בס''ד
Что-то последнее время часто приходится писать некрологи, так и руку набить недолго. За очень короткое время ушли Борис Стругацкий, Григорий Померанц, и вот теперь Алексей Герман. Отваливаются куски России, которую я любил. Что остается? Остается удивительная страна, в которой веками исправно действует только тайная полиция. Немудрено, что наиболее проницательным пророком в России был не философ, не интеллектуал, а довольно серый чиновник, министр внутренних дел, черносотенец Петр Николаевич Дурново, в своей записке в точности предсказавший и конфигурацию противников в Первой мировой войне, и чудовищные для России последствия этой войны, включая социалистическую революцию. Сегодня тайная полиция – единственная скрепа, предохраняющая страну от развала, создала беспримерный в человеческой истории политический режим – чекистскую олигархию.
Вечный бенефис спецслужб – фундаментальная константа российской жизни. Поднимающиеся до понимания этого неотменимого обстоятельства российской жизни мудрецы диссидентами не становятся. Таких немного: Герман, Капица, Воронель. Герман в одном из последних интервью недоуменно вздергивал брови: "Диссидентство? В нашей стране?"
Алексей Герман-старший - российский кинорежиссер, сценарист, актер и продюсер
Жить в стране, дотла контролируемой тайными службами, художнику неудобно. Алексея Германа замучила Россия, но парадокс в том, что лишь в России и возможен был феномен Германа. И вовсе не возвышенно-духовном, а в самом прямом смысле: ни один бы западный продюсер не вынес бы Германовского перфекционизма. Кто бы согласился годами озвучивать (не снимать, а озвучивать) фильм? Какой бы западный актер согласился нырять десятки раз мордой в дерьмо, как Миронов на съемках "Лапшина", неделями мерзнуть в нетопленом вагоне в казахской степи, как Петренко в "Двадцать дней без войны", пить водку с солью, чтобы натурально блевать, как Цурило в "Хрусталеве?" Кто бы дал денег на "Историю Арканарской Резни"? Софья Власьевна деньги, может, и выделит, но уж и сдерет за них сполна, расплатиться придется жизнью ("Лапшина" к прокату разрешил лично Андропов). Николай ссужал Пушкину денег, но тут же радушно предлагал свои услуги, в качестве цензора. Немногое же изменилось в России за последние две сотни лет.
В России поэзия больше чем поэзия, наука больше чем наука, и, разумеется, кино больше чем кино. Кино Германа, Муратовой, Сокурова могли состояться только в России. Это кино завораживает обнаженным, голым нервом чувства, прикоснись, и боль затапливает тело и душу. Западные люди слишком цивилизованы для такого искусства. Когда интеллигентный француз говорит о чувстве, он говорит о любви у Пруста, Стендаля или Флобера, а не о любви. Колдовская подлинность российского искусства – прямое следствие его варварства, Россия все еще молода, она не устала от самой себя.
Когда искушенный европеец смотрит "Отелло", он знает, что Дездемону не совсем задушат, что все понарошку. Ни Герман, ни его актеры, ни его зрители этого не знают. Здесь все взаправду, четвертая стена сломана. Так бывает только в молодой культуре. Зрители шекспировского Глобуса тоже все воспринимали всерьез, именно поэтому шекспировские трагедии заканчиваются нелепой сценой, в которой уносят покойников (в "Гамлете" неизвестно для чего появляется Фортинбрас и велит убрать трупы). Елизаветинский зритель мог бы и осерчать, увидев задушенную Дездемону, выходящую на поклоны. Когда в "Хрусталеве" уголовники насилуют доктора Кленского, российский зритель вполне примеряет сцену на себя, инстинктивно понадежнее прикрывая задницу.
Немудрено, что "Хрусталев" с треском провалился в Канне, там ведь играют в кино. Феллини и Гринуэй играют со зрителем (а иногда его разыгрывают), у Германа все всерьез. Тональность последних фильмов Германа эволюционировала от тоски «Лапшина» к ужасу в «Хрусталев, машину!». Ужасу, не разрешающемуся катарсисом, не полагать же катарсисом последнюю сцену, в которой воскресший Кленский ставит стакан на голову и, не разливая его, кидает в стороны две тяжелые железки. Ни со стаканом, ни с железом России не расстаться.
Говорят, Алексей Герман создал сверхреалистическое кино, добился беспримесной подлинности. Это вздор. На самом деле, подлинность фильмов Германа – это подлинность мифа, мифа - России. Реальность и узнать себя может лишь в зеркале мифа, предшествующего всякому пониманию.
Говоря о "Хрусталеве", Герман повторял: "Россия – страна изнасилованная". В этом сошлись бы либералы и почвенники, слегка разойдясь в оценке того, кем изнасилованная? Либералы бы лягнули властей предержащих всех мастей, а почвенники известно кого, тут и думать не о чем. На самом деле, Россия изнасилована собственным имперским мифом. Но вне этого мифа Россия и не существует.
Та Россия, которую я знал, осталась в фильмах Германа. В воняющем мокрым железом и гнилыми досками борту грузовичка, пихаемого Роланом Быковым в последней сцене "Проверки на дорогах", в коммуналке из "Хрусталев, машину!", в белых глазах уголовника, режущего Ханина в "Иване Лапшине". Сейчас там другая страна (я уже и новояз ее понимаю плохо). Из нее стремительно улетучивается "особенный еврейско-русский воздух". На закон сохранения, однако, в этом случае рассчитывать не приходится; в другом месте и в равном количестве этот воздух не присовокупится.
