ПРЕСТУПЛЕНИЕ БЕЗ НАКАЗАНИЯ
Так, как сейчас, Георгий не ненавидел еще никогда. Униженный и раздавленный, он сидел на солнцепеке, глядя на лысоватый затылок Михаила. Тот торжествовал, упивался тем, что в очередной раз растоптал Георгия, унизил перед всеми. Хотя временами создавалось впечатление, будто подлец этого и вовсе не заметил, ведь наносить вред было просто в его природе. Время от времени Михаил поворачивался вполоборота, демонстрируя свой гадкий самодовольный профиль. И почему никто из окружающих не замечает, какая гадость этот Михаил? Дрянь, а не человек. Ведь Георгий отнюдь не единственный, кого он обобрал нагло и беспринципно. В этих краях он появился полгода назад, и сразу же все встало с ног на голову. Постоянные конфликты, отсутствие взаимовыручки и уважения.
Но, казалось, никто, коме Георгия, этого не видел. Все сохраняли подобострастное молчание. Особенно противно было смотреть на тех, кому Михаил вдруг невзначай оказывал знаки внимания. Слабаки тут же расплывались в фальшивой улыбке и готовы были сделать и отдать все, что он у них требовал.
«Убью, – пульсировало в разогретом докрасна мозгу Георгия. – Вот прямо этой лопатой, сейчас».
Рука дрожала на рукоятке, а воображение уже рисовало сладкие картины того, как Михаил лежит на полу и корчится от боли, оглушенный неожиданным ударом. Наплевать на то, что будет потом. Главное, отомстить за позор.
Недруг продолжал удовлетворенно улыбаться. Это Георгий мог понять по тому, как торчали в стороны шершавые уши, поросшие гадким рыжим пушком. А Лена? Эх, Лена. Одна из немногих здесь, кто казался Георгию умным и честным человеком. А теперь и она присоединилась к толпе обожателей этого пустозвона. Сейчас она стояла совсем рядом, ее золотые волосы взлетали на ветру, словно облачка морского песка под теплым бризом. И улыбалась своей очаровательной мягкой улыбкой. Только теперь не Георгию, как было прежде. Его она больше не удостаивала и взглядом. Женщины! Предательницы по натуре, они, видимо, уже рождаются такими. Тот, кто сильнее, наглее всегда получает, что хочет. Она и не посмотрит на то, что тот – глупец и пройдоха. И лицемер вдобавок.
«Убью, – снова повторил Георгий про себя. – Лучше понести наказание, но сохранить лицо».
Солнце пекло так сильно, что, казалось, его горячее желтое сияние сейчас нарушит все законы физики и просто съест тени от деревьев. Георгий явственно представлял те испытания, через которые ему придется пройти после совершения задуманного, но ничего не мог с собой поделать. Уже не первый месяц он сдерживался, уговаривая себя, что Михаил образумится и прекратит свои нападки, но этого не происходило. Даже напротив: давление усиливалось с каждым днем. Подлец просто не оставлял ему другого выхода.
Отерев рукавом вспотевший лоб, Георгий стал дожидаться удобного момента. Сейчас Михаил наклонится, и тогда удастся угадать ему в самый затылок. Да покрепче, чтобы раз и навсегда. Как в кино.
Сказав какую-то очередную гадость (Георгий не расслышал, какую именно, но по тону понял, что это было что-то очень злобное), обидчик, наконец, нагнулся. Георгий двинулся на него, изо всех сил сжимая рукоять, занес над головой рывком правую руку и …
– Жорик! Ты что это делаешь, зараза такая! – громко взвизгнула мама. – А ну, брось сейчас же лопатку. Брось, я тебе сказала.
От неожиданности Георгий выпустил оружие из рук. Пластмассовый совок упал, угодив Мише прямо в темечко. Жертва мужественно потерла голову ладонью, после чего присвоила лопатку с довольным видом.
– Забирай у Миши свои машинки и пошли домой кушать. Я тебе сколько раз говорила не снимать панамку, когда играешь на солнце? Зараза!
СТЕКЛЯННЫЙ МИР
Антошка сидел на берегу, широко раскинув худощавые, слишком длинные для его неполных восьми лет ноги. Солнце теплыми пушистыми лапами гладило веснушчатое лицо с очень простыми, ладными чертами. Густые рыжеватые волосы маленькими рожками топорщились от избытка высохшей на них соленой воды. Легкий морской бриз, слегка приподняв тонкую ситцевую рубашку, ощупывал острые мальчишечьи ребра, выступающие под гладкой, еще по-детски нежной кожей.
Резкими движениями высвободив руки из платинового плена прибрежного песка, мальчик тремя громкими хлопками очистил ладони и правой рукой извлек из кармана шорт небольшой мешочек. Зажмуренные от солнечного удовольствия глаза еще больше сузились, и задорная мальчишечья физиономия расплылась в лучезарную загадочную улыбку. Антошка быстро развязал тесьму на мешочке, и на песок выпали три стеклышка разной формы. Происхождение этого сокровища трудно было определить. Оно походило на осколки флаконов каких-то духов или очень редких спиртных напитков. Но их цвет был совершенно невероятным! Первое – насыщенно-алое, будто отколовшееся от солнца, которое когда-то, заходя на закат, случайно зацепилось за край моря. Второе – густо-синее, как летнее ночное небо, по которому торопливо бежал свет маяка. Третье же, казалось, было зеленее свежего папоротникового листа, только что напившегося воды опасных прерий.
Очень бережно, двумя пальцами, Антошка взял кусочек заката и поднес его к правому глазу, плотно зажмурив левый. Мир зарделся! По бордовой пучине моря поплыли быстроходные суда флибустьеров. Пурпурный воздух жужжал, раскалившись от выстрелов пузатых пушек, паливших с палуб корветов и фрегатов. Крики борющихся врукопашную и фехтовавших пиратов едва доносились до Антошки, и он не мог разобрать слова. Самому солнцу, казалось, жарко от разыгравшейся внизу красной битвы.
«НА АБОРДАЖ!», – отчетливо услышал Антошка грозный баритон и выронил красное стеклышко.
Украдкой поднявшись по Антошкиной спине, ветерок тонко защекотал коротко стриженый затылок. Мальчик поднял руку и всей пятерней громко поскреб круглую соленую голову.
«Синее. Да, синее», – выбрал он и аккуратно приложил к глазу очередное стеклышко. На первый взгляд совсем ничего не изменилось, и если бы не высокий Волшебник, бредущий по берегу, простой обыватель и не заметил бы, как сильно он, Антошка, изменил мир. На Волшебнике был темно-синий высокий колпак с золотыми звездами и широкий, ниспадающий крупными складками, фиолетовый плащ. Но это был не обычный фиолетовый, а очень теплый, будто в холодную синюю воду плеснули красного пламени и перемешали.
Волшебник остановился, повернул к Антошке седое, морщинистое, доброе лицо. Улыбнувшись, он сложил ладони сухих старческих рук лодочками, опрокинутыми вверх дном и повернутыми друг к другу внутренней частью, и что-то в них прошептал. Затем, легким изящным движением старик выплеснул из лодочек что-то невидимое. Произошло неимоверное: всё – море, небо, солнце стало фиолетовым. Только разно-фиолетовым. В солнце будто намешали золотого, в море – салатного, в воздух – хрустального. Антошка радостно засмеялся и крепко сжал в ладони фиолетовый мир.
На очереди был зеленый. Солнце попрощалось с зенитом и уже устало клонилось к морской колыбели. Зеленое стекло было самым большим, поэтому держал его Антошка по-другому, образовав из указательных и больших пальцев обеих рук овальную рамку. Зеленый мир он любил больше всего. В нем не происходило ничего из ряда вон выходящего. Малахитово-серебристые рыбы выглядывали из изумрудных глубин своими круглыми стеклянными глазищами. Свеже-салатные листья облаков время от времени прятали доброе лимонное солнце. Все жило, росло, двигалось и навевало спокойствие, от которого мягко бурчало в Антошкином животе, и он вспоминал про сочные красные яблоки и печенье со сгущенным молоком. «Хорошо,– мурчало в голове у Антошки,– искупнуться бы еще разок. Но ведь не успею. Совсем ничего уже не успеваю».
Он собрал свое радужное сокровище, сдул с него прилипшие песчинки и снова сложил в мешочек. Взяв в обе руки две огромные корзины, все это время ждавшие за его спиной, Антошка побрел по берегу, аккуратно обходя раскаленные, щедро измазанные кремом для загара, оголенные тела.
«Беляши с картошкой! Пирожки с повидлом, с капустой»,– охрипшим после долгого дня альтом рассекал зной Антошка и босыми ногами время от времени втаптывал окурки в платиновый прибрежный песок.
ЧУЖОЙ ТРУД
Моя бывшая однокурсница Соня сидела за столом, время от времени закидывая ногу на ногу. Делала она это зрелищно и так же медленно, как Алиса у Льюиса Кэрролла падала в кроличью нору. Ноги были длинные, загорелые и так тщательно «обесшерствлены», что я понимала: идеальные девушки из рекламы – это не миф. Люди! Нас не обманывали, они существуют! Все остальные части Сониного тела не уступали ногам в своей идеальности: высокий бюст, вырывающийся из бюстгальтера, будто готовый к взлету аэростат, бронзовая шея, украшенная толстой золотой цепочкой с изумрудным кулоном. Волосы она перекинула на одну сторону, словно говоря: «Простите, они настолько густы, что я вас не слышу. Поэтому освобожу одно ушко, а то поговорить не удастся». Время от времени Соня поправляла спутавшиеся ресницы кончиком невообразимо длинного ногтя. «Какое же удовольствие, наверное, вытаскивать такими ногтями из носа козявки! Ведь ими можно проникнуть в самые недоступные и неизведанные места», – пришла в мою голову глупая мысль.
– Так, где ты работаешь? – спросила меня Соня, сделав заказ.
– В школе.
Я немного подтянулась на стуле так, чтобы боковая часть моей пятой точки не свисала с сидения. То, что находилось между моими бедрами и тем местом, где когда-то располагалась талия, определенно, весило больше, чем вся Соня целиком вместе с ее изысканным ридикюлем.
– В школе? – переспросила она и поморщилась. За пять минут нашей встречи это произошло уже в пятый раз. – Как же тебя туда занесло?
– Да так, попутным ветром. Ураганным, учитывая мой нынешний вес.
Соня криво улыбнулась, пытаясь, наверное, выразить сочувствие. Интересно, съешь она столько шоколада, сколько съела я за последние полгода, и поправься до моих габаритов, что бы она делала? Свела бы счеты с жизнью, не иначе. Лучший способ в таком случае – начать морить себя голодом: если успеешь похудеть, то умирать не придется.
– Ты замужем? – спросила Соня, достав плоскую продолговатую пачку сигарет.
– Да.
Снова удивление. «Наверное, какой-нибудь неудачник», – вероятно, подумала она.
– А кем муж работает?
Вопрос подтвердил мою догадку.
– Он мой коллега. Учитель физики в школе. Там и познакомились.
«Ну, тогда все ясно», – засветился ответ в Сониных глазах.
– А ты чем занималась после университета?
– Я путешествовала, – она выпустила тонкое облачко белого дыма, пахнущего малиной и еще чем-то сладким.
– По работе?
– Нет. С другом. Мы объехали весь мир. Южная и Северная Америка, Европа, Восток. В Одноклассниках есть фото, если хочешь, зайди, посмотри.
– Зайду, обязательно.
Не заметив на Сонином пальце обручального кольца, я тактично воздержалась от встречного вопроса о семейном положении. Других вопросов на ум не приходило, поэтому я принялась за малиновое пирожное, пока моя собеседница осторожно цедила кофе без сахара.
– Не вкусно, наверное, без сахара?
– Сахар – белая смерть, – сразу же отреагировала Соня, явно уже не в первый раз употребляя эту фразу.
– Да, это радует. Жизнь у нас сейчас – не сахар, потому жить будем долго.
Она снова снисходительно улыбнулась.
– А кем ты работаешь? Как я понимаю, не по профессии?
– Нет, конечно. Кто сейчас по профессии работает? Хочешь жить – умей вертеться.
Меня так и подмывало спросить, на чем вертится Соня, чтобы жить. Удержаться удалось лишь невероятным усилием воли. Эта фраза тоже давно входила в Сонин лексический арсенал. В университете у нее был потрясающий талант к списыванию. Она могла списать что угодно и откуда угодно. Души именно таких людей стоит сажать списывать грехи других после смерти. Так вот, когда она, таким образом, получала очередную пятерку, то говорила всем, сдававшим по-честному, расстроенным троечникам: «Хочешь жить – умей вертеться!»
– Я работаю менеджером в одной компании.
– А чем занимается ваша компания?
– Разным.
Тон, с которым было произнесено последнее слова, отбивал желание узнавать подробности.
– Ну, давай ближе к делу. Чем я могу быть тебе полезна? – спросила я, желая поскорее окончить скучный разговор.
– Я хочу предложить тебе работу.
Соня перекинула копну волос на другое ухо. Наверное, первое устало слушать, или замерзло.
– Какую работу?
– У нас в организации открывается вакансия помощника менеджера.
– В смысле, твоего помощника?
– Вообще-то, да. Я уже месяц перебираю кандидатуры, но ничего стоящего не нашла.
Соня поморщила носик, и мне невольно представилось, как она ковыряется лопаткой в кучке с маленькими кандидатиками на должность ее помощника.
– Тогда я вспомнила про тебя. Ты, вроде, английский хорошо знаешь и обязательная.
«И толстая, никакой конкуренции мне», – добавила я мысленно.
– А что входит в обязанности твоего помощника?
– Да ничего особо сложного. Перевод писем, общение с инвесторами. Сейчас мы стали работать с иностранцами, а я уже немного подзабыла язык. Ну, еще некоторая документация.
– То есть, я буду твоим переводчиком, получается?
– Не только. Конечно же, тебе самой нужно будет вникнуть в суть дела. Я часто нахожусь в загранкомандировках, сопровождаю директора в поездках. В это время помощник должен справляться сам.
– Так в какой области, все-таки, работает фирма?
– Медицинское оборудование, и не только.
– Ясно.
В сердце моем слабо забрезжила надежда. Нет, не то, чтобы я не любила свою работу. Даже, наоборот, у меня с самого начала довольно неплохо получалось находить общий язык с детьми и, при этом, серьезно готовить их по своему предмету. Думаю, за восемь лет учительской деятельности я принесла своим ученикам немало пользы. Во всяком случае, значительно больше, чем преподавательская деятельность принесла в нашу с мужем крошечную «хрущевку», где до сих пор стояла советская газовая колонка для нагревания воды.
Насчет должности все было ясно: Соня хотела найти себе эффективный заменитель, который, при этом, не был бы в состоянии заменить ее на всех фронтах. Чем надежнее и способнее окажется человек, посаженный в окоп, тем стабильнее и спокойнее будет самой Соне в тылу.
– Предложение интересное. (До иняза я ведь пыталась поступить в медуниверситет, так что темой этой интересовалась).
– Вот и отлично. Через пару недель можем начать испытательный срок.
– Испытательный? На каких условиях?
– Пару месяцев поработаешь за минимальную зарплату, а потом посмотрим, как будешь справляться.
– А какая у вас минимальная зарплата?
– Да, как и везде. Тысяча сто пятьдесят гривен.
Соня повертела в руках сигаретную пачку и спрятала ее в модную сумочку. Я почему-то подумала, что такой спичечный коробок на ремешке стоит не меньше трех тысяч гривен.
– Но я в школе получаю две тысячи.
– А какие у тебя там перспективы? До старости с дураками возиться?
– Ну почему же, с дураками? Ведь из них же потом получаются менеджеры, которые путешествуют по всему миру?
– Нет, ты если не хочешь, то скажи. Я же тебе не навязываюсь.
Соня нервно дернула плечом, волосы упали на обе стороны.
– Сейчас все кричат, что работать негде, а как предлагаешь, так никто ничего делать не хочет. Уборщицу, и ту найти невозможно. За два часа в день подавай им тысячу-полторы.
– А ты что, уборщице меньше тысячи платить хочешь?
– Естественно, тринадцать гривен в час, – более, чем достаточно.
– А сама ты тоже тринадцать гривен в час получаешь?
– Нет, конечно. Ты не сравнивай. То уборщица, а у меня, вообще-то, труд квалифицированный.
Я запихала в рот остатки пирожного. От приторного вкуса уже тошнило, и доедать его не хотелось, но оставлять было жалко.
– Ты, наверное, тысяч десять долларов в месяц получаешь? – спросила я, проглотив сладкую жижу.
– Нет. Ты что? Так много я не получаю.
– Значит, твой труд не ценят.
– В смысле?
– Думаю, за такой квалифицированный труд, как твой, девушки в гостиницах не меньше ста долларов за час просят. Хотя, может быть, вы там оптом работаете? Оптом дешевле.
Соня сощурилась и приготовилась сказать ответную гадость, но я поскорее достала из своего портфеля пятидесятигривневую бумажку (мое пирожное дороже не стоило) и засеменила прочь из кафе, загребая пыль своими старенькими балетками.
Уже минут через десять я пожалела, что была так резка с ней. То ли мне стало обидно за учителей, то ли за уборщиц. А, может, за моих «дураков». Школа у меня захолустная, не модная гимназия, потому вряд ли многие из тамошних лоботрясов станут менеджерами или путешественниками. И Сонька в этом не виновата. Ведь и ее квалифицированный труд ценится, хоть и высоко, но не долго.
Альманах "Молодой Петербург" (2011-2013)
