Галина Гампер
Галина Гампер родилась перед самым началом Великой Отечественной войны в городе Павловске. Заочно, дома (болезнь с детства приковала будущего поэта к инвалидному креслу) закончила английское отделение филфака ЛГУ. Своим первым поэтическим учителем считает Льва Савельича Друскина. Позже в её жизни большое место занял Глеб Сергеевич Семенов, учитель почти всех ленинградских поэтов-шестидесятников от Кушнера до Сосноры. Прочитав стихи Галины Гампер, молодого поэта поддержал Михаил Александрович Дудин, в 1965 году «Лениздат» выпустил её первый сборник с его вступительным словом.
С 1972 года – член Союза писателей Ленинграда (Санкт-Петербурга). Автор восьми поэтических сборников. А также в разные годы издавались: «Дух сам себе отчизна» (1996, романизированная биография Перси Б. Шелли), переводы с английского Перси Б. Шелли, Йетса, Бернса, Дж. Китса, современных английских и американских поэтов.
* * *
Татьяне Гампер-Мелконовой
Вот глобус –
шарик наш издалека.
Здесь ты и я
по разные бока...
Ты хочешь жить,
я тоже жить хочу,
Хоть так нещадно
жгу свою свечу
Враз с двух концов,
как ты, на тот же лад...
Что делать?
Генетический расклад
Таков,
что наше родовое древо
То вправо гнет,
то круто клонит влево,
Ствол перекручен,
ветви сведены,
И в дикой кроне
клочья седины,
И только мертвой
хваткою корней
Мы так сильны,
самих себя сильней.
* * *
Заросшие полынью и крапивой –
Как будто бы уже по грудь в могиле –
Дома и люди, люди и дома.
А озеро так царственно беспечно,
И лес по окаёму чуть дрожит,
И, видимо, отсюда ближе к Богу.
А жизнь прожить – лишь поле перейти,
Цветущее картофельное поле,
За ним и начинается кладбище –
Простор бумажным розам и крестам.
Шумит камыш, шумит..., деревья гнутся,
Ярятся псы – разумнее хозяев.
А Спаса лик, тускнеющий в углу,
Печали глубже, радости просторней...
* * *
Из тела, из души, из памяти –
Не жалко,
Ушёл – сама гнала:
уж лучше поскорей.
Но вот который год
качается качалка,
Из ивовых ветвей
изогнутая чутко,
Легчайшая, давно
готовая в полёт,
Но проклятая ждать,
безвыходно и жутко
Она в моём углу
качается и ждёт.
Натюрморт
Одинокое яблоко,
фон в амбразуре окна –
Грязноснежный, глухой,
жестяное дворовое донце.
Приближенье Адама,
рывок, натянулась блесна,
Под условной чертой горизонта
затеплилось солнце.
Ожиданье, начало,
высоко натянутый трос...
Ожиданье. Лишь им
и держусь на плаву да на взлете,
Напряженьем его –
в амплитуде от смеха до слез –
На предельной
ликующей или отчаянной ноте.
Было яблоко, вырос,
я и не заметила, сад
И зацвел и отцвел...
Я очнулась, пройдя переплавку.
Кисти мою и краски ищу,
возвращаюсь назад,
Ставлю яблоко. Так.
И на яблоко делаю ставку.
* * *
Это чайки кричат,
Будто старые двери скрипят.
От осенней воду
Потянуло туманом и смутой.
Что уж скряжничать,
Что уж трястись над последней
минутой.
Никогда, все равно
Никогда не вернуться назад.
В ту же реку нельзя,
Мы ведь знали с тобой, что нельзя,
Мы ведь знали с тобой,
А не верили,
трудно поверить...
Оглянуться, заплакать
И взглядом прощальным измерить –
Моментальным и точным,
По льду отчужденья скользя.
* * *
Русь златоглава,
ярмарочна Русь.
Плывёт сквозь синеву
хрустальный гусь,
Цветут купчихи,
как луга в июле.
Кустодиевский
праздник бытия,
Бубенчатая
родина моя.
Как вовремя,
как словно мы уснули.
Смерть обхитрив,
мы спим в сени дерев,
Пятью перстами
блюдце подперев,
Разгорячась
у злата самовара,
Наш сон, как терем,
светел и высок.
Все беды, как вода,
ушли в песок,
Мы спим –
и нет таинственнее дара.
* * *
Мне не спалось,
я вышла на крыльцо,
Туман
чуть оторвался от воды –
Клубился, полз,
образовав кольцо,
И сам свои
зализывал следы.
А я все
убаюкивала боль,
Сама себе и
лекарь и сестра –
Что ж мучай, говорила я,
изволь,
Выздоровленью
не пришла пора.
Его лицо,
преображаясь в лик,
Текучим становилось, как вода.
Был миг один,
всего какой-то миг,
Страданием
продленный навсегда.
Предпасхальное
Кочки, будто куличи,
Снежной облиты глазурью...
Кляксами пестрят грачи,
И припек сменился хмурью,
Хмурь
страстною полосой
Пролегла, поля затмила.
Крошка-ангелок босой
Взгромоздился на перила
Деревянного моста.
Стихло все на скорбной ноте,
Лишь густела тень креста
С приближением
к субботе.
* * *
Вот жемчужно-белой ночи бирюза,
Наплывают очи на глаза,
И глаза растут в размер очей,
Упакована любовь в размер ночей,
А вернее – безразмерность, ибо день –
Лишь задумка и набросок,
только тень,
Только завязь и оскома...
Всё потом –
Ночь и ты,
и край вселенной за кустом.
