Неуставная команда
Просятся на бумагу воспоминания о пожилом кадровом офицере Гаврииле Козловском, нашем преподавателе. Он говорил: «Я глубоко, категорически и бесповоротно убежден, что предмет «военное дело» в театральном институте противопоказан и преподаю его, лишь выполняя приказ!»
Досконально отвечавшему на вопросы он ставил двойку: «Не могу механическое восприятие военного дела оценивать более высокой оценкой».
Я отвечаю на его вопрос «Что такое граната, каково её назначение?»:
– Это такой аппарат, который берётся в правую или левую руку, в зависимости от степени владения оной, затем, после энергичного замаха, бросается в сторону врага. Бросивший кидается вслед этому аппарату с криками: «Вперёд! Ура-а-а! Враг бежит!» независимо от того, разорвалась граната или нет.
Козловский сказал, что ставит пятёрку, потому что такого рода ответ «являет собою чувственное и творческое восприятие военного дела».
Вот по такому принципу он раздавал пятёрки и двойки. Только пятёрки и двойки! А по окончании опроса или зачёта всякий раз громко захлопывал большой учительский журнал и, упиваясь собственным остроумием, словно большой ребёнок, радостно и громко, по-военному чётко докладывал: «Смирно! Всем отвечавшим сегодня в журнале поставлена оценка четыре. Поздравляю. Вольно. Разойдись! Ха-ха-ха!»
Мы устраивали овацию любимому преподавателю категорически ненужного, как он говорил, предмета в театральном училище.
Как-то уже после начала Отечественной войны в учебном тире на занятиях по стрельбе мы, пятеро студентов, должны были из мелкокалиберной винтовки лёжа выполнить следующую команду: «По презренной фашистской мишени одной мелкокалиберной пулей...»
Но вот команду «огонь» наш милый Гавриил Козловский не смог подать, а мы не могли стрелять, так как сзади нас раздалась команда начальника всех московских институтских кафедр военного дела по фамилии Горячих. «Отставить! Вы подаёте неуставную команду!» – обратился он к Козловскому. Мы замерли.
– Товарищ начальник, на линии огня командую я, прошу не мешать. Повторяю: по презренной фашистской мишени одной мелкокалиберной пулей...
– Отставить!
– На линии огня командую я, прошу не мешать. По презренной...
– Отставить!
– Послушайте, не пойти ли вам... вон отсюда! – волево предложил наш Козловский.
О ужас! Чтобы не давать волю душившему нас смеху, мы начали беспорядочный огонь из винтовок.
Гавриил Козловский больше не появлялся на занятиях. Встретив его как-то на улице, мы спросили, почему он не на войне. На что он не без досады заметил: «Не могу достать билет на фронт!»
Мы, юнцы, не понимали, что он давно в отставке, и от службы, тем более от войны, освобождён.
Зато моя память не отправит в отставку этого остроумного и смелого человека.
Ас
Необходимо было узнать расположение немецкой танковой дивизии. Нужен был «язык».
Я, гвардии лейтенант Весник, еду на «виллисе» к наблюдательному пункту командира дивизии. И вдруг вижу, как с подбитого немецкого самолёта на парашюте спускается лётчик. Определить место его приземления было трудно, но вместе с водителем мы добрались через канавы, кустарники и развалины до немца.
При нём был только пистолет. Вести прицельный огонь ему было нелегко – расстояние, нервы, ветер, неотцепленный парашют. Несколько пуль прошли мимо меня. Остальное, как говорят, было делом техники.
Через несколько минут рыжеватый молодой лётчик сидел рядом со мной в машине. Я владею немецким языком в достаточной степени, чтобы объяснить человеку, что при хорошем поведении ему будет сохранена жизнь.
Привёз его на наблюдательный пункт и при генерале начал допрос. Показываю на карту, спрашиваю, где находится 5-я танковая дивизия. Летчик молчит.
– Ну-ка, напугай его пистолетом, – говорит генерал.
Я вытащил наган, наставил ему в лицо. Взвёл курок, но немец вместо того, чтобы испугаться, улыбаясь, засвистел. Да так, что я и сейчас могу воспроизвести эту мелодию. На меня это произвело колоссальное впечатление! Он долго мне снился. Ас!
