НЕЧТО ВРОДЕ ПРОЛОГА [1]
Работая над прологом, который вы прочтете, я погружался в море, населенное мелкими и призрачными тревогами. Этакими медузами, вселяющими в меня беспокойство своей неясностью. По крайней мере, трех из них я различаю вполне отчетливо. Во-первых, автор, как известно, не самая подходящая особа, дабы рассуждать о собственном художественном произведении, уже в силу своей более чем причастности к оному. Во-вторых, принимая во внимание, что мы пустились в эту авантюру в Янаге[2] всего несколько месяцев назад, еще не может быть достаточно ясного видения ни у драматурга, ни у какого-нибудь на скорую руку найденного автора предисловия. В-третьих, согласно Брехту, природа автора – прислужника – не приспособлена к метафизике. О прочих же бессознательных тревогах лучше и не говорить. Не столько даже, потому что это будет совершенно нездоровый способ терзаний самого себя, сколько потому, что это был бы еще более нездоровый способ терзать читателя.
Тем не менее, самодисциплина, к которой я принуждаю себя в последнее время, обязывает меня быть последовательным в исполнении поручения, данного мне издателем этой книги[3], человеком высокой интеллектуальной строгости, чьи ожидания мне не хотелось бы обмануть никоим образом.
Ну что же, начнем с самого начала. И в начале была пресса. Не знаю, бывает ли такое с читателем, или это профессиональное заболевание, которым страдают все, кто с тем или иным успехом занимается журналистикой. Дело в том, что я порой вижу демонов. В определенные моменты меня охватывает необъяснимое чувство: реальность мне представляется действительной, только когда она отражается в газете, в журнале, по радио, на телевидении… И с каждым разом все чаще, и душа моя терзается тем, чего мне не дано скрыть, ибо реальность эта не перестает быть некой «определенной» реальностью, предварительно отобранной, отредактированной, измельченной и поданной в строгом иерархическом порядке, отражая в свою очередь такой же раздробленный мир с установившейся иерархией. И, возможно, именно это беспокойство, разделяемое мною с Густаво Гонсалесом, режиссером театра Янага и этих трех пьес НеотЪложного Театра, послужило причиной, спустив с цепи то, что мы однажды долгим вечером, пропитанным кофе и табаком, окрестили НеотЪложным Театром.
Я не ставлю перед собой задачу ни оправдывать, ни объяснять Десять Заповедей НеотЪложного Театра (и две прилагаемые поправки) потому уже, что читатель имеет возможность встретиться с ними на страницах этой книги, и мне хочется верить, что в своей лаконичности они говорят сами за себя. Несмотря на это, все же считаю не лишним отметить, что мотивом их появления стала этакая двойная необходимость. С одной стороны, это необходимость иметь своего рода несущую конструкцию, основанную на поэтике, которая бы поддерживала эстетическую и этическую стороны наших историй от драматургического замысла до сценического воплощения. С другой стороны, из соображений практических, но не менее важных: сцена Янаги ограничена шестнадцатью квадратными метрами.
Поэтика, начатая Аристотелем и продолженная Посланием к Пизонам Горация, Новым искусством сочинять комедии Лопе, Предисловием к «Кромвелю» Виктора Гюго, Натурализмом Золя, манифестами сюрреалистов Андре Бретона и многими другими, включая недавнее кинематографическое движение Догма, порождает некую форму творить, повествовать и созерцать жизнь. И только тогда мы ощущаем причастность к жизни, когда о ней повествуется. Исходя из этого, мы определяем НеотЪложный Театр, как театр политический, небезразличный ко всему, что происходит в реальности, в той, отраженной средствами массовой информации реальности, которая стала причиной и следствием моего уже упоминавшегося профессионального заболевания.
Порой, беседуя с Густаво (нас обоих действительно зовут Густаво, это не литературный прием в стиле Борхеса), мы приходим к заключению, что НеотЪложный Театр носит зеркальный характер. То есть, вольно интерпретируя Делленбаха, это театр, отражающий реальность, уже отраженную средствами массовой информации, которые в то же время отражают реальность, отражаемую НеотЪложным Театром, который в свою очередь… И так до бесконечности. Кстати, может оказаться куда менее парадоксальным, что театр, определенным образом критикующий СМИ, прибегает к их помощи, как только приближается премьера. В некотором роде НеотЪложный Театр начинается в газете и заканчивается в газете, которую зритель приносит подмышкой в день спектакля и в которой он прочел о нашей премьере. Черт его знает. Может быть, мы прокляты. Может быть, и вправду единственно подлинная реальность это та, что появляется в средствах массовой информации.
Тем не менее, мой недавно обнаружившийся оптимизм наводит на мысль, что, возможно, наиболее реальна та правда, которая захватывает зрителя вживую, со сцены. Что она онтологически более верная, чем событие, отраженное в прессе, или даже само это событие, которое нам достаточно воспринять как реальное только потому, что мы доверяем напечатанному на бумаге или увиденному на телеэкране. Вот я опроверг самого себя, цитируя в начале этого текста Брехта.
А теперь перейдем к частному. Три пьесы, составляющие OFFfamilia’s[4], формируют первую трилогию НеотЪложного Театра. Двое рабочих, Глаза, Автобус были сыграны по отдельности в Янаге в течение первых месяцев 2004 года и встретили радушный прием со стороны публики и хорошие отзывы в прессе. Позже, следуя разнонаправленности заявленной в наших Заповедях, сыграли премьеру OFFfamilia’s в новой редакции, обогатив текст словами и ритмами хип-хоп группы Marcha Hormiga (Муравьиный марш) и превратив одного из действующих лиц – Сумасшедшего из Автобуса – в связующее звено всех трех историй. В этой книге представлена первая версия. То есть три короткие пьесы. Как бы то ни было, мне хотелось бы еще раз поблагодарить за безвозмездно предоставленные тексты песен группы Marcha Hormiga их автора Амона Ра (Хуанру Пенью). Песни, которые, без сомнения, обогатили сценическую постановку пьесы, снабдив ее новым, неизвестным дотоле смыслом.
В соответствии с Десятью Заповедями НеотЪложного Театра (и двумя прилагаемыми поправками), истории, из которых состоит OFFfamilia’s, взяты из трех разных газетных статей. Несмотря на сюжетную несхожесть, с самого начала, их объединяет одна общая идея, которая тяжелым грузом ложиться на плечи действующих лиц и отражается на их поведении, идея семейственности. Я вообще думал назвать их просто Familias. Приставка OFF пришла позже: мне хотелось подчеркнуть тот дух творческого риска, с которым, при всей скромности и демифологизации, мы принимаемся за создание спектакля в Янаге.
Двое рабочих навеяна заметкой о несчастном случае на производстве (El País[5], 11 ноября 2003 г.). Это история отца и сына, обреченного (fatum, воплощенный в компрессорной машине) повторить отцовскую судьбу. Идея заимствована у аргентинского драматурга Маурисио Картуна. Моя «Мануэла» многим обязана «Марсиано» из его пьесы Desde la lona (Из нокаута). Пьеса написана для актеров Янаги Хавьера Оливана и Диего Гарсии, оба действительно рабочие. Первый – дворник, второй – занимается покраской автомобилей.
Глаза (El Mundo[6], 14 декабря 2003 г.) – это история ложного обвинения, клеветы, спровоцированной слишком жестокой агрессией. Ей не дано быть осмысленной в темноте, окружающей действующие лица. Этот текст был написан мною для Юлии Бернарди, Хуанхо Д’Оливара и Патрисии Гарсиа. Первые двое являются латиноамериканскими актерами, вот откуда тот лексикон, которым пользуются их персонажи. Я находился на грани нервного приступа, когда мне сообщили, что друзья реальной жертвы собираются целым автобусом приехать из Астуриаса в Янагу и посмотреть спектакль. Стыдно признаться, что обратная сторона моей души, отданная журналистике, собиралась воспользоваться этим визитом, который, в конце концов, не состоялся, для его огласки в СМИ.
Автобус (El País, 3 декабря 2003 г.) представляет несостоятельность идеи семейственности усилиями, вызванными напрасным ожиданием чего-то кучкой нищих в полуразвалившемся автобусе. Пьеса написана для Хуанры Пеньи, Хавьера Оливана, Кристины Косар и Лорето Эрнандеса. Без сомнения, есть в ней многое от В ожидании Годо – того ложного Годо, появление которого ждут и который никогда не придет.
Наконец, как уже было отмечено, новое музыкальное оформление, смешанное с темами группы Marcha Hormiga, послужило связующим звеном OFFfamilia’s. В историях, которые составили ее, действующие лица все время что-то скрывают посредством клеветы, молчания, нежелания и неспособности слышать и видеть… Действия их непреднамеренны. Мотивы неосознанны. Они не могли бы действовать иначе. Они обречены на безнадежную потребность в общении. Они обречены на обезнадеживающую неспособность к общению. Только в трагедии, в смерти обнаруживаются признаки взаимопонимания. OFFfamilia’s призывает зрителя, в данном случае читателя, преодолев влияние своих обыденных призраков, возвыситься до сотворчества в спектакле. Словами Санчиса Синистерры: «наши призраки – вот истинные исполнители драмы. Те же, что движутся и говорят со сцены, являются не более чем кратковременным их воплощением».
Это короткие пьесы, написанные за насколько дней. Они обладают как достоинствами, так и недостатками, связанными с такой срочностью. Тем не менее, все три стремятся вырваться за рамки новостной мимолетности, анекдотичности, в них сделана попытка создания настоящего литературного произведения. Несмотря на различное посторенние каждой из пьес, их объединяет стремление заставить зрителя активно ощущать свою сопричастность к персонажу. Оставить двери открытыми, для того чтобы он смог переосмысливать историю за пределами сценического пространства. В конечном счете, это призыв к его творческому началу.
В общем и целом, вся поэтика – пусть даже и минипоэтика, как в нашем случае – порождает своего рода микропоэтику, некий способ понимания и использования автором совокупности установленных норм – профессор Франсиско Гарсиа, руководитель моей недописанной диссертации о цифровом кино, говорил, что оригинальное художественное произведение возникает в результате сложения поэтики и творчества. В моем случае помимо жизненного опыта, идеологии, журналистского образования и сценаристского прошлого на телевидении присутствует еще груз, порой сознательный, а порой и нет, произведений определенных авторов, которые я всегда перечитываю с огромным интересом. В первую очередь, таких как Беккет, Пинтер, Шепард, Картун, Санчис Синистерра. Хотя всегда, даже от чтения древнегреческих классиков, остаются тлеющие угольки. Аугусто Монтерроса, мастера рассказа, я должен поблагодарить отдельно за то, что укрепил меня во мнении, что любой рассказ (применимо к любому другому жанру) – это история. «Чистая история», сказал он, чтобы быть точным, в одном из залов Casa de America[7]. И еще, Андре Бретона, с которым я не был знаком лично, но читал за то, что в своем Дискурсе о малореальности он напутствует: «Будьте осторожны, мне известно значение всех употребляемых мною слов, и я соблюдаю натуральным образом правила синтаксиса (синтаксис, это не есть дисциплина, как полагают некоторые дураки)».
Я не расцениваю эти короткие пьесы как чисто театральный эксперимент, как и не считаю экспериментальными постановки НеотЪложного Театра. Как хорошо заметил Умберто Эко, социальный status quo использует прилагательное экспериментальный для обезоруживания любой попытки модификации, нововведения, перемен. Из идеологической предусмотрительности я испытываю особую неприязнь к этому прилагательному.
Каждый месяц с февраля по июнь 2004 года запомнится в Янаге, как время иступленной деятельности. В нашем небольшом зале, находящемся прямо напротив огромного Teatro de Madrid[8], мы писали, проектировали, репетировали и выпускали по спектаклю в месяц. Читатель держит в руках всего лишь малую толику этой работы. Театральная пьеса, как всем хорошо известно, пишется для того, чтобы быть поставленной. Давшие жизнь OFFfamilia’s – это: режиссер и художник по свету Густаво Гонсалес, продюсер Хема Ньето, звукорежиссер Алехандро Перес Моралес, актеры и актрисы театра Янага, музыканты группы Marcha Hormiga и, замыкая (или размыкая этот зеркальный круг), я сам, отвечавший за информационную поддержку.
В настоящее время мы организуем показы OFFfamilia’s на других театральных площадках. К тому же, уже начался подготовительный процесс второй трилогии НеотЪложного Театра (я уже отобрал материал из моей тетрадки с газетными вырезками и, может быть, названием пьесы станет IndividuOFF[9]), премьера которой, как и в первом случае, будет сыграна в Янаге через несколько месяцев.
Теперь, когда я уже почти готов оставить читателя наедине с пьесой, я погружаюсь в море сомнений, как и в начале. Одно сомнение возвышается над всеми остальными и принимает вид маленькой зеленой лягушки. Скорее всего, основная сложность в момент составления этого пролога возникает по одной простой причине. НеотЪложный Театр – это нечто еще неоконченное, все еще формирующееся, живое. Он дышит. Стучит, как крошечное сердечко лягушки на операционном столе. Да и где это видано, писать пролог к тому, что еще только начинается?
Улица Посас, август 2004 г.
Десять Заповедей НеотЪложного Театра
(и две прилагаемые поправки)
Заповеди, которые вы прочтете, составили два Густаво в театре Янага одним долгим вечером, пропитанным кофе и табаком. Имеются свидетельства, удостоверяющие отсутствие какого-либо одурманивающего эффекта, вызванного воздействием алкоголя или психотропных средств. Далее следует ДОГМАТ ВЕРЫ.
ЗАПОВЕДЬ ПЕРВАЯ
Неотложный Театр – это интенсивный театр. Продолжительность каждой пьесы составляет примерно полчаса.
ЗАПОВЕДЬ ВТОРАЯ
Пьесы Неотложного Театра пишутся в течение одной недели, постановка и репетиции проводятся за три последующие.
ЗАПОВЕДЬ ТРЕТЬЯ
Темы и аргументы Неотложный Театр находит в реальности, отраженной средствами массовой информации, являя принципиально новое ее осмысление. Неотложный Театр – это не всегда реалистический или натуралистический театр.
ЗАПОВЕДЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Неотложный Театр рассказывает не анекдоты, но конкретные истории, обращенные к общей тематике.
ЗАПОВЕДЬ ПЯТАЯ
Главные действующие лица Неотложного Театра – это люди, не имеющие определенного социального статуса. Если главные персонажи древнегреческого классического театра – всегда боги и герои, то внимание Неотложного Театра обращено к судьбе обычного человека. Этот театр наполняет жизнью безымянных героев новостной строки.
ЗАПОВЕДЬ ШЕСТАЯ
Спектакли Неотложного Театра ограничиваются, как правило, одним и тем же сценическим оформлением.
ЗАПОВЕДЬ СЕДЬМАЯ
Приоритет в Неотложном Театре отдается действующим лицам, а не сценографии или другим спецэффектам.
ЗАПОВЕДЬ ВОСЬМАЯ
В Неотложном Театре, как и в древнегреческой трагедии, на сцене никогда не присутствует более трех актеров.
ЗАПОВЕДЬ ДЕВЯТАЯ
Неотложный Театр стремится к междисциплинарности.
ЗАПОВЕДЬ ДЕСЯТАЯ
Неотложный Театр – это театр политический, но не пасквильный.
ПЕРВАЯ ПРИЛАГАЕМАЯ ПОПРАВКА
Пьесы Неотложного Театра пишутся исключительно для конкретных актеров и актрис, которые будут в них задействованы.
ВТОРАЯ ПРИЛАГАЕМАЯ ПОПРАВКА
Неотложный Театр пишется с «Ъ»[10] как выражение поиска всего затаенного, обходимого молчанием, немого. Как отражение ТИШИНЫ. «Ъ» еще и как символ неподчинения. С этого момента имя Неотложному Театру:
НЕОТЪЛОЖНЫЙ ТЕАТР
Двое рабочих
(НеотЪложный Театр I)
Маурисио Картуну, познакомившему меня с Марсиано из нокаута.
Действующие лица:
Парень. В новой сверкающей робе.
Рабочий. Роба в засохших пятнах краски. Кое-где порвана.
Мануэла. Старая компрессорная машина.
Пустое складское помещение. Фон черный, как воронье крыло. Пол застелен газетами. На самом видном месте стоит Мануэла, старая разваливающаяся компрессорная машина. Повсюду расставлены банки и ведра с краской. Парень, одетый в незапятнанный белый комбинезон, поглаживает ее с такой нежностью, будто руки его касаются женщины. На спине его, как на экране, отражаются слайды газетных статей о несчастных случаях на производстве. В тот момент, когда Парень начинает говорить, экран гаснет.
Парень. Спокойно. Мы сами справимся. Ему бар по душе. Я все уже приготовил. Видишь? Рамы закрыты пленкой как следует. Краски перемешаны до нужного цвета. Пол застелен первоклассно, тютелька в тютельку. Ну и ничего что газетами. Предприятие ткань не выдает… Оно ведь малое. Им надо экономить. А тебе надо все выполнить, как положено. Если нет, то мы тут до ночи проторчим.
(Рабочий незаметно появляется из-за кулис и оглядывает сцену. Он тоже одет в белый комбинезон, только весь запачканный засохшими пятнами краски.)
А моя девушка? Нынче пятница. Ты же знаешь, что она в десять уже должна быть дома. Не смейся. Ей семнадцать лет. А мне сколько, как ты думаешь? Ну, давай. Ну же. Мне нужно увидеться с ней нынче вечером. Если нет, я сдохну. Ну, не будь ревнивой. Я тебя тоже люблю. Сколько мы уже знакомы? Всего ничего. Ровно три недели… На тебя жалко было смотреть. Грязная. Заржавевшая. Старая. А теперь посмотри на себя. Ты сверкаешь. Может, чего-нибудь тебе недоставало с тех пор, как мы знакомы? Я тебе меняю фильтры. Вычищаю от остатков краски. Смазываю маслом твои детали. И мне все равно, что я опаздываю в спортзал. Нынче пятница. Моя девушка. Ну, разве ты хочешь, чтобы я тут скончался? Сейчас ты у меня заведешь свой мотор, и мы закончим работу.
(Дергает несколько раз за стартерный шнур. Мануэла покашливает, но не заводится.)
Дерьмо. Ты предпочитаешь его? Хочешь дождаться, пока он придет, воняя перегаром? Хочешь, захлебнуться в его черных, как дукат, что он курит, харчках?
(Снова дергает за шнур.)
Заводись, сучья дочь! Заводись же! Пятница ведь!
(Останавливается, успокаивается.)
Прости меня. Я веду себя так же, как он. Но я не хочу быть как он. Он неудачник, знаешь? Неудачник, который хочет, чтобы все были неудачниками. Бездельник. Ну же. Давай. Хватит дурить и за дело. Красавица.
(Безрезультатно дергает за шнур.)
Рабочий. Так ты Мануэлу ни в жисть не заведешь.
Парень (удивленно). Я подготовил рамы… Краску. Пол…
Рабочий. Отойди.
(Отстраняет его. Подходит к Мануэле.)
Парень. Не хочет заводиться.
Рабочий. Так, Мануэла. Что происходит?
(Тщетно дергает за шнур.)
Парень. Еще и в пятницу.
Рабочий. Давай, Мануэла, давай. (Продолжает дергать за шнур. Мануэла не заводится. Отходит. Прикуривает сигарету.) Мы отсюда не сдвинемся, пока не закончим работу. Возьми это себе в голову.
Парень. Сегодня пятница…
Рабочий. Не ты ли у нас всегда выполняешь план? Не ты ли …? Вот, теперь ты хоть умри тут, пацан. Хоть пятница, хоть тридцать первое декабря, ха-ха-ха. Пока не закончим.
Парень (высокомерно). Вручную, если на то пошло. До рассвета.
Рабочий (цедя сквозь зубы). Мудак. (Пинает Мануэлу.) Да заводись же ты, сучья дочь.
(Мануэла заводится на удивление обоих.)
Рабочий. Она тут парадом командует. За работу, пацан. Еще и с девушкой своей увидишься.
(Молча принимаются за работу. Рабочий с пульверизатором в руке. Парень идет за ведром, в котором приготовлена краска.)
Рабочий. Не подходи к ней. У нее, у Мануэлы, свои странности.
Парень. Я не серьезно это говорил.
Рабочий. А?
Парень. Я не думаю так про тебя.
Рабочий. Будь внимательней, пацан. Так не долго и обосраться.
Парень. А?
Рабочий. Растворитель. Он, это, опасный. Ни капли не пролей.
Парень. Спокойно. Все под контролем. Правда. Я это не всерьез говорил.
Рабочий. …
Парень. Ну, про бездельника.
Рабочий. А?
Парень. Ничего.
(Парень ставит ведро, наполовину заполненное краской, с огромной осторожностью. Неожиданно Мануэла начинает кашлять, ее трясет, будто умирающего зверя, и она ударяет ведро, опрокидывая на себя его содержимое. Странный звук, будто предсмертный хрип, вырывается из машины. Затем она затихает. Парень в онемении глядит на этот беспорядок.)
Рабочий. Дерьмо.
Парень. Я тут не причем. Она живая, сука.
Рабочий. Готовь кисти. Мы тут задержимся.
Парень. Нет. Мануэла заработает. Правда ведь, Мануэла?
(Приближается к ней. Принимается очищать ее от краски.)
Рабочий. Мануэла умерла.
Парень. Мануэле еще жить да жить. Я ее почищу. Смажу маслом детали. Поменяю ей фильтры. Я ее насквозь вижу, как свою девушку.
(Рабочий отталкивает Парня и многократно ударяет ногами машину. Он делает это хладнокровно, будто бы исполняет некую миссию. До тех пор пока машина не разваливается на куски. Парень смотрит на это с раскрытым ртом.)
Рабочий. Заткнись ты. (Закуривает.) Я тебе расскажу кое-что. В Туласко, когда что-то не работало, как следует – генератор какой-нибудь, например, – мы его разбивали вдребезги. Рабочие. Знаешь почему?
Парень. Она только хотела, чтобы ее поупрашивали. Как всегда.
Рабочий. Потому что иначе, предприятие его не меняло… И ты знаешь, что случалось, если они его не меняли?
Парень. Из Туласко тебя выгнали.
Рабочий. То при малейшей оплошности, бумс – готов. Две тыщи вольт. Поджарен. Как кура-гриль. Тупой ты. Я зря говорить не стану. Случилось раз. В газетах еще писали.
Парень. По пьянке!
Рабочий (делает вид, что не слышит его). Надо было мне еще раньше так поступить с Мануэлой. Щас бы не сидели тут в пятницу по уши в говне. Готовь кисти. (С вызовом.) Спущусь в бар!
Парень. Хрена лысого. Ты здесь останешься.
Рабочий. А?
Парень. Ты здесь останешься.
(Рабочий смеется.)
Парень. Клянусь матерью! Ты останешься! Останешься, потому что я устал вкалывать тут один, пока ты заливаешь себе за шиворот. Останешься, потому что мне насрать на твою придурь. Останешься, потому что тебе за это платят. Останешься, потому что надо выполнять план. Останешься, потому что, если ты себя не уважаешь, то я-то себя уважаю. Останешься, потому что нынче пятница. Останешься, потому что это ты сломал Мануэлу. Останешься, потому что я хочу видеть мою девушку. Останешься потому что... Потому что... Потому что… Ты останешься. Точка.
Рабочий. Это краска.
Парень. А?
Рабочий. Это тебя от краски так развезло. От растворителя. Крыша поехала.
Парень. Ты останешься.
Рабочий. Уйди, пацан. У меня есть полчаса на перекус. Так в договоре сказано, который ты не читал.
Парень. Ты уже уходил. На полтора часа уходил, закусывать.
Рабочий. Значит, еще пойду. Настолько, еб тить, насколько я захочу!
Парень. Если бы мой дядя не дал тебе работу из жалости, ты бы сейчас на улице валялся.
Рабочий. Ты-то откуда знаешь, сукин ты сын! Ты и училище-то не закончил. Вот она жизнь. Вкалывать. Больше ничего и нет. Вкалывать. И следить, чтобы тебя имели как можно меньше. Пить. И следить, чтобы тебя имели как можно меньше. Трахать. И следить, чтобы тебя имели как можно меньше. И если тебя имеют, проследить чтобы с тобой рассчитались сполна. До копеечки. Просиживая в баре. Вот она жизнь. Пацан.
Парень. Ты бухой. Меня блевать от тебя тянет.
(Рабочий кидается на мальчишку, но тот увиливает ловким боксерским приемом. Рабочий нелепо растягивается на полу.)
Рабочий. Ты хорошо вкалываешь, пацан. Больше всех. Думаешь, от этого что-то изменится? Ипотека. Какая-нибудь жена. Дети. Машина какая-нибудь. Что-то меняется? В один прекрасный день, седина. Пузо. Какой-нибудь пацан будет с тобой работать. В белой, сверкающей робе. Посмотришь, а твоя вся изодрана и в старых пятнах. Стараешься говорить как можно меньше, потому что у тебя несет изо рта. Табаком. Перегаром. Тебя тошнит. Бошку разламывает от безделья. Что-то меняется? Так же будет пятница. Мануэла или другая какая-нибудь машина сломается, потому что предприятие ее не заменило. Потому что твой дядя козел. Потому что даже на тряпках, чтобы пол застелить, экономит. Потому что работает сдельно. Потому что ему насрать, что сегодня пятница и пацану надо встретиться со своей гребаной девушкой.
(Приподнимается. Из последних сил. Сверлит парня взглядом.)
Парень (в боксерской позе. Левая рука вытянута, правая согнута, защищая подбородок). Я тебя не боюсь. Я не твоя жена. Я умею защищаться.
(Рабочий сбивает Парня с ног. Катятся по полу клубком. Рабочий уворачивается от удара Парня, и тот ударяет Мануэлу. Неожиданно она начинает работать. Дергается, как разъяренный зверь. Мануэла выпускает электрический разряд. Свет гаснет и снова зажигается. Парня бьет током.)
Рабочий. Хайме!
(Устремляется к нему. Сливаются в некой зловещей электрической конвульсии.
Свет гаснет.
Оба рабочих замерли на полу рядом с Мануэлой. Комбинезоны служат неким подобием экрана, на котором мелькают слайды газетных новостей. Показ прерывается, когда Рабочий начинает приходить в сознание.)
Рабочий. Ты в порядке?
(Парень не отвечает. Голова его безжизненно свисает.)
Рабочий. Говори же, пацан.
(Делает ему искусственное дыхание рот в рот. Кажется, что напрасно.)
Парень (неожиданно). Ты назвал меня Хайме.
Рабочий. А?
Парень. Ты назвал меня Хайме. Тогда. Ты назвал меня Хайме.
Рабочий. Это твое имя.
Парень. И твое тоже. Ты уже давно не называл меня Хайме. С тех пор, как я бросил училище.
Рабочий. …
Парень. С тех пор, как начал работать с тобой.
Рабочий. Иди-ка домой. Пусть тебя врач осмотрит.
Парень. Нет, нет, нет… я в полном порядке. Надо закончить работу.
Рабочий (с порицанием). Пацан.
(Парень принимается за работу, берет ведро, наполняет его краской, готовит кисти.)
Парень. Со мной все хорошо, видишь? Дай мне вон ту банку.
(Рабочий дает ему банку. Отходит и тоже начинает готовить инструменты. Оба выполняют свою работу в абсолютной тишине. Слышно только, как они окунают кисти в краску. Начинают красить четвертую стену, лицом к публике.)
Парень. Мы не умерли.
Рабочий. Нет.
(Красят в тишине.)
Парень. Хочу, чтобы дядя взял меня на постоянную работу. Чтобы платил за меня налоги. Хочу квартиру снимать с моей девушкой. К черту спортзал.
(Переглядываются. Возвращаются к работе.)
Рабочий. Я уже три недели не пью.
Парень. …
Рабочий. С тех пор как ты начал здесь работать. Ни капельки. Чай пью, то черный, то зеленый.
(Тишина.)
Рабочий. Курю и газету читаю. В баре.
(Долгое молчание.)
Парень. Она беременна.
Рабочий. А?
Парень. Соня - моя девушка. Она беременна.
(Долгое молчание. Красят.)
Рабочий. Я сегодня собирался просить прощения у твоей матери. На этот раз по правде. Цветов ей купить. Упросить ее, чтобы разрешила домой вернуться.
(Долгое молчание.)
Парень. Я ей сказал вчера, что она может сделать аборт.
Рабочий. …
Парень. Но мне хочется, чтобы он родился.
(Продолжают красить. Долгое молчание, гораздо дольше всех предыдущих.)
Парень. Мы ведь не умерли, правда?
Рабочий. Не знаю.
(Долгое молчание. Рабочий прекращает красить.)
Рабочий. Я пойду в бар.
Парень (осуждающе, но ласково). Пап.
Рабочий. За сигаретами.
Парень. Пап.
Рабочий. Да ну, рюмочку всего.
Парень. Папа.
Рабочий. Прости, пацан.
(Очень медленно подходит к Мануэле, облокачивается на нее и принимает ту же самую позу, что и после удара током.
Парень, нисколько не удивившись, аккуратно чистит свою кисть, кладет ее рядом с ведром с краской и тоже подходит к Мануэле. Принимает свою позу рядом с Рабочим.
Застывший кадр.
Кадры газетных новостей о несчастных случаях на производстве бегут по их спинам, как по экрану. Все в полной тишине.
Мануэла кашляет снова и снова. Никак не заводится, но ее движений вполне достаточно, чтобы Парень очнулся. Экран на его спине гаснет. Он движется чрезвычайно медленно, как если бы не было гравитации. Принимается за работу, отряхивается, не обращая внимания на застывшее тело Рабочего, на чьей спине продолжают мелькать слайды.
Парень с отсутствующим видом поглаживает Мануэлу.)
Парень. Не подводи меня, Мануэла.
(Дергает за шнур. Мануэла молчит.)
Парень. Ну же, Мануэла. Пока он не вернулся.
(Снова дергает за веревку. Мануэла кашляет, но не заводится.)
Парень. Сделай это для меня. Нынче ведь пятница.
(Дергает за шнур изо всех сил, как если бы от этого зависела его жизнь. Мануэла начинает функционировать к немой радости Парня: глупая улыбка на губах. Берет пульверизатор, прикуривает сигарету и начинает красить в тишине, подражая Рабочему. Его осанка и движения в точности такие же, как у его отца.
Складское помещение, темное и холодное. Слайды не переставая мелькают на спине Рабочего, неожиданно они появляются и на Парне.)
ГЛАЗА
(НеотЪложный Театр II)
Действующие лица:
Мать – Среднего возраста. Белый медицинский халат. Говорит с аргентинским акцентом.
Насильник – Молодой. Джинсы и пропотевшая футболка. Легкий аргентинский говорок.
Жертва – Юная. Красивая. Куртка и брюки в молодежном стиле. Облегающая блузка. Позже, ночная рубашка.
Сцена разделена на три воображаемых пространства, каждое из которых находится во владении одного из трех персонажей пьесы: КАБИНЕТ – Матери, КАМЕРА – Насильника, ЗАЛ небольшой квартиры – Жертвы. В начале пьесы свет направлен в левую от зрителя часть сцены, принадлежащую Матери. Последовательно, по мере появления того или иного действующего лица, свет зажигается в правой – Насильника – или в центральной – Жертвы – части сцены, в то время как медленно гаснет в предыдущей. Персонажи являются в некотором роде узниками того пространства, в котором находятся. Их вторжения в зоны других персонажей осуществятся в процессе повествования. Не ограничиваясь ни пространством, ни временем. Атмосфера неясности постепенно поглотит все.
В КАБИНЕТЕ
Проектор диапозитивов. В темноте сцены луч света, исходящий из объектива, падает на пустой белый экран. Мать с ловкостью вставляет слайды в диапроектор. Неожиданно обращается к публике.
Мать. Пока я, как могу, заполняю эту штуковину, позвольте мне разъяснить вам использование некоторых устройств, о которых я вам говорила. Индивидуальное формующее приспособление, например. Используется как промежуточная форма в тех случаях, когда энуклеация представляется неизбежной или же она происходит в результате травмы. Призвана поддерживать и формовать прооперированную зону в период рубцевания, препятствуя атрофии мускулов век. Как вам известно, формующее приспособление не обладает ни радужной оболочкой, ни склерой, и изготавливается предпочтительно до или же после хирургического вмешательства, не создавая проблем при модификации его формы и размера. (Заканчивает вставлять слайды в диапроектор). Готово.
(Несколько мгновений пребывает в молчании, оглядывая публику. Словно находясь в забытьи. Нажимает кнопку пульта. Звук смены слайда. Экран остается белым. Он останется белым, несмотря на то, что она несколько раз нажмет на кнопку смены диапозитива.)
Посмотрите. (Обозначает лазерной указкой. Долгая пауза.) Здесь ему всего несколько месяцев. Голенький, на газоне у бассейна. Безмятежно раскрывший руки и ноги, будто плывет на облаке из травы. И этот болтающийся туда-сюда, непропорционально огромный пенис, он у него был такой с самого рождения. (Останавливается, прерванная чем-то, увиденным в партере: смеющейся публикой?) Что ты делаешь? Сядь. Сядь! Речь идет о моем сыне! Так то. Сядь. Посмотри в его глаза. Посмотри в них хорошенько. (Ведет лазерной указкой по экрану). Они были голубыми, как вода, когда он родился. Со временем они стали немного серыми и, наконец, приобрели невероятный зеленый оттенок некой сверхъестественной, красивейшей гаммы. Это глаза нашей породы.
(Смена диапозитива. Белый экран.)
Эта из школы. Костюм помидора. Глядите на эти ручки, высовывающиеся из красной ткани. Глядите, какие пухленькие. Глядите, какие толстенькие накрашенные щечки.
(Смена диапозитива. Б.Э.)
В костюме пирата. Его первый праздник в училище. Шляпу, шпагу и повязку мы купили в старой карнавальной лавке. А остальное, включая плащ, я сшила своими собственными руками. В то время ему так нравились животные, что я думала, когда он вырастет – станет ветеринаром. (Подходит к экрану.) Глядите, у него на плече как будто пиратский попугай. Почти не видно. Это Флип. Вы помните Флипа, кузнечика, он был его любимцем?
(Смена диапозитива. Б.Э.)
Принесение присяги. Я не хотела, чтобы он был военным. Но когда я увидела его там, марширующего вместе со своими товарищами, словно единое существо, под голубыми радужными небесами, я почувствовала, что я заблуждалась.
(Смена диапозитива. Б.Э.)
Глядите, с какой нежностью он припал губами к флагу. Глядите на это чувство, застывшее в его взгляде. Глядите на искренность его глаз. (Подходит к экрану.) Она тут, в этой интенсивной зелени радужной оболочки, в этом изумруде, плывущем по блестящей, как снег, склере, который отделяет контур от зрачка, словно нарисованный, так он совершенен. (Пауза). Вы это помните? Вы это видите? Вы это чувствуете? (Гладит экран). Присмотритесь хорошенько. Такие они – глаза монстра? (К зрителю). Бабуля, это твой взгляд! Эти слезы! Это слезы жалости? Это слезы любви, мама? (Пауза. В ужасе). Это слезы страха?
(Темнеет, в то время как…)
В КАМЕРЕ
Свет рампы направлен на актера, который неподвижно стоит.
Насильник. Седьмое марта 2004 года. (Число изменяется в соответствии с днем спектакля.) Теплый свет льется через окно. Я только что встал. Не знаю. Кажется, я видел тебя во сне. Может быть, я не спал и вспоминал. Не знаю. Мне трудно спать. Мне трудно просыпаться. Я видел тебя как в тот день. Во сне. В воспоминании. Я вижу тебя такой хорошенькой. Было лето. Ты была в сандалиях, из кожаных ремешков и подошвы. Джинсы. Плотно облегающие на бедрах. Легкая блузка, почти прозрачная, лазурного цвета. Отмечаю форму твоей груди под тканью. Лицо твое светится. Вся ты светишься, в парке, под тем летним солнцем. Крошечные капельки пота виднеются у век. Самых прекрасных глаз, которые я видел в жизни. «У тебя невероятные глаза», – говорю я тебе. И ты целуешь меня. Я провожаю тебя до дома, и ты снова с нежностью целуешь меня на прощание. Губы мои до сих пор еще красные от твоей помады. Я все еще чувствую вкус. И аромат. Клубники, яблока, персика…
(Звенит звонок. Металлический звук открывающейся двери.)
Я должен тебя оставить. Зовут к завтраку.
(Свет неожиданно гаснет.
Загорается другой свет. В глубине, искусственный. Более холодный. Актер не двигается с места.)
Возвращаюсь к этим строкам в подавленном настроении. На меня снова пытались напасть во дворе. Не нужно было выходить. Я обычно этого и не делаю. Знаю, что этим подвергаю себя опасности. Но я не мог сдержаться: день был такой чудесный. Небо, слегка подернутое легкими облаками. Лучи света, просачивающиеся сквозь них, простираются, словно дым по желтоватой заслеженной земле. Я думал о тебе. Не прекращал мечтать о тебе. Я смотрел на тебя, когда кто-то толкнул меня на землю. Больше уже не было ни неба, ни облаков, ни солнца. Только удары. Боль. Но я не оставил тебя. Ты была рядом, пытаясь защитить меня. Удары хороводили вокруг меня. Ноги со всех сторон. Кровь хлынула из носа, просачиваясь сквозь пальцы… Синяя униформа. Служащий тащит меня в более надежное место. Темный коридор. Потом холодный свет медпункта. Прозрачная мебель из стекла. Пузырьки разной емкости. Френадол. Аспирин. Койка. Белые простыни с голубыми полосками. Черно-белая фотография ребенка с кроваво-красной гвоздикой в руке. Это какой-то календарь. Темнота. Я хорошо себя чувствую. Теряю сознание. (Пауза. Возвращается в прежнее состояние.) Темнота. Я хорошо себя чувствую. Теперь я снова в своей камере. У меня опять кровь носом.
(Звенит звонок. Свет гаснет. Полумрак.)
Звенит звонок прощания. Здесь свет рано гасят. Снова наступает темнота. Завтра продолжу писать. Я буду бодрствовать. Спать. Вспоминать тебя. Видеть тебя во сне. Я вновь увижу тебя. Может быть, и ты меня видишь.
В ЗАЛЕ
Полумрак сгущается до полной темноты. Жертва появляется в сумерках сцены. Она ступает, направляемая собакой-поводырем. Собаки нет. Отцепляет поводок воображаемого пса.
Жертва. Место, Сэмми.
(Замерев, она слушает, как пес удаляется. Звук шагов Сэмми затихает. Лай.)
Жертва. Хорошо, Сэмми. Сиди там.
(С ловкостью передвигается в темноте. Снимает куртку и кладет ее на стул. Садится, снимает ботинки, на ощупь находит тапочки и надевает их. Поднимается, пересекает Зал, ловко избегая воображаемую мебель. Останавливается на кухне).
Жертва. Похоже, мы сегодня вернулись слишком рано, для того чтобы сразу ужинать. Который теперь час, Сэмми?
(Говорящие часы произносят автоматически: «Двадцать два часа, ноль-ноль минут»).
Жертва (смеется). Я не знала, что ты умеешь говорить, Сэмми.
(Лай).
Жертва. Глупый, я же понимаю, что это говорящие часы. Тебе и незачем говорить. (Открывает холодильник, невидимый зрителю. Тусклый свет из холодильника освещает ее.) Что ты сегодня хочешь на ужин? (Ищет на ощупь). У нас есть замороженная пицца, замороженная лазанья, опять замороженная пицца и снова замороженная лазанья…
(Лай).
Жертва. Что? Я тебя не поняла.
(Лай).
Жертва. Ладно. Быстренько приготовим пиццу.
(Закрывает холодильник. Тусклый свет гаснет.
Засовывает пиццу в духовку. Пересекает Зал. Садится на стул. Звук собачьих шагов.)
Жертва (лаская воображаемого пса). Три минутки, Сэмми, и будем кушать. Я завела часы, чтобы они нас известили. (Пауза). Если собаке незачем говорить, для чего слепому видеть. (Пауза). Сейчас я должна была бы ужинать с ним. Он хорошо целует. С технической точки зрения, я имею в виду. Похоже, что он красивый. Я пробежалась подушечками пальцев по его лицу: волевая челюсть, мясистые губы, прямой нос, хорошо сложенный… Пористая кожа, мужская. Похоже, что он красивый, Сэмми, да? Однако было что-то вязкое на его веках. Не знаю… Я касалась глаз других слепых. Но его… Не знаю… Это было как будто что-то… (Звук собачьих шагов.) Сэмми? Ты куда пошел, Сэмми? Часы еще не пробили. Сэмми, иди сюда. (Звук бьющегося стекла. Она приподнимается.) Тупая псина! (Пересекает Зал. Берет совок и веник. С трудом рыщет по полу. Отчаивается. Бранится, порезавшись о стекло. Натыкается на другое. Кричит, снова бранится.) Тьма осколков. Тьма порезов. Дерьмо собачье. Ты что, ничего не видишь, тупица? Может ты ослеп? Иди сюда! Где ты? А ну отвечай, мерзкая псина! (Пауза. Догадывается о чем-то). Ах, прости, Сэмми. (Пересекает Зал. Щелкает выключателем. Вся сцена озаряется режущим светом.) Я ведь слепая. А ты всего лишь старый пес, которому нужен свет.
(Звучит металлический голос часов: «Двадцать два часа, три минуты»).
Жертва. Сэмми, ты где?
(Темно).
КАБИНЕТ
Снова общее освещение. Свет, направленный из проектора на пустой экран, становится почти неразличим.
Мать (к публике). Простите меня. Я не знаю, что со мной произошло. Я вдруг подумала, что… Неважно. Все уже в порядке. Мне просто надо было выпить водички. Я думала, что была… Вы решите, что я… Спасибо за ваше понимание. Я не знаю, что со мной произошло. Я должна была вам показать какой-то… Я демонстрирую вам индивидуальное формующее приспособление и разговариваю с вами о… Я демонстрирую вам искусственную склеру и… Не знаю, с чего это я… Я демонстрирую вам тщательно спроектированный зрачок и… Энуклеацию глаза и… Простите меня, пожалуйста. Должно быть темно. Это совсем не профессионально с моей стороны. Постараюсь начать с того места, где я остановилась. Выключите… (Пауза. Дышит). Да, выключите свет, будьте любезны.
(Свет гаснет. Проектор продолжает освещать экран.)
Мать. Спасибо.
(Полумрак в КАМЕРЕ.)
Насильник. Чувствую, как моя дрожащая рука движется в темноте.
Мать. Помолчи, прошу тебя, я говорю с этими людьми.
Насильник. Начиная отсюда, тебе, наверное, будет сложно разбирать мой почерк.
Мать. Помолчи, малыш, я говорю с твоей семьей.
Насильник. В темноте я вижу все гораздо отчетливее. Возможно, все случилось иначе. Возможно, ты не была одета ни в джинсы, ни в лазурного цвета блузку. Кажется, это вообще случилось не днем. Это была ночь. Зимняя ночь. На тебе было пальто. Длинное пальто? Не знаю, не помню. Я не могу вспомнить.
Мать (неожиданно к публике). Бабуля, он не может вспомнить, потому что он был пьян.
Насильник. Мне нравится эта темнота.
Мать (в другую часть публики). Он наглотался таблеток, папа. Наркотики. Он не был самим собой.
Насильник. Как будто плывешь по ней. Как будто плывешь среди небытия. Нет ни времени. Ни пространства. Как хорошо бывает в темноте.
Мать (в третью часть публики). Это был не он, дорогой. Как ты можешь думать, что твой собственный сын мог поступить так чудовищно?
Насильник. Я вдруг вспомнил о Флипе. Я когда-нибудь рассказывал тебе о нем? Это был кузнечик. Это был мой любимец, когда я был маленьким. Он не сходил с моего плеча. Я связал ему лапки, чтобы он не вырвался.
ЗАЛ
Дневной свет. Жертва, одетая в пижаму, смотрит в окно.
Жертва. Смотри, Сэмми! Иди сюда, скорей. Отсюда хорошо видно городской бассейн. Сколько людей в такую рань. Сколько цветных зонтиков. Смотри, на вон того ребенка. Там, у воды. Голенький на газоне. Какие у него пухленькие щечки! Как нарисованные! Смотри, его фотографирует мама. Ай, ну и писюн у него! А ты давай не смотри, это только для взрослых. Какой чудный день сегодня, Сэмми. Ты и не догадываешься, что теряешь. Небо полно почти прозрачными облаками. Солнечный свет, еще совсем мягкий в это время дня, пробивается сквозь них и разливается по земле, подобно дыму. Следы мокрых ног. Смотри, на вон того парня. Того, что оставляет следы. Он только что вышел из бассейна. Смотри… (Прячется, нагибаясь.) Осторожнее. Он может нас увидеть. (Наблюдает из укрытия). Посмотри на его глаза, Сэмми. Они невероятно зеленого цвета.
Насильник. Твои еще прекраснее.
Жертва. А у меня какие глаза, Сэмми? (Пересекает Зал. Смотрится в воображаемое зеркало). Красивые? Какого цвета у меня глаза, Сэмми? Я не могу разобрать.
Мать. Они зеленые. Невероятные. Как у моего сына. Я сама их сделала. Своими руками, своими пальцами…
(Приглушенный свет. Жертва садится на воображаемую кровать. Растягивается.)
Жертва. Сэмми? Где ты, Сэмми?
(Лай.)
Жертва. Иди сюда, Сэмми. (Звук собачьих шагов.) Так-то. Свернись калачиком рядом со мной. Чтобы я почувствовала твое тепло. Мне страшно, Сэмми. Я думала, что я вижу.
(Она уснула. Полумрак.
Звук шагов по стеклу. Насильник подходит к кровати. В руках у него коробочка, завернутая в подарочную бумагу.)
Мать. Будь осторожен. Там стекла разбросаны по всему полу. Как иглы.
(Насильник, похоже, не слышит ее. Садится рядом с жертвой. Ласкает воображаемого пса.)
Насильник. Привет, малыш.
Мать. Оставь ее. Не буди.
Насильник. Э? А. Это ты.
Мать. Не буди ее.
Насильник. Я должен это сделать.
Мать. Почему? Ведь ты с ней даже не знаком.
Насильник. Мы с ней всю жизнь знакомы. Мы учились вместе в школе.
Мать. Ты учился в школе, где были одни мальчики.
Насильник. Что ты мелешь!
Мать. Только мальчики. Я сама тебя записывала.
Насильник. Я хочу остаться с ней наедине. Уходи, мама.
Мать. Не могу. Я всегда буду рядом с тобой.
Насильник. Тебя здесь нет. Тебя не существует. Ты умерла, мама.
Мать. Нет. Они умерли. Твой отец, твоя бабуля, твой дед… Они забыли о тебе. Они стерли тебя из своей памяти. Я никогда тебя не покину.
Насильник. Оставь меня в покое раз и навсегда, мама.
(Отстраняет ее. Слегка касается руки Жертвы.)
Мать. Не делай этого, не буди ее.
(Мать пропадает в темноте, в то время как Жертва неторопливо потягивается.)
Жертва. Что ты делаешь здесь?
Насильник. Я принес тебе подарок.
Жертва. Я не хочу твоего подарка.
Насильник. Я оставлю его здесь. Потом откроешь.
(Кладет коробочку на кровать.)
Жертва. Я ее выброшу в мусорку.
Насильник. Еще я написал тебе письмо. Ты получила его?
Жертва. Да.
Насильник. И?
Жертва. Мне не прочесть его.
Насильник. Последнюю часть, правда? Я писал ее в темноте.
Жертва. Я слепая.
Насильник. Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь… Ну, чтобы кто-нибудь мог прочесть тебе его.
Жертва (сухо). Я живу одна. С моим псом. Он не умеет читать.
Насильник. Ты обижена.
Жертва. Это жестоко, писать письмо слепой.
(Неудобное Молчание.)
Насильник. На тебе были джинсы и голубая блузка? На тебе было длинное пальто?
Жертва. Что?
Насильник. В тот день?
Жертва. Я не знаю, о чем ты говоришь.
Насильник. Это было летом или зимой?
Жертва. Я не знаю.
Насильник. Но ведь ты помнишь мой поцелуй.
Жертва. Я никогда не целовала тебя.
Насильник. С технической точки зрения, хорошо сказала.
Жертва. Я не помню.
Насильник. Ты ласкала мое лицо.
Жертва. Я ласкаю только лица слепых.
Насильник. Я сказал тебе, у тебя замечательные глаза.
Жертва. Невозможно. Я слепая. У меня нет глаз.
Насильник. Значит, тогда ты не была слепой.
Жертва. Я всегда была слепой.
Насильник. Я сказал, подойди, поцелуй меня.
Жертва. Да что ты о себе возомнил. Я тебя вообще не знаю.
Насильник. Мы учились вместе в школе.
Жертва. Да что ты! Я училась в школе для девочек.
Насильник. Мы сидели за одной партой. Я познакомил тебя с Флипом.
Жертва. Кто такой Флип?
Насильник. Мне не до шуток. У меня увольнительная. Ты не представляешь себе, как там тяжело. Мне необходимо поцеловать девушку, такую красивую, как ты.
Жертва. Отойди, или я закричу.
Насильник. Кто тебя услышит? Мы одни в парке.
Жертва. Мой парень сейчас должен прийти.
Насильник. У тебя нет парня.
Жертва. Здесь Сэмми. Он тебя укусит.
Насильник. Сэмми не существует. Поцелуй меня.
Жертва. Я буду кричать.
(Он насильно целует ее, подавляя тем самым вырывающийся крик. Она кусает его. Он кричит от боли. Пощечина. Сдерживает ей руки.)
Насильник. У тебя вкус клубники, яблока, персика… или это моя кровь?
Жертва (с ужасом). Что ты мне сделал?
Насильник. Не знаю.
Жертва. У меня глаза болят. Но ведь у меня нет глаз.
Насильник. Значит, они у тебя были.
Жертва. Я всегда была слепой. У меня никогда не было глаз.
Насильник. Были. Прекрасные, невероятные.
Мать (из КАБИНЕТА). Ты не слышишь ее? У нее никогда не было глаз. Ты бредишь. Подойди сынок, выпей водички.
Насильник. Подожди, мама. (Жертве.) Ты не открыла мой подарок.
Жертва. Где он?
Насильник. Слева. У Сэмми между лап.
(Жертва на ощупь находит коробочку. Открывает ее. Трогает внутри.)
Жертва. Не могу определить, что это?
Насильник. Это мои глаза.
(Мать подходит к Насильнику и нежно обнимает его за плечи, как ребенка. Или как слепого. Ведет его в КАБИНЕТ. Насильник движется, будто незрячий.)
Мать. На, пей. (Дает ему стакан воды.) Видишь? Все прошло, милый, все прошло. Все это не по-настоящему. Это кошмарный сон. Ты, небось, не почистил зубы после ужина? Ты же знаешь, что говорит бабуля: нечистоплотность вызывает кошмары. Ты почистил зубы? Да? Ладно, значит дело в чем-то другом. Но все уже прошло. Прочь, кошмарный сон! хочешь спать с папой и мамой сегодня ночью? Да? Но только сегодня, ладно?
(Приближается к свету проектора.)
Мать. Спи, малыш.
(Целует его в лоб. Насильник остается в свете диапроектора. С закрытыми глазами и опираясь на воображаемую палочку, подобно слепому.)
Мать (смотрит на часы. Обращается к публике). На чем я остановилась? Ах, да! Мы подробно разбирали склеру. Простите, если иногда я теряюсь… (Возвращается к нити повествования.) Как некоторым из вас будет известно, именуемое в нашем деле склерным телом является кусочком особой акриловой смолы, наиболее приближенным по цвету и другим мелким деталям к здоровому глазу. Оно характеризуется способностью имитировать наличие кровеносных сосудов. (Обозначает лазерной указкой закрытые глаза Насильника.) Как вы можете заметить, их поверхность покрыта слоем акриловой смолы: прозрачным, высокого качества, изготовленным специально для этого типа протезов, совершенно безвредным для глазных раковин.
(Смена диапозитива. Б. Э. На несколько мгновений замирает в безмолвии, уставившись, словно сумасшедшая, на что-то доступное только ее взгляду.)
Простите меня еще раз. Я думала, что… На чем я остановилась? Ах, да… После обработки специальными акрилами посредством микроволновых лучей, уже отшлифованный протез погружают в анионовую жидкость, а затем в перекись водорода, дабы вновь продезинфицировать его согласно санитарным нормам.
(Смена диапозитива. Белый свет на Насильника. Обозначает лазерной указкой.)
Здесь вы можете видеть… Простите меня… Что-то вдруг…
(Начинает искать взглядом среди зрителей, передвигаясь по сцене с протянутыми руками, как если бы она неожиданно ослепла.)
Папа!.. Мама!.. Дорогой!.. Где вы? Вдруг все потемнело.
(Неожиданно ПОЛНОЕ ОТКЛЮЧЕНИЕ СВЕТА.)
Как хорошо в темноте. Нет времени. Нет пространства. Как если бы ничего не существовало. Как хорошо бывает в темноте.
(Долгое молчание в ТЕМНОТЕ.)
АВТОБУС
(НеотЪложный Театр III)
Действующие лица:
Сумасшедший. Одежда невероятного сочетания и на голове вместо шляпы целлофановый пакет.
Водитель. Темные брюки и голубая рубашка. Заросшее лицо, засаленные волосы.
Наркоманка. Короткая и узкая юбка. Маленькая сумочка на ремне. Рваные колготки. Разодранная футболка в панковском стиле. Сквозь дыры в футболке видно обнаженную грудь.
Нищенка. С первого взгляда можно определить в ней нищенку. Тащит грязную продуктовую корзинку.
При постановке следует отметить, что режиссеру и актерам вовсе необязательно натуралистическая интерпретация персонажей, скорее их жесты и движения близки к миму. Особенно у Сумасшедшего и Нищенки. Что же до Водителя и Наркоманки, то их персонажи куда более реалистичны, и натурализм чередуется с «театральностью».
Автобус занимает большую часть сцены: бревно, горизонтально установленное на четырех булыжниках, заменяющих собою колеса. Минималистские декорации, возможно белого цвета. Сидения расставлены тут и там, как в обычном автобусе. На спинке водительского сиденья аккуратно повешен синий пиджак униформы; на рукоятке переключателя скоростей рядом с рулем болтается водительская фуражка. Ночь. Кругом тихо.
Сумасшедший появляется из-за кулис. Подскакивает, танцует, напевает знакомую мелодию с переделанными словами. Между куплетами повторяет:
Сумасшедший. Не придет!.. ОНА не придет! Не придет!
(Задерживается у воображаемой двери автобуса. Молча разглядывает пиджак и фуражку. Не теряя бдительности входит, осматривается по сторонам, словно опасается быть застигнутым кем-нибудь. Приближается к пиджаку и разглядывает его. Не дотрагиваясь, гладит его руками. Переводит взгляд на фуражку – не взять ли ее. В конце концов, решается. Смотрит в фуражку. Играет с нею. Снимает целлофановый пакет с головы. Двумя руками, будто следуя давно знакомому ритуалу, торжественно надевает ее. Неожиданно на всю сцену проецируется красный автобус EMT[11]. Сумасшедший пугается. Пытается снять фуражку, но она, похоже, приклеилась к голове. Наконец ему это удается: проецирование прекращается. Снова все успокаивается. Сумасшедший выходит из автобуса. Уже снаружи он надевает на голову свой целлофановый пакет и уходит со сцены так же, как и пришел: подскакивая, танцуя, напевая.)
Сумасшедший. Не придет!.. ОНА не придет! Не придет!
(С другой стороны сцены выходит Водитель. Бредет, слегка сутулясь, и нарочито курит. Кашляет. Останавливается у двери автобуса. Затягивается. Судорожно кашляет. Не бросая сигареты, влезает в автобус. Поглаживает пиджак. Надевает его, не прекращая курить. Садится на водительское место. Кладет руки на руль. Разглядывает фуражку. Берет ее. Приподнимается с сиденья с сигаретой в зубах. Торжественно, словно следуя некоему ритуалу, надевает фуражку. Неожиданно выводится проекция красного автобуса. Она останется на протяжении всей пьесы, до тех пор, пока не будет указано обратное. Водитель не пугается. Только не осмеливается далее курить. Выходит из автобуса и бросает на пол сигарету. Гасит ее ногой. Засовывает руки в карманы и потягивается. Он больше не сутулится. Сейчас кажется твердым и несгибаемым как дуб. Проверяет «колеса» автобуса легкими, профессиональными пинками. Ежится от холода. Поднимается в автобус. Садится на свое место. Смотрится в зеркало заднего обзора. Приглаживает бородку, поправляет воротничок рубашки. Видимо, он удовлетворен. Профессиональным движением кладет руки на руль.)
На сцену выходит Наркоманка. Курит. Направляется прямиком к двери автобуса. Поднимается, продолжая курить.)
Водитель. Здесь курить воспрещается.
(Наркоманка продолжает курить, как ни в чем не бывало. Дымит как паровоз.)
Водитель. Ты че, глухая? Нельзя здесь курить.
Наркоманка. Не еби мозг, братан.
Водитель (указывая на воображаемый плакат). Статья 99 Правил Пользования.
(Наркоманка затягивается еще раз и снова выпускает облако дыма. Водитель медленно приподнимается. Есть что-то угрожающее в его движении.)
Водитель. Если хочешь курить, делай это снаружи.
Наркоманка. Ладно, ладно. Все, уже выбрасываю.
(Делает последнюю затяжку и выбрасывает сигарету за дверь. Застывает в молчании, не двигаясь с места.)
Водитель. Заходишь или как?
Наркоманка. Платить-то тебе надо?
Водитель. Нет. Что не знаешь что это бесплатно?
Наркоманка (не двигаясь с места). Если это бесплатно, тогда я захожу.
Водитель. Этот автобус для таких людей, как ты. Людей, у которых нет ни дома, ни семьи, которым даже помереть негде. Заходишь или нет?
Наркоманка (не двигаясь). Да.
Водитель. Давай заходи!
(Наркоманка пробирается вдоль прохода и устраивается на сиденье в глубине.)
Водитель. Этот автобус необычный. У него всего две остановки. Эта и новый приют за городом. Это не для нормальных людей: с семьей, домом, машиной, работой... Это для таких, как ты... Чтобы вам спалось в тепле и чтобы вас не находили потом замерзшими где-нибудь на скамейке или на входе в метро. Он работает только в такие ночи, как эта. Холодные зимние ночи.
Наркоманка. Сегодня жара стоит. Самый разгар лета.
Водитель (поворачивается к ней). Не болтай чепухи: у меня обогреватель включен на полную. Снаружи мороз до костей пробирает. Хочешь снаружи остаться?
(Наркоманка вжимается в сиденье, не отвечает).
Водитель. И даже не вздумай мне здесь ширяться!
Наркоманка. Я что на наркоманку похожа?
Водитель. Еще как похожа.
Наркоманка. Ну, так ты ошибаешься.
Водитель. Ха!
Наркоманка. Ты, бля, ошибаешься.
Водитель. Да тебя же с первого взгляда насквозь видно. Все вы такие, ширяетесь на заднем сидении. Устроившись «незаметно». Но только не в моем автобусе. И только не сегодня! Помяни мое слово.
Наркоманка. Да я же не наркоманка, ебтить.
Водитель. После вас все загажено к… к… кровью и… дерьмом, потому что когда вас «прет», вам на все насрать.
Наркоманка. Я была. Но теперь уже нет.
Водитель. Представь себе. ОНА… ОНА здесь, в окружении журналистов и фотографов, и… и… Отличное зрелище. Если бы ты была моей дочерью, я убил бы тебя, прежде чем видеть тебя такой. (Смотрит, уставившись.) Я тебя грохну, если только вздумаешь ширяться там сзади.
Наркоманка. Да я же не наркоманка!
(Проходит к передним сидениям и падает на одно из них.
Нищенка входит на сцену и останавливается в дверях автобуса. Движения ее неуверенные, скованные. С трудом втаскивает корзинку, останавливается возле сиденья водителя. Нищенка и Водитель молча смотрят, словно вспоминая, друг на друга. Нищенка в замешательстве опускает глаза.)
Водитель. Что ты там тащишь?
Нищенка (не отрывая глаз от пола). Ты прекрасно знаешь.
Водитель. Воняет.
Нищенка (неестественно). Как ты можешь так говорить?
Водитель. Как?
Нищенка (с горечью). Так. Что пахнет.
Наркоманка. Блядь, да потому что воняет. Аж до сюда запах доходит.
Водитель. Давай проходи… Проходи, а то ты там околеешь. (Выглядывает наружу). ОНА появится с минуты на минуту.
(Нищенка проходит немного вглубь. Смотрит, выбирая себе место. Решает сесть непосредственно рядом с наркоманкой.)
Наркоманка (препятствуя). Нет, нет, нет… Здесь нет. Даже не вздумай. Весь сраный автобус для тебя одной. Господи! Ну и вонь! Что за дерьмо ты там тащишь? Пьяную блевотину твоего сожителя?
Водитель (подходит к ней). Здесь вы будете вести себя как нормальные люди. (Наркоманке.) Она сядет там, где ей захочется.
Нищенка (послушно отходит к другому сиденью). Не имеет значения.
Водитель. Нет, садись здесь. (Указывает на сиденье рядом с Наркоманкой. Нищенка подчиняется. Наркоманке.) А ты давай, иди вглубь, там твое место.
(Наркоманка уходит на заднее сиденье, цедя сквозь зубы).
Водитель. Для наркоманов.
Наркоманка. Да не наркоманка я, заебал. Я нормальная нищая, такая же, как и эта.
(Падает на сиденье.
Нищенка приоткрывает корзинку. Достает недовязанный костюмчик, спицы и принимается вязать. Наркоманка устраивается ко сну.
Долгое молчание.)
Нищенка. Начальник, когда трогаемся?
Водитель. Когда придет ОНА. В окружении журналистов, фотографов, телевизионных камер. ОНА очень важная персона. У нее очень ответственная должность в Администрации. И огромный дом с бассейном. Я видел в журнале. Но ОНА очень кроткая. И беспокоится о вас. Благодаря ЕЙ, вы можете спать в тепле. В кровати, как богу угодно.
Нищенка. Как нормальные люди.
Водитель. То-то. Как нормальные люди.
Наркоманка (с иронией). Утром нам дадут кофе с молоком и пышками?
Водитель. Вот именно.
Нищенка. Чтобы нам было не так холодно.
Водитель. Вот именно.
Наркоманка. Она не придет.
Водитель. Конечно, придет!
Наркоманка (зевая). Нет, не придет.
Водитель. Когда автобус заполнится.
Наркоманка. Не придет.
Водитель. Когда придут журналисты.
Наркоманка. Не придет.
Нищенка. Она беспокоится о нас.
Наркоманка (засыпая). Да не придет она. Мы вообще отсюда не сдвинемся.
(Неожиданно Нищенка поднимается со своего места.)
Нищенка (с вызовом). Обязательно придет!
(Тишина. Нищенка укладывает вязание в корзинку. Закрывает ее и приближается к Водителю.)
Нищенка. Позаботься о ребенке, пожалуйста.
(Выходит из автобуса и исчезает за кулисами.)
Водитель. Куда ты? ОНА появится с минуты на минуту. Ты околеешь там, снаружи!
(Садится на ее место.)
Наркоманка. Жара ведь. Лето на дворе.
(Появляется Сумасшедший, подскакивая, танцуя, напевая.)
Сумасшедший. Не придет!.. ОНА не придет! Не придет!
(Заходит в автобус. Останавливается напротив Водителя. Недоверчиво оглядывается по сторонам.)
Водитель. Хорошо, вот вы уже начали подтягиваться.
Сумасшедший (показывая воображаемый значок под пальто). Спецслужба. Экстраординарная проверка.
Водитель. Давай, проходи, и знай свое место.
(Сумасшедший изучает его взглядом. Подходит к корзинке. Обнюхивает ее. Выражением лица показывает отвращение.)
Сумасшедший. Неблагонадежно.
(Подходит к задремавшей Наркоманке. Разглядывает ее тысяча и одним способом. Обнюхивает ее.)
Сумасшедший (шепотом). А это кто такая?
Водитель (подходя к нему). Такая же несчастная, как ты.
Сумасшедший. ОНА не придет, если не все безопасно.
Водитель. Да сядь же ты, ебтить. Мне тут беспорядков не надо. Она придет с минуты на минуту.
Сумасшедший. Ты кто такой? Признавайся.
Водитель. Я – водитель.
Сумасшедший. Нет… Никакой ты не водитель. Я тебя прекрасно знаю. (Снова обнюхивает Наркоманку.) Эта несчастная кто такая?
(Наркоманка неожиданно просыпается. Пугается, увидев лицо Сумасшедшего так близко от своего, и вздрагивает. Сумасшедший тоже пугается и кричит. Бежит к двери, не переставая при этом кривляться. Наркоманка отворачивается. Цедит сквозь зубы, пытаясь снова заснуть. Сумасшедший застывает в дверях, поворачивается.)
Сумасшедший. ОНА не придет, если не все безопасно.
(Сумасшедший выходит. Подскакивает, танцует, напевает.)
Сумасшедший. Не придет!.. ОНА не придет!.. Не придет!
(Замирает около автобуса. Оглядывает колеса. Принимается смеяться.)
Сумасшедший. Это никакие ни колеса. Это булыжники.
(Подскакивает, танцует, напевает.)
Сумасшедший. Не придет!.. ОНА не придет! Не придет!
(Уходит со сцены.
Водитель возвращается на свое место. Смотрит в воображаемое окно. Поворачивает назад фуражку. С видом сломленного человека.)
Водитель. Может быть, этот несчастный сумасшедший прав. Может быть, ОНА никогда не придет. Может быть, ей больше по душе остаться у себя дома, со своими детьми, со своим мужем, смотреть телевизор, как самая обыкновенная семья. После ужина. Какими-нибудь закусками. Салатом из шпината, сыром фетта и всякими другими вкусностями. Ржаным хлебом, чем-нибудь из индейки или ветчины… Ну, что ж, ее нельзя в этом упрекнуть. Ночь такая холодная. До костей пробирает. Дома-то куда как лучше. Но мне сказали… Мне сказали, что она, возможно, придет. С журналистами, с фотографами и телевизионными камерами… Не важно. Который час? Еще есть время, чтобы наполнился автобус. (Наркоманке.) Я исполню свою работу: отвезу вас за город. Чтобы вы спали в теплой кровати. А потом домой. К моей жене и сыну. Нигде не бывает так хорошо, как дома. В кровати, чувствуя тепло знакомого тела.
Наркоманка (сквозь сон). На улице лучше. Лежишь себе на скамейке… Или на сидении полуразвалившегося автобуса. Чувствуешь свежий ветерок летней ночи. Одна. Уставившись в небо, простирающееся сквозь дыры в крыше. Ищешь звезды. Считая: одна, две… Нет давящих стен. Нет ни отца, ни матери, ни семьи. Мечтаешь. Свободная. Летишь к ним. К звездам…
Водитель. Может быть, сумасшедший прав. (Выходит из автобуса. Проверяет «колеса».) Может быть, это никакие ни колеса, а булыжники. (Неожиданно увидев что-то, прерывается. Воодушевленно.) Гляди-ка, вот те на! Это она! Светится в темноте. (В эйфории, бегом возвращается внутрь.) Это огни камер! (Удовлетворенно хлопает в ладоши.) Ха! Я знал! Я знал, что она не может не прийти! Это не камни. Это колеса.
(На сцене появляется Нищенка. На ней до дыр протершаяся шуба и шляпа с цветами. Размалеванные губы. Ступает, словно «светская дама». Поднимается в автобус и задерживается около Водителя. Наркоманка слегка приподнимается и снова опускается.)
Нищенка. Доброй ночи. Простите за опоздание.
Водитель. Доброй ночи, госпожа. Это великая честь для меня видеть Вас в этом автобусе.
Нищенка. Что Вы, что Вы. Вам ведь известно, как я беспокоюсь о них. (Пробегает взглядом). Что-то их здесь немного?
Водитель. Вы же знаете, какие они. Они вперед околеют, чем придут вовремя.
Нищенка. Не беспокойтесь. Я отправила моих людей собрать их. Им не хватает доверия… Надо воодушевить их немного. Не нужно, чтобы были журналисты, пока автобус не заполнится. (Наркоманке.) А ты, красавица, что скажешь? Ты довольна?
Наркоманка. Я простая наркоманка.
Водитель. Не нахальничай! (Нищенке.) Не обращайте на нее внимания. Простая наркоманка.
Нищенка. А я простая женщина. Очень ответственная женщина. С очень ответственной должностью в Администрации. У меня белый дом с бассейном. Мои дети резвятся на газоне, и мой муж обожает меня. Сейчас я должна была бы ужинать с ними. Холодный ужин. Салат из шпината с сыром фетта. Индейка. И ветчина… И ржаной хлеб. С разными зернами, такой что тает на губах еще до того, как ты его укусишь. Я сейчас должна бы… Ужинать с семьей… У камина.
Наркоманка. Как трогательно.
(Вытягивается вдоль сидений, спиной к ним, и устраивается ко сну.)
Нищенка. Что делает эта женщина, водитель? Что она достает из сумочки? Это шприц? Боже мой, она колется! Сейчас ведь придут журналисты!
(Водитель бежит в другой конец автобуса.)
Водитель. Да что же это ты делаешь, несчастная? На глазах у такой дамы!
(С силой хватает ее за руку и ведет к двери.)
Водитель. Я тебя предупреждал! Только не в моем автобусе! Благодари, что здесь госпожа, потому что если не!..
(Пинками выдворяет ее.)
Водитель. Вон! Потерялась! Сдохни от голода! Твоя семья будет тебе благодарна!
Наркоманка. У меня нет семьи! (Нагибается. Берет камень. Бросает в автобус.) Мне не нужна семья, шизик сраный!
(Уходит со сцены, цедя сквозь зубы.)
Водитель. Мне стыдно…
Нищенка. Не беспокойтесь. Это не имеет значения. Мир полон неблагодарных.
(Молчание.)
Нищенка. Водитель, нет пассажиров. Без пассажиров… Без пассажиров мое присутствие не имеет смысла.
Водитель. Они сейчас придут. Ночь выдалась холодная.
Нищенка. Водитель…
Водитель. …
Нищенка. Мы одни, водитель.
(На сцене появляется Сумасшедший. Подскакивая, танцуя, напевая.)
Сумасшедший. Не придет!.. ОНА не придет! Не придет!
(Останавливается у автобуса. Смотрит во все стороны. Входит.)
Сумасшедший. Госпожа… (Показывает несуществующий значок под пальто.) Спецслужба. Я должен проинформировать Вас.
Водитель (препятствуя). Оставь даму в покое и садись.
Нищенка. Оставьте, оставьте… Так, подойди.
Водитель. Не обращайте на него внимания: он и сам не знает, что мелит.
Нищенка. Ничего, ничего… (Сумасшедшему.) Говорите, добрый человек.
(Сумасшедший подходит к Нищенке и что-то долго шепчет ей на ухо. Нищенка кажется обеспокоенной. Шепчет междометия, вроде: Да? Нет! А-а!)
Нищенка (Сумасшедшему). Вы можете идти, агент. Вы выполнили свой долг.
(Сумасшедший выходит из автобуса. Подскакивает, танцует, напевает прежде чем скрыться за кулисами.)
Сумасшедший. Не придет!.. ОНА не придет! Не придет!
Нищенка (неожиданно, расстроено). Водитель!
Водитель. Я Вас предупреждал. Я говорил Вам, чтобы Вы его не слушали.
Нищенка. Я не могу прийти, водитель.
Водитель. Госпожа…
Нищенка. Я никогда не приходила, водитель.
Водитель. Пожалуйста.
Нищенка. Послушайте меня внимательно. (Доверительно.) Меня никогда здесь не было.
(Выходит из автобуса, нервно оглядываясь по сторонам.)
Водитель. Вы должны прийти, госпожа.
(Нищенка удаляется спиною к Водителю.)
Водитель. Не обращайте на него внимания. Это несчастный сумасшедший.
(Нищенка снимает шубу и шляпу. Только теперь оборачивается и смотрит на него.)
Нищенка. Не забудь привезти нашего ребенка.
(Уходит со сцены.
Водитель гладит забытую корзинку. Кажется совершенно подавленным. Снимает пиджак и аккуратно вешает его на спинку водительского кресла. Затем не без труда пытается снять фуражку. Она приклеилась к голове. Наконец, ему это удается, и одновременно прекращается проецирование красного автобуса. Воцаряется ночь и тишина. Водитель зажигает сигарету. С жадностью вдыхает дым. Занимает сиденье пассажира. Курит и судорожно закашливается. Продолжает курить и кашлять, пока не заканчивается сигарета.
Нищенка снова появляется на сцене. Приближается с деланной скромностью, почти застенчиво. Подходит к автобусу. Но не заходит.)
Нищенка. Пойдем домой, дорогой. Поздно ведь уже.
(Водитель медленно поднимается. Он снова сутулится, как и в начале. Закуривает новую сигарету от предыдущей. Кашляет. Выходит из автобуса, таща с грустью корзинку. Нищенка берет его за руку, и они вместе идут к кулисам.)
Нищенка. Ты так задержался…
Водитель (останавливается). У нас есть дом?
Нищенка. Конечно, дорогой. Чудесный. С садиком. У речки.
(Уходят со сцены.
Тишина и пустота несколько мгновений.
Входит наркоманка. Курит. Подходит к автобусу. Удостоверяется, что никого нет. Заходит, не выбрасывая сигареты. Проходит вглубь автобуса. Садится. Рыщет в сумочке. Достает фольгу, стержень шариковой ручки, зажигалку, приготовленную дозу героина… Короче, все необходимое, чтобы «ширнуться». Устраивается. Втягивает дым через стержень ручки. Глаза ее затуманиваются. Голова не держится. Поднимается. Пытается закурить. Сигарета падает на пол. Тщетно ищет ее. С большим трудом прикуривает другую. Покачиваясь, приподнимается. Идет в переднюю часть, стараясь не потерять равновесия, опираясь на спинки сидений.)
Наркоманка (под кайфом). Скамейка в парке. Свежий ветерок. Небо, полное звезд…
(Добирается до места водителя. Смотрит на пиджак на спинке сиденья. Смеется… Прикуривает сигарету. Надевает пиджак с азартом ребенка, только что придумавшего новую игру. С сигаретой, повисшей на губах. Садится на место водителя. Кладет руки на руль. Берет фуражку. Играет с ней. Надевает ее. Неожиданно вновь на всю сцену проецируется красный автобус. Смеется… Удивляется забытой во рту сигарете. Выходит и бросает ее на пол. Растирает ее ногой подражая Водителю. Смеется, как ребенок… Пинками проверяет колеса, не переставая смеяться. Преувеличенными жестами показывает, что ей холодно. Заходит в автобус. Садится на свое место. Смотрит в зеркало заднего обзора. Поправляет фуражку с видом профессионала. Кладет руки на руль. Продолжает смеяться.
Появляется Сумасшедший из-за кулис. Подскакивает, танцует, напевает.)
Сумасшедший. Не придет!.. ОНА не придет! Не придет!
(Танцует вокруг автобуса. Выходит со сцены.
Темно.
Еще какое-то время слышится детский смех Наркоманки.)
[1] Предисловие к первому изданию книги Ондаррибиа, «Hiru», 2005 г. (здесь и далее примечания переводчика.)
[2] Janagah – это небольшой театр и культурный центр в мадридском квартале Пилар. По словам основателей театра Густаво Гонсалеса и Густаво Монтеса идея зародилась в Нью-Йорке, где какое-то время проживал Г. Гонсалес, и центр Янага это одновременно театральная школа и студия звукозаписи, театр и дом.
[3] Эва Форест (1928-2007) – знаменитая писательница, публицист и общественный деятель. Яростная противница применения пыток в испанских тюрьмах, где провела в общей сложности более трех лет. Также знаменита своими феминистскими работами и как борец за права человека.
[4] От английского наречия OFF, указывающего на отдаление от чего-либо, на дистанцию, на потерю контакта, соприкосновение с чем-либо, на прекращение, отмену, отсутствие чего-либо; и испанского слова familia означающего семья, семейство, родня, домашние.
[5] Эль Паис – испанская левоцентристская газета. Выходит с 4 мая 1976 г.
[6] Эль Мундо Дель Сигло ХХI, более известна как Эль Мундо – испанская правоцентристская газета. Выходит с 23 октября 1989 г.
[7] Каса де Америка – это консорциум, созданный в 1990 году в Мадриде под патронажем Министерства Иностранных Дел Испании для международного сотрудничества со странами Латинской Америки.
[8] Театро де Мадрид – благодаря огромной сцене этого театра долгое время в нем выступали только танцевальные и балетные коллективы Испании и других стран.
[9] Трилогия IndividuOFF так и не была закончена, в свет вышла только первая пьеса «Улисс».
[10] В оригинале Teatro Hurgente от испанского urgente – срочный, скорый, неотложный. Неологизм Г. Монтеса Hurgente (в русской версии НеотЪложный) использует немую букву “H” (аче) для того, чтобы подчеркнуть, что темой Театра является все замалчиваемое, невысказанное, латентное, запретное.
[11] Empresa Municipal de Transporte de Madrid – Городская Служба Транспорта Мадрида.
