая пересекает практически весь Пиренейский полуостров и впадает в Атлантический океан. В ее устье расположены два города – Порту (на правом, северном берегу) и Вила-Нова-де-Гайя (на левом, южном). Города эти соединены несколькими мостами, в числе которых железнодорожный мост, возведённый в 1876—1877 по проекту Гюстава Эйфеля и ставший одним из первых проектов, принёсших его автору всемирную славу; кстати, аналогичные инженерные решения Эйфель использовал при сооружении нью-йоркской Статуи Свободы (1884-1886) и самого своего известного создания, парижской Эйфелевой башни (1889). Порту, второй по величине и значимости город Португалии, дал свое имя и портвейну – очередной пример исторической несправедливости, поскольку знаменитые погреба, где производится это вино, расположены как раз на противоположном берегу реки Дору, в Вила-Нова-де-Гайя. Ехали мы из Коимбры, с юга на север, и потому еще до въезда в Порту, как бы по пути, посетили один из этих погребов, прошли по технологической цепочке, полюбовавшись на бочки, где портвейн созревает и годами набирает все свои положительные качества.
Портвейн в бочках
Визит, разумеется, закончился в дегустационном зале, где нашему вниманию была предложена продукция как красного, так и белого цвета (кстати, белый портвейн мне понравился больше).
И еще кстати: Порту понравился нам больше, чем Лиссабон. Надо заметить, что поселение в пределах нынешних городских границ Порту существовало еще до прихода сюда римлян. Римляне дали городу название Portus Cale («Красивый порт») – откуда появился топоним Portucale, а уж отсюда недалеко и до современного названия всей страны, Portugal (напомним в скобках, что первой столицей Португалии все-таки была Коимбра). В Порту родился и принц Генрих Мореплаватель (1394-1460) – сын португальского короля Жуана I. Правда, ему самому не довелось ни сидеть на португальском престоле, ни принимать участие хотя бы в одном значительном плавании, а горделивое прозвище он получил в знак признания своих заслуг как организатора многочисленных португальских морских экспедиций вдоль западноафриканского побережья. В сущности, сверхзадачей этих экспедиций были поиски морского пути в Индию – чтобы взять в свои руки торговлю пряностями и стать благодаря этому владыками мира.
Первым, кто сумел обогнуть Африку с юга и выйти в Индийский океан, на финишную прямую к Индии, был Бартоломеу Диаш (ок. 1450 – 1500), открывший в мае 1488 года мыс Доброй Надежды. Впрочем, оптимистическое название «Добрая Надежда» – более позднего происхождения и принадлежит царствовавшему тогда Жуану II, а сам Диаш назвал его мысом Бурь, в память о том страшном шторме, который чуть не погубил его экспедицию. Несмотря на все трудности, Диаш продолжил было двигаться в северном направлении, но когда его суда достигли залива Алгоа, доплыв примерно до нынешнего города Порт-Элизабет в ЮАР (33 градуса 57 минут южной широты), матросы начали роптать, и офицеры экспедиции приняли единодушное решение возвращаться домой, в Европу. Диаш доказал, что морской путь в Индию существует, но смог продвинуться по этому пути, от мыса Доброй Надежды (34 градуса 21 минута южной широты), меньше чем на полградуса – точнее, всего лишь на 24 минуты.
Первым европейцем, достигшим Индии морским путем, стал Васко да Гама (1460 или, по другим сведениям, 1469 – 1524); надо сказать, что руководить строительством судов для этой экспедиции было поручено Бартоломеу Диашу. Да Гама высадился в городе Каликут, на западном побережье полуострова Индостан, в мае 1498 года. Все эти мореплаватели, о которых шла речь, были португальцами – как, кстати, и Фернан Магеллан (1480-1521), хотя свое кругосветное плавание он совершал, состоя на службе испанского короля Карла I.
Португальцы по праву гордятся своими достижениями в славную эпоху великих географических открытий, и недаром на гербе Португалии изображена так называемая армиллярная сфера – астрономический инструмент, употреблявшийся для определения координат небесных светил, без которого не мог отправиться в дальнее плавание ни один капитан. Подвиги португальских мореплавателей воспеты в «Лузиадах», эпопее великого португальского поэта Луиша де Камоэнса, созданной во второй половине 16 века.
Но вернемся в город Порту. Там надо посмотреть и величественный кафедральный собор, сооружение которого началось в XII веке, причем усовершенствования и украшательства продолжались вплоть до XVIIIвека. И здание биржи, построенное в середине XIX века, в котором также заседал Суд по торговым делам. Проходя по рабочим кабинетам и залам заседаний, в полной мере начинаешь понимать смысл выражения «деловая роскошь» – все эти величественные письменные столы, покойные кожаные кресла и диваны, книжные шкафы, за стеклами которых загадочно мерцает потускневшая со временем позолота корешков, напольные глобусы с диаметром сферы не менее полутора метров… А еще в здании биржи имеется один зал, при отделке и оформлении которого прилагательное «деловой» было отброшено за ненадобностью. Его стены и потолок украшены вызолоченными арабесками, и незачем обращаться к табличке у входа – и так ясно, с первого взгляда: это и есть прославленный во всех путеводителях зал «Тысячи и одной ночи».
И еще не забыть центральный железнодорожный вокзал города, все стены которого плотно изукрашены в стиле азулежу, с изображениями исторических сцен и городских празднеств. И еще надо прогуляться по набережной реки Дору, с видом на Вила-Нова-де-Гайя: по ту сторону реки вывески всемирно известных винных погребов, а по эту разноцветные домики, теряющиеся на фоне могучего епископского дворца; соединяет же оба берега арка железнодорожного моста (построенного уже не Эйфелем, а его учеником).
Мост, соединяющий Порту и Вила-Нова-де-Гайя]
И зайти в один из многочисленных городских парков, известный своими изображениями… ну, скажем так: усердных потребителей портвейна (как там у Стругацких? «Общество усердных дегустаторов»?). Несколько скульптурных композиций, выставленных вдоль парковых аллей, наглядно демонстрируют, как потребители, усердно наупотреблявшись, валятся один за другим, под пьяные улыбки своих коллег.
Порту. Потребители портвейна
Последние португальские денечки мы провели в столице страны, Лиссабоне. Город стоит на семи холмах, только склоны этих холмов куда более круты, чем привычные нам московские или иерусалимские. Перепады высот в некоторых районах города столь значительны, что для удобства пешеходов сооружены лифты, облегчающие подъем с одного уровня на другой, много более высокий. В Лиссабоне мощеные улицы – и правильно, потому что по гладкому асфальту люди бы скользили и падали.
Лучшие времена города приходятся на годы португальского Золотого века, начало эпохи Великих географических открытий – конец 15 - начало 16 столетия. Но увы: нам не суждено увидеть тот блестящий Лиссабон – 1 ноября 1755 года страшное землетрясение буквально стерло город с лица земли. Это был День Всех Святых, и множество людей погибло под развалинами церквей, во время праздничной службы; в общей сложности подземные толчки, последовавшие за ними пожары и гигантские волны реки Тахо, на правом берегу которой стоит Лиссабон, унесли жизни пятнадцати тысяч человек. Современники считали, что это был не природный катаклизм, а проявление Божественного гнева; Вольтер в своей поэме, посвященной Лиссабонскому землетрясению, говорил о слабости и беспомощности человека перед силами зла.
Однако в Португалии нашелся человек, сумевший противостоять силам зла – это был министр короля Жозе I, вошедший в историю под именем маркиза Помбала. Предание гласит, что уже после полудня 1 ноября Помбал отдал свой первый приказ – «похоронить мертвых и накормить живых», после чего объявил всеобщую мобилизацию, раздал населению продовольствие из государственных запасов, распорядился развернуть полевые госпитали и установить палатки для временного жилья. И буквально на следующий день приступил к разработке планов по восстановлению страны, пострадавшей от стихийного бедствия. Благодаря усилиям маркиза Помбала Лиссабон был практически заново отстроен, став одной из самых красивых европейских столиц.
Интересно отметить значительный вклад маркиза и в развитие португальского языка – именно он узаконил его статус как единственного официального языка на территории крупнейшей португальской колонии, Бразилии. Португальский в наши дни – второй по числу носителей романский язык, после близкородственного испанского, и один из самых распространённых языков мира – благодаря тому, что на нем говорят не только 10,6 млн. чел., живущих в Португалии, но и еще 198,7 млн. бразильцев, а также жители Анголы, Макао, Мозамбика и других бывших португальских колоний. Между письменным португальским и письменным испанским имеется заметное сходство, но фонетически эти языки различаются разительно, и потому португальская речь плохо воспринимается испаноговорящими. Многие путеводители при этом подчеркивают, что для португальцев их язык является предметом особой гордости, и потому обращение к ним на испанском может стать поводом для обиды. Кстати, широко известен прецедент, когда были перепутаны языки, на которых говорят жители этих двух соседствующих стран Пиренейского полуострова: географ Жак Паганель – у Жюля Верна, в «Детях капитана Гранта», – желая заговорить по-испански, взял с собой в плавание в качестве учебного пособия томик Камоэнса, «Лузиады», и лишь попав в испаноязычную Аргентину, осознал, что все это время учил португальский.
Чудесным образом практически не пострадал от землетрясения лиссабонский район Белен, расположенный в самом устье реки Тахо. Отсюда отправлялись в свой дальний путь португальские каравеллы и сюда они возвращались, со славой и с грузом пряностей. Здесь стояла маленькая часовня, посвященная покровительнице моряков, Святой Марии Вифлеемской («Белен» – это и есть Вифлеем, в португальском произношении). Когда в конце 15 века домой вернулся Васко да Гама, открывший морской путь в Индию, король Мануэл I в честь этого исторического события заложил на месте часовни монастырь иеронимитов (Жеронимуш), а для охраны гавани была построена сторожевая крепость-маяк, получившая название Беленской башни и ставшая символом морского могущества Португалии. Здесь же, в Белене, в Розовом дворце (именуемом так по цвету его фасада) ранее находилась королевская резиденция, а сейчас – резиденция президента страны.
Находившись по крутым и узеньким улочкам Лиссабона, самое время присесть за ресторанный столик. Португалия – страна рыбных блюд, а главная рыба португальского стола – это треска, бакаляу, традиционный местный пищевой продукт. У берегов Португалии треска не водится, потому ее вот уже которое столетие добывают в Северной Атлантике и привозят в страну засоленной и высушенной – а потом вымачивают специальным образом и готовят по одному из 365 существующих рецептов (португальцы утверждают, что бакаляу можно питаться круглый год, и при этом каждый день есть что-то новенькое). Вот так выглядит бакаляу.
Треска – португальская еда]
Желающие могут ограничиваться рыбной диетой в постные дни, а остальные дни недели не отказываться от мяса – впрочем, можно это и совместить: существует, к примеру, такое блюдо, как форель, завернутая в ломти ветчины и зажаренная до золотистого оттенка. Благо, что вино верде бывает и белым, и красным, то есть, существует выбор для всех случаев. В буквальном переводе верде означает «зеленый» – разумеется, прилагательное относится не к цвету напитка, а к его юному возрасту. Вино верде чуть-чуть игристое, с кислинкой, и прекрасно утоляет жажду; подается оно в бутылочках по 385 миллилитров, и потому одна бутылка на двоих к обеду – самое оно: и запить еду, и сохранить свежую голову, поскольку впереди ведь еще полдня упорного и нелегкого туристического труда. Портвейн же и белемские пирожные с заварным кремом, секрет выпечки которых строго хранят в одной-единственной кондитерской с 1837 года, лучше оставить на вечер.
А после обеда можно отправиться по лиссабонским музеям. Мы, например, начали с Национального музея старинного искусства. Именно здесь выставлен оригинал триптиха Иеронима Босха «Искушение Св. Антония» – ведь в Мадридском Прадо висит копия, кисти художника школы Босха. Еще одна жемчужина музейной коллекции – «Святой Иероним» Альбрехта Дюрера; с Лиссабоном связана также история известной гравюры на дереве Дюрера «Носорог». Носорога привезли из Индии португальскому королю, а после того, как жители Лиссабона налюбовались диковинным для европейцев животным, его отправили в дар римскому папе. Но во время этой второй, уже недолгой, перевозки животное, впав в бешенство, выпрыгнуло за борт. Сделанные в Лиссабоне зарисовки носорога попали к Дюреру, и он создал свою классическую гравюру, причем так и не увидев животное, только по этим материалам и рассказам очевидцев. В числе других сокровищ музея – «Саломея» Лукаса Кранаха Старшего, «Мадонна с младенцем» Ганса Мемлинга, работы Яна Брейгеля Младшего, Ганса Гольбейна Старшего, Пьеро делла Франческа, Андреа дель Сарто, Тинторетто, Диего Веласкеса, Франсиско де Сурбарана, Антониса ван Дейка… список этот, вообще-то говоря, можно и продолжить.
В том же районе, Байро Альто (что означает Верхний квартал – см. выше, о рельефе португальских городов), обязательно отыщите памятник одному из первых европейских писателей-реалистов, чье творчество высоко ценил Эмиль Золя и которого звали Жозе Мария Эса де Кейрош (1845-1900).
Эса де Кейрош и его муза]
Может возникнуть вопрос относительно той более чем скромно (или, скорее, нескромно) одетой дамы, которая разделяет место с писателем на пьедестале. Путеводитель утверждает, что это его муза. Кстати, с аналогичной загадкой столкнулся и драматург Максудов (см. «Театральный роман» Булгакова), увидев на «большом, масляными красками писаном портрете» Аристарха Платоновича «воздушную белую девицу или даму, держащую в руке прозрачное покрывало. Эта загадка до того меня мучила, – признается Максудов, – что, выбрав пристойный момент, я спросил об этом. Произошла пауза, во время которой Поликсенаостановила на мне свой взор, и, наконец, ответила, но как-то принужденно: «Это – муза». – «А-а», – сказал я».
Лиссабон – вообще город загадочный. Взять, например, такое заведение, о котором хозяин откровенно говорит «Неправильный магазин». Или же «Не тот магазин».
Загадочный магазин
Увы, был выходной, потому не удалось зайти туда и узнать, что же таится там, за решеткой и черной дверью. А вдруг там продается «неправильный мед»? Или же и вовсе «неправильные пчелы»?
К числу мест, несомненно заслуживающих посещения в Лиссабоне, относится и музей Гюльбенкяна. Калуст Гульбенкян, армянский предприниматель, нефтяной магнат, коллекционер и меценат, в 1942 г. перебрался в нейтральный Лиссабон, где и провел последние 13 лет своей жизни. В музее, носящем его имя, выставлены предметы старины, достойно представляющие египетскую, греческую и римскую цивилизации, а также богатейшее собрание произведений восточного прикладного искусства. Европейская коллекция музея – это средневековые иллюминированные рукописи, живопись и скульптура 15-19 веков, гобелены эпохи Возрождения, полотна французских художников-импрессионистов (Коро, Мане, Моне, Дега, Ренуар). Особое место в коллекции занимают шедевры, некогда составлявшие славу санкт-петербургского «Эрмитажа» и распроданные в 20-е годы советским правительством; в их числе «Портрет старика» Рембрандта и «Святая Катерина» Рогира ван дер Вейдена.
И не пропустите расположенный в Белене Национальный музей карет, коллекция которого заслуженно считается лучшей в Европе. Там представлены работы каретников Португалии, Италии, Франции, Австрии и Испании, работавших по заказам португальского королевского двора, причем возраст некоторых экспонатов насчитывает более трех веков. Есть кареты, просто поражающие воображение – пятитонные махины, украшенные аллегорическими фигурами из позолоченного дерева, в человеческий рост, и непонятно, как лошади справлялись с этой тяжестью.
Королевские кареты
А небольшой городок Синтра, в тридцати километрах к северу от Лиссабона, куда в летнюю жару обычно перебирались португальские короли и знатные особы – сам по себе город-музей. Синтру воспел Байрон в своем «Паломничество Чайлд Гарольда», назвав ее новым райским садом; в письме другу он сказал, со всей определенностью: «Повидать мир и обойти вниманием Синтру может только слепой. В ней есть красота на любой вкус – дворцы и сады, поднимающиеся среди скал, водопады и обрывы, монастыри на огромной высоте».
Несомненно, чудесна Синтра, и ее видами следует любоваться – как по завету лорда Байрона, так и по зову своего сердца. Но все-таки – повторюсь – первое и самое сильное впечатление от Португалии – это Коимбра, изначально возникшая перед нами летом 1955 года, на черно-белом экране под звуки вот этой песни:
Коимбра, чудесный наш город,
Ближе нет тебя и краше…
А кто по молодости лет не слышал эту песню – не поленитесь, зайдите по ссылке. Оно, как говорится, того стоит.
http://video.mail.ru/mail/likinas/1416/6417.html
Если же возникнет желание обратиться к первоисточнику и посмотреть «Возраст любви» полностью – то, пожалуйста:
http://filmix.net/muzkl/32808-vozrast-lyubvi-la-edad-del-amor-1954.html
___
Напечатано в журнале «Семь искусств» #2(39) февраль 2013 7iskusstv.com/nomer.php?srce=39
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer2/Gopman1.php
