По дорогам древней Иудеи
По дорогам древней Иудеи
года три за свой короткий век
странствовал без цели, без идеи
очень непонятный человек.
Видно, вовсе не из благородных,
без меча, без слуг и без коня,
он – бездомный, нищий и свободный –
всё болтал, беседами пьяня.
Бывший мытарь, прежняя блудница –
рвань и сброд, потерянных людей –
всех собрал и научил молиться
полусумасшедший чудодей.
Всех собрал и подарил – надежду,
рыбой и хлебами накормил,
вечной жизнью заменяя бездну
плывшим без руля и без ветрил.
Кто имеет уши, тот услышит,
кто с душою чистой, тот поймёт,
что хотел сказать о жизни высшей
бесприютный странный сумасброд.
Предвесеннее
На окне моём сидят,
будто пара лебедят,
грустный демон, ангел тихий.
Воробьи и воробьихи
разгалделись ни о чём,
пахнет мокрым кирпичом.
В городской неразберихе
бродят солнечные блики,
зимний воздух невесом.
МУРАШОВА Лера – автор поэтических сборников «Стихи» (Рига, 2010), «Облачный календарь» (Москва, 2011), «Синяя нота Ю» (Таганрог, 2012). Стихи и статьи публиковались также в сетевом альманахе «45-я параллель», в журналах «Мегалог» (г. Пятигорск) и «Сияние» (г. Ставрополь). Состоит в клубе писателей Кавказа, переводит поэтов Кабардино-Балкарии. В «Ковчеге» публикуется впервые. Живёт в Москве.
© Мурашова Л., 2013
Предпоследняя позёмка
заскулит совсем негромко
и завьюжит колесом.
Скоро вечер выльет ночь,
словно чёрные чернила,
но не сможет мне помочь.
Ангел с демоном уныло
курят, сидя на окне,
позабыли обо мне…
Жёлтые цветы
В начале марта хрупкие мимозы
куплю себе, по улице пойду.
Трясясь в ознобе лёгкого мороза,
ищу я счастья, а найду – беду.
Звучит мотив Бразильской бахианы,
и по московским улицам плывут
три силуэта, призрачны и странны:
кот с иностранцем и меж ними – шут.
Вот рыжий парень. Может, Азазелло?
Что за виденья, словно я в бреду!
От инея скамейка поседела
в печальном Александровском саду.
Пожаром солнце над Кремлём горит,
течёт толпа без лиц – тела и шляпы,
как будто написал её Магритт…
Так Воландом мы за грехи закляты,
за то, что нету больше Маргарит.
***
Забудь земную ипостась,
страданье, радость – всё тщета.
Смотри наверх, не суетясь,
там – высота.
Там пустота, там мир иной,
зачем доступен он для глаз?
Наверно, он придёт за мной
сейчас.
Душа нацелилась – в зенит.
Без слёз вослед мне улыбнись:
земная оборвётся нить,
но вечна – жизнь.
***
В провидческий впадая транс,
как в резонанс впадает дека,
душа – Божественный аванс –
трепещет в теле человека.
Ей, словно ямкою пупка,
отмечен каждый на планете.
От святости и до греха –
на всё способны Божьи дети.
Забудь её, совсем не знай –
очнёшься рано или поздно.
Увидишь: с неба смотрят звёзды –
и смутно вспомнишь древний Рай.
Фотография
Между нами стена из стекла.
Бесполезно тянуться рукой,
не получишь живого тепла,
только гладкий хрустальный покой.
Здесь – мгновенья мелькают, звеня,
там – застыл твой растерянный взгляд.
Я прошу, посмотри на меня!
Разреши мне вернуться назад –
в те от счастья хмельные края,
где зелёные ветры шумят,
где, обнявшись, стоим – ты и я,
устремив на фотографа взгляд.
Что сломалось в затворе тогда?
Наплевав на законы орбит,
наша птичка, любимый, летит
в холода.
Ирина
Памяти Ирины Эфрон
1
Прости, что потревожила твой прах.
Другие смеют, ну и я не струшу.
С портрета смотрят, смертью смерть поправ,
глаза и выворачивают душу.
На чёрно-белом снимке – две сестры
с эфроновскими светлыми глазами,
четыре чудных отческих дыры
горят свечами перед образами.
Но не помог, не спас, не сохранил…
Для одного несчастного младенца
взамен любви в чернильницу чернил
налил Господь, и никуда не деться.
2
Тяжёлый дар – улавливать слова
и выплавлять из них стихи умело,
писать, пока послушна голова
и сердце до конца не отболело.
Хотя любовь, конечно же, есть боль,
но нелюбовь – невыносимей дважды:
нельзя играть навязанную роль,
любви не утоляя вечной жажды.
Ирина, что успела ты понять
в страдальческой своей короткой жизни?
Решить не могут ни отец, ни мать
судьбы детей, как и судеб отчизны.
У них – стихи, и ревность, и война,
безумье и бездумье революций…
Ты не нужна и вечно голодна.
Жизнь – тяжкий сон, тебе пора проснуться.
3
А мне пора уснуть и видеть сны,
где никому не больно и не страшно,
где я живу колдуньей в старой башне,
смотрю в окно на древний свет луны.
Я вглядываюсь – кто же там идёт
по серебру мерцающей дорожки?
Бежит ребёнок – волосы вразлёт,
и мать сжимает детскую ладошку.
Их силуэты выступят из тьмы,
и станет ясно мне в одну минуту:
для них растаял ужас той зимы
и Кунцевского детского приюта.
И холмиками встанут из земли –
покажутся, чтоб сразу я забыла,
два места, что найти мы не смогли, –
две безымянных родственных могилы.
4
Взовьётся солнце шапкой набекрень,
осветит пальмы, ёлки и оливы,
и я очнусь и встречу новый день,
пусть вся в слезах, но, наконец, – счастливой.
Память
Ковёр с лебедями и замок на том берегу.
Бахыт Кенжеев
Я помню, я помню, как шли они на водопой,
на влажной земле оставляя следы от копыт,
и капли, срываясь с их бархатных губ, вразнобой
звенели капелью, и солнце, забравшись в зенит,
сквозь листья пятнало их рыжие спины лучом,
и ветер – медовый, и слышно жужжание пчёл.
Мы делим наследство: обрывки игрушечных снов,
ковёр с лебедями и замок на том берегу,
смешные страшилки, щекотка загадочных слов…
Я коврик с оленями выберу и сберегу.
***
Кто из нас кому навек завещан?
Я тебе не очень-то нужна,
город мой. Узором древних трещин
морщится кремлевская стена.
Взять тебя возможно лишь измором,
но воюя жалко жизнь прожить.
Разноликий, разноцветный говор
ручейком по улицам бежит.
А на юге тихо дремлет Битца
солнечным зелёным островком.
Ты ночами будешь ли мне сниться,
подступая к горлу слёз комком?
Здесь давно живёт другое детство,
и, осенним золотом звеня,
липы всё не могут наглядеться
на него, как раньше – на меня.
Осенние цветы
Ю.
Зачем цветут осенние цветы?
Им времени отпущено так мало.
Они, как музыканты у вокзала,
нам дарят миг прощальной красоты.
Порядок строгий хризантемных игл,
лучей астральных хитрая небрежность
родят в душе болезненную нежность,
приятие нам непонятных игр.
И в увяданье тоже есть восторг,
и час тоски бывает странно светел.
Уносит годы времени поток,
как лепестки цветов уносит ветер
осенний, влажный, пахнущий дождём,
грядущим снегом, стужей повсеместной,
но наша мимолётность так чудесна,
когда мы смотрим на цветы вдвоём.
