У известного стихотворения Ахмадулиной "По улице моей" в русском литературном обиходе до сих пор существовало две версии: всенародная песенная и полная, известная любителям поэзии. А после выхода романа Василия Аксенова “Таинственная страсть” появилась, или, точнее, вернулась, еще и третья, с другим прочтением ключевого четверостишия.
Я на это обратил внимание почти случайно, читая давний сборник переводов поэзии. Зацепило: у Ахмадулиной на английском выпали два четверостишия.
Такое случается в переводческой практике сплошь и рядом. И в прямых переводах, и особенно в адаптациях. Набоков, переводя "Алису в стране чудес", опускал по целой странице. Из "Приключений Мюнхаузена" в пересказе Чуковского пропало несколько политически неправильных глав. Пушкин вообще переделал сюжеты о волшебном флюгере-петухе и арабском звездочете из "Повестей Альгамбры" Вашингтона Ирвинга в оригинальный "Золотой петушок".1
Замечательно, что у одного стихотворения есть три варианта. (В английской версии этой статьи я предлагаю перевод двух пропавших четверостиший и “аксеновский” вариант стиха о “таинственной страсти”). Поразительно еще, что одно и то же стихотворение живет тремя жизнями: у каждой версии свой смысл, отличный от других.
* * *
По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
[выпущено в английском переводе и в песне]
Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.
О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
[выпущено в песне]
Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.
Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда - из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.
1959
Что случилось с переводом
Английский перевод стиха вошел в антологию “Послевоенная русская поэзия” (Post-War Russian Poetry) под редакцией Дэниела Уайссборта (Daniel Weissbort). В книжке приводится текст без второго и третьего четверостиший. Поначалу я подумал, что, может быть, составитель использовал песенный вариант. Но в песне выпущены три четверостишия. К тому же антология вышла в 1974 году, а “Ирония судьбы, или с лёгким паром”, где Барбара Брыльска-Алла Пугачёва поёт “По улице моей”, – на новый год в 1975/76-м. По датам получается, что популярность песни из фильма не могла повлиять на тексты в антологии.
На английский стихотворение перевела Элейн Файнстайн. Перевод без рифмы, он основан на ритме и отлично передает пульс ахмадулинской строки. Переводчица сейчас не помнит, как было дело с этим стихотворением. Мне она сказала, что скорее всего к ней оно попало уже в сокращенном виде. Составитель Дэниэл Уайссборт полагает, что тут могла сыграть роль цензура. Может быть, это была и самоцензура Ахмадулиной.
Точно установить, что же случилось на самом деле, сейчас может и не удастся. Зато есть уникальная возможность показать, как работает поэзия. Каждая из версий - это вполне завершенная работа мастера.
1-я улица, лирика одиночества
Без двух (или трех в песенной версии) четверостиший “По улице” читается как плач кого-то, кто горюет об утрате теплоты дружбы в молодости. Всё так: нет больше бесполезных шатаний, болтовни ни о чем, музыки вместе на тесном диване и пения под скрипучие пластинки. Всё прошло, всё растаяло и сменилось взрослой целеустремленной, заострённой на чем-то одном жизнью, – но такой холодной, что в ней нет места старым друзьям.
Друзья уходят, а я остаюсь с кем-то очень надёжным. У этого человека – “холодный циркуль”, которым очерчен строгий круг жизни. Внутрь круга попадают только чистые знания, эффективность, ясность цели. Природный хаос человечности – это изгоняется. В английском переводе тут появляется еще одна деталь, которой нет в русском оригинале: compass по-английски значит и циркуль, и компас, и еще в переносном смысле – охват темы. Это просто удачное лексическое совпадение, лишь усиливающее ахмадулинский мотив.
И вот в моем прекрасном новом мире друзей моих прекрасные черты кажутся уже совсем неуместными, когда они иногда появляются. Мне приходится напрягаться, чтобы вернулись старые чувства, и если получается - это блаженство. Удовлетворенно, гордо, я иду своей дорогой – а они не отпускают меня, эти старые друзья, даже несмотря на то, что иных уже нет в живых. Они приходят и напоминают мне о том, что было и что стало. Мне становится одиноко, колет сожаление, но я его отбрасываю – и друзья растворяются снова.
Так читается “По улице” без второго и третьего стиха в английском переводе и так слышится без второго, третьего и пятого – в песне из “Иронии”. Фильму Эльдара Рязанова оно дает главный эмоционально-нравственный мотив.
Получается: это моя вина, из-за меня, моих поступков брошены друзья ради того, чего, может и не хотелось, но так уж получилось – и так тому и быть.
Вполне может быть, что Ахмадулина сама хотела, чтобы в переводе стихотворение вышло именно в таком виде. Одно только немного смущает: если выпустить второе и третье четверостишие, но оставить пятое, то пропадает перекличка “голубеньких девочек Дега” во втором со “стужей голубой” в пятом.
2-я улица, лирика отверженного
Восстанавливаем пропущенные четверостишия – и “Улица” разворачивается в прямо противоположную сторону. Одиночество теперь – это не моя вина. Виноваты вы, мои друзья. Я иду своим путем, верность, честь и твердость – это при мне. Это вы, друзья мои, охвачены страхом, изменяете и предаете меня. Это у вас “таинственная страсть” к предательству и вы оставляете меня в одиночестве.
Стихотворение так написано, что в нем только один раз возникает родовая привязка: “и – мудрая – я позабуду тех”. Строчку, не нарушая размера, можно читать, например, так: “я – мудрый – позабуду тех”. Это может говорить женщина, а может – мужчина. Это не “женская” лирика, а общечеловеческая. Я уверен, Ахмадулина так и задумывала. В английском, где род слов не имеет морфологической выраженности, это не так заметно, а в русском – требует особых усилий от автора.
В этом варианте у лирического героя уже нет лирического партнера. Партнер - это Одиночество. Холодный циркуль замыкает круг не для того, чтобы исключить из него старых друзей. Наоборот, меня замыкают, чтобы исключить из “нормального” мира. Это я кажусь другим бесполезным, отверженным и подозрительным. Я храню верность искренней теплоте старых дней, а у них нет в доме старых песен. Остались только случайные репродукции танцовщиц Дега как хрупкое напоминание о прошлом. Вы предали меня, вы предали себя, ваше зрение затуманено этим предательством - так звучит теперь “Улица”.
С восстановленным текстом стихотворение превращается в мощный гимн стойкости человека перед лицом обывательского общества, такого, где предательство поощряется, а конформизм воспитывается. Гимн – и еще задумчивый упрек тем, кто поддался этой “таинственной страсти” и движим ею.
В таком виде, разумеется, стихотворение могло бы подпасть под цензуру. Да и самоцензуру - тоже.
Сегодня Ахмадулина почитаема и осыпана наградами.2 Ахмадулина 60-х была одним из самых бескомпромиссных голосов поколения. “По улице моей” было напечатано в “Юности”, редакторы которой, Борис Полевой и Валентин Катаев, своим авторитетом защищали молодых авторов. Но вообще ее не так много публиковали, как можно было бы подумать.
3-я улица, тайная рифма
Ну, вот и всё, да не разбудит власть
Вас, беззащитных, среди мрачной ночи;
К предательству таинственная страсть,
Друзья мои, туманит ваши очи.
Страх и страсть – рифма неожиданная, сильная, даже при том, что слова не вполне одного фонетического ряда.
Дело, однако, в том, что страх в первой строчке четверостишия на самом деле скрывал другую, подставленную рифму – власть. В таком сочетании стихотворение приобретает совсем другое – остро-политическое звучание. В 2009 году вышел посмертный мемуарный роман Василия Аксёнова "Таинственная страсть". Вот как Аксенову запомнилась "Улица". Ахмадулина (в книге – Нэлла Аххо) читала свои стихи в зале Чайковского в Москве. “Все повскакали, орали восторги... И вдруг меня обожгло, – пишет он. – Я понял, что она прочла в одном стихе не совсем ту версию, что была опубликована в "Юности". Далее Аксенов отмечает, что это ключевое четверостишие Ахмадулина поставила в конец стихотворения, что давало ему дополнительную силу – поэтическое ударение.
Аксёнову это показалось очень важным. Призрак предательства, говорит он, тогда ходил по пятам за Ахмадулиной – и за ним – всё время. В этом варианте обвинение брошено прямо – власти. Власть будит охваченных страхом людей посреди ночи. Хуже – рождает страсть к предательству, от которой мутится рассудок. Вольнолюбцу, будущему диссиденту Аксенову это было близко – это раскрывало, что же происходит в обществе, что разъедает отношения между людьми.
Видимо поэтому Василий Аксёнов взял этот ключевой поэтический образ – “таинственную страсть” – в название своего последнего романа о поколении шестидесятников.
Политическая заостренность нередко смазывает более широкое звучание темы. Здесь – нет, и в этом особенность поэтического таланта Ахмадулиной. Что это за “таинственная страсть”? Мы боимся власти, нас так воспитывает власть? Или в нас самих есть какое-то первобытное начало, толкающее к предательству? А власть – это так, в оправдание?
Я просмотрел десятки собраний ахмадулинской поэзии в интернете, но нигде не нашел версии, о которой вспоминает Аксенов. Может быть, память сыграла с ним шутку? В конце концов, его книга – роман, то есть воспоминание, но беллетризованное. Друг Аксенова Роберт Рождественский (в книге – Эр) спорит с ним: “Ты же ее знаешь: сегодня она читает один вариант, завтра – другой. На самом деле никаких предательств не было и не предвидится. Прежние времена не вернутся, поверь мне.” Аксенов в этом не уверен.
Поэзия на западе к тому времени переключилась на ленивый свободный стих. В России поэты в 60-е искали и находили новые рифмы, вспоминает Аксенов. Это было важно, это восхищало, открывало, казалось, новый, тайный смысл предметов.
Ахмадулина нашла свою: cтрасть – власть – страх.
1 А. Ахматова. Последняя сказка Пушкина. «Звезда», 1933, № 1, стр. 161—176.
2 Белла Ахмадулина ушла от нас в 29 ноября 2010 года. Статья опубликована до этого.
