Лёха-афганец
Пока мы благополучны, мы из эгоизма, из чувства самосохранения стараемся не замечать вокруг себя страшное и болезненное. Мы видим женщин, обезображенных пьянством. Видим обрубки людей на колясках, и возле них — банки для подаяния. Мы знаем, что эти люди живут на улице. Их нищета, унижение и беспросветность — за гранью человеческого. Но мы стараемся об этом не думать. Проходим мимо, отвернувшись и сморщив нос… Мы боимся задуматься, потому что, если задуматься — может быть, и жить не захочется.
Кроме того, мы уверены, что нас от этих людей отделяет пропасть, мы никогда не можем оказаться на их месте. Но вот слушаешь какую-нибудь историю — повесть пошедшей под откос жизни. Другую, третью, четвертую… И с беспощадной ясностью понимаешь: погибнуть — до невероятности просто. Ведь все эти люди, ныне выпавшие из общества, когда-то знали лучшие времена, жили в сравнительном благополучии, ничего преступного не делали, жили так, как многие живут, как живем мы. Но в какой-то момент наша слабохарактерность и отчужденность наших близких сплетаются в роковой узел, в некое событие, после которого человек уже не может подняться, ему остается только падать. Общество от человека отворачивается, родные на нем ставят крест, и все его барахтанье, все попытки выбраться из болота — бесполезны, обречены…
Все мы бывали и безрассудны, и преступны по отношению к себе. Если мы не оказались на месте этих людей — значит, нам повезло. Это не наша заслуга, а милосердие судьбы.
Жители поселка Переборы, которые ходят за покупками в «Магнит» и в магазин «Переборский», привыкли и уже не обращают внимания на безногого инвалида Лёху. Он сидит на своей коляске напротив входа в магазин. Принимает от людей, кто что даст. Иногда ему дают деньги. Чаще — какую-нибудь еду, купленную только что в том же «Магните».
Возле Лёхиной коляски, на бетонном парапете клумбы, часто сидят Лёхины друзья. Досужий дворовый народ опекает беспомощного. Ведь он, с отрезанными под корень ногами, на коляске-развалюхе, полностью зависит от их великодушия. Хотя, они и сами почти в таком же положении. Бездомные, непутные, отвергнутые родными. Но у них есть то преимущество, что они ходят на своих ногах. И поэтому, жалея того, кто живет еще беспросветней, они помогают ему, чем могут. Утром кто-нибудь приносит ему бутылку с водой, иногда — еду. Его отвозят в кусты по нужде, стригут, бреют…
Лёха живет на улице, ночует под открытым небом. Почему так случилось, как он оказался без ног и без крыши над головой? Он рассказал мне об этом. И сам попросил написать о нем в газете. Дело в том, что он, бездомный, боится зимы. И надеется, что статья в газете ему поможет. Чем поможет? Оформить инвалидность, которой он до сих пор не получил. Он хочет устроиться куда-нибудь под крышу, чтобы не замерзнуть этой зимой.
Вот его рассказ.
Меня зовут Калачев Алексей Федорович, я 1969 года рождения. Родители мои с Арефина, там я провел свое детство. У нас был свой дом. Всё рядом — река, лес. До леса — как вон до тех кустов. До речки — как вот до этого дома. Хочешь — иди за ягодами, хочешь, на рыбалку. Родни у нас много. У бабушки семеро детей… представь, сколько родни. Кто-нибудь приедет, бабушка мне сразу: Лёша, давай в лес, за малиной! Пироги будем печь…
Потом родители уехали в Рыбинск, я остался с бабушкой. Мне было шестнадцать лет, когда бабушке стало плохо. Ее забрали в Рыбинск, за Волгу, к папиной сестре. Потом ее разбил паралич, потом она умерла. Бабушку похоронили, а меня в тот же день — в Афганистан. В день похорон. Это было в 1987 году, в октябре.
Ну вот, оказался я в Афганистане…
— Страшно было?
— Страшно первые две недели. А потом — что будет, то и будет… Я был водителем-механиком бронетранспортера.
— Были ранения?
— Два ранения. Одна контузия и одно штыковое ранение в живот.
— Есть награды?
— Есть. Медали. «От благодарного афганского народа». И другие…Вернулся я на родину с «красными льготами», значит — службу нес за границей. А с такими льготами на работу никуда не брали.
— Почему?
— Третий сорт, некондиция… Люди с ранениями, контуженные. Не особо стремились таких брать…
— Ты женатый был?
— До армии гулял с девушкой, она меня ждала. Вернулся, поженились. Родили дочь. Прожили пятнадцать лет. Потом жизнь почему-то стала поворачиваться в плохую сторону, а почему, я не знаю… Развелись мы в 2002 году. Я еще был при ногах. Она говорит — давай мне паспорт. Я дал — она меня выписала из квартиры. Как — не знаю, бумаг никаких я не подписывал.
— А квартира была чья?
— Эту квартиру нам теща купила.
— А у вас своя квартира была?
— Была. Мы ее продали, машину купили. Жена после развода разобрала машину на запчасти, сдала. А машина продолжает числиться на мне. Из налоговой идут на меня проценты… В 2010 году в январе я потерял ноги…
В этом месте Алексей Калачев задумался. И сказал:
— Я встречался с батюшкой. Он мне дал брошюрку. Там написано: Алексей — это защитник, но под конец его жизнь превратится в ад. Это правда. Под конец моя превратилась в ад…
— Ну, почему же конец? Ведь еще не конец.
— Ну да. До зимы еще несколько месяцев… А потом — что мне делать потом? Замерзну, и всё.
— А как же ты ноги потерял?
— Я получаю «афганские», две сто девять. В тот день получил, встретил друга, пошли к нему выпить. Жена его нас встретила бранью. Ушли. Я говорю — пойдем к приятелю, там выпьем. А он говорит — давай вот здесь, на трубах выпьем. Ну, выпили. Потом он ушел домой, а я остался спать на трубах. Тело было на трубах, и ничего, я не замерз. А ноги были на земле. Проснулся — батюшки, не могу встать. Ну, потом все-таки встал, расходился. Пришел к бывшей жене (я к ней иногда заходил). Она посмотрела на мои ноги, и — звонить в «Скорую». Приехали, увезли меня. Привезли в больницу — и сразу на стол. Сразу обе ноги отпилили по колено.
Так началась для Алексея Калачева жизнь человека беспомощного, полностью зависимого от окружающих. Лежал он в соцпалате на Мехзаводе и в Переборах. В соцпалате ему не понравилось.
— Нас в палате трое, я и еще два мужика. Они оба ничего не соображают, только едят и спят. Получается, что поговорить не с кем. Покушаешь, ляжешь в постель, отвернешься к стене — заснешь. Встанешь, коляску выкатишь в коридор, нальешь кипятку. Кофейку сделаешь, попьешь — и опять под одеяло. Всё. Больше нечего делать… Я чуть с ума там не сошел. Просил — переведите меня в другую палату. Переведите к нормальным мужикам, чтобы можно было поговорить, а на мое место положите какого-нибудь безголового, которому всё равно… Мне-то не всё равно. Я без ног, но я не дурак. Этим надо только есть и спать — а я хочу с людьми поговорить… Просил, просил. Не перевели, даже не слушали…Потом одна санитарка положила на меня глаз, захотела к себе домой взять. Я сказал: во-первых, ты от меня устанешь, а во-вторых, это не житье. Ну, согласился. Думаю: здесь больше полгода не держат, куда же мне потом? Она меня перевезла к себе. Пожили. Вижу — она больше меня пьет. Ее там в больнице попросят, например — поухаживай за нашей бабушкой. И дадут — двести, триста рублей. Утром она приходит с дежурства — несет две бутылки, полных. Сядет к столу, выложит закуску, пьет. И мне наливает. Ну, я, конечно, выпью, что я, промахнусь? Все деньги у нас уходили на водку. Нет, думаю, надо отсюда рвать. Попросил знакомых, они меня спустили вниз — я и дернул оттуда...
Безногий инвалид проехал на своей коляске путь от Мехзавода до Перебор. Вскоре у него украли документы. Две тысячи «афганских» он получал на почте только благодаря тому, что его там знали и жалели.
Брат выправил ему паспорт, сестра решила взять его к себе домой. Но жить с инвалидом нелегко. Алексей почувствовал, что им тяготятся — и ушел. Снова стал жить на улице. Начались холода — и он опять отморозил ноги, точнее, то, что от них оставалось. Его отвезли в больницу, отрезали ноги начисто. И теперь у него есть то, что есть.
— Две тысячи за Афганистан мне хватает на неделю, на две. Потом — выезжаю к магазину, и кто что подаст. Совести у меня уже никакой — потому что кушать хочется каждый день… Насчет одежды тоже — кто что даст. Насчет коляски — первую коляску купил мне брат. Она уже развалилась. Вторую купил я сам — развалилась. Третью мне дали, старую, она тоже развалилась. Эта у меня четвертая — и тоже скоро развалится. Тогда я сяду вот на эту тумбу — и всё… Помогают только друзья. Если б не они — я бы давно сдох. Помогают помыться, побриться. Документы хранят. Иначе у меня украдут, вытащат у сонного. У меня уже телефонов сколько вытащили! И деньги вытаскивают. Засну — и делай со мной, что хочешь. Что я могу? Я беззащитен…Меня угостят — ну что я, откажусь? Выпью, подремлю, хоть во сне забудусь… Зимой, бывает, целый день без горячего. Я же мерзну, да и голодный как собака. Нальют, выпьешь — хотя бы согреешься…
Жена Алексея Калачева не здоровается с бывшим мужем. Сестра пыталась ему помочь, хотела оформить инвалидность. Выяснилось, что без прописки оформить инвалидность нельзя. А прописки-то у Лёхи и нет. Значит, нет и прав.
Как так нет прав? А вот так. Человек, совершивший преступление и отбывший наказание, является у нас в России полноправным гражданином, преступник после тюрьмы имеет право на труд, медицинское обслуживание и социальную поддержку. А вот безногий афганец Леха относится к категории людей, которые лишены этих прав — к «людям без прописки». Если у тебя нет прописки — тебя не возьмут официально на работу, не выдадут медицинский полис. Тебе не станут оформлять инвалидность, даже если ты без ног и передвигаешься на коляске. Ты лишен важнейших гражданских прав —
права на труд, на медицинское обслуживание и на социальную защиту.
За что, за какое преступление людей лишают прав гражданина? За то, что у них нет жилья, и они в итоге не могут получить регистрацию. Лиловый штамп в паспорте оказывается важнее человеческой жизни. Этот штамп превращается в камень преткновения, в стену, которую не прошибить головой. Об эту стену разбиваются вдребезги человеческие судьбы. Человек хочет встать на ноги, нормально жить и работать, выкарабкаться из болота — а штамп тупо бьет его по голове и заталкивает обратно.
«Люди без прописки» безуспешно пытаются вырваться из этого болота, но изнемогают и идут на дно. А что же власть?
А власть — вместо того, чтобы заняться этой проблемой — закрывает глаза. Хотя решение, на мой взгляд, лежит на поверхности. Достаточно в каждом городе при администрации создать отдел, занимающийся гражданами без регистрации. Пусть им выдают какие-либо удостоверения о проживании в данном городе, и по этим удостоверениям люди будут оформляться на работу получать медицинские полисы и полагающуюся им социальную поддержку.
Разве я не права?
Никита Потягайло
Никита Иванович Потягайло — крепкий сорокасемилетний мужчина. Руки у него золотые. Он и электрик, и сантехник, и штукатур, он умеет и косить, и копать, и ходить за животными. Есть у него и сноровка, и сметка. Как приняться за работу, с какого конца начать, как распределить силы, чтобы всё удалось на славу — всё это он знает. Работает красиво, со вкусом, и видно, что работа доставляет ему удовольствие.
Когда-то, давным-давно, Никита Иванович закончил с красным дипломом радиотехникум. Голос у него по-украински мягкий, манеры — ласковые, сговорчивые (когда он трезвый). Румяный, ясноглазый, с пшеничными усами, стройный и широкоплечий Никита Потягайло с юных лет не был обделен женским вниманием. У него четверо детей от трех жен. Двое детей на Украине, двое в России.
1.Ломка дров
Были у Никиты и семья, и дом, и дети. И счастье было, и люди хвалили его за золотые руки и за сноровку в любом деле, и он сам знал себе цену и гордился собой.
Теперь у Никиты нет ничего. Последняя, третья жена выгнала его на улицу. Почему? Потому. Трезвый Никита — не человек, а золото. И в семье он был таким — стирал, убирал, готовил, дочку любил до безумия, «был за нее сам не свой», как он выражается. Но в том-то и дело, что трезвым он бывал редко. Чаще он начинал пить с самой получки — и пил, пока жена с боем не вырывала у него то, что еще оставалось от зарплаты. А оставалось мало. Вдобавок Никита Иванович, когда был пьян, напрочь терял свою мягкость и сговорчивость, становился въедлив и мрачно-груб.
Итак, Никита оказался на улице. Это его потрясло. Еще совсем недавно у него была своя квартира, своя комната, ванна и кухня, он привык принимать душ, менять белье, кушать по-человечески — за столом, из тарелки. А теперь он ночевал, где придется, питался всухомятку и считал большой удачей, если ему каким-то случаем удавалось помыться. Он страдал от разлуки с дочерью, но алиментов не платил, и даже те деньги, что отложил было на подарок дочке к ее дню рождения — не сберег, пропил. А без подарка постеснялся идти. Так отношения с дочкой и прервались. Уже восемь лет Никита живет, как будто у него нет младшей дочери, а Настя живет, как будто у нее нет отца. Теперь ей семнадцать. Недавно Никита встретил ее и не узнал… точнее, не узнал бы, если бы ему не сказали, что это она. А троих своих старших детей он не видел уже много лет и ничего не знает об их судьбе.
С работой у нашего героя тоже не заладилось. С должности старшего электрика в одной из городских организаций он ушел еще до развода, и с тех пор переменил столько работ, что потерял им счет. Всё протекало приблизительно по такому сценарию: сначала работодатель (видя, как расторопный, сообразительный, умелый Никита работает за троих и шутя управляется с любым делом) не мог на него нарадоваться и считал, что ему, работодателю, просто повезло с таким работником. Но всё это продолжалось только до получки. Получив деньги, Никита запивал — и пил, пока не кончались деньги. Если был не очень пьян, то, благодаря своей сноровке и ловкости, все-таки умудрялся работать. И порой он, будучи, что называется, подшофе, работал лучше, чем иной трезвый. Но работодателя, естественно, такое положение дел не могло устраивать. Происходил неприятный разговор, второй, третий...
Надо тут заметить, что Никита Иванович в подпитии делался совершенно бесшабашным и не обращал никакого внимания на гнев начальства. К разносам и внушениям он относился пренебрежительно, и даже порой, закусив удила, сам начинал выговаривать хозяину его вины и недостатки, — а этого, как известно, не любит ни один начальник. Раздражение работодателя копилось, отношения накалялись. Но Никите всё было трын-трава. Вместо того, чтобы остеречься, он еще пуще дразнил начальника — грубил ему и норовил сделать всё поперек. Он рассчитывал на свою незаменимость, на то, что начальник не решится расстаться с таким ценным работником. И Никиту, действительно, не увольняли до поры до времени, ценя его профессионализм. Но все-таки всегда наступал момент, когда терпение начальства кончалось — и Никита снова оказывался без работы.
Эта история постоянно повторялась. Больше двух месяцев Никиту Ивановича нигде не держали.
Он бомжевал, ютился, где придется — в гаражах, сарайках, в подъездах. В гаражах и сарайках зимой было холодно; ни умыться, ни приготовить еду. Из подъездов его гнали. А если Никиту пускали к себе ночевать какие-нибудь случайные собутыльники, это почти всегда кончалось плохо — пьяного, его избивали и грабили, и он наутро приходил в себя без денег, без телефона, с разбитой физиономией.
Несколько раз Никите удавалось снять квартиру — но это тоже кончалось каждый раз одинаково. Он не платил за квартиру, потому что все деньги пропивал. Хозяева сердились, требовали платы — а пьяный Никита бесстрашно посылал их куда подальше. В итоге через пару месяцев он вновь оказывался на улице и шел опять в подъезд или к собутыльникам.
Постепенно он приобрел вид человека, с которым порядочные люди стараются не общаться. Никита Иванович постарел, запах грязной одежды и немытого тела, слипшиеся и сальные волосы стали для него привычны. Очень редко ему удавалось попасть в баню и переодеться в чистое. Тогда он опять становился румяным и кудрявым молодцем с русыми усами, на которого приятно посмотреть. Но это длилось недолго...
Вдобавок ко всему, он так и не удосужился выправить себе российское гражданство. Имел лишь украинский паспорт, да и тот был просроченный. Когда у Никиты кончались деньги и он трезвел, то вспоминал об этом. Понимал, что без гражданства никуда, что надо бы ему, Никите, что-то предпринимать, действовать. Но напившись, обо всём забывал. Или бесшабашно говорил себе, что обойдется как-нибудь. Может, он надеялся, что гражданство упадет на него с неба? Но гражданство с неба не падало, российский паспорт Никите Потягайло никто на блюдечке не приносил — и жил наш герой на положении нелегального мигранта.
Что такое нелегальный мигрант? На биржу не встать, на официальную работу не устроиться, медицинский полис не дают. Несколько раз Никиту «кидали» — брали на работу, а через месяц-другой выгоняли, не заплатив. И пожаловаться он никуда не мог. Какое тут пожаловаться, если его, беспаспортного, могут сразу схватить и сдать в миграционную службу. И когда его били и грабили, он тоже не смел никому пожаловаться...
И вот Никите уже под пятьдесят, не за горами старость. Когда он ослабнет, станет болеть, не сможет работать — что тогда? Куда идти? К кому? Ни семьи, ни жилья… А раз нет гражданства — не будет и пенсии.
2.Куда деваться?
Знакомые Никиты, знавшие его в лучшие годы его жизни, недоумевали: почему всё так обернулось, почему погубил себя неглупый, трудолюбивый человек? И, сочувствуя ему, надоумили: ты ищи работу с проживанием. Можно ведь найти такую работу, например, на ферме. По крайней мере, будешь под крышей. А куда тебе еще деваться? Так и будешь в подъездах ночевать?
Деваться Никите Потягайло, действительно, было некуда. И он с надеждой ухватился за эту мысль. На ферму… а почему бы и нет? Крестьянскую работу он знает и любит, может и косить, и доить — всё, что хочешь! Он тут же вспомнил, как жил в детстве у бабушки, на украинском хуторе. Вспомнил приволье, косьбу по росе ранним утром, радость здорового труда на вольном воздухе, вспомнил щедрое хуторское изобилие, парное молоко и сметану по утрам, свежайший творог, груши и черешни…
Никита Иванович с воодушевлением стал покупать рекламную газету и просматривать объявления. И правда, многим работодателям требовались рабочие на ферму. Было лето, конец июня — и в одном выпуске газеты он увидел целых пять таких объявлений.
Он стал звонить, узнавать условия. В одном месте требовалась семейная пара, в другом ставили непременным условием наличие санкнижки. По двум другим номерам не брали трубку. Но, наконец, ему повезло. Он дозвонился, поговорил, всё сладилось — он подходил хозяину, хозяин подходил ему. Договорились полюбовно о зарплате. Никите сказали, что в день он будет получать по четыреста рублей. Никаких возражений против этого он не имел.
В самом скором времени машина Александра Геннадьевича, нового работодателя нашего героя, увозила Никиту Потягайло в окрестности Рыбинска, на ферму, где Никите и предстояло работать. Пока ехали, Никита сообщил хозяину, что умеет и косить, и плотничать, и кабанчика зарезать, и роды у коровы принять — всё ему прежде приходилось делать. Хозяин этим разговором остался очень доволен, похвалил нового работника. Никита растрогался. Всё, что говорил хозяин, нравилось ему и даже умиляло. В порыве доверия и симпатии к человеку, который его оценил, Никита от души поплакался, рассказал о своих злоключениях.
Александр Геннадьевич, по всему было видать, ему сочувствовал. И Никита Иванович окончательно решил, что новый хозяин — человек хороший, и работать у него будет хорошо.
Хозяйство у Александра Геннадьевича, правда, оказалось очень большим. Обширная территория и множество строений — жилой дом, свинарник, вольеры для собак, сараи, гаражи… Хозяин держал поросят на откорм. Сначала поросят было сорок девять, потом довели до пятидесяти шести. Кроме поросят, были еще тёлка, четыре собаки и пятьдесят девять кур. И всё это хрюкающее и лающее поголовье оказалось на плечах двух работников — Никиты и его напарника, Сани.
Саня тоже имел проблемы с жильем. Его мать, хотя и была в годах, нашла себе мужчину, а Сане не улыбалось жить в одной квартире с ее сожителем. Он пробовал пожить у сестры, но опять что-то не сложилось. И Саня, как и Никита, нашел работу на ферме — чтобы иметь крышу над головой.
3.Новая работа
Когда договаривались об условиях работы, Никите Иванычу было сказано, что ему предоставят помещение, и он сможет там жить. Но он никак не мог предположить, что это помещение — котельная. Там же, в котельной, жил и напарник Саня.
Устроено это было, по-видимому, с таким расчетом, чтобы Никита и Саня, которые делали работу скотников, дворников, кровельщиков и столяров, исполняли еще и обязанности истопников. Оказалось, они должны были круглые сутки, через каждые два часа, подбрасывать дрова в печь, чтобы поддерживать температуру в котле и отапливать все помещения усадьбы.
В котельной было дымно, все стены были покрыты копотью. Но Никита Иванович уже привык жить в любых условиях. Так что он довольно легко смирился с дымной котельной. Хуже было то, что вся горячая вода из котла уходила на запарку еды для животных — а рабочим нечем было помыться и постирать. Но Никита Иванович рассудил, что и это не Бог весть какая беда, и хуже живали. Можно и холодной водой помыться.
По правде говоря, особенно заниматься чистотой времени на ферме не было. А вот работы — только успевай поворачиваться. Подъем в семь. Успел позавтракать — ладно, не успел — тем хуже для тебя. В семь пятнадцать уже надо быть в свинарнике, выгребать навоз и кормить свиней запаренным с вечера комбикормом. Поросят, напомним, пятьдесят шесть.
Потом — кормежка собак и уборка вольеров. Собакам надо дать геркулес с фаршем, приготовленный с вечера. Когда собаки накормлены, надо помыть посуду, в которой кормили свиней. Помыть все тазики (тоже числом пятьдесят шесть), все ведра, и ванную, где запаривается еда. Когда посуда помыта, Никита с Саней кормят куриц — насыпают им зерно, дают размоченный комбикорм с тертой морковью. В течение дня курицам надо всё время подсыпать зерно, коровам — подбрасывать сено, а поросятам — хвойные ветки (свиньи с удовольствием едят хвою, она полезна, в ней много витаминов).
Кормежка скотины закончена — можно и рабочим пообедать. Вернее, перекусить. На обед хозяин дает двадцать минут, особо не разъешься. Быстренько «пошамав», Никита и Саня бегут выполнять разные порученные им на этот день Александром Геннадьевичем работы. Например, вкапывать столбы (Александр Геннадьевич задумал покрыть всю территорию двора крышей). И вот работники копают ямы на метр-полтора глубиной. Чтобы покрыть такую территорию, столбов надо вкопать неимоверное количество.
Иногда Никите и Сане приходится выполнять кровельные работы на строениях усадьбы — крыть крышу рубероидом. В другой раз требуется сколотить загончик для тёлки. Зимой надо разгребать снег… да мало ли дел в усадьбе!
За работой проходит время, наступает пора вечерней кормежки скотины. В пять часов Никита и Саня запаривают комбикорм, с шести до семи идет заготовка дров на завтра, с семи до восьми работники перебирают картошку для свиней. Картошку Александр Геннадьевич покупает самую дешевую — это настоящая дрянь, сплошь гнилая. Из этой гнилой каши Никите и Сане приходится выбирать редкие здоровые картофелины.
Восемь часов вечера. Еда запарилась, всё начинается сначала — поросята, собаки, курицы, мытье посуды… Кормежка продолжается до девяти часов. Потом идет запарка еды на утро.
И лишь после этого наступает ужин. Личное время для Никиты и Сани. Можно заняться собой, помыться, постирать одежду. Только вот беда — как уже было сказано, вся горячая вода ушла на запарку еды для животных и на мытье посуды, мыться и стираться Никите и Сане нечем.
Когда надо приготовить инструменты, которые завтра потребуются (например, заточить пилу), работники занимаются этим перед сном, в свое свободное время — днем для этого не выкроишь ни минуты.
Часов в одиннадцать вечера Саня и Никита ложатся спать. Но и во сне они не могут забыть о работе — на них ведь возложены обязанности истопников. Каждые два часа надо вставать по будильнику и подбрасывать дрова в печь. А в семь часов — подъем, начинается новый рабочий день.
4.Первые разочарования
Никита Потягайло — человек трудолюбивый, к деревенской работе привычный, выносливости и сноровки ему не занимать. Но и он к вечеру после такой работы валился без задних ног. Не было сил ни читать, ни смотреть телевизор. И в душе у него что-то начало копиться — может, усталость, а может, раздражение. Он прекрасно видел, что хозяин выжимает из своих работников все соки, что они с Саней, живые люди, превращены в какие-то сельхозмашины, и что нет у них в жизни ничего, кроме работы на Александра Геннадьевича.
Тут надо еще заметить, что хозяин усадьбы отличался взбалмошностью и непоследовательностью. Часто бывало, что он планировал на завтра какую-нибудь работу, и Никита с Саней уже готовили инструменты — а завтра Александру Геннадьевичу приходило в голову что-то совсем другое, и работники должны были кое-как, на скорую руку, готовить совсем другие инструменты. Особенно бесило Никиту, что начальник то и дело вмешивался в установившийся распорядок работ. Они с Саней твердо знали, что за чем следует, почему они делают сначала именно это, а потом другое, всё у них было продумано — но хозяин вдруг почему-то начинал суетиться, торопить их, подгонять, нарушал продуманный распорядок. Он запросто мог, например, сдернуть работников с недопокрытой крыши (которую сам же велел покрыть до вечера целиком) — и отправить на другую работу. А потом еще обвинял Саню и Никиту, что те «не окончили крышу».
Вдобавок Александр Геннадьевич оказался человеком прижимистым. Как уже было сказано, он обещал платить по четыреста рублей в день — но потом стал клясться и божиться, что дела с торговлей идут плохо (у него была торговая точка на городском рынке, где он продавал куриные яйца), и что больше трехсот рублей в день он никак не может платить. Никита с Саней согласились, но и эти триста хозяин все время норовил зажать.
По любому поводу хозяин усадьбы штрафовал своих работников, лишал их зарплаты за день. Сегодня лишал за то, что на территории хозяйства, мол, недостаточно чисто — хотя ясно было, что на такой огромной территории и не могла быть повсюду идеальная чистота. В другой день Никита крыл крышу и не успел окончить до вечера, небольшая полоска осталась не покрыта. Александр Геннадьевич придрался к этому и лишил Никиту зарплаты за весь день. Хотя Никита весь день работал — кормил скотину, выгребал навоз и покрыл почти всю крышу.
5.Отношения накаляются
После первых же придирок Никита Иванович решил, что его новый хозяин «не дружит с головой», потерял к нему всякое уважение. А с течением времени и вовсе возненавидел. Работать хуже, конечно, Никита не стал, потому что просто не умел относиться к труду спустя рукава, по-прежнему выкладывался по полной. Но хозяину начал дерзить — и делал это при каждом удобном случае. Почти не церемонясь, высказывал едкие намеки на взбалмошность и бестолковость Александра Геннадьевича.
Употреблять спиртное Никита Иванович не прекратил: тут, в деревне, была возможность доставать самогон на соседних фермах. На пьянку и уходили те деньги, которые, после всех штрафов, все-таки выплачивал хозяин. Никита пришел на ферму с похвальными планами — накопить денег, чтобы заняться, наконец-то, оформлением гражданства. Но об этих планах он забывал сразу же, как только получал деньги в руки…
Самогонка придавала Никите бесшабашности. Он уже открыто показывал Александру Геннадьевичу, что в грош не ставит его распоряжения, считает их дурацкими, и что Александр Геннадьевич ни черта не понимает в фермерском деле. Хозяин злился, возникали ссоры.
Один раз Александр Геннадьевич увидел, что Никита стирает свою куртку в ванной для запарки еды (что было строго запрещено). Хозяин взбесился, разругал Никиту вдрызг и пригрозил вышвырнуть за ворота, если такое еще раз повторится. Конечно, Никита Иванович поступил нехорошо — негигиенично стирать рабочую куртку в ванной, где запаривают еду для животных. Но, с другой стороны — ведь и одежду где-то постирать надо. Почему же хозяин не предоставил своим рабочим возможности содержать себя в чистоте? Почему не дал им стиральную машину или, хотя бы, обычные тазы? Ведь Никита с Саней целыми днями работали в грязи, в навозе…
Отношения накалялись. Никита уже нарочно злил хозяина, а раздраженный Александр Геннадьевич искал любую причину, чтобы придраться к Никите.
Интересно, что к Сане, который работал ни шатко ни валко, хозяин никогда не придирался. Саня вообще был каким-то другим человеком. За работу, как Никита, он не переживал, особо на работе не выкладывался, скажут — сделает, не скажут — и хорошо. Грубые замечания хозяина он умел пропускать мимо ушей, никогда с Александром Геннадьевичем не спорил, всегда сохраняя на лице выражение какой-то равнодушной готовности: мне, мол, сказали — я сделал. Александр Геннадьевич ворчал на Саню за медлительность и незаинтересованность, но терпел. А при одном взгляде на Никиту он уже просто вскипал…
6.Болт
Как-то Саня и Никита заготавливали дрова газовой пилой. И вдруг Александр Геннадьевич заметил, что какой-то болтик с пилы потерялся. Пила при этом все равно работала, но Александр Геннадьевич вышел из себя — и обвинил в пропаже болтика Никиту Ивановича. Хотя этой же пилой работали и Саня, и сам хозяин. Но хозяин усадьбы набросился на Никиту, заявил, что вычтет из его зарплаты стоимость пилы (а это около четырех тысяч рублей). Никита взорвался и, уже не сдерживаясь, выложил хозяину всё, что он о нем думал.
Был как раз конец месяца, Александр Геннадьевич должен был с работниками рассчитаться. Он и рассчитался — но только с Саней. Никите же хозяин отдал пилу, сказав: вот когда починишь, навернешь болт, тогда получишь четыре тысячи. А пока — ступай за ворота.
На следующий день Никита нашел нужный болт, привернул, отнес в усадьбу пилу. Встретил его Саня. На территорию хозяйства Саня Никиту не пустил: Александр Геннадьевич, де, не велел больше пускать. Хозяин, сам не показываясь, по телефону велел Сане проверить пилу. Пила исправно работала во всех режимах. Саня взял пилу, но четыре тысячи Никите так никто и не отдал.
Никита Потягайло вернулся в Рыбинск. Сегодня он опять он в том же положении, в каком был до фермы — ни жилья, ни денег, ни работы. Он снова ночует в подъездах.
7.Что дальше?
Эх, Никита Иваныч, золотые руки! Что ты сделал со своей жизнью? Зачем забросила тебя судьба из твоего родного Днепропетровска в наш Рыбинск? Поманила надеждой на счастье — а вместо этого поломала, растоптала, исковеркала... А дальше что?
