9 марта 1916 года.
Среда, половина восьмого вечера.
Красноярск, городская управа, дом Шмандина.
Заседание Красноярской городской думы [1].
В зале заседаний городской думы секретарь закончил оглашение телеграммы из Москвы, поступившей в адрес городской думы.
Кто-то из двух десятков присутствующих на заседании гласных смотрел в окно, кто-то извлёк из жилетного кармана часы и нетерпеливо поглядывал на стрелки. Николай Александрович Шепетковский, бывший городской голова, поглаживал окладистую седую бороду. Статский советник доктор Владимир Михайлович Крутовский сидел, прикрывши лицо ладонью.
Слышать о чьей-то смерти всегда страшно. Особенно о смерти ровесника или почти ровесника: восемь лет в возрасте — не такая уж и великая разница. Это известие — как отрезвляющий ушат холодной воды, который смывает иллюзию бессмертия, пеленой укрывающую сознание в течение всей жизни — до самого последнего момента. Когда получаешь известие о чьей-то смерти, понимаешь, что тлен и прах никуда не исчезли. Неизбежный финал земной суеты закономерен и неотвратим. Получив такое известие, на секунду замираешь и тут же оцениваешь, примеряешь чужую смерть на себя: а что бы было, если бы это не он, а я?.. Всё ли было сделано так, чтобы не страшно было предстать перед судиёй, который знает не только твои дела, но и твои помыслы?
Потом на секунду вспыхивает искорка радости: ведь я ещё жив, и ещё есть шансы что-то успеть, если Бог даст такую возможность. А так никого не щадит смерть. Даже величайших художников... А ведь, казалось, ещё только недавно лечил его матушку, Прасковью Фёдоровну, упокой, Господи, её душу [2]...
В ушах ещё звучали слова секретаря: шестого марта, в четыре часа пятнадцать минут вечера, в Москве, в гостинице «Дрезден», шестидесяти восьми лет от роду, скончался великий художник земли русской Василий Иванович Суриков...
Земляки из сибирского землячества в Москве отбили телеграмму, чтобы известить Красноярск об утрате [3]. Да и брат художника уже сообщил печальную весть. Вчерашним днём в газете, в разделе «Местная жизнь», напечатали коротенькое скорбное сообщение:
Кончина В. И. Сурикова. 6 сего марта в г. Москве скончался маститый художник — сибиряк, уроженец г. Красноярска Василий Иванович Суриков [4].
— Господа гласные! — городской голова Степан Иванович Потылицын [5] поднял голову и насупил брови.— Предлагаю принять к сведению известие о смерти господина Сурикова и перейти к рассмотрению важного вопроса о предложениях губернатора о прекращении дополнительных пособий беженцам.
— Что же, господа гласные, прошу голосовать...
Доктор Крутовский, всё ещё погружённый в свои мысли, продолжал слушать эту привычную словесную казённую чиновничью жвачку, как вдруг до него дошёл смысл происходящего. В одно мгновение он вскочил с места, так что его волосы, лежавшие в красивом проборе набок, разметались по лицу.
— Постойте, господа гласные! — почти вскричал он, отбрасывая рукой волосы со лба.— Я прошу слова!
— О чём вы желаете говорить, Владимир Михайлович? — городской голова недовольно наморщил лоб.— У нас регламент...
— Дайте ему слово! — донёсся зычный голос отставного генерал-майора Михаила Павловича Михайлова.— На то и право гласных — говорить!
Послышались и другие голоса. Гласные знали, что доктор Крутовский всегда высказывается по существу, и потому за ним обычно бывает существенная партия в городской думе. И потому его недавно выдвинули в директора гимназии.
— Хорошо, говорите, господин Крутовский,— недовольно пробурчал Потылицын, уткнувшись в бумаги, делая вид, что старательно их изучает.
— Господа гласные... В далёкой Москве скончался великий русский художник, первостатейный талант из громкой и славной плеяды Крамского, Ге, Репина, Максимова, составивший славу Красноярску на всю Россию-матушку, а вы, Степан Иванович, даже не предложили собранию почтить его память вставанием! Когда давеча, в конце февраля, скончался гласный думы господин Андрей Гаврилович Калугин, почему-то ни у кого не возникло сомнений, что нужно надлежащим образом почтить его память! Или вы считаете, что заслуги у художника Сурикова перед Красноярском меньше, чем у купца второй гильдии? Даже члены императорской фамилии почтили память художника, выразив соболезнования в телеграммах и отправив венок ко гробу Василия Ивановича [6]... Господа, я считаю, что мы должны почтить память маститого художника-сибиряка хотя бы вставанием.
В зале поднялся шум. Послышались голоса: «Да уж, не по-божески! Надобно отдать должное...»
Городской голова глубоко вздохнул, воздвиг своё тело вертикально и попросил господ гласных почтить память художника Сурикова вставанием. Секундная стрелка не успела пройти и шестой части своего круга, как из уст городского головы прозвучало:
— Господа, прошу садиться. Переходим к следующему вопросу…— Степан Иванович осёкся, увидев, что статский советник Крутовский и не думал садиться на место.— Господин Крутовский, мы почтили память вашего знакомого. Что ещё вы желаете? У нас громадное количество вопросов не разрешено. Нам надо решить вопрос о комитете помощи беженцам...
— Что я ещё желаю? Вы спрашиваете у меня, «что ещё»? — уже перестав сдерживать себя, вскрикнул Крутовский.— Сибирь и Красноярск потеряли в лице Василия Ивановича Сурикова своего величайшего сына, а вы относитесь к этому вопросу, словно мы обсуждаем вопрос о понижении арендной платы Николаю Кузьмичу Каширину за кишечный завод или об организации новых выездов ассенизационного завода. И то, право, сказать — с гораздо меньшим вниманием.
— Ваша ирония неуместна, господин Крутовский,— строго сказал городской голова.— Это всё важные жизненные вопросы Красноярска.
— Я правильно вас понял, Степан Иванович? — Крутовский говорил всё горячее.— Вы считаете вопрос о Сурикове «не жизненным»?
— А как, милейший Владимир Михайлович, по-вашему, мы должны относиться к этому печальному событию? — Потылицын театрально воздел взгляд в потолок.— Что, действительно, мы можем сделать? Господин Суриков преставился в Москве. Мы здесь. И потом, уж верно, семья его не бедствует. В чём вы видите нашу роль?
— Роль? Да роль наша — сохранить память о нашем великом красноярце для потомков, увековечить её! — горячо ответил Крутовский.— Нам же особенно тяжела эта утрата. Василий Иванович был наш, красноярец, природный сибиряк, который всей душой любил Сибирь, всегда поддерживал с ней связь, часто гостил у нас в Красноярске, и мы знаем, каким он был замечательным и обаятельным человеком. Красноярск не должен забывать своего талантливого сына и должен посвятить его имени что-нибудь значительное и существенное.
— И что же, по-вашему, «значительное», и, самое главное, на какие средства вы предлагаете всё это учредить, господин статский советник? — прищурившись, спросил городской голова.— Вы что, забыли, какое время на дворе? Мясо на рынке три дня в неделю продают, беднота голодает, пленных и беженцев кормить надо, со дня на день карточки на сахар вводить придётся. И эпидемии кругом! Вам, как доктору, Владимир Михайлович, это хорошо известно. Пленные турки мрут от чахотки, а немцы, австрияки и мадьяры — от тифа.
— Ну, уж вы не преувеличивайте, Степан Иванович,— прозвучал в ответ густой голос бывшего красноярского головы Шепетковского [7].— На содержание пленных нам платят их государства, а офицерский военный городок для пленных вообще производит впечатление весёлого пансиона для знатных иностранцев.
— Господа гласные…— Крутовский выдержал паузу, подождав, когда затихнет поднявшийся было шум.— Господа гласные... Скончался величайший наш исторический художник. Самобытный, сильный, насквозь русский. Искренний, правдивый, проникновенно-страстный, создавший бессмертные творения. Да Суриков в русской живописи наравне с Достоевским в русской литературе — это два великих национальных таланта, родственных в их трагическом пафосе Суриков следил за сибирской жизнью, радовался её развитию и горевал с её горем. Он видел Сибирь здоровой, мощной и культурной. В коренных сибиряках он видел особую породу, он восхищался их смелостью. О сибиряках он рассказал в своих картинах всей России... И теперь эти сибиряки спрашивают, на какие средства увековечить его память?
— Ну хорошо…— городской голова склонил голову.— И каким же образом вы предлагаете увековечить память о Сурикове в Красноярске?
Слова попросил учитель и член комиссии рисовальной школы Андрей Иосифович Громичевский.
— По моему мнению, было бы лучше всего собрать капитал, для того чтобы снять хорошие копии с его картин. Конечно, если не в натуральную величину, то, во всяком случае, серьёзно и прекрасно выполненные,— он помолчал немного и продолжил: — И при будущем музее хорошо бы отвести отдельную комнату — для картин красноярца Василия Ивановича Сурикова. Пусть будущие поколения смотрят на его работы, пусть учатся на нём и пусть знают, что Красноярск дал талантливого, великого художника. Благо, у нас в городе имеются его работы: и «Милосердный самаритянин», и ещё очень хорошее полотно его «Исаакиевский собор в лунную ночь». Обе у Кузнецовых.
— Да, господа гласные, думаю, что отвечу за всех, а если не за всех, так за большинство, если скажу, что граждане Красноярска могут гордиться, что из их среды вышел такой великий художник и талантливый человек, каким был Василий Иванович Суриков,— золотопромышленник и меценат Гадалов поднялся со своего места и поднял руку, воздев указательный палец к потолку.— Казённые решения неуместны в данном случае. Надеюсь, вы не желаете, чтобы отцы города прославились своей невежественностью на всю Россию? Тут надобно поступить по-особому, с любовью к памяти Сурикова и с рассудительностью к тщательнейшему сбережению памяти о нём для потомков.
Гласные притихли. Потылицын повернулся к купцу:
— Так что же вы предлагаете, Николай Николаевич? Вы же заявление подали десятого февраля, что от звания гласного отказываетесь? — спросил он Гадалова.
— А какое, господин городской голова, это имеет отношение к рассматриваемому делу? Пока я гласный, первым делом я бы предложил создать фонд по увековечиванию памяти художника, а для разумного управления капиталом фонда учредить специальную комиссию из числа гласных. А там уж комиссия наилучшим образом, исходя из размеров собранных средств, рассудит, что и как делать для сохранения памяти о сибирском художнике. Мне думается, что если должные средства изыскать, то можно было бы и о памятнике Василию Ивановичу на какой-нибудь из центральных площадей подумать. Вот хоть на Театральной.
— Да в такое время, когда скоро карточки вводить на еду для населения придётся, самое время памятники на площадях ставить. Вон в Тобольске уже карточки на муку ввели,— раздался чей-то молодой голос.
— А хоть и карточки. В фонд горожане свои деньги собирать будут, да и не только горожане. Что же, считаете, в России не найдутся желающие помочь благому делу? — спросил купец Пётр Ефимович Шмандин.
— Да уж, верно, найдутся,— поддержал молодой архитектор Леонид Александрович Чернышёв [8].— Памятник на площади — дело хорошее, но ещё важнее издать памятную книгу, где была бы изложена вся его жизнь, творчество и оценка его художественного значения, и иллюстрировать эту книжку снимками с его произведений. Такую книгу смогут увидеть не только в Красноярске, но и по всей России.
— Что же, господа гласные, хочу вам напомнить, что вопрос о Сурикове у нас внеочередной, а мы на него вон уже сколько времени потратили. Так мы все вопросы с вами сегодня не решим. Думаю, что пора подвести краткий итог и поставить вопрос о создании комиссии по увековечиванию памяти В. И. Сурикова на голосование. Прошу приступить к баллотировке вставанием, господа гласные...
Против ожидания Крутовского, для принятия решения перевеса голосов не получилось. Городской голова Потылицын, сдержано улыбаясь в свои пышные усы, повернулся к Владимиру Михайловичу и произнёс:
— Видите, многие решения не принимаются у нас потому, что гласные недостаточно исправно посещают думские заседания и срывают своей неявкой кворум.
Владимир Михайлович не выдержал и выпалил в ответ:
— Я с вами абсолютно согласен, Степан Иванович, многие нужные решения у нас принимаются очень медленно, гораздо медленнее, чем того требует жизнь. Но происходит это вовсе не от неявки гласных, а по совершенно иным причинам, требующим усердия, за которое вам, между прочим, была вручена медаль...
Городской голова тут же принялся что-то возмущённо говорить о том, что усматривает в этом заявлении упрёк лично ему. В зале вновь начались пререкания, заёрзали стулья, гул стал нарастать. Владимир Михайлович Крутовский закрыл лицо ладонями и, вглядываясь в шагреневую черноту, открывшуюся перед глазами, пытался представить, что же будет там, за порогом, который можно переступить только один раз...
Вы придите, братье, да послушайте писание
Про житие человеческое, писания Божьего!
Когда человек да на земле живёт,
Он яко трава в поле растёт,
А ум в человеке яко цвет цветёт.
Со вечера человек веселился, радовался,
Поутру человек во гробу лежит:
Его резвые ноги подломилися,
Его белые руки опустилися;
Не успел прижать руки к ретивому сердцу.
27 марта 1916 года.
Красноярск.
Газета «Вестник Приенисейского края».
6 марта, в 4 часа 15 минут вечера, в Москве, в гостинице «Дрезден», 68 лет от роду, скончался великий художник земли русской Василий Иванович Суриков, имя которого в истории русской культуры, в познании русского духа станет рядом с именами Достоевского и Толстого. Подобно им, он развернул огромные полотна, на которые вывел перед изумлённым миром подлинный русский народ в его динамике, в его шествии по тому крестному пути, который именуется русской историей.
Особенное его для Сибири значение заключается в том, что он перенёс на свои полотна стихию Сибири; здесь он вдохновлялся, здесь он находил сохранившимися черты русской истории, как они отобразились на психике человека и на его бытовом укладе. Он показал, что Сибирь и есть самая подлинная Русь.
Обманчивую перспективу очертаний родного Енисея он перенёс на свои холсты — а критики толкуют о несоблюдении Суриковым законов перспективы. Он же только изобразил воздух родимого края. Там, где сумрачная природа накладывает печать на душу человека,— там перспектива совершенно не та, к которой привык глаз художника других стран.
Несомненно, что в будущем Сибирь окажет своё мощное влияние на культуру России, внося в неё своеобразные национальные черты. Но несомненно также и то, что творчество Сурикова с годами будет оказывать глубокое влияние на культурный рост самой Сибири.
Д. Е. Лаппо.
1 ноября 1916 года.
Газета «Енисейский край», № 6.В комиссии по увековечению памяти В. И. Сурикова:
А. И. Суриков, брат художника, делает заявление, что дочери покойного Василия Ивановича готовы сделать всё, чтобы здесь, в Красноярске, на родине их отца, оставить достойную о нём память. Они жертвуют городу кисти, палитру и краски Василия Ивановича, гипсовую маску, снятую с него после смерти, бюст работы Меркулова, альбомы, этюды и пр.
Протокол заседания Красноярской городской думы № 181 от 16 ноября 1916 года «О пожертвованиях в фонд по увековечиванию памяти В. И. Сурикова и о выражении благодарности П. И. Гадалову за пожертвование в фонд 500 рублей»:
Председатель городской комиссии по увековечиванию памяти В. И. Сурикова:
На заседании комиссии 29 октября член комиссии П. И. Гадалов сделал заявление, что он жертвует в фонд по увековечиванию памяти В. И. Сурикова 500 рублей. Комиссия постановила благодарить за пожертвование П. И. Гадалова и просить г. городского голову довести о пожертвовании Гадалова до сведения городской думы. Кроме того, считаю нужным сообщить, что через редакцию газеты «Сибирская мысль» поступили в фонд имени В. И. Сурикова 40 руб., собранные учащимися Красноярско-Енисейского землячества.
Об изложенном городская управа имеет честь доложить городской думе.
Заслушав доложенное, городская дума постановила:
-
Заявление председателя комиссии по увековечиванию памяти В. И. Сурикова — принять к сведению.
П. И. Гадалову за сделанное пожертвование в сумме 500 руб.— выразить благодарность.
__________________________________
1. Глава написана с использованием материалов из некролога В. И. Сурикову написанного В. М. Крутовским и опубликованного в газете «Сибирская мысль» № 35 (среда, 9 марта 1916 года) и в журнале «Сибирские заметки» № 21 (апрель 1916 года). Интересно, что в Красноярском государственном архиве не сохранились журналы заседания городской думы за 9 марта. Ни слова о происходившем на этом заседании нет и в редактируемом С. И. Потылициным «Вестнике Красноярского городского общественного управления» за март 1916 года (Красноярск, типография М. И. Абалакова). Подробнее о докторе Крутовском можно прочитать в примечании № 70.
2. По воспоминаниям учителя рисования М. А. Рутченко в книге А. Н. Турунова и М. В. Красноженовой «В. И. Суриков», Москва — Иркутск, 1937 год.
3. Предположение автора: телеграмму в Красноярск могли отбить присутствующие на похоронах В. И. Сурикова председатель сибирского общества К. Н. Михновский и члены сибирского общества в Москве М. М. Зензинов, В. Н. Васгин, художник и скульптор И. И. Попов («Похороны В. И. Сурикова», «Русские ведомости», среда, 9 марта 1916 года).
4. Газета «Сибирская мысль» № 34, вторник, 8 марта 1916 года.
5. Примечательно, что отец Степана Ивановича — Иван Потылицын — был причетником Градо-Красноярской Всех Святых церкви и исполнял обязанности дьячка. Он при священнике Василии Евтифееве принимал участие в крещении Василия Ивановича Сурикова и подписал 13 января 1848 года его метрику.
6. От августейшего президента академии художеств великой княгини Марии Павловны: «Поражена известием о кончине В. И. Сурикова, разделяю вместе с Императорской академией художеств ваше горе и скорблю об утрате, понесённой русским искусством, в лице отошедшего в вечность гениального исторического художника. Президент Мария». От великого князя Георгия Михайловича: «Прошу вас принять от имени Русского музея императора Александра III чувство глубокого соболезнования по случаю кончины вашего батюшки — несомненно, горестной утраты для русского искусства. Георгий» («Похороны В. И. Сурикова», «Русские ведомости», среда, 9 марта 1916 года).
7. Николай Александрович Шепетковский, вероятно, помнил свою встречу с В. И. Суриковым ещё в марте 1870 года в Санкт-Петербурге, на квартире у Кузнецовых. На сестре Н. А. Шепетковского Екатерине Александровне был женат врач и общественный деятель Пётр Иванович Рачковский, сын протоиерея красноярского Воскресенского собора И. М. Рачковского. С Екатерины Александровны был написаны: в 1886 году — этюд к картине «Боярыня Морозова» («Молодая женщина в золотом оплечье», Рязанский художественный музей); в 1889–90 годах — этюд к картине «Взятие снежного городка» (х., м., 32 × 24, Музей-усадьба Сурикова, Красноярск) и два портретных рисунка карандашом на бумаге (там же); в 1891 году Суриков написал с неё этюд «Сибирская красавица» (х., м., 50 × 39, Государственная Третьяковская галерея). Екатерина Александровна рано умерла от рака.
8. Л. А. Чернышёв (1875–1932) учился на архитектурном отделении Московского училища живописи, ваяния и зодчества. В 1890-х Суриков написал его портрет (х., м., 16 × 12, Красноярский краевой художественный музей имени В. И. Сурикова). В. И. Сурикову и Л. А. Чернышёву принадлежит инициатива открытия в Красноярске художественной школы, которая открылась 27 января 1910 года. Чернышёв был товарищем Сурикова по гитарной игре в Красноярске.
9. Дмитрий Евдокимович Лаппо (1861–1936) проживал на ул. Воскресенская, д. 41. Юрист, публицист, издатель, член правления Географического общества, народоволец, лидер партии конституционных демократов (кадетов). Был одним из инициаторов создания в Красноярске рисовальной школы. Активно выступал против захвата власти большевиками во главе с Лениным. После падения власти большевиков в 1918 году был инициатором ареста красноярских большевистских лидеров. В 1918 году обосновал образование Сибирского федеративного государства, создание законодательного органа — конгресса Сибири, избрание её президента и принятие сибирской конституции. Арестован по приходе Красной армии в 1920 году, но вскоре оправдан и отпущен. Работал в Красноярске юрисконсультом. Вновь арестован в 1931 году вместе с сыном по обвинению в подготовке свержения советской власти. Освобождён в 1932 году. Скончался в 1936 году. Похоронен на Троицком кладбище Красноярска. Реабилитирован в 1997 году. В 2007 году компетентные органы «посоветовали» не включать подробное жизнеописание Д. Е. Лаппо в Книгу памяти жертв политических репрессий Красноярского края.
