КОКТЕБЕЛЬ: ТВОРЕНИЕ
Андрею Коровину
Отгородить кусочек моря
карминным каменным хребтом
и гальку крупного помола
сушить на блюде золотом,
ловить серебряную рыбу
весёлым утренним зрачком,
пока сторожевая глыба
не станет первым маяком,
и, не заботясь о ночлеге,
по камешку скалистый кряж
наращивать, скреплять побегом
лозы, пока желтеет небо
и волн татарские набеги
берут измором дикий пляж.
Ещё ни рая нет, ни ада,
ещё рыбак и виноградарь
ворота бухт не отворил,
но бьёт волна и нет с ней сладу.
Чем выше горная ограда,
тем громче море говорит.
Чтобы расслышали в далёкой,
степной, заморской стороне,
где спит земля на солнцепёке
и грезит берегом во сне.
***
Эти горе-слова
не растопишь слезами.
Ни жива, ни мертва
я стою на вокзале.
И чернеет вдали
небо над Фиолентом.
Я на сгибе земли.
В кассе нету билетов.
Сердце бьёт, как родник,
и расходятся створки.
Приютит проводник
в уголочке, в каптёрке.
И в купейном тепле,
по кровящему следу
я приеду к тебе,
завтра утром приеду.
Я тебя обниму
и замру под ключицей.
В эту горе-весну
ничего не случится.
Я доеду домой
через пламя и копоть.
Мой божественный, мой
человеческий опыт.
АПРЕЛЬ
Ольге Якутович
Апрель покажется спасеньем,
когда на облаке верхом
взлетит над Вербным воскресеньем,
взойдёт над Чистым четвергом.
Сугробы пятятся проворно,
когда, заслышан по шагам,
идёт во двор влюблённый дворник,
взлетает, как летал Шагал,
и в брызгах клёкота и свиста
легко и ловко, без купюр,
орудует метлой и кистью,
щербатый выбелив бордюр.
И, капнув синим на качели,
он намечает высоту –
как будто юный Боттичелли
впервые подошел к холсту.
И к Пасхе расчищая время,
как двор от снега, явь от сна,
он небеса вставляет в раму
свежеотмытого окна.
И смерти как в помине не было,
когда, не отводя руки,
апрель окрашивает набело
деревья, дни, черновики.
НЕЛЕТАЛЬНЫЙ ГОД
И осень не явилась в свой черёд,
и замерло времён круговращенье.
и длится, длится нелетальный год,
и нет ему ни смены, ни прощенья.
Как Цезарь, август жалует народ
горячим хлебом, солнечной потехой.
Никто не умер в нелетальный год,
не улетел, не выбыл, не уехал.
Храни, Господь, от дыбы и беды,
даруй, как диво, технику паренья
над перевалом будничной среды,
над праздничной высоткой воскресенья.
Сентябрь – турист известный: он в обход
пойдёт и перепутает дорогу.
Никто не умер в нелетальный год.
Мы, слава Богу, живы понемногу.
Под осень неприветлив небосвод,
но изредка, обнявшись, по субботам
летаем мы. И нелетальный год
приветствует учебные полёты.
МОЛИТВА ЗА АНГЕЛА
Лесничий сна, обходчик сада –
он копит для меня прохладу,
а сам нуждается в тепле.
Храни, Господь, мою охрану,
как всё живое на земле…
В истоках, проблесках, притоках,
в богатстве, в бедности, в потёмках
ты рядом. Видимо, не зря
нас завязали, как тесёмки
набухшего календаря.
В болезни, в здравии – все тридцать
с излишком лет моих и зим
ты за плечом молчишь, как птица
над слабым птенчиком своим.
А я теряю страсть к полёту,
и я живу вполоборота,
тебя читая по губам,
но погляди, какое лето
накрыло нас, как ураган.
Вольноотпущенная радость –
цвести, расти не по часам.
Вновь из смирительной ограды
в пустой проулок рвётся сад.
И громогласен гул надземный,
и разбегается гроза –
ошеломительную зелень
как новость, всем пересказать…
Смотритель, виноградарь, воин,
моя награда и вина,
пора тебе на вкус освоить
простор за створками окна,
где свет един, а цвет разбросан
в неброской прорисовке дней,
где пламенеют абрикосы
в резных подсвечниках ветвей.
Тяни над опустевшей клетью,
над вымыслом и ремеслом
разгаром жизни, жаром лета
неопалимое крыло…
Но сколько б не летал и где бы
ты не был – к ночи жду домой.
Я всем должна – земле и небу,
и я в долгу перед тобой.
И в жаре, в жалобе, в разгаре
я помню – мы с тобою в паре,
как шаг и след, словарь и стих.
Я помню, значит, существую,
листаю книгу долговую1
и отвечаю за двоих.
1 Календарь – (от лат. Calendarium) – долговая книжка: в Древнем Риме должники платили проценты в день календ, первых чисел месяца.
ПЕРЕЛЁТНЫЙ ПОСЁЛОК
Из недоставленных писем, посылок
выпорхнет адрес и выправит азимут:
Крым, Коктебель, перелётный посёлок,
птицам вослед улетающий на зиму
1.
Друг мой сердечный, оставим обиды
и, приглядевшись к дороге неблизкой,
вспомним, что смерть – только выдача вида
на небожительство, смена прописки.
Прежде чем плакать в жилетку блокнота,
вспомним: без грусти о прожитом лете
ласточки стаятся перед отлётом
и поджидают попутный ветер.
Знаешь, в Восточном Крыму невесёлая
осень уже распугала курортников,
и в ожиданье отлёта поселок
лёг под горой, как под грудью родинка.
Перед дорогой в домах и квартирах
дело кипит за прикрытыми ставнями –
серые горы постелей отстирывать,
море посуды отмыть и расставить.
Женщины жмутся к заборам, тревожно
перекликаясь с соседками.
Продыху
нет до отлёта.
И лунной дорожкой
ходит октябрь по воде аки посуху.
Где в сентябре завлекали самсою,
море чужим на разлив предлагали,
пара воробышков роется в гальке.
Словно на отдыхе, осень босая
бродит ещё неостывшими пляжами,
пьёт из колодцев и чёрных скважин.
Высохли простыни, сложены в ящики.
Гребни холмов зеленеют, как ящерки, –
море расчёсывать этими гребнями.
Прошлого не было. Есть настоящее
между холмами и морем серебряным.
2.
В тихую ночь небеса открываются
(волны – и те ненадолго замолкли).
Весь Коктебель от земли отрывается
и отправляется к месту зимовки.
Вслед за шалманами, винными лавками,
рынком, садами и тёмными крышами
серые чайки с пунцовыми лапками
ринулись к небу и тянутся выше.
Где-то в Восточном Эдеме отмечено
место посадки на карте вселенской.
Море волнуется, и полумесяцем
выгнулся берег и ждёт поселенцев.
Там, на Востоке Эдема, такая же
бухта, холмы с разноцветной обивкой,
тёплая галька. И те, кто раскаялся,
смогут приехать сюда на побывку.
И приземлится на взморье пустом
странник давнишний,
неправильный дом.
Лесенки белые стены обвили –
дом-небылица из памятной были.
Он резонирует всеми пазами
с морем – ещё неуютный, бескровный.
Из-за холмов благодушный хозяин
к дому придёт и ворота откроет.
Скоро из хмурого города Лима
к дому-чернильнице, дому-скворешне
Осип прибудет, и снова Марина
камень в подарок получит сердечный.
3.
– Как долетели?
– Прекрасно. И слава
Богу,
в дороге ведь всяко бывает.
За день обжились, и улочка справа
улочку слева на плов зазывает.
Говор татарский и говор узбекский
пересекаются с русскою речью.
Море воркует, и бьётся с разбега
в стенку волны обманувшийся кречет.
Здесь, в Коктебеле, совсем по-земному
щурится солнце, и нежит, и ластится.
Людно, и к каждому пришлому дому
вмиг прибиваются местные ласточки.
Перезимуем, согреем купальщиков.
Души потешим закатом сиреневым.
Прошлого не было. Есть настоящее
между холмами и морем серебряным…
4.
Друг мой заветный, печали не стоит
вечно удерживать в гавани сердца.
Вновь от начала весна пролистает
светлую книгу пасхальной седмицы.
Друг, за плечами потери надежда
тихо стоит в неприметной одежде.
Тяжко, но сёстры – память и нежность –
нас навещают зимою бесснежной.
День многолюден, набит под завязку
хлопотным и суетливым занятием.
Главное – ночью отслеживать связку,
не разомкнуть ненароком объятия.
Крепче прижми, как озябшую птицу,
родинки грея губами, при этом
не выпуская меня за границу
между земным и надземным светом.
