Поразительные возможности открываются сегодня для владельца компьютера в любой точке мира, умеющего им пользоваться даже в минимальной степени. Карты городов мира GOOGLE в трёхмерном измерении дают нам возможность почти физически ощущать себя гуляющими по улицам и переулкам Парижа, Мадрида, Нью-Йорка, Москвы, Лондона. Можно разглядывать вывески магазинов, знаменитых кафе, ресторанов, больших универсальных магазинов, фасады театров, музеев. Так например при двух посещениях Парижа мне не удалось бросить взгляд на знаменитую Пляс Пигаль. Теперь это можно сделать, не выходя из дома – прямо за своим столом! Не так важно, что там нет ничего, что отличало бы эту площадь от похожих мест района 42-й стрит в Нью-Йорке, чего-то похожего в Мадриде, или Мюнхене. Важно, что это можно видеть, никуда не отлучаясь из дома.
Как-то пришла в голову мысль посмотреть на свой старый дом в Москве, в котором моя семья прожила с 1939 года по 1962-й. В свой единственный приезд в Москву в 2004-м году, пробыв там шесть дней, невозможно было осуществить все планы. Главным было посещение Востряковского кладбища, где похоронены мои дедушка, бабушка, два брата отца, а также кладбища, где похоронена мать жены и её родственники. Нужно было заказать и оплатить на несколько лет вперёд уборку могилы и уход за памятником. На это ушёл почти целый день.
Мой друг - балетмейстер Большого Театра Борис Акимов - организовал нам с женой посещение спектакля «Балеты Баланчина» на сцене Большого Театра, да ещё в центральной, бывшей «царской» ложе. Одним словом - дни были заполнены до отказа и съездить на Большую Калужскую посмотреть на свой старый дом, в котором я провёл 23 года не было никакой возможности. Теперь я смог восполнить этот пробел.
Когда я увидел улицу и свой дом – приближая или удаляя всё, что хотел детально рассмотреть, то нашёл своё окно, выходящее на улицу (другое выходило во двор – на Нескучный сад). Дом, как и соседние корпуса, построенные в 1938-40 годах, конечно, сильно обветшал. Многие владельцы квартир поменяли внешние рамы на современные. А в «нашем» окне рама осталась той же! И к моему удивлению при большом увеличении удалось увидеть след от термометра, прибитого к раме с внешней стороны 72 года назад! Это было совершенно поразительным открытием.
Владельцы квартир (или по-прежнему комнат?), в которых жили наши соседи – семья А.Б.Буше – режиссёра цирка, и другое окно соседа по лестничной площадке знаменитого М.Н.Карандаша-Румянцева – не поменяли рамы своих окон, и они остались теми же, что служили нам со дня въезда в этот дом в декабре 1939 года.
Восемь новых корпусов жилых домов на Большой Калужской улице. Фото примерно 1940 года
Облик улицы, однако, сильно изменился. Уже во времена Брежнева на Калужской (это название для меня привычней, чем Ленинский проспект) начался постепенный снос всех оград – красивых заборов, соединявших наши дома как бы в единый архитектурный ансамбль. Чем был продиктован этот снос – непонятно и сегодня.
Бросается в глаза обилие маленьких магазинов и кафе в первых этажах всех восьми корпусов. Вот дом №12 – «первый корпус», где жил знаменитый иллюзионист Эмиль Кио. Все годы на первом этаже находилась булочная. Это там отец мне купил (по карточкам!) белую булку, когда мы едва приехали домой из Фрунзе 20 ноября 1942 года. Белые булки лежали прямо за стеклом, да ещё и калачи! Белого хлеба во Фрунзе практически не было. Хотя – и это главное - не было голода. Но эта наша булочная была и большим удобством, и волшебным воспоминанием. В том же доме, ближе к 2-й Градской Больнице находилась аптека. Она тоже обосновалась там с самого начала эксплуатации домов. Теперь там бары, винные магазинчики, ещё какие-то непонятные маленькие конторы. Кажется в нашем старом доме осталась только детская поликлиника.
Но дом №16 был только одной из частей нашей жизни. Другой частью был двор. И какой! Наверное, в Москве не было похожего двора нигде, ни в одном районе города. Прямо за оградой находится большой свободный сектор в виде треугольника, нисходящего своей вершиной в овраг, ведущий в Нескучный сад и дальше вниз - прямо к Москве-реке. Овраг пересекался тремя мостиками, один из которых шёл из двора Президиума Академии наук и дальше дорога вела прямо к официальному входу в Парк.
За первым мостом через овраг угадывается силуэт нашего дома №16 на Большой Калужской.
Таким образом наш двор через этот овраг переходил в Нескучный сад
Этот сектор между бывшим Палеонтологическим музеем и оградой Президиума Академии Наук теперь совершенно неузнаваем – так зарос деревьями и кустарником. Главный, «парадный» вход со стороны Крымского моста, напоминает «Бранденбургские ворота» в Берлине, только гораздо большие по масштабу. Это уже было строительство «хрущёвского времени».
Много раз в послевоенные годы городские власти устанавливали заборы, отделявшие Парк им. Горького и Нескучный сад от наших дворов с целью взимания платы за вход. Естественно, немедленно были организованы «дыры», то есть проходы между прутьями или трубами расширялись до размера, необходимого для «протискивания» взрослого человека. Потом через определённое время вход становился бесплатным. Затем всё повторялось. Это продолжалось десятилетиями. При Хрущёве плата за вход в Парк снова была отменена, а после 1962 года – не знаю, так как в том году мы переехали в новый дом у Калужской заставы, который тогда именовался, как «Дом тысячи мелочей», то есть по имени большого магазина на первом этаже.
Парк мы начали осваивать ещё зимой 1940 года. Александр Борисович Буше с сыном и я с отцом частенько приходили в Парк со своими деревянными санками – они были тогда большой редкостью в Москве. Эти санки привезли в подарок наши отцы из Ленинграда – только там они в ту зиму и продавались! Мы садились в санки и спускались на них по пешеходной тропинке. Санки летели с большой скоростью по извилистой аллее и доезжали почти до замерзей Москвы-реки. От такой скорости захватывало дух, было страшновато, но всё равно хотелось повторять этот спуск снова и снова. А лет через двадцать мы ужеподнимались из парка к нашему дому – с компаниями друзей или со знакомыми девушками. Парк всё ещё играл известную роль – часто садились мы на речной трамвай где-нибудь у Крымской площади и ехали сначала до Воробьёвых Гор, а потом обратно до Зелёного театра и снова в горку - к себе домой.
Осень 1941 года. Одна из первых зениток, установленных у Крымского моста
В войну в Парке и Нескучном саду стояли зенитные батареи. Сколько их было? Наверное пять или шесть. Как-то весенним днём 1943 года, когда мы гуляли в парке у одной из батарей началось большое оживление. Сигналов сирен, то есть воздушной тревоги не было, но активность зенитчиков была совершенно лихорадочной – они быстро начали таскать тяжёлые ящики со снарядами поближе к зенитным орудиям; все зенитчики – среди них были и молодые женщины - быстро занимали свои места, и мы не знали что это – учебная тревога, или реальная опасность воздушного налёта? В таких случаях мы спешили домой. Но, поскольку сигналов сирен всё же не было, то все мы - компания детей - постепенно успокаивались и продолжали гулять по знакомым аллеям. Зенитчики не позволяли любопытным и детям близко подходить к батареям. Солдаты с винтовками зорко следили за порядком вокруг.
Первый праздничный салют состоялся в Парке рядом с Зелёным театром (и, конечно в других местах Москвы, но видели мы только то, что было рядом). Это было 5 августа 1943 года. Вечер был страшно холодным, мы были одеты в демисезонные пальто, но обилие зенитных орудий, выставленных в ряд вдоль набережной Москвы-реки, было чем-то настолько необычным, и нас никто не прогонял подальше от орудий, что мы поняли – происходит что-то совершенно доселе небывалое. Салют в честь освобождения Белгорода и Орла поставил точку – больше авиа налётов на Москву никогда не было.
***
Когда в начале 1990-х появилось много иммигрантов, приехавших в США, Израиль или Германию, среди которых были бывшие соученики, а иногда и коллеги, то они нас часто спрашивали: «Не скучаете ли вы по дому? Как вы боролись с ностальгией?» Мы всегда на это отвечали, что с ностальгией никак не боролись, потому что она нам вообще была неведома. Мы распрощались с Москвой раз и навсегда, и если о чём-то и сожалели, так только о том, что не уехали раньше. Мы явно не «попадали в тональность» настроения людей, приехавших после 1991-го года. Оно и понятно – люди теперь приезжали в Америку не теряя своих российских паспортов, квартир, имущества – одним словом они скорее переезжали, чем иммигрировали. Их ностальгия по Москве была продиктована тем, что они, покидая Москву по своим причинам, едва ли думали о том, что покинули город навсегда. Впрочем, у каждой семьи была своя история. Но приходилось видеть людей совсем молодых, действительно потерявших себя, проклинавших своё решение, бывших достаточно долгое время в глубокой депрессии. У нашей «волны» 70-х годов на все эти эмоциональные тревоги не было времени – нужно было работать, вкалывать - да и иммунитет к ностальгии мы получили раз и навсегда при отлёте из Шереметьева.
Но прошли десятилетия. Много раз родственники и друзья приезжали к нам в гости. Только мы никак не могли собраться с духом и посетить, наконец, Москву. А когда собрались сделать тот короткий визит, оказалось, что Москва изменилась так, что хотя вроде бы всё было знакомо, но стало совершенно чужим, как будто мы в Москве и не прожили свои 30-40 лет жизни. Очень это было странное чувство. Может быть, поэтому и не очень хотелось совершать это «путешествие в прошлое»?
Настало время, когда возникли ясные мысли об уходе на пенсию. Появился в нашем обиходе компьютер. И теперь, как-то вполне естественно пришло желание совершить «путешествия в прошлое», но, не выходя за пределы своей комнаты. Это уже роскошь ХХI века.
Постепенно в памяти, как при ручном проявлении плёнки или фотографий, стали проступать адреса друзей детства, соучеников, их бывших квартир. Оказывается, что в большинстве своём дома не изменились, разве что оказались теперь перекрашенными в другой цвет. Но Парк, или как он тогда назывался ЦПКО – Центральный парк культуры и отдыха имени Горького – Парк сразу очень захотелось «посетить». Ещё перед войной помнились деревянные здания – Летний кинотеатр, находившийся примерно в середине Парка, и рядом с ним летний же эстрадный театр.
Константин Мельников. Павильон «Махорка» 1924 г. Макет павильона «Махорка
Эти строения были остатками выставки 1924 года, а "Шестигранник" – шесть больших выставочных павильонов строили известные архитекторы - И.В. Жолтовский, Н. Колли, В. Д.Кокорин, М.П. Парусников. Когда-то в 20-е стоял там также деревянный павильон «Махорка» по проекту знаменитого Константина Мельникова – широко известный образец русского конструктивизма 20-х годов. Этот павильон даже возили заграницу. К 1940- му его уже не было.
После войны довольно долго в других деревянных павильонах размещались экспонаты «Трофейной выставки», а позднее там устраивались выставки Чехословакии, Финляндии, Австрии. В 1957 году в этих постройках разместилась уникальная художественная выставка в рамках московского Фестиваля молодёжи и студентов. А кинотеатр и Эстрадный театр всегда использовались по своему назначению – в Эстрадном каждое лето с 1948 года выступал со своим Театром миниатюр Аркадий Райкин и мы видели там ежегодно все его новые программы. В кинотеатре мы впервые наслаждались в «трофейных фильмах» пением великих певцов – Беньямино Джильи, Яна Кипура, а позднее и итальянскими фильмами с участием Тито Гобби.
Эти два павильона, в которых размещалась выставка «Машиностроение» в 1925 году, в 30-е годы были перестроены.
В левом здании был Эстрадный театра, а в правом кинотеатр
Теперь, как оказалось, у Парка Горького есть даже свой историк-энтузиаст – москвич Анатолий Дмитриевич Рублёв. Он на своём сайте рассказывает интересную историю 12-метровой скульптуры, которая в довоенные и многие послевоенные годы встречала посетителей Парка. В просторечье статую называли довольно грубо – «Баба с веслом»
«Девушка с веслом» и парашютная вышка. 1936 год. Фото Еммануила Евзерихина
Скульптор Шадр за работой в своей мастерской
Это была скульптура «ню» с веслом – работы скульптора и художника Ивана Шадра (Шадр – это псевдоним: Иван Дмитриевич Иванов родился в Шадринске в 1887 году в семье столяра, где, кроме него было еще тринадцать детей. Служил у купца мальчиком на побегушках. В 1901 году без подготовки успешно сдал экзамен по рисунку в художественно-промышленную школу Екатеринбурга. Через шесть лет отправился странствовать по России. После безуспешной попытки поступить в академию художеств подрабатывал уличным пением в столице империи. В 1910-м уехал в Париж и учился у Огюста Родена на муниципальных курсах скульптуры и рисования. Стажировался в Риме) (по сайту Рублёва – А.Ш).
Статуя была, так сказать, образом «советской Венеры», но с веслом. В газете "Советское искусство" от 17 июля 1935 года, № 33 по поводу этой фотографии говорилось: «Скульптор А.(!) Д. Шадр заканчивает большую монументальную композицию "Девушка с веслом", которая будет установлена в центре фонтана на главной магистрали Парка им. Горького. Скульптура изображает юную советскую спортсменку во весь рост с веслом в руке. Высота фигуры вместе с бронзовым постаментом около 12 метров».
Однако первый парковый вариант был отвергнут, о чем общественности сообщила директор парка Бетти Глан в интервью «Вечерней Москве» 10 мая 1936 г. В том же году первый вариант скульптуры переместили в парк культуры и отдыха Луганска, а в Парке Горького поставили гипсовый вариант и после войны фигуру всё же «одели» в купальный костюм.
О скульптуре "Девушка с веслом" стоит рассказать отдельно, поскольку удивительна не столько история ее создания, сколько судьба девушки, служившей моделью для скульптора. Она оказалась, к сожалению, трагичной.
В 1934 году И. Д. Шадр получает госзаказ на создание серии скульптур для строящегося Парка культуры и отдыха имени Горького в Москве. По легенде основной моделью скульптора для его работы "Девушка с веслом" стала Вера Волошина, студентка Московского Института физкультуры. Вот небольшой материал о ней, собранный Рублёвым:
«Осенью 1941 года девушка ушла добровольцем на фронт и была зачислена в одну из частей разведотдела штаба Западного фронта для работы в тылу врага. Воевала в том же разведотряде, что и Зоя Космодемьянская.
21 ноября 1941 года разведгруппа, где Вера была комсоргом, перешла линию фронта для выполнения задания в районе д. Крюково Наро-Фоминского района. При возвращении из немецкого тыла между деревнями Якшино и Головково Вера была тяжело ранена, ее не смогли забрать, так как к месту обстрела очень быстро прибыли немецкие солдаты.
Вернувшись на базу, разведчики рассказали о гибели Веры Волошиной. Здесь же они узнали, что у деревни Петрищево попала в плен к фашистам Зоя Космодемьянская. Через несколько дней, когда перешедшие в наступление части Красной Армии освободили Петрищево, весь мир облетела весть о героической гибели Зои. О том, как погибла Вера Волошина, не было никаких известий.
Вера Волошина позировала для Шадра при создании скульптуры «Девушка с веслом».
Это, возможно, её последнее фото. Октябрь 1941 года
А в феврале 1942 года Клавдия Лукьяновна Волошина (мама Веры) получила с фронта письмо с тревожно сжавшими сердце строками: "...Волошина Вера Даниловна пропала без вести при выполнении боевого задания в тылу врага. Майор Спрогис".
Как же действительно погибла Вера? Вот как описывает эти события Геннадий Фролов в своей повести "Вера Волошина":
"...В Головково я узнал, что недалеко, в поселке Скугорово, живет Александра Фёдоровна Звонцова. Оказывается, она оставалась дома, когда пришли немцы, и знает, как погибла Вера. Вот что рассказала Александра Фёдоровна: «Однажды в конце ноября мама куда-то ушла и долго не возвращалась. Я уже начала беспокоиться: не случилось ли с ней что? А немцам ничего не стоило убить человека, хоть малого, хоть старого».
Александра Федоровна задумалась, по лицу ее пробежала тень. Нелегко забыть те далекие, страшные дни. Вздохнув, она продолжала рассказ:
Часа через два вернулась мать. «Ты где это ходишь? - набросилась я на нее, но, увидев ее заплаканные глаза, с тревогой спросила: «Что случилось, мама?» - «О, дочка, что я видела сейчас! На моих глазах немцы только что повесили молоденькую девушку. Привезли ее, бедную, на машине к виселице, а там и петля болтается на ветру. Кругом немцы собрались, много их было. И наших пленных, что работали за мостом, пригнали.
Девушка лежала в машине. Сначала не видно было ее, но когда опустили боковые стенки, я так и ахнула. Лежит она, бедняжка, в одном исподнем белье, да и то оно порвано, и вся в крови. Два немца, толстые такие, с черными крестами на рукавах, залезли на машину, хотели помочь ей подняться. Но девушка оттолкнула немцев и, цепляясь одной рукой за кабину, поднялась. Вторая рука у нее была, видно, перебита - висела как плеть. А потом она начала говорить. Сначала она говорила что-то, видать, по-немецки, а потом стала по-нашему.
Я, говорит, не боюсь смерти. За меня отомстят мои товарищи. Наши все равно победят. Вот увидите!
И девушка запела. И знаешь, какую песню? Ту самую, что каждый раз поют на собраниях и по радио играют утром и поздно вечером».
- «Интернационал?»
Да, эту самую песню. А немцы стоят молча, и слушают. Офицер, что командовал, что-то крикнул солдатам. Они набросили девушке петлю на шею и соскочили с машины.
Офицер подбежал к шоферу и дал команду трогать с места. А тот сидит, побелел весь, видать, не привык еще людей вешать. Офицер выхватил револьвер и кричит что-то шоферу по-своему. Видно, ругался очень. Тот словно проснулся, и машина тронулась с места.
Девушка еще успела крикнуть, да так громко, что у меня кровь застыла в жилах: «Прощайте, товарищи!» Когда я открыла глаза, то увидела, что она уже висит...». Так, смертью героя 29 ноября 1941 года в деревне Головково погибла Вера Волошина».
Вот такую историю извлёк на свет неофициальный историк Парка Рублёв. Теперь поставлены памятники Вере Волошиной, но все послевоенные годы о ней ничего и никто не знал. Впрочем, до недавнего времени было запрещено во всех печатных изданиях в России называть по имени партизанку, которую повесили немцы в Минске (всё зафиксировано на фотографиях) – Машу Брускину. Потому, что она была еврейкой. А официальная идеология не допускала рассказов о героизме евреев, да и существования евреев-партизан. Только недавно запрет был снят. Ну, а Вера Волошина ведь была русской? Да, но какой-то «майор Спрогис» - возможно особист – прислал матери девушки уведомление о том, что она пропала без вести. Эта формулировка тогда, да и после войны была весьма подозрительной – её можно было понимать и так, что «пропавший» вполне мог с оружием перейти к немцам. Хотя этот самый Спрогис наверняка допрашивал всех, кто участвовал в операции и знал о том, что Вера Волошина была оставлена своими товарищами раненой... Мы сегодня не можем судить со всей уверенностью о действиях группы или осуждать её членов, оставивших раненую партизанку немцам (или помощникам?). Нужно было выводить группу из-под огня? Вполне понятная реакция командира. Пожертвовать одним, чтобы спасти всех. Тоже понятно. Но не до конца. Наверное в группе были не одни девушки. Были и мужчины. Но вот, как часто говорят в России – «так уж получилось...». Вот куда привела «компьютерная прогулка» по аллеям Парка Горького...
***
К сожалению, пока нет возможности «пройти» в GOOGLE по «Ландышевым аллеям», построенным в Парке к его открытию ещё в 20-е годы. Эти аллеи шли параллельно набережной Москвы-реки от Титовского проезда к Зелёному театру. Там снимались эпизоды многих известных советских фильмов, а фонари на дугообразных конструкциях были как бы «визитной карточкой» самого Парка. По краям аллеи летом действительно высаживались ландыши. Зелёный театр имеет свою самостоятельную историю. Историки Парка пишут, что на этом месте устраивались празднества и представления ещё в начале 19 века. После войны на его сцене выступали Поль Робсон, советские джаз-оркестры Утёсова, Эдди Рознера, шли фильмы, словом театр, как правило, в вечерние часы всегда был хорошо заполнен.
Ландышевая аллея» недалеко от Зелёного театра. По краям аллеи летом высаживались ландыши
***
Иногда мистика встреч знакомых лиц приводит к неожиданным ситуациям. Часто в разных рассказах и журналистских очерках такие случаи занимали своё место, каждый раз удивляя и завораживая читателя таинственными и поразительными совпадениями. Некоторым из нас приходилось встречать своих «двойников», или людей, удивительно напоминавших близких друзей – дóма, в других странах, городах, на улицах. Так моя жена уже в Нью-Йорке из окна нашей первой квартиры на 1-м этаже увидела со спины идущую женщину – точную копию её самой - та же причёска, тот же костюм, тот же рост, та же походка... Такие встречи остаются в памяти с особыми обертонами, вызывая своей загадочностью какую-то неопределённую «неуютность» эмоционального состояния.
Как-то раз, зимой 1951 года я ехал в троллейбусе из свой Центральной Музыкальной Школы от Библиотеки им. Ленина домой на Большую Калужскую. На остановке перед Большой Якиманкой - за углом Малого Каменного моста - рядом со мной сел человек примерно середины пятидесяти лет. Сев, он сразу стал на меня внимательно смотреть. Сначала я старался не обращать внимания. Потом бросил на него взгляд. Он посмотрел мне в глаза и заговорил со мной: «Извините, пожалуйста, что я вас так внимательно разглядываю, - сказал он, - я знаю, что вы не мой племянник, но вы не представляете себе, до какой степени вы на него похожи! То есть это совершенно поразительно! Ну, просто один человек! И возраст ваш и лицо. Во всех мельчайших деталях – вы просто двойник моего племянника! Можно у вас спросить, где вы учитесь?» Я рассказал ему где, и он снова поразился также сходству тембра моего голоса и голоса его племянника. Он поехал дальше по Калужской в сторону заставы, а я сошёл на своей остановке у Второй Градской больницы. Почему-то я никому не рассказал об этой странной встрече. Но запомнил её хорошо.
***
Теперь, наконец я «подошёл» к длинной аллее, по которой мы когда-то спускались на санках, потом – через много лет - поднимались вверх к своему дому, проходя мимо Палеонтологического музея, располагавшегося в старинных конюшнях. И вот теперь, «поднимаясь» в своём виртуальном путешествии вверх по уже заасфальтированной дорожке, я вдруг увидел на расстоянии полутора-двух десятков метров знакомую фигуру. Это был человек, одиноко и как-то грустно стоявший на краю дорожки, очень сильно напоминавший моего отца. Точно так выглядел на небольшом расстоянии от фотокамеры мой отец в 1989 году, правда в Форт-Трайон Парке в Нью-Йорке. Конечно, я понимал, что мой отец никак не мог «перенестись» во времени в Нескучный сад в 2011-й год – в 1995-м его не стало. Но первое впечатление от стоявшего человека было эмоционально сильным. Потому сильным, что мы гуляли тут с отцом в самое наше трудное время осенью и зимой 1950 года, когда его уволили с работы. Как удивительно действуют знакомые места на нашу память и восприятие прошлого!
Теперь следовало на компьютере «подойти» к этому человеку поближе и убедиться, что это, конечно не мой отец. И хотя лица на трёхмерных фотографиях GOOGLE большей частью затемнены, но всё же удалось ясно увидеть, что этот человек много моложе моего отца, в похожей куртке и кепке, немного пониже ростом, да и вообще, естественно, не он. А всё же какая-то мистика сопровождала все мои исследования этой аллеи, на которую я «возвращался» вновь и вновь – сверху вниз и снизу вверх. Наконец я «вышел» из Парка и снова оказался на Большой Калужской сегодняшнего дня – то есть сделанных фотографий улицы в 2011 году.
Вход и выход из Нескучного сада, по которому мы возвращались домой с нашей аллеи
***
Воспоминания иногда вызывают и много раз виденные здания, небольшие домики «Нескучного сада». Так например «Охотничий домик», расположенный почти в самом конце «Нескучного» - близко к бывшей Калужской заставе, легко определяемой сегодня находящимися неподалёку двумя полукруглыми зданиями «Дома Солженицына», о которых рассказано в первом томе «Архипелага ГУЛАГ» - тоже имеет свою маленькую историю.
«Охотничий домик» вблизи бывшей Калужской заставы. Слева вверху видны две башни «Дома Солженицына».
Арки заколоченных окон в 1951 году служили местом «живой газеты». Современное фото
В «Воспоминаниях» известного писателя Юрия Нагибина есть эпизод – как-то он пришёл к этому домику со своим другом Александром Галичем, узнавшим, что там открылась настоящая чайная. Они пили здесь отличный чай из самовара с белыми калачами. Правда «Чайная посещалась вяло – водка там не продавалась, а любителей почаёвничать оказалось совсем немного. Но это было уже во второй половине 50-х годов. А в 1951 году, когда мы иногда гуляли там с моим безработным отцом, «Охотничий домик» был так сказать «живой газетой». Его стены «украшались» несложными и иногда даже смешными матерными частушками, и, естественно, антисемитскими надписями. Одна такая надпись почему-то запомнилась: «Евреи украли 2,5 миллиона». Где украли, кто (впрочем, кто - это ясно) и чего именно – рублей или чего-то ещё? Но довольно скоро эта надпись слегка модифицировалась – исчезла запятая и цифра превратилась в 25 а слово - в «миллионов»! Причём украли не «жиды», как бывало в те годы в большинстве случаев, а именно «евреи» - так, вероятно в глазах сочинителей выглядело как-то внушительнее. Мы тогда с отцом ознакомились с «новой редакцией» настенной графики, видя в ней некоторую эволюцию мысли создателей.
***
В Парке им. Горького кроме Зелёного театра было четыре или пять эстрад для концертных выступлений оркестров, солистов, эстрадных и даже цирковых представлений, встреч с читателями и выступлений писателей и поэтов. Некоторые эстрады сыграли большую роль в карьере ряда молодых музыкантов – именно там, в летнее время состоялись их первые выступления перед широкой публикой. Мне приходилось многократно выступать как на главной Симфонической эстраде – старой «Раковине», так и на других эстрадах Парка в концертах Московской Филармонии. Та эстрада давно снесена и на её месте стоит теперь более современная, которая хороша и для рок-концертов. Впрочем, тому я уже свидетелем не был. Мои последние выступления на той большой эстраде относятся к лету 1979 года.
Скоро от Центрального Парка им. Горького, судя по информации на Интернете, не останется никаких следов старого, довоенного Парка. Какая-то британская дизайнерская фирма взяла подряд на полную перепланировку и строительство новых зданий, магазинов и всего остального в соответствии с «духом времени». Возможно эта реконструкция приведёт к тому же, к чему привела полная перепланировка Большого Театра – всех его помещений внутри, за сценой, за кулисами, на всех его этажах. Говорят, что Театр вне зрительного зала узнать теперь вообще нельзя. Так что «дух времени» приводит нас к потерям скорее невосполнимым, о которых люди когда-нибудь, может быть и пожалеют. Да только, как говорят – «прошлого не вернёшь». Увы, будет слишком поздно.
Нью-Йорк, декабрь 2012 года
Напечатано в журнале «Семь искусств» #3(40) февраль 2013 7iskusstv.com/nomer.php?srce=40
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer3/Shtlman1.php
