ПРЕУВЕДОМЛЕНИЕ
Еврейские анекдоты – одно из духовных произведений народа, создавшего Библию. Остроты, шутки, анекдоты евреев не просто рождены той или иной ситуацией. Они имеют свои истоки в тысячелетнем народном творчестве. Неслучайно хорошие анекдоты носят мудро-притчевый характер, а формулы этих анекдотов перешли в поговорки и резюмируют наш жизненный опыт. В этом отношении они, разумеется, в лучших своих образцах, восходят к притчам Библии, Талмуда, Агады (сборника легенд, размышлений и иносказательных толкований Библии), хасидских рассказов.
Эти анекдоты написаны всей многотрудной жизнью народа в тысячелетнем изгнании и скитаниях, в приспособлении к новым обстоятельствам, в стремлении выжить, несмотря ни на что, приобрести иммунитет к гонениям. Такая жизнь заставляла еврея вертеться, рассчитывать на несколько ходов вперед (поэтому неслучайно среди евреев много хороших шахматистов). Отсюда и изворотливость ума, находчивость, умение подметить противоречия, обнаружить истину в парадоксе. Всё это содействует складу ума, которому необходима острота, т. е. остроумие.
Утвердить же свое достоинство перед другими и свое превосходство перед своими собственными недостатками и слабостями возможно только благодаря чувству юмора. Можно без преувеличения сказать, что чувство юмора – одна из важнейших причин жизнестойкости еврейского народа. Исторический опыт показал, что у еврея можно отнять всё, кроме чувства юмора. Евреи шутили даже в концентрационных лагерях, в загонах гетто. Жители Варшавского гетто говорили друг другу: “Не горюй, мы ещё встретимся как два куска мыла в витрине парфюмерного магазина!”
Да, еврейский юмор часто невеселый, саркастический и просто грустный. Это даже не гоголевский “смех сквозь слёзы”, а слезы сквозь смех или смех вместо плача.
Одной из особенностей еврейского юмора является его необычайная самокритичность. Зигмунд Фрейд писал, что он не знает, “случается ли ещё так часто, чтобы народ в такой мере смеялся над своим собственным существом”. Смех возвышает смеющегося над объектом смеха. Смех над собой возвышает человека над самим собой. Он обнаруживает силу своей человеческой личности при всех её слабостях. То же относится и к личности целого народа. Может быть, и эта способность, смеясь осознавать свои недостатки и тем утверждать свои действительные достоинства – также одна из важных причин жизнестойкости еврейского народа.
Кстати, самокритичность еврейского народа, пожалуй, лучше всего опровергает ходячее представление о непомерном самомнении евреев как исключительном народе, плетущем сети заговора против всего остального человечества.
Еврейский юмор опровергает и одностороннее представление о евреях как в их положительных, так и в отрицательных качествах. Антисемитизм, проявляющийся и в антисемитских анекдотах (“анекдотов про Абрамчика”, как их метко назвал Александр Галич), строится на собирании всех негативных свойств, существующих у отдельных людей и переносе этих свойств на народ в целом. Логика здесь такова: если украл Иван, то вором является Иван, а вот если украл Абрам, то вором является еврей. В еврейском юморе предстает реальный еврей. Поэтому не нужно удивляться, что в еврейских анекдотах еврей выступает то как трезвенник, то как пьяница, то как импотент, то как сексозавр, то как честный до щепетильности, то как жулик, то как бескорыстный простак, то как жадный пройдоха, то как умница-интеллектуал, то как непроходимый дурак. Притом, юмор отнюдь не восхваляет отрицательные нравственные качества и “чужих”, и “своих”. “Своим” достается ещё больше.
Чем же может заинтересовать еврейский юмор человека другой национальной культуры? Я склонен согласиться и по этому вопросу с Зигмундом Фрейдом, который в своем знаменитом исследовании остроумия большое внимание уделил остроумию евреев: еврейская острота “имеет только еврейские аксессуары, ядро же её обладает общечеловеческим значением”.
Анекдоты очень часто создают образ-характер. Это и поручик Ржевский, и Василий Иванович, и Штирлиц, и Вовочка, и “чукча”. Вокруг того или иного образа-имени наслаиваются целые серии анекдотов. Немало анекдотов, в которых фигурирует “еврей”. Однако люди, составляющие еврейский народ, чрезвычайно разнообразны. Персонаж анекдота может быть назван и Рабиновичем, и Коном (в Венгрии сборник еврейских анекдотов назывался «Встретился Кон с Рабиновичем»), и Мойшей, и Абрамом. Но реально различаются они не фамилиями, а характерами.
Многие анекдоты диалогичны. Они являются как бы мини-комедиями. Поэтому их можно не только рассказывать, но и показывать, как в телепередаче “Джентельмен-шоу”. Анекдоты могут быть развернуты и в целые драматургические произведения, как «Провинциальные анекдоты» Александра Вампилова.
В предлагаемой вниманию комедии сделана попытка не просто смонтировать еврейские анекдоты (их использовано свыше сотни), но выявить лежащие в их основе характеры. На эти характеры и “нанизаны” анекдоты. Даваемые им имена и фамилии часто обозначают на одном из еврейских языков, по крайней мере первоначально, род занятий: Шнейдер – портной, Шадхен – сват, Ешибохер – ученик ешивы (религиозной школы), Шнорер – профессиональный нищий. Но не этим они отличаются друг от друга, а характером, который преломляется через любую профессию. Как это часто бывает во втором и последующих поколениях фамилия остается, хотя забывается профессия предка.
Конечно, предлагаемые еврейские типы можно представлять и иначе. Можно соединять их в ином сюжетном действии. Но возможно, по убеждению автора, и так, как это представлено в этой комедии. Не мне судить, насколько она сценична. Если же ей не суждено попасть на сцену, она может рассматриваться как своеобразная систематизация еврейских анекдотов.
Большинство включенных в комедию анекдотов рассказано в книге «ЕВРЕИ ШУТЯТ. Еврейские анекдоты, остроты и афоризмы о евреях, собранные Леонидом Столовичем” (3-е издание, С.- Петербург, 1999; 5-е издание, Тарту–С.-Петербург, 2009), в которой указаны литературные источники, зафиксировавшие те или другие анекдоты, если они не анонимно-фольклорные. В комедии эти анекдоты несколько видоизменены в соответствии в характером действующих лиц и их поведением, в том числе и речевым, в различных жизненных ситуациях.
Действующие лица
Мойша Шнейдер – портной
Рива Шнейдер – жена портного
Сёма Шнейдер – сын Мойши и Ривы (мальчик в 1-м действии)
Сёма Шнейдер – он же, но как мужчина преклонного возраста во 2-м действии
Сарра Шнейдер – дочь Мойши и Ривы (девочка в 1-м действии)
Яков Шапирштейн
} профессиональные нищие в 1-м действии
Хаим Шнорер
Ида Шнорер – жена Хаима Шнорера
Хаим Шнорер (мл.) – программист, внук нищего (2-е действие)
Яков Шапирштейн – старик во 2-м действии
Абрам Шадхен – сват
Абрам Шадхен (мл.) – внук свата (2-е действие)
Исаак Рабинович – 1-й коммивояжер
Исаак Рабинович (мл.) – внук 1-го коммивояжера (2-е действие)
Янкель Циперович – 2-ой коммивояжер
Изя Ешибохер – ученик религиозного училища, ешивы
Аркадий Ешибохер (мл.) – сын Изи (2-е действие), продавец на одесском рынке
Арон Левинзон – раввин
Арон Левинзон (мл.) – дизайнер, внук раввина (2-е действие)
Фима Хохем – школьный учитель, нестарый холостяк
Ефим Хохем (мл.) – врач
Беня Шлимазл – Молодой человек в поезде и уже немолодой на приеме у врача
Ксёндз – католический священник
Мальчик–католик в поезде
Еврейский мальчик в поезде
Натан Кац – пожилой еврей в поезде
Начальник отдела кадров
Секретарша
Соня – медсестра
Шура
} одесситки
Фира
Роза – жена Сёмы Шнейдера (2-е действие)
Циля – дочь Розы и Сёмы Шнейдеров (похожа на Сарру – сестру Сёмы из 1-го действия)
Во втором действии многие действующие лица – потомки действующих лиц первого действия и их могут играть те же самые актеры.
Действие первое: ДАВНЫМ ДАВНО
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Cцена 1
Улица в еврейском местечке начала века в духе картин Марка Шагала и гравюр Соломона Юдовина. По улице идет в хорошо сшитом костюме коммивояжер Исаак Рабинович, возвратившийся из дальней поездки. Навстречу ему – портной Мойша Шнейдер.
Мойша Шнейдер. Здравствуйте, господин Рабинович! Сколько лет, сколько зим! Давненько вы у нас не были. На вас такой хороший костюм. Смею спросить, где вы его сшили?
Исаак Рабинович. О, этот костюм я сшил в самом Париже.
Мойша Шнейдер. А что такое Париж?
Исаак Рабинович. Это такой город во Франции.
Мойша Шнейдер. А далеко ли это от Бердичева?
Исаак Рабинович. Примерно 2000 верст.
Мойша Шнейдер. Подумать только, такая глушь и так хорошо шьют.
Исаак Рабинович. Да, Мойша, вы не могли бы мне сшить брюки.
Мойша Шнейдер. О чем разговор, Исаак Израильевич!
Исаак Рабинович. И сколько эта работа займет у вас времени?
Мойша Шнейдер. Я думаю, недели две.
Исаак Рабинович. Две недели?! Да Господь Бог создал целый мир за неделю!
Мойша Шнейдер. Посмотрите, пожалуйста, на этот мир. А потом вы посмотрите на эти брюки!
Cцена 2
Исаак Рабинович и Мойша Шнейдер удаляются. Появляются профессиональные нищие Хаим Шнорер и Яков Шапирштейн.
Хаим Шнорер. Ты, знаешь, Яша, Гинзбурги наверно разорились.
Яков Шапирштейн. Почему ты так думаешь?
Хаим Шнорер. Во-первых, я получил сегодня только один рубль. А, во-вторых, я видел своими глазами, как его жена и дочь играли на одном рояле!
Яков Шапирштейн. Да, настали трудные времена… Хаим, как часто ты меняешь рубашку?
Хаим Шнорер. Ну, раз в неделю, после бани.
Яков Шапирштейн. А как ты думаешь, господин Бродский часто меняет рубашку. У него, слава Богу, денег много.
Хаим Шнорер. Он, я думаю, может себе это позволить два раза в неделю.
Яков Шапирштейн. Хорошо. А сам Ротшильд?
Хаим Шнорер. Барон Ротшильд может менять рубашку два раза в день.
Яков Шапирштейн. А царь?
Хаим Шнорер. Царь-император, наверно, всё время снимает рубашку и надевает новую, снимает эту и надевает следующую. И так целый день.
Яков Шапирштейн. Всё-таки быть Ротшильдом тоже неплохо! Мне один знакомый из Бердичева рассказывал, какой шикарный мавзолей Ротшильдов стоит на кладбище во Франкфурте.
Хаим Шнорер. Живут же люди!
Яков Шапирштейн. А ты знаешь, Хаим, если бы я стал бароном Ротшильдом, я бы был богаче, чем он!
Хаим Шнорер. Каким же это образом?
Яков Шапирштейн. Я бы имел то, что имеет Ротшильд и подрабатывал бы как и сейчас. Но вообще с этими богатеями трудно понять друг друга. Когда я ещё только начал беднеть, я у одного состоятельного знакомого занял деньжат и пошел в ресторанчик откушать семгу с майонезом. В это время вошел в зал мой заимодавец и стал меня упрекать, что я заказал себе семгу с майонезом: “Как, – раскричался он, – вы занимаете у меня деньги, а потом кушаете семгу с майонезом!” Что же это получается?! Когда я не имею денег, я не могу, есть семгу с майонезом. Когда я имею деньги, я не смею есть семгу с майонезом. Когда же я, собственно, буду есть семгу с майонезом?
Появляется Ида – жена Хаима Шнорера и обращается к мужу.
Ида. Опять ты с этим босяком. Всё! Мое терпение лопнуло. Я тебя выплюнула из сердца. Я не могу больше с тобой жить.
Хаим Шнорер. Но у нас же сын?
Ида. Идём к раввину!
Cцена 3
Яков Шапирштейн удаляется. На сцену выходят, беседуя, молодой человек Изя Ешибохер и раввин Арон Левинзон. Ида и Хаим Шнорер подходят к нему.
Ида. Здравствуйте, ребе. Простите, что нарушаю Вашу беседу, но у меня срочное дело. Я хочу развестись с этим оборванцем.
Раввин. Закон это не запрещает.
Ида. Но как нам быть? У нас один ребенок. У кого он останется?
Раввин. Я бы Вам посоветовал завести ещё одного ребенка, а потом уже развестись.
Хаим Шнорер. Ребе, а если будет двойня?
Ида. Иди уже, иди шпециалист!
Ида и Хаим Шнорер уходят.
Раввин. Вот скажи мне, Изя, как ты понимаешь слова Бога в Торе, обращенные к Адаму: “В поте лица твоего будешь есть хлеб”?
Изя Ешибохер. По-моему, Адам должен был есть хлеб до тех пор, пока не вспотеет. А вот скажите мне, пожалуйста, ребе. Чтобы вы предпочли иметь: пять тысяч рублей или пять дочерей?
Раввин. Пять дочерей.
Изя Ешибохер. А почему?
Раввин. Потому, что сейчас у меня их восемь.
В это время к нему подошла жена портного Рива.
Рива. Ребе, помогите мне! У моего мальчика теперь понос!
Раввин. Читай псалмы!
Рива. Ребе, но когда вчера у моего мальчика был запор, Вы мне тоже советовал читать псалмы! Но теперь у него не запор, а понос!
Раввин. Я тебе и сейчас говорю: читай псалмы!
Рива. Ребе, а разве псалмы – это не слабительное?!
Рива в расстроенных чувствах быстро уходит. Опять появляется коммивояжер Рабинович.
Исаак Рабинович. Ребе, пока я был в отъезде, у меня случилось большое несчастье: мой сын крестился! Что мне делать? Может быть обратиться к Богу?
Раввин. Не морочь ему голову, Исаак. У него те же проблемы.
Исаак Рабинович. Нет, ребе, вы только послушайте. Сын мой Сёма совсем сошел с ума!
Раввин. И в чём же это проявляется?
Исаак Рабинович. Вы понимаете, захожу я в его комнату и вижу: на столе лежит ветчина, а в постели шикса – дочь пристава Настя!
Раввин. Ну, это ещё полбеды. Вот если бы ветчина лежала в постели, а шикса – на столе, тогда это было бы совершенно ненормально.
Рабинович отходит. Теперь Изя Ешибохер обращается к раввину.
Изя Ешибохер. Ребе, я хочу жениться на младшей дочери Шнеерсона.
Раввин. Так женись!
Изя Ешибохер. Но её родители против.
Раввин. Так не женись.
Изя Ешибохер. Но я её очень люблю.
Раввин. Так женись.
Изя Ешибохер. Но и мои родители против.
Раввин. Так не женись.
Изя Ешибохер. Но я не могу без нее жить!
Раввин. Так женись!
Изя Ешибохер. Но на что мы будем жить?
Раввин. Так не женись. Знаешь, какой я тебе дам ещё совет? Крестись!
Изя Ешибохер. Ребе, почему же я должен креститься?
Раввин. Чтобы ты морочил голову попу, а не мне.
Изя Ешибохер, обиженно попрощавшись с раввином, уходит. К раввину подходит Фима Хохем
Фима Хохем. Ребе, можно ли в субботу заниматься с женщиной интимным делом?
Раввин. Всё зависит от того, это для тебя работа или удовольствие. Ты же знаешь, в субботу нельзя работать. А если это удовольствие, то пожалуйста.
Фима Хохем. Ребе, я хочу жениться!
Раввин. Так женись.
Фима Хохем. Но, ребе, у нас большая разница в возрасте – 20 лет!
Раввин. Сколько тебе сейчас лет?
Фима Хохем. 40.
Раввин. А ей?
Фима Хохем. 20.
Раввин. А через десять лет сколько тебе будет?
Фима Хохем. 50.
Раввин. А ей?
Фима Хохем. 30.
Раввин. А ещё через десять лет сколько тебе будет?
Фима Хохем. 60.
Раввин. А ей?
Фима Хохем. 40.
Раввин. Так зачем тебе нужна такая старуха? Фима, а почему у тебя не покрыта голова? Ведь ходить с непокрытой головой – это грех такой же, как прелюбодеяние.
Фима Хохем. Ой, ребе, по моему опыту это – две большие разницы! Ребе, а что будет, если я нарушу одну из десяти заповедей Моисея?
Раввин. Что будет? Останутся ещё девять.
На сцене появляется Абрам Шадхен. Раввин обращается к нему.
Раввин. Здравствуй Абрам!
Абрам Шадхен. Добрый день ребе!
Раввин. Как твои дела? Многих ли ты сосватал?
Абрам Шадхен. Трудная у меня работа, ребе. Вот случай, который произошел не далее, как вчера. Сын господина Бродского, которого я сосватал с таким трудом, заявил, что не намерен покупать кота в мешке. Он хочет видеть свою невесту, какой ее Господь сотворил. Родители невесты долго противились. Но поскольку партия была очень выгодная, дали, наконец, согласие. И вот жених минут пять внимательно разглядывал голую невесту, а потом заявил: “Нет, не женюсь, мне не нравится ее нос”.
Раввин. А Нафтали Рубенштейн ещё не женился?
Абрам Шадхен. Тёща, видите ли, ему не нравится. Я ему говорю: “Вы ведь женитесь не на тёще!” “Да, – заявляет он, – но и невеста не молода и некрасива”. “Согласен, – отвечаю я, – но она тем более будет вам верна!” “Конечно, – язвит он в ответ, – ведь она ещё и горбата”. И что же он хочет, чтобы она не имела ни одного недостатка!
Раввин. А для моей старшей Фани вы не подыскали ли какую-нибудь партию?
Абрам Шадхен. Был один вариант, но жених из Жмеринки заявил, что ему не нравится её хромота. Подумаешь, у девушки одна нога короче другой! Пусть он женится на женщине с одинаковыми ногами. Но ведь ни на одну минуту он не будет спокоен, что она не упадет, не сломает себе ногу и не станет хромой на всю оставшуюся жизнь. А к этому ещё боль, волнения, расходы на врача! Вот если бы он женился на вашей Фане, то он бы уже имел готовое дело! Я спрашиваю этого жениха: “Чего вы требуете от вашей невесты?” Видите ли, она, как он считает, должна быть красива, богата и образована. Но из этого я сделаю целых три партии!
Занавес
КАРТИНА ВТОРАЯ
Комната. Большой стол. На нем менора (семисвечник) с горящими свечами. За столом сидит портной Мойша Шнейдер с женой Ривой, сыном Сёмой и дочерью Саррой, а также их гости: раввин Арон Левинзон, коммивояжер Исаак Рабинович, учитель Фима Хохем и ученик ешивы Изя Ешибохер.
Фима Хохем. Ну что, евреи, завтра в путь-дорогу. Едем в разные города, сидим на разных местах, но едем в одном поезде. Как наш народ: каждый живет в своем местечке, у каждого свои дела, свой гешефт, свой маршрут, но судьба – одна. Едем в одном поезде. Если, не приведи Господь, будет крушение, то это – несчастье для всех.
Сарра. Господин учитель, а почему еврейская судьба такая тяжелая?
Фима Хохем. Знаешь, детка, наш народ в давние времена попал в Египет.
Сарра. Конечно, знаю, господин учитель.
Фима Хохем. Так, вот. Однажды у властителя Египта – фараона случился запор. Его придворный врач говорит, что без клизмы не обойтись. Но как ставить клизму боготворимому фараону? И нашли такой выход. Привели во дворец маленького еврея и на глазах фараона поставили ему клизму. Фараон расхохотался и стул у него стал нормальным. И вот с этих пор, когда у фараона случался запор или застревала кость в горле, клизму ставят еврею.
Все засмеялись.
Раввин. У Вас, Фима, всё хахоньки и хихиньки. А вопрос-то Саррочка задала серьезный. Почему египтяне по совету прекрасного и мудрого Иосифа пустили евреев в свою страну? Потому, что евреи занимались самым мерзостным и непристойным, с их точки зрения, делом – пастушеством и скотоводством. Но и египтянам нравился творог, сметана, сливки, сыр, и они сами начали заниматься скотоводством. Вошли во вкус и, в один прекрасный день, нашли, что евреев слишком много и без них можно обойтись.
Сарра. И тогда их Моисей вывел из Египта.
Раввин. Совершенно верно. Он их сорок лет водил по Синайской пустыне и потом они пришли на Землю Обетованную.
Фима Хохем. И с тех пор у евреев появились длинные носы. Ведь их 40 лет водили за нос!
Раввин. Длинные носы появились у тех, кто сует их не в свое дело. А Моисей 40 лет водил евреев по пустыне, чтобы умерли все те, кто знал рабство. Но вернемся к вопросу, почему у евреев тяжелая судьба. Бог распорядился так, что евреи потеряли Землю Обетованную. Потеряли не без боя, но потеряли. Есть такая пословица: “лучше там, где нас нет”. А где нас нет? И вот везде происходило то, что в Египте. Сначала евреи занимались тем, что у других народов считалось самым постыдным. В Европе постыдными считались торговля и денежные операции. Этим и начали заниматься евреи. Они развили торговое и банковского дело, зарабатывая при этом хорошие деньги. Тогда европейцы поняли, что всё это не такая уж мерзость. Они учились у евреев, стали пробовать свои силы и вошли во вкус и, как в свое время египтяне, решили, что евреев развелось что-то слишком много.
Фима Хохем. И тогда евреи перешли к социализму?
Раввин. Кое-кто действительно начал заниматься этим делом. Сам Маркс был евреем, хотя и крещенным. И наши бундовцы туда же лезут. Но чем всё это кончится? Тем же самым, что в Египте и в Европе. Евреи будут устанавливать социализм, а когда его, не дай Бог, установят, евреям опять не поздоровится.
Рива. Ребе, сколько это ещё будет продолжаться? Мы уже не в состоянии выдержать!
Раввин. Не дай Бог, чтобы это продолжалось столько, сколько мы в состоянии выдержать!
После некоторой паузы.
Исаак Рабинович. Вы слышали, Сруль Хаймович крестился! Но теперь он уже не Сруль.
Изя Ешибохер. А кто же?
Исаак Рабинович. Православный священник ему сказал: “Отныне, Сруль, ты будешь Акакием. Это – соответственно, и Богу угодно”.
Фима Хохем. Да, кто-то норовит выпрыгнуть из поезда, в котором мы все едем! Но, как говорят: “Жид крещенный, что вор прощенный”. Выбор у нас не богатый: или нехристь, или выкрест.
Исаак Рабинович. У меня-то сын тоже крестился.
Фима Хохем. Православный Рабинович не перестает быть Рабиновичем. Вы знаете, что сказал выкрестивший банкир Розенцвейг, когда выдавал свою дочь замуж за выкреста Добрыню Срулевича Каценеленбогена? Он сказал, что всю жизнь мечтал о зяте – молодом, красивом христианине из хорошей еврейской семьи.
Изя Ешибохер. Почему, господин Хохем, Вы всё время смеетесь?
Фима Хохем. Почему? Чтобы не плакать!
Исаак Рабинович. В жизни и правда много забавного. Вы слышали, как в Вене Шмуль Шейнес выиграл процесс? Он судился с Янкелем Штейнгольцем. За несколько дней до процесса Шмуль встретился со своим адвокатом и спросил его, не стоит ли судье послать подарок – какую-нибудь ценную вещь. Когда адвокат услышал об этом, он даже подпрыгнул и строго предостерег его от такого поступка. Адвокат сказал, что, если Шмуль это сделает, то потеряет всё. И что же?! Шмуль Шейнес выиграл-таки этот процесс! И уже после своей победы Шмуль сказал своему адвокату, что он всё-таки кое-что послал судье. Адвокат, конечно, возмутился. Стал кричать, что это – неправда, что этого не может быть. “Да, – сказал Шмуль Шейнес, – я действительно послал подарок судье, но только вложил в пакет визитную карточку Янкеля Штейнгольца”.
Мойша Шнейдер подходит к темному окну и говорит.
Мойша Шнейдер. У Циперовича уже погас свет… У них тоже были гости.
Раввин Арон Левинзон, спохватываясь.
Раввин. И нам пока идти. Завтра надо не опоздать к поезду. Как говорила моя покойная мама, “лучше я подожду поезда, чем он меня ждать не будет”.
Все гости расходятся. Мойша Шнейдер провожает их, выйдя из комнаты в переднюю, чтобы закрыть дверь. Возвращается и садится за стол. За столом остаются Мойша Шнейдер и его семья. Проходит некоторое время Мойша Шнейдер обращается к жене.
Мойша Шнейдер. Ривочка, иди посмотри, закрыта ли у нас дверь!
Рива. Ты же только что сам закрыл дверь!
Мойша Шнейдер. Но я могу тебя что-нибудь попросить?
Рива проходит в переднюю и возвращается.
Мойша Шнейдер. Ну как? Закрыта?
Рива. Да, закрыта.
Мойша Шнейдер. И на замочек?
Рива. Да, закрыта.
Мойша Шнейдер. И на щеколдочку?
Рива. Да, закрыта.
Мойша Шнейдер. И на крючочек?
Рива. Да, закрыта.
Мойша Шнейдер. И на цепочку?
Рива. Да, закрыта.
Рива начала убирать посуду со стола. Дочь Сарра ей помогает. Сёма уткнулся в книгу.
Сарра. Мамочка, а почему царь Соломон был таким мудрым?
Рива. Потому, Саррочка, что у него был много жен и он со всеми ими советовался.
Сёма. (Поднимая глаза от страниц книги) У царя Соломона было 700 жен и 300 любовниц. Интересно, чем он их всех кормил?
Мойша Шнейдер. Лично меня больше интересует, как он сам питался.
Мойша ходит по комнате, подходит к окну. Присаживается к столу. И обращается к сыну.
Мойша Шнейдер. Сёмочка, пойди, пожалуйста посмотри, закрыта ли у нас дверь!
Сёма. Папа, мама же только что ходила смотреть!
Мойша Шнейдер. Но я же тебя прошу!
Сёма. (Отрываясь от книги) Ну ладно!
Сёма проходит в переднюю и возвращается.
Мойша Шнейдер. Ну как? Закрыта?
Сёма. Да, закрыта.
Мойша Шнейдер. И на замочек?
Сёма. Да, закрыта.
Мойша Шнейдер. И на щеколдочку?
Сёма. Да, закрыта.
Мойша Шнейдер. И на крючочек?
Сёма. Да, закрыта.
Мойша Шнейдер. И на цепочку?
Сёма. Да, закрыта.
Все члены семьи продолжают свои занятия: мать и дочь убирают посуду, сын опять уткнулся в книгу, глава семьи всматривается в тёмное окно. Затем он оборачивается и обращается к дочери.
Мойша Шнейдер. Саррочка, пойди, пожалуйста посмотри, закрыта ли у нас дверь!
Сара. Папа, мама ходила смотреть! Сёма только что ходил смотреть!
Мойша Шнейдер. Но я же прошу тебя!
Сарра. Не пойду!!!
Мойша Шнейдер. (Крайне раздраженно). Хорошо! Так будем спать с открытой дверью!
Занавес
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Вагон поезда, следующего из Житомира в Одессу через Бердичев. На сцене три купе вагона. По мере развертывания действия выделяется (поворотом сцены или освещением) то одно купе, то другое.
Cцена 1.
Купе 1. Напротив друг друга сидят два коммивояжера: уже знакомый нам Исаак Рабинович и Янкель Циперович. Они скрывают маршрут своей поездки, но каждому из них хочется узнать, куда едет его конкурент.
Исаак Рабинович. Янкель, мы едем уже целый час, а ты всё молчишь. Ты на меня за что-нибудь обижаешься?
Янкель Циперович. Нет. А за что мне на тебя обижаться? Я просто думаю.
Исаак Рабинович. И о чём же ты думаешь?
Янкель Циперович. Я думаю, зачем в слове "Яша” буква “ры”.
Исаак Рабинович. Но ведь в слове "Яша” нет буквы “ры”!
Янкель Циперович. А если вставить?
Исаак Рабинович. Зачем же в слово "Яша” вставлять букву “ры”?
Янкель Циперович. Вот я и думаю, зачем?
Исаак Рабинович. Ну хорошо. И куда же ты едешь?
Янкель Циперович. А ты догадайся.
Исаак Рабинович. Как это я могу сделать?
Янкель Циперович. Как это сделал ребе из Жмеринки. Один еврей решил посоветоваться с ним о своей беде. “Ребе, – сказал он – я купил корову, но она никак не хочет подпустить к себе быка. Бык к ней – она бежит в другую сторону. Бык опять к ней, а она – от него. И так целый день. Что же делать?” “Ты купил эту корову в Минске?” – спрашивает ребе. “Откуда вы это знаете? Мы же никому не говорили, что купили ее в Минске!”– удивился владелец коровы. “Моя жена тоже из этого города”, – грустно ответил ребе.
Исаак Рабинович. Но я, к сожалению, не ребе. Так всё-таки куда же ты едешь??
Янкель Циперович. Куда я еду!? Какое это тебе значение?
Исаак Рабинович. Значения никакого. Но почему не спросить?
Янкель Циперович. Пожалуйста! Я еду в Бердичев.
Исаак Рабинович. Янкель, ты мне сказал, что ты едешь в Бердичев, чтобы я не подумал, что ты едешь в Бердичев. Но, ты всё-таки действительно едешь в Бердичев. Что же ты меня обманываешь?
Янкель Циперович пожимает плечами. В купе входит молодой человек с чемоданом. Он, вежливо раскланиваясь, садится рядом с Янкелем Циперовичем, который, отодвигаясь к окну, уступает ему место, ближе к зрителю.
Янкель Циперович. (Обращаясь к молодому человеку ) Смею спросить Вас, далеко ли Вы едете?
Молодой человек. Я еду в Жмеринку.
Молодой человек то и дело вынимает из кармана коробочку с обручальным кольцом. Исаак Рабинович, потягиваясь, встает со своего места, становится лицом к зрителям и рассуждает вслух.
Исаак Рабинович. Так-Так. Как видно, молодой человек намеривается жениться. Интересно на ком? Он сказал, что едет в Жмеринку, но в Жмеринке есть три невесты. Для дочери Шишмайловича он слишком беден. Для дочери Цуккермана он мало интеллигентен.
Исаак Рабинович садится на свое место и спрашивает, обращаясь к молодому человеку.
Исаак Рабинович. Молодой человек, и когда же женитесь на дочери Хаймовича?
Молодой человек. (Вздрагивая от неожиданности) Ах! Откуда Вы это знаете?
Исаак Рабинович. (Многозначительно подымая палец вверх) Я Вас вичислил!
Молодой человек направляется к выходу. Исаак Рабинович и Янкель Циперович продолжают свой разговор.
Янкель Циперович. Исаак, ты знаешь, я достал книгу «Как стать миллионером».
Исаак Рабинович. Я тебя поздравляю, Янкель!
Янкель Циперович. Но, к огорчению, из книги кто-то выдрал половину страниц.
Исаак Рабинович. Это ничего. Полмиллиона – тоже неплохие деньги.
Янкель Циперович. Знаешь, Исаак, я застраховал свое имущество от пожара и от града.
Исаак Рабинович. От пожара – это я понимаю. Но объясни, пожалуйста, как ты вызываешь град?
Cцена 2
Купе 2. Напротив друг друга сидят раввин Арон Левинзон и католический священник – ксёндз. Поодаль сидят два мальчика. Один из них – родственник ксёндза, другой – раввина. Ксёндз, собираясь перекусить, достает свои припасы. Обращаясь к раввину, он предлагает ему разделить трапезу.
Ксёндз. Может быть, Вы хотя бы попробуете бутерброд с ветчиной?
Раввин. С удовольствием, но только на Вашей свадьбе, пан ксёндз.
Ксёндз. Господин раввин, неужели Вы никогда в своей жизни не пробовали свинины?
Раввин. Сказать Вам честно, однажды в юности я поддался любопытству и попробовал. А теперь откровенность за откровенность: неужели у Вас никогда ничего не было с женщинами?
Ксёндз. Да, однажды, очень давно, был грех…
Раввин. А теперь скажите, пожалуйста, а ведь это намного лучше, чем свинина!
После непродолжительного молчания.
Раввин. Пан ксёндз, Вы всё так и будете: ксёндз, ксёндз, ксёндз?
Ксёндз. Я могу стать епископом!
Раввин. И потом так и будете: епископ, епископ, епископ?
Ксёндз. Я могу стать архиепископом!
Раввин. И всё так и будете: архиепископ, архиепископ, архиепископ?
Ксёндз. Я могу стать кардиналом!
Раввин. И так и будете: кардинал, кардинал, кардинал!
Ксёндз. Я могу, наконец, стать самим Папой!
Раввин. И так всё будете: Папой, Папой, Папой?
Ксёндз. Но ведь не может же человек стать Богом!
Раввин. А Вы ведь знаете, из наших один пробился!
Ксёндз. Но вы же его и распяли!
Раввин. Будем точны, пан ксёндз, распяли его римляне.
Ксёндз. Но предал его ваш Иуда! А не ваш ли народ кричал: “Распни его!”
Раввин. Во-первых, пан ксёндз, кричал не народ, а толпа. Толпа – это не народ. “Глас народа”, как Вы знаете, – это “глас Божий”. А что касается предателей, Господь ими не обделил ни один народ. Но если бы еврейская мама не родила Вашего Бога, а его еврейские ученики не распространяли бы его учение, то Вы бы, пан ксёндз, имели бы другую специальность.
Мальчик–католик (обращаясь к еврейскому мальчику). А всё-таки, наш священник умнее твоего раввина, он знает куда больше!
Еврейский мальчик. Конечно, ведь вы ему всё рассказываете на исповеди!
Cцена 3
Купе 3. Сидят на скамейках Мойша Шнейдер с сыном Сёмой, сват Абрам Шадхен, Изя Ешебохер и учитель Фима Хохем. Входит пожилой еврей Натан Кац.
Мойша Шнейдер (обращаясь к Натану Кацу). Позвольте полюбопытствовать, куда же вы направляете свой путь?
Натан Кац. Я? Сейчас в Одессу, а потом в Баден-Баден. А Вы куда едете?
Мойша Шнейдер. А я – в Бердичев-Бердичев.
Изя Ешибохер (обращаясь к Натану Кацу). Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?
Натан Кац пропускает вопрос мимо ушей и обращается к, пристально глядя на него, к Мойше Шнейдеру.
Натан Кац. Знаете, если бы не усы, Вы были бы очень похожи на мою жену.
Мойша Шнейдер. Но у меня нет усов!
Натан Кац. Да, у Вас нет, зато они есть у моей жены.
Фима Хохем. Кстати об усах. Вы не обратили внимание на солидного господина с усами, который едет в соседнем вагоне?
Мойша Шнейдер. Я видел его. А кто это такой?
Фима Хохем. Я полагаю, что это знаменитый ученый Эйнштейн. Он наверно едет в Токио через Одессу.
Мойша Шнейдер. И чем же он знаменит?
Фима Хохем. Он придумал теорию относительности.
Мойша Шнейдер. А что это такое?
Фима Хохем. Как бы это Вам понятнее объяснить? Вот скажите, пожалуйста, если у Вас три волоса на голове, это много или мало?
Мойша Шнейдер. Конечно, мало.
Фима Хохем. А если у Вас три волоса в супе, это много или мало?
Мойша Шнейдер. Очень даже много.
Фима Хохем. Вот это и есть теория относительности!
Мойша Шнейдер. И что, он с этой хохмой едет в Токио?!
Фима Хохем обращается к Сёме Шнейдеру.
Фима Хохем. А ты не хотел бы быть знаменитым ученым?
Сёма. А почему бы и нет?
Фима Хохем. Тогда реши такую задачу. Сколько твоя мама должна заплатить за 2 килограмма яблок, если один килограмм стоит 5 копеек?
Сёма. Не могу сказать, господин учитель, моя мама всегда торгуется.
Фима Хохем. Ну, ладно. Вот тебе ещё такой вопрос. Как ты думаешь, от чего чай становится сладким: от сахара или от помешивания ложечкой?
Сёма. Конечно, от сахара.
Фима Хохем. Да? А ты когда-нибудь пил чай, который без помешивания был сладким?
Сёма. Хорошо, а для же тогда нужен сахар, если дело только в помешивании?
Фима Хохем. Сахар для чего? А для того, чтобы знать, как долго нужно помешивать!
Сёма. (После некоторого раздумья). Мне бы Ваши заботы, господин учитель!
Абрам Шадхен обращается к Фиме Хохему.
Абрам Шадхен. Вы всё ещё не женаты? Я могу предложить Вам хорошую партию.
Фима Хохем. А как девушка выглядит?
Абрам Шадхен. Лучше не бывает! Одно слово – красавица!
Фима Хохем. Кто её родители?
Абрам Шадхен. Очень приличные и состоятельные люди. За неё дают большое приданое.
Фима Хохем. И что же, у неё нет никаких недостатков?
Абрам Шадхен. Как Вам сказать, один маленький всё же есть.
Фима Хохем. И каков же он?
Абрам Шадхен. Она слегка беременна.
Изя Ешибохер (опять обращаясь к Натану Кацу). Вы не можете мне сказать, сколько сейчас времени?
Натан Кац опять пропускает вопрос мимо ушей. Изя Ешибохер обиженным тоном – Натану Кацу.
Изя Ешибохер. Я не понимаю, чем я перед Вами провинился. Почему Вы не отвечаете на мои вопросы о том, сколько сейчас времени?
Натан Кац. Почему? Потому что ответь я Вам, мы бы начали разговаривать. Вы бы меня спросили, зачем я еду в Баден-Баден через Одессу. Я бы ответил Вам, что в Одессе я живу и хочу взять с собой на курорт свою семью. Вы бы спросили, большая ли у меня семья. Я бы сказал, что не очень большая, но, слава Богу, кроме жены, есть сын и две дочери. И вот Вы захотите придти ко мне домой, очаруетесь младшей Анечкой или старшей Фирочкой и, чего доброго, уже через месяц–другой будете добиваться руки той или другой. А теперь сами подумайте: могу ли я доверить судьбу своей дочери молодому человеку, у которого даже нет часов?!
Абрам Шадхен обращается к Натану Кацу.
Абрам Шадхен. Как, у Вас, такого почтенного человека, две дочери на выданье?! У меня есть блестящая мысль: надо какую-либо из Ваших дочерей выдать за Государя-Императора!
Натан Кац. Извините меня, но Вы, наверно, сошли с ума! Это же царь!
Абрам Шадхен. И Вы не хотели бы, чтобы Ваша дочь была царицей? Разве Вы не знаете, что в истории нашего народа были случаи, когда еврейка – жена царя – не только помогала своему народу, но и спасала его! Вспомните рассказ в Библии про красавицу Эстер, которая стала женой персидского царя и спасла всех евреев, живших в этой стране. В честь этого события евреи празднуют Пурим. И Вы не хотите, что бы евреи России были бы благодарны Вашей дочери за помощь еврейскому народу?
Натан Кац. Но царь же православный!
Абрам Шадхен. Но разве ради такого дела, Вы не позволите дочери креститься.
Натан Кац. Пожалуй, я согласен.
Абрам Шадхен. Замечательно! Полдела сделано! Теперь нужно уговорить Государя-Императора!
Занавес
Действие второе: СОВСЕМ НЕДАВНО
Картина 1
В отделе кадров. Сцена разделена на две части. В большей – отдел кадров учреждения НИИ БЕЛЬМЕСА. За столом сидит Начальник отдела кадров. Перед столом небольшое кресло для посетителей. На стене висит плакат: “КТО ЗДЕСЬ НЕ РАБОТАЕТ – ТОТ НЕ ЕСТ!” В меньшей части сцены – приемная. Около двери в перегородке сцены, ведущей в кабинет начальника, помещается стойка, за которой можно стоя писать. За стойкой сидит Секретарша. Сбоку от нее маленький столик с пишущей машинкой. У задней стены несколько стульев для ожидающих приема. На стульях сидят Исаак Рабинович, Арон Левинзон, Хаим Шнорер (они внуки действующих лиц 1-го действия. Их имена совпадают, т.к. у евреев внукам часто дают имена умерших дедушек и бабушек).
Секретарша. Все, кто на прием к начальнику, прошу заполнить анкеты! Подходите по одному.
Подходит Исаак Рабинович. Секретарша задает вопросы.
Секретарша. Фамилия, имя, отчество?
Исаак Рабинович. Рабинович, Исаак Васильевич.
Секретарша. А какая Ваша национальность?
Исаак Рабинович. Русский!
Секретарша. Исаак Рабинович – русский?!
Исаак Рабинович. Вы знаете, в Ленинграде есть Исаакиевский Собор и Вы думаете, что это синагога? У меня папа был православный.
Секретарша. Ну русский, так русский. Идите на прием. Потом заполним остальные данные.
Секретарша проходит к начальнику и кладет ему на стол полузаполненную анкету. Начальник, бегло ее просмотрев, кивает. Секретарша возвращается в приемную и просит Исаака Рабиновича пройти. Он заходит в кабинет. Начальник рукой приглашает его сесть в кресло.
Начальник. К сожалению, товарищ Рабинович, мы не можем Вас принять на работу.
Исаак Рабинович. Почему же?
Начальник. В силу сложившейся международной обстановки. Вы, конечно, знаете ситуацию на Ближнем Востоке. Чтобы продемонстрировать нашу солидарность с нашими арабскими друзьями, мы не можем сейчас принимать сионистов в наш закрытый НИИ.
Исаак Рабинович. Но я же – русский!
Начальник. Вот-вот! Чтобы на Западе не раздували кампанию, что мы – антисемиты, мы должны показать, что на работу мы не принимаем не только евреев, но и некоторых русских. Так что мы не берем Вас не как еврея, а как русского.
Исаак Рабинович, пожимая плечами, выходит из кабинета. Ожидающий своей очереди Арон Левинзон обращается к нему.
Арон Левинзон. Ну как дела Исаак?
Исаак Рабинович (Махнув рукой и показывая себя в профиль). Не прошел по профилю!
К Секретарше подходит Арон Левинзон.
Арон Левинзон. Здравствуйте, я – дизайнер!
Секретарша. Вижу, вижу, что не Иванов.
Секретарша проходит к Начальнику, что-то ему говорит. В ответ он кивает. Секретарша возвращается в переднюю и говорит Арону Левинзону.
Секретарша. Пройдите!
Начальник рукой приглашает Арона Левинзона присесть.
Начальник. Вы – дизайнер?
Арон Левинзон. Совершенно верно.
Начальник. По Вашей специальности у нас все вакансии заполнены.
Арон Левинзон. Скажите откровенно, Вы меня не принимаете как еврея?
Начальник. Кто Вам сказал, что мы не принимаем на работу евреев? Мы не берем только сионистов.
Арон Левинзон. А как Вы отличаете сионистов от евреев?
Начальник. Евреи – это те, кто у нас работают, а сионисты, те – которые хотят поступить к нам на работу.
Арон Левинзон. Пусть мне за это будет что угодно, но я не могу не сказать, что Вы проводите антисемитскую политику!
Начальник. Как Вы смеете это заявлять! Ведь СССР дружит с арабами. Даже дает им оружие. Но арабы – тоже семиты. О каком антисемитизме может идти разговор!
Арон Левинзон. А как называется политика, в результате которой одни семиты истребляют других?!
Арон Левинзон встает с кресла и идет к двери. Хаим Шнорер подходит к стойке Секретарши.
Секретарша. Фамилия, имя, отчество?
Хаим Шнорер. Шнорер, Хаим Ойшевич.
Секретарша. Пол?
Хаим Шнорер. Паркетный.
Секретарша. Ведите себя серьезно! Вы же по виду солидный мужчина!
Хаим Шнорер. Вот Вы и сами определили мой пол!
Секретарша. Ладно, ладно. 3-ий пункт: время рождения?
Хаим Шнорер. 1936 год, 18 марта. В День Парижской Коммуны.
Секретарша. Где Вы родились?
Хаим Шнорер. В колыбели Великой Октябрьской Социалистической революции.
Секретарша. Значит, в Ленинграде. Пятый пункт: национальность?
Хаим Шнорер. Да. Инвалид 5-ой группы.
Секретарша. Оно и видно. (Игриво) А мы с фамилиями на “ер” вообще не принимаем!
Хаим Шнорер. А на “ман”?
Секретарша. Тоже.
Хаим Шнорер. А на “ич”?
Секретарша. Не принимаем.
Хаим Шнорер. А на “ко”?
Секретарша. На “ко” принимаем!
Хаим Шнорер. Вот и оформляйте меня! Я по матери “Коган”! И к тому же партийный!
Секретарша. Вы член партии?
Хаим Шнорер. Я не член её, а её мозг!
Секретарша. Хорошо, возьмите анкету и проходите к Начальнику отдела кадров. Только советую не шутить. Можете дошутиться.
Хаим Шнорер проходит через дверь к Начальнику, подает ему анкету и обращается к нему.
Хаим Шнорер. Здравствуйте! Вам нужны программисты?
Начальник. (Просматривая анкету). Вас мы не возьмем. Вы же всё равно скоро уедете!
Хаим Шнорер. И не собираюсь!
Начальник. Тем более не возьмём: нам не нужны дураки.
Хаим Шнорер направляется к выходу. В передней его ждет Арон Левинзон.
Арон Левинзон. Ну как?
Хаим Шнорер. Ты знаешь, что такое чудо-юдо?
Арон Левинзон. Это – ты?
Хаим Шнорер. Нет. Чудо-юдо – это еврей, устроившийся на хорошую работу.
Занавес
Картина 2
Cцена 1
На одесской улице, поблизости от рынка. На правой стороне сцены стоят несколько киосков. По направлению к ним идет подвыпивший Абрам Шадхен (мл.) (внук свата) и поет.
Абрам Шадхен (мл.).
Ой, в Одессе, я в Одессе
Пришел на Молдаванку,
Пригласил на полонез я
Одну шарлатанку.
Ой, Одесса, милый край,
Ой, цай-церидерай!
Пойдем, милая, со мной
По улице городской! Ой, ой, ой!
Ой, Одесса, ой, Одесса,
Здесь, на Молдаванке,
Я пропал от интереса
К одной шарлатанке.
Навстречу ему идет пожилой Аркадий Ешибохер (сын Изи Ешибохер).
Абрам Шадхен (мл.). (Обращаясь к Аркадию Ешибохеру). Привет, Рабинович!
Аркадий Ешибохер. Простите, я – не Рабинович.
Абрам Шадхен (мл.). (Разочарованно и огорченно). Уже и не Рабинович!
Аркадий Ешибохер. А Вы хорошо поете. А на скрипке не играете?
Абрам Шадхен (мл.). Не знаю, не пробовал.
Появляется старый Яков Шапирштейн. Аркадий Ешибохер направляется к киоску, в котором он работает продавцом. Абрам Шадхен (мл.) обращается к Якову Шапирштейну.
Абрам Шадхен (мл.). Шапирштейн, как здоровье?
Яков Шапирштейн. Не дождетесь!
Сёма Шнейдер (сын Мойши Шнейдера) идет с женой Розой.
Роза. Сёма, я слышала, что у тебя есть любовница. Это – правда?
Сёма Шнейдер. Да, Розочка, это правда. Понимаешь, у доктора Хохема есть любовница, у Залмана есть любовница… Вот, смотри, идут три женщины.
В это время на сцене появляются три женщины.
Сёма Шнейдер. Справа – любовница Залмана. Слева – любовница Хохема. А в середине – моя.
Роза. Так наша – лучше всех!
Cцена 2
Появившиеся женщины – Соня, Шура и Фира – оказываются в центре внимания зрителя, в то время, как ранее оказавшиеся на сцене мужчины образуют свою группу. Сёма Шнейдер и Роза удаляются. Затем Сёма возвращается и присоединяется к обществу мужчин.
Соня. Фира, что ты сделала со своими волосами. Они ужасно выглядят, просто как парик!
Фира. А это и есть парик!
Соня. Правда? Вот бы никогда не подумала!
Фира. Соня, а где работает твой друг?
Соня. Он работает в органах.
Фира. Это что, в Кэ Гэ Бэ?
Соня. Да нет же. Он гинеколог. И вообще врач. А ты, Шурочка, видела твоего Сёмочку со своей женой?
Шура. Видела. Видела. Она считает его сифилитиком.
Соня. Да брось ты!
Шура. Пришла к ней как-то приятельница и начали они перемывать кости мужьям. Приятельница жалуется, что у неё муж – алкоголик. В ответ на это Розочка и заявляет: “Ты знаешь, а у меня муж – сифилитик!” Сёма это слышал и пожурил свою благоверную: “Милочка, сколько раз я тебе говорил: не сифилитик, а филателист!”
Женщины направляются в сторону рынка, где стоят киоски. Абрам Шадхен (мл.) отделяется от группы мужчин и догоняет женскую компанию.
Абрам Шадхен (мл.). Мадам Шура, Вы обладаете большим даром обольщать мужчин!
Шура. Даром? Никогда!
Абрам Шадхен (мл.), шутливо погрозив пальцем, опять присоединяется к мужчинам. Их группа выходит на передний план. К ним направляется старый Янкель Циперович с сумкой и складным стулом.
Абрам Шадхен (мл.). (обращаясь к другим мужчинам) Сюда приближается Циперович. Хотите, чтобы он загудел, как паровоз?
Сёма Шнейдер. Откуда ты знаешь?
Абрам Шадхен (мл.). Послушайте, Циперович, когда у Вас последний раз были отношения с женщинами?
Янкель Циперович. Ууу-ууу-ууу.
Абрам Шадхен (мл.). Ceмён Мойшевич, Вы бы занавесили свое окно. Вчера Вы чёрт знает что делали со своей женой.
Сёма Шнейдер. Ты будешь смеяться, меня вчера не было дома! (обращаясь к Циперовичу) Мусьё Циперович, купите у меня мою жену! Сколько Вы дадите?
Янкель Циперович. Нисколько.
Сёма Шнейдер. Договорились!
Мужская группа также движется в сторону рынка и киосков, где стоят женщины. Янкель Циперович раскладывает стул и открывает сумку с яйцами. Шура скрывается за воротами рынка.
Янкель Циперович. Кому хорошо проваренные яички! Кому хорошо проваренные яички!
Фира. А почём?
Янкель Циперович. На рубль – кучка.
Фира. Кучка – это сколько?
Янкель Циперович. Десяток.
Фира. И поскольку же Вы покупаете сырые яйца?
Янкель Циперович. По 10 копеек.
Фира. Так что же Вы имеете со своего гешефта?
Янкель Циперович. Во-первых, я имею яичный бульон, а во-вторых, я при деле!
Cцена 3
Издали послышались звуки траурной музыки. Соня и Абрам Шадхен (мл.) бегут посмотреть на траурную процессию.
Аркадий Ешибохер. (Высовываясь из киоска) Интересно знать, кого это хоронят?
Янкель Циперович. Кого? Мине.
Аркадий Ешибохер. Но Вы же, слава Богу, живой!
Янкель Циперович. А кого это уже интересует?!
Аркадий Ешибохер. Может быть умер ребе?
Яков Шапирштейн. А-а-а, умер-шмумер, лишь бы был здоров!
Музыка затихает. Возвращаются Соня и Абрам Шадхен (мл.).
Аркадий Ешибохер. Вы не узнали, кого это там хоронят?
Соня. Артиста Фрумкина.
Аркадий Ешибохер. Так чтó, значит он умер?
Абрам Шадхен (мл.). Наверно. Только если это – не репетиция.
Cцена 4
Фира подходит к киоску, в котором продают всякую всячину: сигареты, консервы, шляпы, шапки.
Фира. (Обращаясь к продавцу Аркадию Ешибохеру) Скажите, эта норковая шапка не боится дождя?
Аркадий Ешибохер. Мадам, Вы когда-нибудь видели норку с зонтиком?
Сёма Шнейдер. (Обращаясь к продавцу Аркадию Ешибохеру). Можно баночку сардин?
Аркадий Ешибохер. Какие Вы хотите? Марокканские, испанские, португальские, французские?
Сёма Шнейдер. Без разницы. Я же не буду с ними вести беседы!
Шура возвращается с рынка. Обращаясь ко всем.
Шура. Вы представляете, там на рынке продают дрек в прямом смысле!
Фира. Неужели продают настоящее говно? Кто же это купит?
Шура. Кому нужны хорошие анализы, тот и купит.
Абрам Шадхен (мл.). (Дурачась) Меняю! Меняю! Меняю!
Шура. Что ты меняешь?
Абрам Шадхен (мл.). Меняю одну национальность на две судимости!
Шура. Там, на рынке Махмуд, что торгует гранатами и лимонками, говорит, что тоже меняет лицо кавказской национальности на жидовскую морду.
Соня. (Обращаясь к Аркадию Ешибохеру) Вы не могли бы мне одолжить 50 рублей?
Аркадий Ешибохер. К сожалению, при себе сейчас не имею.
Соня. А дома?
Аркадий Ешибохер. Дома все здоровы.
Абрам Шадхен (мл.). (Обращаясь к зрителям). И всё-таки лучше есть белый хлеб у Черного моря, чем черный хлеб у Белого моря!
Занавес
Картина 3
Кабинет врача. Врач Ефим Хохем – внук учителя Фимы Хохема – сидит за столом, около которого стул для посетителя. Столик со стулом для медицинской сестры. Рядом стоит кушетка. У двери также стоит стул. На стене диаграммы и плакат: “ЛУЧШЕ БЫТЬ БОГАТЫМ И ЗДОРОВЫМ, ЧЕМ БЕДНЫМ, НО БОЛЬНЫМ”. Медицинская сестра – Соня вызывает посетителей, которые появляются из двери напротив стола.
Соня. (Открывая дверь) Кто следующий?
Входит Беня Шлимазл (постаревший Молодой человек из поезда в 1-м действии). Доктор приглашает его сесть.
Беня Шлимазл. Здравствуйте, доктор!
Доктор. Добрый день! На что жалуетесь?
Беня Шлимазл. Доктор, сделайте, пожалуйста так, чтобы у меня были дети. Понимаете, у моего дедушки не было детей. У моего папы не было детей…
Доктор. Послушайте, а Вы откуда?
Беня Шлимазл. Я?! Я из Жмеринки!
Доктор. Я Вам советую переменить место жительства. Всего доброго!
Беня Шлимазл скрывается за дверью. Соня приглашает следующего посетителя. Входит Роза Шнейдер с дочкой Цилей.
Роза Шнейдер. (Дочери) Цилечка, посиди у двери! Доктор, я пришла, чтобы Вам сказать, что мой покойный отец – Ваш пациент – потел перед смертью.
Доктор. Потел перед смертью? Это очень хорошо!
Роза Шнейдер. Вы знаете, доктор, папа после смерти неплохо выглядел.
Доктор. Как покойник питается, так он и выглядит.
Роза Шнейдер. (Наклоняясь к доктору, чтобы не слышала дочь). Доктор, как предостеречься от беременности?
Доктор. Надо пить лимонад.
Роза Шнейдер. До или после?
Доктор. Вместо!
Циля вскакивает со своего места и подбегает к доктору.
Циля. Доктор, а где Ваши куры?
Доктор. Какие куры?
Циля. А мама говорит, что у Вас куры денег не клюют.
Роза Шнейдер хватает Цилю за руку и смущенно исчезает за дверью.
Соня. Ефим Наумович, один мой знакомый заболел СПИД’ом. Что Вы ему посоветуете?
Доктор. Я ему посоветовал бы принимать грязевые ванны.
Соня. Зачем?
Доктор. Пусть привыкает к земле.
Медсестра Соня вызывает следующего пациента. Входит Аркадий Ешибохер с перевязанным глазом.
Доктор. Факт на лице! Что это с Вами стряслось?
Аркадий Ешибохер. Понимаете, доктор, подхожу я к своему дому и какой-то босяк говорит: “Сейчас как вдарю по жопе!” Так я вывернулся!
Доктор. Ну и как глаз? Соня! Развяжите ему повязку!
Аркадий Ешибохер. Когда я пришел домой, бутылку видел, а рюмку – нет. Сейчас вроде ничего.
Доктор. Следующий раз выворачивайтесь наоборот: когда будут бить по глазу, подставляйте зад.
Аркадий Ешибохер уходит. Заходит Сёма Шнейдер.
Сёма Шнейдер. Здравствуйте!
Доктор. Чем могу быть полезен?
Сёма Шнейдер. (Стараясь, чтобы Соня не слышала). Доктор, Вы не поможете ли мне излечиться от импотенции?
Доктор. Вы что совсем не можете жить с женщинами?
Сёма Шнейдер. Нет могу, но только два раза в неделю.
Доктор. Это же вполне нормально для Вашего возраста.
Сёма Шнейдер. А мой друг Залман говорит, что может каждый день.
Доктор. Ну и Вы тоже говорите!
Сёма Шнейдер. У меня ещё такой недуг, доктор. Мне каждую ночь снится, что со мной говорят на иностранных языках, я ничего не понимаю и просыпаюсь в холодном поту. Что мне предпринять?
Доктор. Что я могу Вам посоветовать? Спите с переводчицей!
Сёма Шнейдер уходит разочарованно. Как только он вышел, в кабинет, не дожидаясь вызова, входит Начальник отдела кадров НИИ БЕЛЬМЕСА.
Доктор. Чем могу служить?
Начальник. Доктор, я не знаю, что предпринять. Кушаю я чёрную икру и какаю чёрной икрой! Кушаю красную икру и какаю красной икрой!
Доктор. Знаете, что я Вам посоветую? Кушайте говно! Как все.
Занавес
Картина 4
На интеллигентской кухне. За небольшим столом на сравнительно просторной кухне сидят врач Ефим Хохем – внук учителя Фимы Хохема, программист Хаим Шнорер, внук свата Абрам Шадхен, внук раввина Арон Левинзон, медсестра Соня и внук коммивояжера Исаак Рабинович. Обычная кухонная утварь. Висит плакат: “ТИШЕ, ИДИШ, ДАЛЬШЕ БУДЕШЬ !”
Абрам Шадхен. Я слышал недавно такой анекдот: Генералу представляют отличников боевой и политической подготовки. Они делают шаг вперед из строя и представляются:
– Соколов!
– Сокол! – говорит генерал.
– Орлов!
– Орел! – говорит генерал.
– Рабинович!
– Тоже птица! – говорит генерал.
Хаим Шнорер. Это еврейский или антисемитский анекдот? Ведь антисемиты стараются представить еврея как труса и никудышного солдата и рассказывают об этом свои байки. Был такой старый анекдот еще времен Первой Мировой войны. Офицер подымает солдат в атаку: “Вперед орлы!” Два еврея прячутся и не идут в бой. Офицер увидел их закричал: “Ах вы, мать вашу перемать”. И слышит в ответ: “Мы – не орлы. Мы – львы. Я – Лев Моисеевич, а он – Лев Абрамович!”
Ефим Хохем. А это – как посмотреть. Такую байку может рассказать антисемит и она будет звучать антисемитски. Как говорит русский народ: “У свиньи весь мир – свинья”. Но если это рассказывает еврей, то он парадирует антисемита, доводя до абсурда его представление о евреях. Вот, например, вы слышали, что в Тель-Авиве установили памятник Неизвестному солдату Бене Рабиновичу?
Исаак Рабинович. Почему же это могила Неизвестному солдату, если известно, что там лежит Беня и мой однофамилец?
Ефим Хохем. Видите ли, то, что там лежит Беня Рабинович – это известно. Но неизвестно, был ли он солдат.
Все смеются.
Ефим Хохем. Над чем вы смеётесь? Над собой? Нет. Мы смеёмся над антисемитскими представлениями о солдатах-евреях. Мы-то хорошо знаем, какие они солдаты. И не только мы. После окончания шестидневной войны в московский троллейбус вошел мужик и рявкнул: “Жиды есть? Ну! Есть жиды?”. Все молчат, но вдруг раздался голос: “Есть. А что?” И в ответ прозвучало: “Молодцы!” А во время Первой Мировой войны возник и такой анекдот. Еврей попал в окопы на передовую. А когда начался обстрел, он выскочил на бруствер и закричал в сторону противника: “Сумасшедшие, что вы делаете?! Здесь же люди!” Антисемиты такой анекдот рассказывать не будут.
Соня. А почему человек особенно клянет евреев, когда хорошо выпьет?
Ефим Хохем. Один остроумный человек очень хорошо ответил на этот вопрос: “Организм человека не может вместить в себя одновременно алкоголь и антисемитизм: стоит ввести в него хоть немного алкоголя, как антисемитизм тут же вылезает наружу”.
Арон Левинзон. Но и трезвый антисемит выглядит как крепко выпивший.
Абрам Шадхен. Лично мне очень нравится рассказ, как в Тель-Авиве установили памятник Юрию Гагарину.
Исаак Рабинович. За что?
Абрам Шадхен. За то, что он первый сказал: “Поехали!”
Арон Левинзон. Вы знаете, на какие классы делятся евреи?
Абрам Шадхен. И на какие же?
Арон Левинзон. Советские евреи делятся на четыре категории:
1. Уездные евреи (которые уезжают).
2. Потомственные евреи (которые уедут потом).
3. России верные жиды (которые остаются).
4. Дважды Евреи Советского Союза (которые уезжают и возвращаются назад).
Ты, дорогой Хаим, кажется относишься к 3-ей категории. Почему ты не хочешь ехать?
Хаим Шнорер. Зачем? Мне и здесь плохо! К тому же там 40 градусов в тени.
Ефим Хохем. А кто тебя заставляет сидеть в тени?
Хаим Шнорер. Вы знаете, как армянское радио ответило на вопрос: “Почему в Хайфе зубные врачи не метут улицы?”
Ефим Хохем. И как же?
Хаим Шнорер. “Потому что их уже вымели программисты!”
Ефим Хохем. Ну а сейчас-то, Хаим, как ты живешь?
Хаим Шнорер. Как Ленин.
Ефим Хохем. Это как же?
Хаим Шнорер. Не хоронят и не кормят.
Ефим Хохем. Странный народ – евреи! Мазохисты какие-то: их бьют, а они наслаждаются! Даже не только “России верные жиды”, но и “уездные евреи”.
Вот и уехавший Игорь Губерман написал:
Изверившись в блаженном общем рае,
но прежние мечтания любя,
евреи эмигрируют в Израиль,
чтоб русскими почувствовать себя.
Абрам Шадхен. На пляже острова Кипра нежится “новый русский”. Подходит к нему его приятель: “Ну как себя чувствуешь?” Отвечает: “Очень хорошо! Чего же еще? Здесь у меня вилла, пятизвездочный отель. Сын в Оксфорде. Деньги крутятся”. “А по России не тоскуешь?” – спрашивает приятель. А тот ему: “ Что я – еврей какой-нибудь?!”
Соня. А русским в Израиль до смерти хочется. Не зря же говорится: “Еврейская жена – не роскошь, а средство передвижения”. Даже частушки такие поют:
Ах ты, Ваня, милый Ваня,
Слышишь, ножик точится?
Сделай, Ваня, обрезанье,
Мне в Израиль хочется.
На деревне девки пляшут,
Самогонку пьют в разлив.
Тракторист Самсонов Паша
Уезжает в Тель-Авив.
Надоело жить в Рязани.
Всюду грязь, говно и пыль.
Надо сделать обрезанье
И поехать в Израиль.
Абрам Шадхен. А “русский” Исаак Васильевич Рабинович где хочет жить?
Исаак Рабинович. На этом свете. Но в России – я еврей, несмотря на крещеного папу, а в Израиле – русский, хотя и Рабинович. И кто такие евреи?
Абрам Шадхен. Еврей – это тот, кто на это согласен. Исаак, а ты не боишься погромов?
Исаак Рабинович. Нет, не боюсь. Я же русский по паспорту!
Абрам Шадхен. Бьют-то не по паспорту, а по морде! А ты, Арон, уже принял “Соломоново решение”?
Арон Левинзон.. В смысле: “Надо ехать!”? Да. 2000 лет не был на Родине. Кроме того, я устал радоваться. На работу взяли – радуешься. Не выгнали с работы – радуешься. Сыр купил – радуешься. Не дали по морде – радуешься. А какие твои планы, Абрам?
Абрам Шадхен. А мы с Фимой и Сонечкой – “потомственные евреи”. Не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра. Уже поздно. Пора прощаться. Впрочем, вы знаете, чем еврей отличается от англичанина?
Исаак Рабинович. И чем же?
Абрам Шадхен. Как вы знаете, уйти по-английски – это уйти не прощаясь. Так вот, англичанин уходит не прощаясь, а еврей прощается, но не уходит. Поэтому – “До свидания!”, но ещё одна байка. На опере «Евгений Онегин» еврей, приехавший из провинции, заснул. Двоюродный брат толкает его в бок: “Натан, проснись! Уже Ленский послал вызов Онегину!” Натан проснулся и заинтересованно спросил: “Одному или с семьей?”
Ефим Хохем. У меня другой вариант о еврее на «Евгении Онегине». Приехавшего из глубинки родственника ведут на эту оперу. “Скажи, пожалуйста, а Онегин – не еврей?” – спрашивает он у двоюродного брата. “Нет, конечно”, – отвечает он. “А Таня – не еврейка?”. “Да нет же!” – говорит брат. Но провинциал не унимается: “Но может быть няня еврейка?”. “Не-ет!”. “Послушай, а не еврейка ли – Ольга”. “Ты с ума сошел!” “Ну а Ленский?”. Тут брат не выдержал и взбешенно прошипел: “А вот Ленский – еврей!” “Вот его и убьют!” (После общего смеха). Смешно и грустно. Ведь провинциал сделала вывод по грустной еврейской логике.
Исаак Рабинович. Грустная логика появилась от грустной истории.
Ефим Хохем. Почему эта история – грустная? Было всякое. А без юмора было бы вообще не выжить.
Арон Левинзон. Давайте посмотрим на еврейскую историю. Были древние египтяне и были евреи. Египтяне притесняли евреев. Где теперь древние египтяне? Нету?! А евреи есть? Есть! Была инквизиция и были евреи. Инквизиция преследовала и сжигала евреев. Где теперь инквизиция? Нету?! А евреи есть? Есть! Был царизм и были евреи. Царизм загонял евреев в “черту оседлости” и устраивал погромы. Где теперь царизм? Нету?! А евреи есть? Есть! Был Гитлер и были евреи. Гитлер душил евреев в газовых камерах. Где теперь Гитлер? Нету?! А евреи есть? Есть! Есть социализм и есть евреи.
Хаим Шнорер. Что ты этим хочешь сказать?
Арон Левинзон. Я только хочу сказать, что мы вышли в финал.
Занавес
___
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #3(162) март 2013 —berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=162
Адрес оригиначальной публикации —berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer3/Stolovich1.php
