СОНЕТ О ГЕОГРАФИИ
От Черной речки в двух шагах Машук.
Елабуга видна с его высот.
Размашистую сеть свою плетет
Российской географии паук.
Повсюду щупальца царевых слуг –
От хищной Персии до Камских вод.
Арбе, что Грибоедова везет,
Сопутствует теплушек скрытный стук.
Палач закатывает рукава.
Ты дома. Это значит – ты в петле.
Впадает в Каму вольная Нева.
Каким же чудом в непроглядной мгле,
Захлебываясь в пыточной смоле,
Все новые всплывают острова?
1984
***
Ветка качалась, качалась, качалась
И от соседок своих отличалась
Тем, что качалась вместе с гнездом,
Тем, что заботиться было о ком
И не к себе ее мучила жалость...
Страхом она и отвагой держалась,
Так как страшилась не за себя.
Ветер грозил ей, надрывно трубя,
Гнул и ломал он послушных соседок,
Ветка качалась без дружеских веток –
Только упрямство, надежда на чудо –
Ни от кого, ни за чем, ниоткуда.
1980
НА ПОСЕЛЕНИИ
Ю. Даниэлю
Задула свечи я. Окно прозрело.
В него ввалилась желтая стена.
И неподвижная звезда горела,
Как я и он, не знающая сна.
Я в этой комнате, прозябшей, белой,
Нечастый гость – не дочь, и не жена.
И снова я, как девочка, робела,
И жизнь моя казалась мне смешна.
Здесь мебель – подоконник, стул да свечи.
Во временном жилье, как на вокзале,
Сидели мы всю ночь. Худые плечи,
Взгляд испытующий и борозды вдоль щек
Который раз о том напоминали,
Чего я не могу и что он смог.
1970
***
Слово толкнулось и замерло,
Будто под сердцем дитя.
Я его переупрямила,
Жизнь подарила шутя.
Знала ли я, каково оно
Будет, явившись на свет?
Туго спеленато, сковано,
Чувства угасшего след.
1978
СОНЕТ ОБ АЛФАВИТЕ
Несчетно слов и смыслов в алфавите.
Хоть Звук и Буква – бытия основа,
Я никогда ни в чьей не буду свите.
И прописью не обернется Слово.
Приму завет и Ветхий я, и Новый,
Да только бить поклоны не зовите.
Везде есть небо, и нигде нет крова,
И неясна мне суть земных событий.
Мне лишь одно доподлинно известно:
Я не желаю сдерживать дыханье,
Даны всему живому вздох и ропот.
Под небом без Вожатого не тесно.
Вздыхаю, слыша листьев колыханье,
И в них ищу и азбуку, и опыт.
1983
ЗАГАДОЧНАЯ КАРТИНКА
Голые черные ветки –
Загадочная картинка.
Задача: найти твой профиль.
Контур, изогнутый ветром,
Над ним чуть заметный штрих –
И я тебя вижу, а рядом
Другой, непрошеный, профиль,
Я знать его не хотела,
Но тополь меня не щадил.
Загадочная картинка –
Что она означает?
Может в сплетении веток
ТА сторона бытия?
Как они изогнутся,
С кем окажусь я рядом –
Так ли все это важно?
Лишь бы стояло дерево
И рисовало загадки
Тонкими карандашами
На ватмане голубом.
1973
ЯЛТА. 1979
Я не хотела приезжать сюда.
Казалось, память с головою захлестнет,
как соль морская. Этих темных вод,
казалось, не увижу никогда.
Вот странность – ровно через десять лет
я здесь проездом. В грузные суда
все так же суматошный порт одет,
лишь тот корабль, что белым был тогда,
теперь чернел, цепляясь за причал,
о чем-то, надрываясь, мне кричал,
как будто требовал меня к ответу
за то, что нет тебя...
Автобус звал гостей нетерпеливо.
А с дальнего холма смотрел ревниво
тот куст миндальный, что десятый год,
десятую весну без нас цветет.
Я больше ничего не узнавала.
Пыхтел автобус, и волна вставала
и отставала...
***
Эвакуация. Коптилка.
Над нею бабушка бормочет.
Разноязыких бед копилка,
Кобылы обреченной очи..
Старик-казах заносит палку,
Чтоб вызволить меня из драки.
На глиняном полу вповалку
В отрепьях каторжных поляки.
Затихли в памяти арыки,
И шепот бабушки все глуше.
Младенца унимаю крики –
Моей раскосенькой Катюши.
О чем, захлебываясь, плачет
Горчайшими слезами детства?
Ужель и перед ней маячит
Неистребимый призрак бегства?
1988
***
Мне хочется сказать о розовых восходах,
о легких небесах, о ветреной любви,
и коль вздохнуть нельзя, ну так хотя бы продых,
хотя б спокойный взгляд... Забудь и не зови.
Теперь не до того... Косматыми лучами
закат кровавит путь, зашарканный тобой.
Как силится луна короткими ночами
пролить свой мирный свет над алчущей толпой,
бессонною враждой, неутолимой жаждой –
не сыщешь родника, отравлена вода...
Как хорошо мечтать, что где-нибудь однажды
увижу синий свет, тугие невода,
улыбку доброты, просторную дорогу,
под свежею росой ожившую листву...
Тогда, не смяв травы, я подойду к итогу
и бережный закат свободой назову.
1988
НОЧЬЮ
Мягкие крылья мыши летучей
больно бьются о потолок.
Ей со мной боязно,
мне с ней не лучше,
мечется, гонит мой сон за порог.
Там, за порогом, летучие сестры,
тьмой возвеличенные, парят.
Слух, от бессонницы слишком острый,
опережает притупленный взгляд.
Гостье моей страшно пола коснуться,
жутко мне с нею, жутко прогнать.
И не заснуть мне, и не очнуться,
ночи не кончиться, глаз не поднять.
Но отчего ж?.. Незлобивые твари!
Кто виноват, что мраком рожден?
Тьма и меня в котле своем варит,
черной шумовкой снимая сон.
1984
***
Жизнь после смерти есть. Я умерла
и вот попала в вечность – город вечный.
Теперь я знаю, что скрывала мгла
последняя и что сказал мне встречный,
последний в жизни той, когда осуждена
была я на Эдем, который не заслужен,
не выстрадан моим безверием досужим –
ни этот грозный зной, ни эта тишина.
А встречный говорил, что соль крута в раю,
где персик да инжир свисают с ветки каждой,
что буду мучиться неутолимой жаждой –
хоть плоть свою сожгла, чем душу напою?
Живу внутри стиха, где между строк – песок,
где юный Яаков – рубашка цвета хаки –
с Рахелью обнялся – их караулят маки,
и черный автомат, как пес, лежит у ног.
Зачем я в бестелесности моей,
предвидя и в раю явленье Амалека,
в больную даль гляжу, где больше полувека
жила, не зная, что в раю больней.
1992
***
Там на столе горой тетрадки.
В окне последние лучи.
На темной лестничной площадке
ищу забытые ключи.
От глаз чужих в квартире скроюсь,
друг забредет на огонек.
Но зря в бездонной сумке роюсь –
кефир, очечник, кошелек.
Сижу я, к двери прижимаясь.
Лифтер, храпя, подъезд хранит.
А там, внутри, не унимаясь,
мой телефон по мне звонит.
1993
***
Я не хочу, чтоб меня забывали
Те, кто меня в нетерпении звали,
Те, кому я становлюсь безразличной...
Но, умирая, рождаясь вторично,
Сквозь серпантинную спесь километров,
Сквозь парусинную занавесь ветров,
Переминаясь у края откоса –
Все надрываюсь, кричу безголосо:
Я не хочу, чтобы нас разделяли
Лет моих лишних витки и спирали,
Вас не забуду – пусть вы отдельно,
С вами я буду – нощно и денно,
В душу не вторгнусь, если не звали –
Я не хочу, чтоб меня забывали.
1993
***
Конец не за горами,
додремываю жизнь.
Твержу себе: «Держись
последними дарами».
Поэт сказал: «Не спи»,
в бессоннице покорной
я по квартире черной
брожу, как на цепи.
Трехмесячная жизнь
сопит в кроватке внука,
не спит чешуйка лука,
в луче луны дрожит.
А что не за горами –
не видно из-за гор,
как не заметен сор
в ночной оконной раме.
2007
***
Покосы, откосы, плесы –
несло нас, везло, катило.
Домчались – раздето, босо,
лезет в глаза светило.
На безотказном джипе
петляем. Без леса подлески.
С веселым водителем в кипе
бесстрашны, как рыба на леске.
2011
ОЖИДАНИЕ
Рифма повисла на карандаше.
Тихо, мой милый, у нас в шалаше.
Нынче безвыходный день выходной,
сам задыхается зной обложной.
Только бы вечером, ближе к семи,
голос родной услыхать за дверьми.
2012
ВДОГОНКУ
И еще один день отжила, отбыла,
дожидаясь полночных снотворных,
правда, день был какой –
ясноликий, морской,
в гребешках и сережках узорных.
Вместе с вами вдоль моря я шла босиком,
приминая остывший песок.
Позади бело-красные стулья вверх дном,
каменистых холмов поясок.
Я смотрела на вас из окна своего,
сквозь ограду темневшего сада,
да, я видела вас, и уже ничего,
ничего, мне казалось, не надо.
Но душистый свекольник бурлил на огне,
клокотал, точно пена морская,
волны веток метались по тесной стене,
в ночь бессонную не отпуская.
2012
ПОСЛЕ ПОЖАРА
Она теряла лицо.
Может быть, это возраст –
штрихов и бороздок хворост?
Колонковые кисти дареные
сохнут приговоренные,
выцветают, плывут акварели
потускнели глаза, присмирели,
выйти в утренний свет, как напиться,
стайка домиков под черепицей
Оглянулась –дым клочковатый
поднимался над крышей покатой,
над ее пристанищем стелется.
Вот и она – погорелица.
Пусть горит мастерская – не жалко–
холстов ненатянутых свалка.
Все, что было когда-то лицом,
истлело – и дело с концом…
Железной кровати скелет,
приткнуться, накинуть плед,
уставиться молча на стены
цвета жженой сиены.
Наваждение, призрак, бред –
стоит, как живой, мольберт,
на нем этюд уцелевший.
Откуда на фоне плеши?
Закрасить, вон тюбики горкой.
А после заняться уборкой.
2013
Напечатано в журнале «Семь искусств» #3(40) март 2013 7iskusstv.com/nomer.php?srce=40
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer3/Akselrod1.php
