В результате II Мировой войны серьезнейший ущерб был нанесен жилищному фонду в городах и системам искусственного орошения сельскохозяйственных земель <Японии>. В условиях блокады портов и бомбежек была разрушена четверть промышленных предприятий и сильно повреждена транспортная сеть.
Япония потеряла колонии, утратила океанский флот, военные потери составили 2,8 миллиона убитыми, но численность населения увеличилась на 10 % за счет притока репатриантов из бывших колоний.
Е. Леонтьева «Короткий век и длинный год».
Стоял теплый солнечный день середины октября. Это был тот короткий промежуток времени, когда природа необыкновенно богата красками. Листья деревьев, желтые и багряные, при малейшем дуновении ветерка обреченно срывались с веток и печально опускались на землю. На склонах сопок вечнозеленые сосны выделялись среди увядающих лиственных собратьев темными мундирами.
Мы ехали за город по дачной, порядочно разбитой дороге на японском джипе, предоставленном Анатолием Ильичем Шевченко. Наш путь лежал к единственному уцелевшему в пригороде памятнику умершим японским военнопленным.
Я сидел на заднем сиденье с Валерием Николаевичем Сапрыкиным, который, размеренно обращаясь ко мне, говорил тихим голосом – так, как это принято на японских островах:
– Сергей Григорьевич, я занимаюсь захоронениями японских военнопленных уже почти два десятка лет. Сначала под руководством Шевченко, а затем, как член общества дружбы «Россия – Япония». Каждый год встречаюсь с несколькими делегациями Страны Восходящего Солнца, которые приезжают в наш город. У меня дома несколько больших папок – настоящий архив по захоронениям и родственникам погибших военнопленных. Постоянно контактируя с членами японских делегаций, я все лучше узнаю представителей этой интересной нации.
– А как вы с ними общаетесь, на каком языке? – поинтересовался я.
– Они всегда приезжают со своим переводчиком, – ответил Сапрыкин.
– С какой целью приезжают к нам японцы?
– Их несколько. Во-первых, поклониться праху умерших, во-вторых, эксгумировать, где это возможно, останки своих соотечественников и отвезти их на родину, чтобы предать земле по своим традициям. В-третьих, участвуют в поисках еще ненайденных захоронений в окрестностях Арсеньева.
– А вы были в Японии, Валерий Николаевич?
– Да. Общество интернированных в 2007 году пригласило меня на шесть дней погостить в Токио.
– Впечатления?
– Незабываемые!
Машину встряхнуло на глубокой колдобине. Мы подъехали к сопке Обзорной. От подножия до вершины она светилась ярко-желтыми и багряными листьями смешанного леса, словно гирляндами гигантская праздничная елка. А верхушку сопки венчала ажурная телевизионная вышка.
Повернули направо и через сотню метров уперлись в металлические ворота бывшего пионерского лагеря «Смена». На воротах висел солидный замок, а слева от него виднелась фанерка, на которой был указан номер телефона и надпись: «Звонить сторожу».
Я достал было из портфеля мобильный телефон, но Валерий Николаевич махнул рукой:
– Не стоит. Вряд ли мы его найдем, – и, кашлянув, обратился к водителю: – Николай, разворачивайся, подъедем к месту захоронения с другой стороны.
Водитель развернулся. Справа от дороги виднелось заросшее футбольное поле.
– Кстати, на этом месте, – перехватив мой взгляд, произнес Сапрыкин, – стояли деревянные бараки, в которых жили японские военнопленные.
...К памятнику мы подъехали минут через пять, преодолев пологий подъем с большими, округлой формы, валунами.
– Валерий Николаевич, а если бы мы пошли к памятнику через лагерь, то как бы на него вышли? – спросил я.
– Прошли бы по тропинке от здания бывшей столовой метров сто пятьдесят.
Я первым вышел из джипа. За мной – Сапрыкин. На круглой поляне в окружении теряющих листву деревьев на небольшом постаменте стоял памятник из бетона и мраморной крошки.
На лицевой стороне монумента играла солнечными бликами табличка из нержавеющей стали с тремя вертикальными столбцами иероглифов различной величины. Сверху по центру в небольшом квадратике выделялся кружок-солнце – флаг Японии. В правом нижнем углу угадывалась цифра «62». Вокруг памятника с трех сторон стояла небольшая бетонная оградка.
– Любопытно, кто автор памятника?
– Табличка выполнена японскими мастерами, а памятник изготовлен у нас в городе.
– И что написано на табличке?
– Переводится так: «Доблестным воинам императора».
– А цифра «62»?
– Это порядковый номер захоронения в Приморском крае по документам японской стороны.
Подул ветерок, и несколько невесомых листочков с кроны стоящего неподалеку дуба плавно опустились на постамент памятника.
Сквозь ветви деревьев я посмотрел на склон сопки Обзорной. С этого ракурса виднелось несколько серых проплешин базальтовой горной породы.
– Как же удалось обнаружить это японское кладбище, Валерий Николаевич? – спросил я, не скрывая любопытства.
– Благодаря документам НКВД. Эта организация работала очень четко. Кстати, под ее контролем и происходили захоронения. И каждое кладбище привязывалось к какой-нибудь сопке с обозначением ее высоты или к крупному ручью. Затем указывалось, в каком направлении от этого ориентира находится захоронение, например, на север или на юг. И отметка расстояния в метрах. Таким образом, составлялись подробные карты захоронений на местности, и сейчас они рассекречены. Мы продолжаем поиски останков японских военнопленных. Дело это непростое. Были случаи, когда в лесу нас задерживали работники лесхоза, военные.
– Есть ли какое-нибудь название этому кладбищу?
– По нашим документам оно значится как «Халаза-1» 6-го отделения лагеря номер 15 НКВД.
Японские военнопленные использовались двумя ведомствами: Министерством внутренних дел и Министерством обороны. В первом случае пленные находились в лагерях, во втором – формировались в отдельные рабочие батальоны.
– А сколько здесь умерших?
– Сто тридцать один человек.
– Каким образом это установлено?
– По спискам умерших военнопленных, составленным офицерами управления лагеря при передаче захоронения поселковому совету. При этом составлялся акт передачи. Хоронили умерших квадратами: пять могил в длину, пять в ширину. Кладбище разбивалось на сектора по двадцать пять могил в каждом. И каждый сектор имел свой порядковый номер. А внутри квадрата нумерация была такой: в числителе номер могилы, в знаменателе – номер ряда. Например, 2/3 означало – вторая могила третьего ряда.
Таким образом, все останки удалось установить пофамильно. И даже их воинские звания, год рождения и дату смерти.
– Вы говорите, что это захоронение имеет название «Халаза-1». Значит, есть еще и «Халаза-2»?
– Совершенно верно. И оно находилось выше по течению реки Халаза на расстоянии десяти километров от этого места. Мы там вели работы по эксгумации останков, и 5 октября 1998 года прах японских военнослужащих был вывезен на родину. Эту миссию выполняла делегация из Министерства здравоохранения, труда и благосостояния Японии под руководством господина Наоси Уэмура. На втором захоронении и сегодня стоит скромный деревянный столбик с указанием того, что в этом месте было японское кладбище… Ну что, пора возвращаться?
На прощание я окинул взглядом памятное место, окруженное скорбящими березами.
Мы тронулись в обратный путь.
– Валерий Николаевич, а чем занимались здесь военнопленные?
– В основном заготовкой леса, который доставляли на станцию Даубихэ. А в городе – строили дома. Главным образом – двухэтажные. Участвовали в строительстве первой в поселке бани по улице, ведущей к вокзалу, а также закладывали фундамент Дворца культуры завода «Аскольд».
– Любопытно, какими они были людьми?
– Старательными, исполнительными, в еде неприхотливыми. В летний период употребляли в пищу лягушек, змей. Бывало, поймают лягушку, возьмут за лапки, разорвут пополам – и в рот. Или увидят головастиков в луже, зачерпнут ладонями воду и глотают. Часто просили местных мальчишек, чтобы те приносили им лягушек в обмен на табак. Лечили себя различными травами.
– Валерий Николаевич, а были ли случаи побегов? – поинтересовался я.
– Вы не поверите, были. Но очень редко. Однажды группа из четырех японцев, убив своего же мастера, подалась в бега. Но разве уйдешь от энкавэдэшников? Беглецов с помощью овчарок быстро нашли в тайге у костра и расстреляли на месте. Похоронили там же. Для этого привели из лагеря группу военнопленных, и те закопали беглецов.
Четверо расстрелянных вошли в список умерших с пометкой, что захоронены в тайге, как убитые при побеге.
Вспоминается другой случай. Как-то раз из самой Семеновки убежал пленный японец. Долго искали и нашли в соседней Корниловке в одном из больших колхозных погребов с картофелем. Женщины-колхозницы обнаружили. Чекисты привели бедолагу в Семеновку и расстреляли.
– А было ли у японцев свободное время и, если было, то чем они занимались?
– В сильный дождь, например, японцы не работали. В это время они изучали марксизм-ленинизм и пели песни наподобие «Катюши».
Мы проехали молча с полкилометра.
– Если у вас еще есть время, Сергей Григорьевич, – прервал молчание Сапрыкин, – то мы можем проехать в район бывшего предприятия «Сельхозтехника», где находился полевой военный спецгоспиталь под номером 1369. Это был палаточный больничный городок. Рядом с ним находилось кладбище, а несколько выше – второе.
– Времени в обрез, но это так интересно, что поедем непременно, – ответил я.
Дорога заняла минут десять. Вышли у ворот бывшей «Сельхозтехники».
– Сергей Григорьевич, вот здесь, где мы сейчас стоим, находилось кладбище при госпитале. Чуть правее располагалось небольшое озеро, метров пять глубиной, где дети зимой катались на самокатах, а летом купались и по очереди плавали на единственной латаной-перелатаной автомобильной камере.
После того, как ликвидировали госпиталь, стали засыпать озеро и окружающие его могилы. Под нашими ногами – три метра насыпного грунта, в основном шлака. Прибавьте к этому еще один метр – глубину самой могилы. Итого, чтобы выкопать останки, надо отрыть грунт на глубину четырех метров. Сейчас основное захоронение располагается под гаражами «Сельхозтехники», а также во дворе этого предприятия.
Я посмотрел на то место, где могло находиться озеро, и увидел густые заросли высокой травы. К этому месту вплотную подступали огороды жителей улицы Черняховского.
– А сколько человек здесь похоронено? – спросил я.
– Сто тридцать один умерший.
– Такую же цифру вы привели по кладбищу Халаза-1, – заметил я.
– Совершенно верно, это случайное совпадение, – ответил Сапрыкин.
– И что препятствует поиску останков в этом месте?
– Японцы пока не настаивают. Да и владельцы территории не заинтересованы вести переговоры о работе по поиску точного места захоронения.
– Будем ждать? – спросил я неуверенно.
– Наверное. Но это еще не все. Выше по улице Черняховского находилось второе кладбище. Там похоронено девяносто три человека.
– И что с этим захоронением?
– Все останки эксгумированы японской стороной
и в 2007 году вывезены в Японию в префектуру Ниигата. И на этом месте стоит такой же памятник, какой мы только что видели в пригороде.
– Валерий Николаевич, а живы еще люди, которые помнят этот период, работали в госпитале или жили рядом?
– Да, у меня есть координаты трех человек. Естественно, им уже за восемьдесят лет.
– Доброе дело вы делаете, Валерий Николаевич. У вас нет желания собрать весь материал о японских военнопленных и выпустить книгу? На эту тему, насколько
я знаю, мало что написано.
– Как-то не думал об этом, Сергей Григорьевич. Идея интересная. Вот выйду на пенсию, может быть, возьмусь за перо. Действительно, не пропадать же моему домашнему архиву.
Мы еще постояли некоторое время и пошли к джипу. По улицам ехали в плотном потоке машин.
Минут через пятнадцать мы были в центре города. Вышли неподалеку от здания администрации и решили пройтись пешком. По тротуару нетвердой походкой шли двое парней с початыми бутылками пива. Один из них громко кричал, разговаривая по сотовому телефону:
– Короче, ты задолбала меня… – и мы услышали грубый мат. – Да пошла ты на… Достала...
Прохожие шарахались от подвыпивших подростков.
– Запомните эту картинку, – обратился ко мне Сапрыкин, – в Японии вы этого не увидите.
...Через несколько месяцев мы с женой полетели в Страну Восходящего Солнца.
