* * *
То ли жил я в нём, то ль приснился мне
В два окошка дом на яру крутом.
То ль свеча горит, то ль звезда в окне,
То ль встаёт заря за окном.
Мать моя идёт – что картиночка,
Мой отец идёт – хоть куда мужик! –
По просёлочку, по тропиночке,
Чистым полюшком напрямик.
Может, станет здесь город каменный,
Я когда-нибудь полюблю его...
Только мать с отцом опечалены,
Да не знаю я – отчего.
Почему трава молчаливая,
А вода в реке день и ночь поёт,
И о чём грустят клёны с ивами,
И зачем кричит вороньё?
А меня пока жизнь не трогала
Ни чужой бедой, ни моей виной.
И глядит зенит светлым облаком,
И плывёт оно надо мной.
Скоро сам пойду – как же иначе! –
Под молчанье трав да вороний крик
По просёлочку, по тропиночке,
Чистым полюшком – напрямик.
* * *
Любуюсь узорными гроздьями –
Срывать их не время пока.
Калина, красавица поздняя,
Уж как ты, родная, горька.
Одна налитою да рясною
Ты вышла из всех непогод.
Уж я соберу мою красную,
Лишь первый морозец прижмёт.
Калинушка, русская скромница,
Застенчивый сон ноября...
Попробую ягодку – вспомнится,
Как мама любила тебя.
* * *
Время зиме. И волна прикипает к причалу.
Время надежде. Храни её в сердце, храни.
Мне до отхода осталось отчаянно мало:
Миг – и зажгутся во мгле ходовые огни.
Время прощанью. А путь мой немеренно дальний.
Радости вспомним. Обиды друг другу простим.
Всё, что нам дорого, не обойди ожиданьем, –
Море и берег живут ожиданьем твоим.
Стылые норды согреются в сопках прибрежных.
Снег на причале растает под вешним дождём.
Нетерпеливая, будь терпеливой, как прежде, –
Порт возвращенья стоит на терпенье твоём.
Время штормам. Вот опять расцветают над нами
Вечно живые и свежие розы ветров.
Время тревогам. И чайки – кругами, кругами...
Время. На флагмане отдан последний швартов.
* * *
Зима-россияночка, белым летучим обвалом
с приплясом, с присвистом кружась над землёй и паря,
три дня и три ночи, начав с Покрова, бушевала
и вдруг, обмирая, с небес опустилась устало,
и тихая-тихая встала над миром заря.
Мы вышли из дому с какой-то неясной тоскою,
но скоро забыли печали и плачи свои.
Мы шли и молчали, во всём соглашаясь с судьбою.
Что было, что будет, всё чистым дышало покоем –
от первого снега до нашей последней любви.
* * *
Высоки над землёй небеса.
А сама-то землица – чего там:
Степи, горы, поля да леса,
Человечки в трудах и заботах.
На восток ли, на запад гляди –
Всё едино – родная землица.
Хоть куда от неё уходи –
Приневолит душа возвратиться.
Надышаться заветным дымком,
Нагуляться заснеженным полем,
Затеряться в просторе родном –
Наша вечная русская доля.
Так спокойно под небом лежит
Даль, которой за далью не видно,
Всё вмещая, чем стоило жить
И за что умереть не обидно.
НОЧНОЙ ПЕРЕГОН
Мои поезда бессонные –
Давно уже счёт потерян им:
За скрывшимися вагонами
Осела пыль и развеян дым.
Но справа скала отвесная,
А слева трава до пояса:
Опять колея кромешная
Летит под колёса поезда.
Он просто какой-то бешеный!
Стоп-краны у ночи сорваны,
И с грохотом тьма железная
На все раскатилась стороны.
Гляжу сквозь стекло калёное:
Ни зги не видать за шторами,
Лишь гуще мрак меж зелёными
И красными семафорами.
Я путник не привередливый,
Мне б только – без опоздания.
Надежда моя последняя –
Одно твоё ожидание.
Родная, живая, нежная!
Мчит время, а тьма не движется.
Мы словно ещё и не жили,
А вечная даль всё ближе к нам.
Нет сна, есть разлука чёрная,
Хоть глаз коли – не видать огня!..
Всё принимаю покорно я,
Пока ты помнишь и ждёшь меня.
А ночь, в одинокой слепой борьбе
С предутренними пространствами
Вдруг опротивев сама себе,
Сойдёт на безлюдной станции.
* * *
Ну что там за словом случайным, за вздохом нечаянным?
Любовь мы придумали сами, но как-то смогла
Она приютиться и жить меж грехом и раскаяньем,
И нас сотворила, и тихо потом померла.
Ну кто там за полем, за лесом, за быстрыми реками?
Друзей не видать и почти не осталось родни.
И благодарить за мгновения светлые некого,
И некого больше за горькую память бранить.
Ну где оно, с кем и куда – дорогое, заветное?
Не видно с дороги уже ни креста, ни звезды.
И только любовь в трудный час, забывая, что нет её,
Восходит опять и идёт выручать из беды.
НАД КУРГАНОМ
А в поле светало, и поле,
Испив предрассветной росы,
Дышало покоем и волей
И не ожидало грозы.
Земля согревалась и млела,
И прятала ветер в траве;
И мысль моя облаком белым
Пыталась летать в синеве.
А в небе над старым курганом,
Уснувшим у крайней межи,
Кругами, кругами, кругами
Безмолвный могильник кружил.
Всё было любимо до боли:
И холм среди дола, и дол,
И поле, и небо над полем,
И в небе парящий орёл.
Всё было до смерти знакомо:
И солнце, и солнечный луч,
И голос далёкого грома
Ещё из невидимых туч.
Так сделалось в мире тревожно,
Так страшно, что впору бежать,
Так тихо – кричать невозможно,
Так душно, что нечем дышать.
Не стало в предгрозной морильне
Ни люда, ни зверя, ни птах,
И лишь одинокий могильник
Всё реял в родных небесах.
Над полем, над старым курганом,
Что спит у последней межи, –
Кругами, кругами, кругами
Кружил, и кружил, и кружил…
* * *
Не клони молодой головы,
Не храни в нежном сердце печали,
Если в рыжих разводах листвы
Осень к нашему саду причалит.
Мы старались с тобою не зря –
Начинает ранет золотиться.
Неизбежен приход сентября,
Так зачем же ему торопиться?
Солнцем августа сад обогрет,
Но опять приближается вечер.
Самый первый осенний рассвет
Недалече уже, недалече.
Ах какие денечки летят
Сквозь густеющий запах ранетный!
Самый первый осенний закат
Незаметно грядёт, незаметно.
Ветер зябкою дрожью пробьёт
По листве опустевшего сада.
Мы подумаем – ночь настаёт.
А настанет – пора звездопада.
* * *
Валентину Курбатову
Кажется, что нету жизни –
Умер даже птичий свист.
Мокнет крестик на карнизе –
Золотой кленовый лист.
За окном – родного взгорья
Бледно-серое панно,
Но туманом с синя моря
Занавешено оно.
За окном – озноб залива,
Дальше – Тихий океан:
И не видно перспективы,
И расплывчат первый план.
За окном готовит вьюгу
Мутный вечер ноября.
Улететь бы птицей к другу!..
Грустно, проще говоря.
За окном – одна морока.
У причала спит паром.
Сыро. Сиро. Одиноко.
Просто – осень за окном.
Просто неподвижной мглою
Занавешено оно.
Просто живы мы с тобою,
Да не виделись давно.
* * *
Простимся. Гарью пахнет ветер,
И свет не пробивает тьму.
И жест зовущий безответен,
И крик не слышен никому.
Простимся. Раньше или позже,
Как должно, выйдет крайний срок
И нашей – этой, так похожей
На тысячи земных дорог.
А там, где только тени бродят
Тихи и холодны, как лёд,
Куда однажды все уходят,
И нас привал последний ждёт.
Заблудшие земные дети,
Наследники своих утрат
И нас без проволочек встретят,
Наверно, не у райских врат.
Они и там, и здесь родные –
Душа из света и из тьмы –
И, как всегда, не выездные
И так же грешные, как мы.
И то же горе горевали,
И покидали отчий дом,
И те же песни запевали
За небогатеньким столом.
И воду чистую мутили,
И лес валили на дрова,
И так же редко говорили
Друг другу нежные слова.
И так же горько виноваты,
Навеки обманувшись в том,
Что всё долюбится когда-то
И всё доскажется потом.
* * *
Вот приехал на родину... Странно –
Мне теперь заграница она.
Я на этой земле окаянной
Веселее знавал времена.
Мне казалось, что здесь я – навеки,
Но гляжу – вроде всё, как всегда:
Вспять ещё не повёрнуты реки,
Да текут неизвестно куда.
Вот – сплошные канавы да ямы
По пути на убогий погост,
Где под глинистым холмиком мама
Отдыхает от пролитых слёз.
Вот – за серой оградой кладбища,
Как последний солдат на посту,
Появляется сумрачный нищий
И бредёт от звезды ко кресту.
И, готовый упасть и заплакать,
Средь заброшенных русских могил
Прохожу я, весьма косолапя,
Как отец мой нетрезвый ходил.
В кои веки приехал дней на пять –
Погощу в загранице моей.
Я бы тоже, наверное, запил,
Но боюсь сделать маме больней.
Ветер листья срывает сухие
С тополей у печальной скамьи.
Подождите, друзья дорогие.
Не спешите, братишки мои.
В небе тучи предзимние дремлют,
И недолго осталось смотреть,
Как прощально на бедную землю
Сыплет осень последнюю медь.
Ветер крыльями времени машет.
Кто там знает – вдруг нас как-нибудь
Соберётся Отечество наше
Медным звоном листвы помянуть.
* * *
О как легко мне, не зная заранее
Всё, что написано мне на роду,
Вам, незнакомка, назначить свидание
В полузабытом каком-то году.
Вы только мамой пока что целованы.
Я приглашу вас на танец сейчас.
Вы не скрывайте, что сильно взволнованны, –
Я, может статься, взволнованней вас.
Ну до чего эта музыка нежная!
Я вас, наверно, совсем закружу
И после танцев по городу снежному,
Если позволите, вас провожу.
Вы ничего в этой жизни не знаете.
Я вдохновенно несу чепуху.
Вы откровенно уже замерзаете
В тесном пальтишке на рыбьем меху.
Ну почему мы такие несмелые?!
Мой одинокий протянется след
С места прощания тропкою белою
И затеряется в замети лет...
О как легко мне, не зная заранее
Всё, что написано мне на роду,
Вам, дорогая, назначить свидание
В неповторимо счастливом году!
* * *
Вновь за стеной закашлялся сосед.
Скрипят полы. Дымится сигарета.
Сочится с потолка унылый свет.
Чай стынет. Ни привета, ни ответа.
День завершился. Или жизнь прошла?
А всё, что было – от любви до славы, –
Как будто отражали зеркала,
И левое тогда казалось правым.
И он не знал, когда, едва дыша,
Пришла, но в двери стукнуть не посмела
Единственная, может быть, душа,
Которая понять его хотела.
ДОНОС
Доношу на себя, господа в кабинетах:
Я честней, чем сексоты, это сделаю сам!–
Признаюсь: я ни вам и ни вашим клевретам
Добрых слов не скажу и руки не подам.
Доношу, господа: вреден я и опасен
Тем хотя бы, что – вами не принят в расчёт,
Ни с какой стороны и никем не умаслен –
Не свихнулся, не спился, не помер ещё.
Доношу: в вашем царстве не все – лицедеи,
И в умах вызревает дурной прецедент;
Доношу: я привержен отсталой идее
И неправильно понял текущий момент.
Я не понял, за что этот малый ребёнок
Обречён голодать, я не вник, почему
Вы подобного счастья почти что с пелёнок
Не сумели устроить дитю своему.
И казалось, что солнце назад повернулось
В день позорный, когда не скончался от ран,
Но погиб – ваша совесть и тут не проснулась –
От взбесившихся цен фронтовик-ветеран.
Доношу на себя самого: я виновен
В том, что так терпелив и доверчив народ;
Что в больницах для бедных нет донорской крови,
Но хватает швейцарских счетов у господ.
Доношу. Как хотите – судите, садите…
Только вас беспокоят лишь деньги и власть.
Что народ? Просто «быдло» и «мелкий вредитель» –
Вы по-крупному предпочитаете красть.
Вы горите «державным» огнём на работе –
Недоступен для прочих ваш тягостный труд.
Но беда: вы как будто на небе живёте –
Поживите, как ваши кормильцы живут.
Поживите зимой без тепла и без света,
Попросите взаймы у соседа на хлеб –
Я хочу, чтобы лично изведали это
Вы, вершители наших завидных судеб.
Доношу: я в доверии к вам не замечен,
Не ищу в сытых душах отзывчивых струн.
Сколько лет, посчитайте, закушать нам нечем
Ваши сладкие речи с высоких трибун?
Полно врать! Вы, как все, просто смертные люди –
Никому на планете другими не быть.
Доношу, господа: вас Россия не любит
И уже, хоть убейте, не будет любить.
БАЛЛАДА О БЕДАХ И РАДОСТЯХ
Случится, что радость далече,
Беда же – у самых ворот.
Да, время, наверное, лечит,
Но больно уж долго идёт.
Расстанемся с братом и сыном,
Предательских слёз не пролив;
С соседом и другом старинным
Простимся, обид не простив.
Простимся, но рядом и вместе
Сойдёмся под смертным огнём,
За грустной весёлую песню
На кратком привале споём.
За Припять отступим, на Волгу,
Но отчей земли не сдадим,
И празднично пушки умолкнут,
Когда мы врага победим.
Да, время, конечно же, лечит,
Когда, свои беды храня,
Друг боль твою примет на плечи,
И хлебом накормит земля.
Когда непроглядные тучи
Исчезнут с прозрачных высот,
И всё, что нас ранит и мучит,
Живою водой унесёт.
И места не будет обиде,
И даль распахнётся, чиста,
И мы, как впервые, увидим,
Какая кругом красота!
Какие хорошие люди!
Какая вокруг благодать!
И мы свои беды забудем…
И беды вернутся опять.
ШЕВАРДИНСКИЙ РЕДУТ
Былина нового времени
Мы-то думали: всё! Наши мирные будни
Мы навек защитили в последнем бою.
Только вот он опять, гром тяжёлых орудий,
Вновь смертельную песнь автоматы поют.
Мы-то думали: всё! К нам беда не вернётся,
И войска боевых не узнают потерь.
Но в дыму почернело афганское солнце:
Рядовой, ты станешь сержантом теперь.
Мы-то думали: всё! Жатву смерти собрали, –
Под Берлином война отступилась от нас…
Борони тебя Боже, сынок-новобранец,
Сквозь ослепший прицел вдруг увидеть Кавказ!
Мы-то думали: всё! Без военных пожаров
На парадах отслужит гвардейский десант.
Но куда занесло тебя, прапорщик старый?
Но куда ты попал, молодой лейтенант?!
Мы-то думали: всё! Наши братья-славяне
Нас вовеки веков не оставят в беде…
Смыта русская кровь на камнях в Инкермане –
Растворилась, как соль, в черноморской воде.
Зря ли тысячу лет собиралась держава?!
Пусть дотянется Китеж до неба крестом,
И найдёт свой Царьград гордый внук Святослава
И глухие врата увенчает щитом!
Снова трубы трубят. Поднимайся в дорогу.
Верность старым и вечным заветам своим
Мы в сердцах пронесём и помолимся Богу,
И за други своя, как велось, постоим.
Длится праведный бой. Долг и Родина святы.
Нас опять убивают. Только всех не убьют.
Есть Россия у нас. Есть в России солдаты.
Есть у каждого свой Шевардинский редут.
* * *
Когда бы знать, о чём мечтает пуля
В обойме, и в патроне, и в стволе,
Беря в расчёт небесную судьбу ли,
Свое ли назначенье на Земле?
Сразить врага? Но кто ей станет другом
И вовремя на спусковой крючок
Надавит, поведя стволом по кругу
И наведя на цель его зрачок?
Иль по мишени щёлкнуть, для порядка
Фанерный щит расколупнув легко,
А если не получится в десятку,
Попасть без сожаленья в молоко?
О чём мечтает пленница немая?
Печаль её, наверно, глубока.
Вот дура, говорят. А понимает,
Что не дано ей выбирать стрелка.
* * *
Жизнь – событье простое. Я сам его делаю сложным,
объяснить и понять, как дитя, дерзновенно пытаясь
всё, что разумом голым постигнуть, увы, невозможно –
лишь душою принять, если эта душа не пустая.
В чудо можно не верить. Но пусть назовёт своё Имя
мир, распахнутый настежь, где всё несказанно и просто:
тонкий стебель травы, что растёт меж камнями сухими,
белый свет, перекрестья дорог и кресты на погостах.
Просто вечное небо над бренною твердью земною,
где мгновенные вёсны длиннее, чем наши свиданья;
просто воздух – сухой от мороза и влажный от зноя –
о, как дорог он станет, когда перехватит дыханье!
Жизнь – событье простое. Навеки со дней сотворенья
перед всеми – кто был и ушёл, и кто есть, и кто будет –
две дороги: дорога паденья, дорога спасенья.
Всё иное себе в утешенье придумали люди.
