Есть только миг между прошлым и будущим.
Из песни
И в этот миг 5 января 2012 года, вечером, в 20 часов 22 минуты в самом центре России в тамбовской деревне умерла одинокая старуха. За окном ее дряхлой избенки мело. Мокрый снег прилипал к треснувшему стеклу окна, в раме которого один глазок был вообще пуст, заткнут старой подушкой. В избе было холодно, печь остыла еще вчера. Сегодня старуха ее не топила. Не было сил. Старуха знала, что умирает, знала, что тело ее будет много дней лежать в одиночестве, ведь в некогда большой деревне, раньше в ней насчитывалось свыше ста дворов, осталось всего три старухи, которые жили на другом конце. По колено в снегу тащиться старому человеку нелегко. Они не скоро заглянут к ней, не скоро узнают, что она умерла.
А в это время в далекой Москве сын старухи бранился с женой, ворчал в сердцах, что давно пора продать их двухкомнатную квартиру и купить меньшую, однокомнатную на краю Москвы. Но жена была против продажи квартиры, кричала, что она с голоду сдохнет, но не продаст, не уедет с обжитого места. Мол, здесь каждый сантиметр ее кровью и потом полит. Сын старухи в ответ орал, что это он квартиру своим горбом заработал, и не желает с голоду подыхать, доживут как-нибудь в однокомнатной, где-нибудь в Бутове, там воздух свежее. Он кричал, что танцы в квартире им не устраивать, оттанцевали своё. Сын старухи тяжким трудом за много лет работы на большом заводе выбился из слесарей в главные инженеры основного цеха. В ельцинские времена заводская земля приглянулась одному из кремлевских магнатов. Завод мигом обанкротили и продали магнату за бесценок. На месте цехов поставил он гипермаркет с обширной площадкой для стоянки автомашин. Сын старухи десятый год перебивается случайными заработками. Шесть лет назад, выгружая мешки с сахаром из вагона, надорвался, стал инвалидом и теперь ходит скособочившись. Денег на жизнь, на еду постоянно не хватает. Живут впроголодь. И нет просвета впереди.
А всего метрах в ста от дома, где жил сын старухи, в ярко освещенном кабинете, роскошном, современном, с резной мебелью, тот самый магнат - владелец гипермаркета и шести заводов, чей капитал исчислялся не одной сотней миллионов долларов, разрабатывал с двумя своими заместителями план, как прибрать к рукам еще один завод в далекой Сибири. Этим заводом руководил друг детства магната. Выросли они в одном дворе, в одном доме, в одном подъезде. Дружили с детского сада. Вместе окончили школу, и друг будущего миллионера уговорил его поступить в Баумановский институт. Друга после института направили в Сибирь, а будущий магнат подсуетился, остался в Москве, пусть на побегушках, но в главке, в столице. Друг в перестройку стал директором завода, а он все еще был на побегушках, но вскоре сообразил, как можно подняться, открыл свой кооператив и помчался в Сибирь к другу, уговаривать отдать ему на реализацию продукцию завода. Благодаря другу, пошли деньги, хорошие деньги. И вскоре они с другом приватизировали завод. Другу, как директору завода, досталось шестьдесят процентов акций, а ему тридцать. Десять процентов осталось у коллектива. Друг выпускал продукцию, а он продавал. Деньги шли через его руки, и он не знал, что друг догадывается, понимает, что большая часть выручки остается у него. На эти деньги, да с помощью хитроумных комбинаций, обманных ходов, с помощью подкупа глав администраций областей и министра он завладел шестью заводами, но ему все казалось мало. Хотелось быть полным хозяином завода, где директорствовал друг. Этот завод был для него, как первая любовь. С него начинался его взлет из просиженного до дыр многолетним сидением кресла мелкого клерка. Но на пути стоял друг, который хоть и терпел его обман, но все же не простак, не уступит завод без боя. И миллионер наконец-то разработал тончайшую комбинацию, как избавиться от друга, лишить директора завода всех акций. И в тот миг, когда умирала старуха, магнат поставил точку в своем хитроумном плане, приказал одному своему заместителю сегодня же лететь в Сибирь, а другому подсказал, как действовать завтра в министерстве. Приказал, подсказал и потянулся к чудному резному бару, достал дорогой французский коньяк, разлил в рюмки и проговорил со счастливой улыбкой: - С Богом!
Он не знал, что Бог уже распорядился его судьбой, не догадывался, что друг его детства осведомлен о его планах и нанял киллера, не предполагал, что его завтрашний убийца сейчас мирно подремывает, покачивается в купе скорого поезда, с каждой секундой приближаясь к Москве, не подозревал, что завтра в это же время его тело будет остывать на снегу у подъезда собственного дома, изрешеченное пулями из автомата Калашникова.
А в это время сталевары того самого завода, из-за которого друзья пытались уничтожить друг друга, в нестерпимой жаре разливали ослепительно жгучую, как солнце, сталь. Они работали, несмотря на праздник, ведь мартеновские печи не должны остывать. Работали и шахтеры, беспрерывно рубили уголь для этих печей, задыхались в пыли, кашляли, сморкались, хрипели от усталости, размазывали пот и пыль по черным лицам.
А в Москве, в Кремлевском Дворце, старые балбесы, и толстые, и худые, и лысые, и чубатые, переодевшись в женскую одежду, покрывшись по-бабьи, женскими платками, засунув под кофточку спереди и под юбку сзади по два огромных шара, кривлялись на сцене, притворялись женщинами, несли тошнотворную пошлую околесицу. Зал, заполненный сытыми мордастыми людьми, хохотал, притворяясь, что ему весело, ведь немалые деньги заплачены за этот вздор, значит, надо веселиться, не пропадать же деньгам даром. И всю эту нелепость, несуразицу, дрянь, происходящую на сцене главного зала России, усердно снимали с разных точек пять ведущих телеоператоров первого главного канала телевидения, чтобы не упустить ни одного кривляния, ни одного прыжка нелепо грудастых и лепо толстозадых мужиков и показывали на всю страну эту пошлую околесицу как величайшее достижение культуры.
А неподалеку от Кремля в известнейших ресторанах, сияющих огнями, умноженными многократно зеркалами, отраженными яркими лучами от золоченных украшений зала шло бесовское веселье. Богатая публика прожигала шальные деньги, упавшие именно в их руки только потому, что они в нужный момент оказались в нужном месте. Они глубоко в душе понимали, что деньги прилипли к их рукам случайно, незаслуженно, и пытались поскорее их спустить, сбыть с рук. Были здесь отчаянные бандиты, чиновники министерств и ведомств, фартовые воры, депутаты Государственной думы, спекулянты краденным, мошенники, называющие себя бизнесменами и, конечно, удачливые дорогие проститутки. Такое же отчаянное веселье шло в ночных клубах Москвы: ревела, ухала музыка, дергались разноцветные огни, в которых мелькали вскинутые руки хмельных от наркотиков и водки полубезумных парней и девушек.
И в этот миг, когда в Москве шло это море разливанное жуткого веселья, в сыром подвале, прижавшись друг к другу, пытались заснуть две бездомные одиннадцатилетние девчушки. Они только что выпили водки, которую ребята налили в два неоднократно использованных разными людьми пластмассовых стакана и дали им приложиться первыми, в знак уважения к прекрасному полу. Тошнота у девчат от паленой водки уже прошла, и теперь блаженное тепло разливалось по их детским телам, и казалось, что даже вши и блохи стали их меньше беспокоить. И голова стала меньше чесаться, и живот с поясницей, где во швах трусов водилось больше всего вшей. Девчатам хотелось поскорее заснуть, потому что они считали, что ребята не тронут их спящими. Оставят на сегодняшнюю ночь в покое. Голоса их друзей, таких же бездомных мальчишек, слышались неподалеку. Было их пятеро, сидели они на лохмотьях в кружок вокруг расстеленной газеты, на которой была полупустая бутылка водки, лежали куски хлеба, пирожки, стояли стеклянная банка с квашенной полусгнившей капустой и грязная консервная банка с горящей свечой. Чумазые детские лица ребят были тускло освещены неверным светом свечи. Самому старшему из них - семнадцать лет, а самому младшему - десять. Говорил старший. Он был худ, смышлен, энергичен, любил рассказывать о своих похождениях. Сейчас он говорил, что поднакопит силенок, выследит где-нибудь внучку Ельцина либо одну из дочек премьера и непременно изнасилует. Говорил он это со смаком, прямыми словами и энергично показывал руками, как он будет насиловать. Ребята смотрели на него горящими восхищенными глазами. Только один, самый скептически настроенный из них, возразил, что дочки премьера без охраны не ходят, охрана у них ой-ёй-ёй. Но старший уверенно ответил, что он непременно выберет случай, что это цель всей его жизни, главный ее смысл, жарко, уверенно говорил он, а без цели жить плохо. Скверно жить, когда нет смысла в жизни.
А дочки премьера в этот миг отдыхали с папой в Сочи во дворце «Бочаров ручей». Папа их, несмотря на то, что вырос в простой бедноватой семье, любил роскошь, любил, чтобы мебель, стены, шторы - все вокруг него блистало золотом, любил покушать с тонких фарфоровых тарелок с золотой каемочкой. И дочерей приучил к роскоши, к презрению к простому народу. Сейчас семья премьера в полном составе была за столом. Все они только что вернулись с прогулки, сидели за столом румяные от свежего воздуха, удовлетворенные жизнью, счастливые, негромко, неспешно переговаривались между собой, смотрели, как слуги их, разливают им в тонкие бокалы легкое нежное вино, смотрели, как алое вино играет, переливается, дает розовый отблеск на белую скатерть. И какое им было дело до умирающих старух, до голодных пенсионеров, до исходящих потом сталеваров, до харкающих кровью шахтеров, до вшивых бездомных детей! Покой, довольство, счастье витало над их столом, над этим святым семейством.
