Я точно знаю, что барон Штоли — потомок аристократического, поизносившегося и, конечно же, вырождающегося рода.
Например, я лежу на диване и смотрю телевизор.
Лара кричит из кухни:
— Иди и помоги, Штоли!..
Пауза. Жена молчит и ждет ответа. Я — тоже.
Лара повышает голос:
— Тебя тапочкой стукнуть, Штоли?!..
Кстати, я тоже возмущен безответственным поведением барона Штоли. Когда зовет женщина, мужчина обязан прийти на помощь.
Лара идет в комнату.
Она останавливается напротив дивана и грозно спрашивает меня:
— Ты глухой, Штоли?! Разлегся тут, как барон!
Я смеюсь… Женскую логику трудно понять. Кого звала моя жена? Барона Штоли. А я кто?.. Я — ее любимый муж.
Я говорю:
— Ларочка, радость моя, успокойся, пожалуйста.
Жена садится на диван.
Я кладу руку на ее колено и спрашиваю:
— Вспомни, пожалуйста, когда ты последний раз говорила мне ласковые слова?
Лара смеется:
— А ты что баба, Штоли?!..
Я делаю вид, что обиделся и пытаюсь отвернуться к стене. Лара удерживает меня. У нее сильные, натренированные ежедневной работой руки.
— Ладно, я буду сейчас говорить тебе ласковые слова, — горячо шепчет в мое ухо Лара. — Хочешь, Штоли?..
Она щекочет меня. Наша возня оканчивается тем, что я шлепаюсь на пол.
— Все, хватит, Штоли!.. Пошли на кухню. Мне нужно отодвинуть холодильник.
Моя жена немного помешана на чистоте, и если она моет пол, то она моет его везде. Я рассматриваю смеющееся лицо Лары… Не верится, что совсем недавно она сердилась на меня.
Лара говорит:
— Давай-давай, Штоли, вставай!
Сегодня суббота… Ни черта не хочется делать. Ведь я донельзя выматываюсь на работе за неделю.
Когда на кухне мы пытаемся отодвинуть холодильник, Лара командует:
— Ой, не мешай мне, Штоли!..
Фактически она пытается справиться с холодильником в одиночку.
— Ты лучше вот тут придержи… Теперь тут чуть-чуть… Все!
Я спрашиваю:
— Радость моя, ты зачем меня с дивана подняла?
— Лучше скажи, что с пола. И как это зачем?! — весело возмущается Лара. — Завтракать пора!..
…На следующее утро я просыпаюсь как от сильного толчка. Идиотская работа!.. Нервы совсем расходились.
На улице идет снег… Я смотрю на снег и ни о чем не думаю. Просто смотрю, и все…
К моему носу вдруг прикасается палец Лары. Я снова невольно вздрагиваю.
Лара тихо спрашивает:
— Думаешь, Штоли?..
У нее удивительно чистый и смеющийся взгляд.
Если бы не Лара, я проводил выходные дома: ел, спал и тупо глазел в телевизор… Но сегодня мы едем в Покровский монастырь.
Нам немножко не везет — автобус безнадежно глохнет в трех километрах от обители.
Лара идет впереди.
Она часто оглядывается и передразнивает меня:
— Скрип-скрип, скрип-скрип!.. Старый вояка-барон возвращается домой. Не отставай, Штоли!..
Семь лет назад мне ампутировали левую ступню и половину разорванного осколками гранаты легкого. После операции профессор Николай Федорович Гайдуков сказал: «Ладно, кости целы — а мясо нарастет». Ожег двадцати процентов тела и еще три крошечных осколка в кишечнике он посчитал «элементарной мелочью»…
В этом году удивительно красивая зима. Я невольно любуюсь сказочным лесом. Скрип-скрип, скрип-скрип… У меня не очень хороший протез. Потому что на хороший у нас пока нет денег.
— Давай, барон, давай! — весело командует Лара. — Ужо до темноты не управимся!..
Я хорошо помню, что тогда, в госпитале, профессор Гайдуков терпеть не мог мою жену именно за ее веселость. Он называл Лару «Гламурной Куколкой». Это недоброжелательное отношение сыграло большую роль — весь больничный персонал также недоверчиво косился на Лару. Я слышал, как толстая медсестра Оля как-то раз сказала о моей жене: «Какая же она бойкая и красивая, эта стерва!»
Лара любит модно одеваться. У нее эффектная фигура и раскованное поведение.
Шестилетний Миша Егоров — Рядовой Мышка — окрестил мою жену «Леактивной Ралой». Он часто ждал ее в коридоре возле моей палаты. Малыш робко улыбался ей и, казалось, чего-то ждал…
Семья Мишки-Мышки погибла, когда отец вез ее из аэропорта в свой военный городок. Они попали в засаду и их расстреляли в упор. Рядовой Мышка выжил чудом. Малыш прижился в больнице, потому что профессор Гайдуков решил, что ему будет лучше в госпитале, чем в детском доме.
Лара сказала мне и Мышке:
— У барона Штоли нет левой задней лапы, а у Мышки — правой. Но Мышка уже хромает по коридору, а лодырь Штоли валяется на кровати как барон.
Проходившая мимо медсестра Оля оглянулась и громко сказала Ларе:
— Как ты можешь смеяться над больными, сволочь?!..
Дело было даже не столько в насмешливых словах Лары, сколько в вызывающе веселом тоне, с которым они были сказаны.
Лара быстро ответила:
— А пошла бы ты, коза пуховая!
Это была единственная грубость Лары, но больше ее никто не трогал…
К моей жене хорошо относился только священник отец Андрей. Наши койки стояли рядом. Никто не знал, почему пожилой священник оказался в военном госпитале. Но, может быть, потому что бывших военных не бывает?..
Каждый день к отцу Андрею приходило множество людей. Врачи терпели это массовое паломничество только потому, что старый священник пользовался гораздо большим авторитетом, чем профессор Гайдуков. Все видели, что профессор явно смущается своего пациента. А однажды я услышал реплику отца Андрея, обращенную к профессору: «…Иди ты на фиг со своими процедурами, Коля! Мне уже семьдесят пять. Сколько Бог даст, столько еще и протяну…»
Сам профессор Гайдуков — убежденный атеист. Это я знаю точно, потому что и у него есть свой маленький бог — скальпель.
Среди посещавших отца Андрея особенно выделялась молодая женщина в черном платке, со строгим лицом, на котором тускло светились неподвижные, почти плачущие глаза. Племянницу отца Андрея звали Софья. Она задерживалась в палате дольше остальных. Иногда она выпрашивала у старшей медсестры Натальи Александровны какую-нибудь работу и мыла в коридоре полы.
— А я что могу сделать?!.. — краснея, оправдывалась потом Наталья Александровна перед профессором Гайдуковым. — Матушка Софья не отстает!..
Скрип-скрип, скрип-скрип…
Я люблю смотреть на зимний лес. Правда, в нем столько же белого, как и в больнице. Или даже больше?..
Лара часто приносила отцу Андрею клубничное варенье.
Старый священник хитро улыбался и спрашивал:
— Это чтобы я не похудел, да?..
Рядовой Мышка садился рядом — чаще на кровать отца Андрея — и ждал, пока Лара поднесет к его губам ложку. Малыш закрывал глаза, а улыбка до ушей мешала ему открывать рот.
Как-то раз отец Андрей кивнул на кофточку Лары и спросил:
— Сама сшила?
Лара молча кивнула.
— Все успеваешь, да?..
Лара улыбнулась и пожала плечами.
— Все, все!.. — ответил за нее отец Андрей. — И любить, и рожать, и варить, и стирать. Правильно Мышка сказал, ты — Леактивная Рала. Тебе коня на скаку останавливать незачем — ты на нем пахать будешь.
А когда к отцу Андрею приходила его племянница, он горько вздыхал и говорил:
— А вот и моя Совушка пожаловала!..
Софья садилась на стул и принималась рассматривать лицо отца Андрея долгим, измученным взглядом. Возвышенное лицо молодой женщины было похоже на копию какой-нибудь черной, сектантской иконы.
— Были бы силы, подушкой тебя стукнул! — страдал отец Андрей. — Ну кто тебя сделал такой постной?!..
Софья тоже любила Рядового Мышку. Но малыш уходил из палаты, как только в ней появлялась Софья.
При этом Мышка громко говорил:
— Пойду в коридор Ралу ждать!
Скрип-скрип, скрип-скрип… Я учился ходить на протезе еще там — в больнице. Сначала я ненавидел этот звук больше боли.
— Давай, барон, давай!
Однажды я упал, увлекая за собой Лару. Когда я открыл глаза, я увидел напротив ее глаза — они были злыми от многочисленных и тщетных усилий и одновременно, до пронзительности, веселыми.
— Как на линии фронта, блин!!.. — засмеялась Лара. — Слышь, барон, если ты сейчас не встанешь, я тебя за собой по полу потащу!
Профессор Гайдуков сказал мне: «Тебе нельзя останавливаться. Ты будешь жить, пока ты идешь». Наверное, Лара запомнила эти слова лучше, чем я.
А еще я помню свой последний день в госпитале… Когда пришла Лара, отец Андрей громко сказал:
— А вот и радость моя пришла! Иди сюда, радость, поговорить нужно.
Тогда я и запомнил это обращение — радость, радость моя… «Радость моя пришла!»
Лара села рядом и отец Андрей строго спросил:
— Ну, что с Мышкой?.. Берешь его, значит?
Лара сказала:
— А куда же его девать-то? Когда своих двое — третий уже не помешает.
Все уже знали, что утром Мышка бросился в коридоре к Ларе с громким криком «Моя мама пришла!..» Он сильно хромал и был похож на худющего, нелепо переваливающегося с бока на бок утенка. Мышка вцепился в Лару обеими руками и жадно, вопросительно смотрел вверх.
— Что ты так орешь, Мышка? — спросила Лара. — Ты так всех котов перепугаешь.
Меня вызвали в кабинет протезирования, а Лара и отец Андрей еще долго о чем-то говорили…
Чуть позже профессор Николай Федорович Гайдуков извинился перед Ларой.
— Вы, это самое… Ну, в общем… Как это?.. — профессор потупился. — Ну, вы понимаете меня, да?..
Отец Андрей сказал со своей койки:
— Профессор, а извиняться не умеешь. У Лары муж — барон, а ты — баран, Коля.
Профессор Гайдуков покраснел от возмущения и закричал на отца Андрея:
— Встать и сейчас же марш на процедуры!.. Тоже мне, еще один барон Штоли нашелся!..
Через полтора года после ранения я вернулся на работу. Правда, на кабинетную… Я хорошо помню тот первый вечер, когда вернулся с работы. Лара сидела на кухне, и я впервые — впервые за полтора года после ранения! — увидел ее неулыбающееся лицо.
Я спросил:
— Ты что, радость моя?
Лара отвела испуганные глаза и сказала:
— Слышь, аналитик, тут, на кухне, нужно розетку проанализировать… Замыкает, зараза такая. Займись ей, что ли?..
Она тогда сказала именно так раздельно — «что ли»… И без «барон». Нет, дело было совсем не в розетке. Все дело было в том, что я впервые за полтора года сам — один! — вышел из дома и Лара понимала, что она не сможет прийти мне на помощь.
Мышка жался к Ларе и так же, словно впервые, смотрел на меня. Я только молча улыбнулся в ответ… И напряжение спало, оно ушло, словно его и не было.
Скрип-скрип, скрип-скрип…
Там, вдали за верхушками заснеженных елей наконец-то появляются золоченые купола обители.
Лара оглядывается и смеется:
— Не отставай, Штоли! Давай, давай!..
Я улыбаюсь в ответ: я слышу, радость моя…
Я иду, радость моя!..
