Николай Григорьев, главный охотовед «заготконторы», как промеж собой называли зверопромхоз местные жители, обладал открытым, даже простоватым лицом, и с первого взгляда незнакомому человеку мог показаться медлительным и нерасторопным. Но работники зверопромхоза знали, что Григорьев не по годам рассудителен и все дела, за которые берется, делает основательно, с людьми умеет ладить. Сумел Григорьев заработать уважение не только среди конторских служащих, но и среди опытных охотников - промысловиков, кто не один сезон в тайгу хаживал, а это для людей, знающих эту когорту, в шкале человеческих оценок очень многое значит.
У специалиста зверопромхоза на службе всё было в полном ажуре, а вот семейная жизнь не заладилась с самого начала. С годами не притёрлись характеры супругов, не стали едиными привычки. Не связало семью крепче и рождение дочери. Супруга, импульсивная, часто непоследовательная, скорая на необдуманные поступки, скакала с одного места работы на другое, а свою, даже, как позже выяснялось, ошибочную позицию отстаивала до хрипоты в голосе, не желая идти на компромисс, а тем более уступать. Из-за любой семейной неурядицы или мелкой размолвки сразу же хваталась за чемодан, собираясь уезжать к маме.
Николай «вторую половину» ни в чём не обвинял, считая, что и сам где-то просмотрел и был недостаточно внимателен к супруге. А семейные передряги терпеливо пережидал, с головой уходя в охотоведческие заботы. В такие периоды он в прямом смысле дневал и ночевал на работе, проверял закреплённые за зверопромхозом угодья, забирался в самые глухие места, выезжал с инспекторскими рейдами, а то и самолично уходил на соболёвку. Но в семейной жизни всё шло к одному, и в итоге, когда перекрутились и перетёрлись последние чувственные нити, о расставании не жалел, считая, что и дальше ничего путного из их брака не вышло бы.
Не жалел бы о расставании с супругой, если бы вот только не дочь, которую мог теперь видеть лишь изредка. Супруга препятствовала его общению с ребёнком и не хотела составлять какого-нибудь точного графика их встреч. Но, видно, из-за сумбурно организованной жизни у неё периодически возникали проблемы, когда оставить Дашу было не на кого, и «бывшая половина» неожиданно звонила и просила забрать на время дочь.
Внешне похожая на мать, Даша по характеру была полная ей противоположность. По-детски откровенный и непосредственный, его любимый человечек смело говорил всё, что думает, и доверял отцу самые сокровенные и важные тайны. Так как Николай с дочерью виделся изредка, то во время её приездов, длившихся неопределённый срок и порой очень незначительный, он бросал все свои незавершённые дела. Если нужно было, Григорьев брал отгулы или отпуск и полностью посвящал время дочери. Наверное, заботился не совсем умело, как мог, по-мужски. Занимая внимание ребёнка, рассказывал о муравьях, зайцах, цветах и травах, других обитателях леса, наделяя животных и растения необычными качествами. Вместе они совершали недалёкие путешествия: отправляясь в окружающий посёлок лес, наблюдали, как нерестится в горных ключах горбуша, знакомились с грибами - дружными семействами маслят и опят, слушали пение разных птиц. И хоть и не имел педагогического образования отец, но может, из-за того, что рассказывал о том, что его самого интересует, а может, из-за искренности и любви, которыми он окружил ребёнка, обнаружилось, что их интересы с дочерью совпадают.
Вот и на этот раз, выдав путёвки на весеннюю охоту, официально открытую в начале мая, Григорьев уже сам упаковал рюкзак, запасся патронами и резиновыми чучелами, собираясь побывать на заветном озере, дня три - четыре пострелять утку, когда необходимость встретить дочь изменила первоначальные планы. Дочь приехала, возможно, в последний раз, перед тем как в этом году идти в первый класс. И Николай под влиянием нереализованной охотничьей страсти решил выбраться вместе с дочерью на следующий день на вечернюю тягу вальдшнепов. Благо, лесных куликов можно было встретить на самой окраине посёлка, а сейчас у них было время весенних брачных полётов. Николай никогда не стрелял много вальдшнепов - одного - двух за сезон.
Вечернее солнце, словно невеста на выданье, окружённая фатой из подкрашенной малиновым цветом вереницы курчавых облаков, на прощанье улыбалось застенчиво купающемуся в розовой дымке лесу. В небольших, набухших от талых весенних вод лужах и озерцах дружно квакали голосистые лягушки. Селезни настойчиво выкрякивали себе суженых. Укладываясь спать, продолжали щебетать ненаговорившиеся за день трясогузки, пеночки и дрозды. Но главным солистом вечернего ансамбля был вальдшнеп. Он поднимался из-за пихтовых зарослей возле небольшой речки, разгонялся над открытой местностью с невысокими кустарниками, прорезанными редкими деревьями, то прижимаясь к земле, то поднимаясь высоко, превращаясь в почти незаметную точку, а затем резко падал за берёзовую рощицу, выжидал несколько мгновений и возвращался к реке. Дождавшись необходимости сменить тональность хора или чтобы подбодрить вечерних музыкантов, вальдшнеп вновь взлетал и, увлекая других певцов своей заводной песней «хор-хор-хор», с всё увеличивающейся скоростью произношения слогов и заканчивающуюся своеобразным свистом, как у удалого разгулявшегося деревенского парня, пролетал почти одним и тем же маршрутом.
- На закате от чирканья солнца о землю образуются искры. Эти искры превращаются в лесных куликов - вальдшнепов. Они летают на вечерней заре и с восходом солнца, напевая песню... - Николай стал придумывать новую историю, где главными действующими лицами были вальдшнепы.
- А почему эти кулики не летают днём? - задала вопрос Даша, до этого внимательно слушавшая отца.
- Не знаю. Вальдшнепам так нравиться, - не нашёлся на более понятный ответ отец.
- Они укладывают спать солнышко, а утром будят его, - образовав складочку между бровей, выдававшую всю силу детского напряжённого раздумья, отыскал ответ ребёнок. - А потом птички отдыхают. Ведь это непростое дело - поднимать солнце!?
- Наверное, так. Они знают секреты дня и ночи! - обрадовавшись, что наконец-то продолжение придуманной им сказки найдено, согласился, заулыбавшись мыслям ребёнка, отец. Пока дочка искала лягушку, голос которой выделялся среди других земноводных, Григорьев, собрав и зарядив ружьё, занял место у небольшой берёзовой рощицы, где уже несколько раз достаточно низко пролетал лесной кулик.
Вальдшнеп не заставил себя долго ждать. Николай выцелил летящего прямо над головой вальдшнепа и выстрелил, немного пропустив вперёд. Пролетев некоторое расстояние по инерции, птица безжизненным комком упала в прошлогоднюю пожухшую траву. Услышав выстрел и увидев падающего вальдшнепа, дочка подбежала к лежащей на земле птице.
- Папа, кулик уже не полетит? - спросила Даша, подняв и прижимая к груди вальдшнепа, сейчас больше похожего на старую, неизвестно как поржавевшую и за ненадобностью выброшенную игрушку с круглыми неземными глазами и длинным прямым носом.
- Нет, но мы из него сварим супчик... - начал было и замолчал Николай, понимая, что произносит какую-то глупость.
- Когда кулик летал, было так красиво! - оглядываясь кругом и ещё сильнее прижимая к себе птицу, заметила Даша.
Солнце, как будто напуганное гулким выстрелом, поспешно скатывалось за горизонт, быстро стирались яркие краски заката, замолкали птицы. Всю дорогу до дома они шли молча. Николай не находил нужных слов и ругал себя, что не сдержался и не подумал о ребёнке, о его детских чувствах, не готовых переносить выстрелов на охоте.
Ночью Григорьев проснулся, наметил, что будут делать с дочерью завтра, и уже хотел перевернуться на другой бок и заснуть, когда услышал, как кто-то в комнате громко вздохнул. Николай поднялся - за столом сидела Даша и напряжённо вглядывалась в ночь за окном.
- Что случилось, доча? У тебя что-то болит? - беспокойно спросил отец.
- Нет.
- Тогда пойдем, попьем молока и будем спать, - предложил Николай
- Солнышко никак не может взойти, - неожиданно обнаружила свою проблему дочь.
- Так ночь ещё, - попытался возразить отец.
- Некому будить солнышко. Кулика больше нет, - сложив руки ладошками и опустив голову к груди, голосом, готовым вот-вот сорваться на плач, объяснила Даша.
- Там другие вальдшнепы есть. Они разбудят. Пойдём спать, - пробовал Григорьев успокоить дочь.
- Можно, я ещё немножечко посижу, - попросила Даша, не вняв разумным доводам отца.
- Что же нам с тобой делать? - уселся рядом отец, обняв ребёнка за плечи.
- Надо идти, - будто ожидая его вопроса, сразу же ответила дочь.
- Куда?
- Поднимать солнышко, - произнесла дочь, ни капли не сомневаясь в своих словах, как о совершенно очевидном деле, которое нужно обязательно выполнить.
Было в этой просьбе столько убедительности и веры в свои возможности, что отец не посмел отказать ребёнку.
Они шли на то место, где были вечером.
- Быстрее, быстрее, а то не успеем, - торопила дочь.
Ухал на опушке леса ночной филин. Под тлеющими звёздами пронеслась летучая мышь. О предрассветном начале можно было догадаться лишь по растущим светлым бликам в расщелине сопок, загораживающих горизонт.
- А где восходит солнышко? - спросила дочь, когда они подошли к знакомой берёзовой рощице. Григорьев показал рукой направление на восток. Девочка о чём-то с минуту напряженно размышляла, отрешённо посматривая то на землю, то на небо.
- Полетели как кулики, - неожиданно предложила Даша.
- У меня не получится, - ответил даже немного испуганно отец и поправился: - Мы не сможем. Люди не могут летать.
- Сможем! Люди просто не знают. Надо только взяться за руки и бежать к солнышку, - дочь уверенно протянула свою руку.
Он бежал рядом, подстраивая свой шаг под бег дочери, держа в своей заскорузлой большой ладони её тёплую нежную руку, пытаясь всеми своими силами понять мысли и чувства ребёнка, но слышал только тревожный стук детского сердца. Обогнав их, прямо над головами пронеслись два вальдшнепа. «Хор-хор-хор» - раздалась их песня, извещающая о начале полёта - хоровода вокруг солнца. Над горизонтом всплеснули первые отчётливые лучи. Часто дыша, ребёнок остановился, неотрывно наблюдая за только что показавшим свой краешек и ещё не слепящим солнцем.
Григорьев стоял, и плечи его тряслись мелкой дрожью, он сглатывал и никак не мог проглотить большой ком воздуха, застрявший в горле, прикусил до боли язык, боясь, как многие взрослые, показать свои истинные чувства. Сегодня дочка была его учителем, и он впервые по-настоящему увидел рассвет, который раньше для него был простым природным явлением и которому он теперь неподдельно радовался вместе с ребёнком.
Дома дочь почти сразу же заснула, а он долго просидел возле её постели, время от времени поправляя одеяло, наблюдая, как безмятежно раскинула она детские ручонки, иногда шмыгая носом и тяжело вздыхая, борясь со всякой несправедливостью и неправильностью даже во сне. И он, как и большинство родителей, был готов стоять на вечной страже её чистых детских помыслов, которые, к удивлению, ещё находят место в этом мире, но в полёте вынуждены претерпевать много препятствий.
