Ури Мильштейн
Легенда о Бараке
Перевод с иврита, предисловие и комментарии Алекса Тарна
Предисловие переводчика
Государства создаются, а затем удерживаются в том или ином виде по причинам, которые принято именовать «объективными». Почему граница проходит именно по реке или по горному хребту? Потому что это естественная разделительная преграда. Почему народ составлен именно из этих этнических групп? Потому что они характеризуются общностью основных культурных характеристик. Почему эта колония завоевала независимость от метрополии? Потому что назрели естественные экономические и политические предпосылки для ее самостоятельности. И так далее.
Это не исключает появления нарратива, если понимать под этим словом артикулированный raison d'etre, идеологическую основу бытия, но во всех случаях нарратив появляется позже «объективных» предпосылок. Можно сколько угодно рассказывать о стремлении к свободе, о «бремени белого человека» или о Третьем Риме, но эти рассказы не отменяют реального положения дел: государственно-образующий нарратив всегда вторичен, временами недолговечен, временами не выдерживает столкновения с грубой действительностью, превращаясь в откровенную сказку.
В современном мире существует лишь одна страна, чей нарратив не только предшествовал «объективным» причинам, но и отказывался принимать их в расчет. Земля, которая не в состоянии прокормить даже диких коз? Ничего, поголодаем. Нет воды? Ерунда, пробурим дырочку, а вода дырочку найдет. Нет денег на бурение? Найдутся деньги; в крайнем случае, уговорим барона Ротшильда. Враждебное окружение, неизмеримо превосходящее числом и ресурсами? Не беда, отгородимся стеной. Сверхдержавы не позволят? Всегда можно исхитриться, сыграть на противоречиях. Конец эпохи национальных государств? Кому конец, а нам начало. Никто не приедет сюда, в эту нищету, жару, войну? Авось приедут: там, в Европах тоже всякое случается…
Израиль создан нарративом, стоит на нарративе и будет жив, пока жив нарратив. В утопичной книге-мечте Герцля самым оторванным от реальности является желание быть «как все». Мы не «как все» уже по факту и обстоятельствам своего рождения. Нет в мире государства, где нарратив играл бы столь определяющую, первичную роль.
В этой ситуации куда больше минусов, чем плюсов. Нарратив составлен из слов, а слова зыбки, даже когда они вырублены на каменных скрижалях. Вышеупомянутый горный хребет стоит незыблемо, русло реки не меняется тысячелетиями, зато слова нуждаются в постоянном уходе, повторении, переписывании. Это проблематично, даже когда пересказчик-переписчик действует добросовестно: всегда возможна ошибка в интонации, пропущенная буква, слог, слово. Но велика и вероятность намеренного искажения, смещения акцентов. Редко какой рассказчик удержится от соблазна отсебятины, особенно когда речь идет о его собственной шкуре. А это уже чревато рождением нового, дочернего нарратива.
Сам по себе факт появления дочернего нарратива не несет в себе ничего плохого – пока дитя не начинает поглощать папу. И тут уже возникает вполне реальная опасность: опасность утраты raison d'etre. Будь мы «как все», это звучало бы удручающе, но не выглядело бы смертельной угрозой. Вон, многие государства веками живут в поисках пресловутой «национальной идеи». Найдут, напьются на радостях, а утром с похмелья, так и не вспомнив вчерашнюю находку, принимаются искать сызнова. Но, к сожалению, мы не «как все».
Одним из таких «дочерних» израильских нарративов является миф о Пальмахе[1], олицетворением которого стала личность Ицхака Рабина. Этот миф, полный лжи, умолчаний и злостных искажений, практически поглотил важнейший кусок израильской истории – историю Войны за независимость. Трудно поверить, но и по сей день не существует общепризнанного капитального труда на эту тему, труда, основанного на фактах, документах и свидетельствах очевидцев. Вместо этого нам демонстрируют остовы старых грузовиков на обочинах Первого шоссе как доказательство мифической «блокады Иерусалима». И это неудивительно: ведь реальная история, расставив по местам людей, факты и события, сразу превратит мифические победы в нелепые поражения, а мифических героев в трусов и подлецов.
Характерно в этом смысле то, что произошло с Ури Мильштейном – израильским военным историком, внучатым племянником великой Рахели. В 1976 году он заключил договор с крупнейшим израильским издательством «Змора-Бейтан-Модан» на проведение всеобъемлющего исследования и создания капитального труда по истории Войны за независимость и первых лет Государства Израиль. Договор предполагал написание серии книг (общим числом 12), предназначенных для широкого читателя и в то же время основанных на глубоком изучении архивов и интервью с непосредственными участниками событий.
В 1987-1991 годах были опубликованы первые четыре тома, вызвавшие немедленный интерес во всем мире и… крайне агрессивную реакцию правящей израильской элиты во главе с бывшими пальмахниками и прежде всего – Ицхаком Рабином. Напомню: во времена, предшествовавшие «договоренностям Осло», левые круги представляли тогдашнего премьер-министра Рабина как «мистера Безопасность», героического полководца Войны за независимость, триумфатора Шестидневной войны. Эта легенда должна была подготовить в обществе почву для возвращения Арафата, поэтому рассказ о реальных событиях 1948 года и о реальной роли в них Рабина выглядел совсем некстати. Мощное давление со стороны левого истеблишмента и обслуживающих его академических кругов вынудило издателей закрыть проект Мильштейна. С тех пор этот выдающийся военный историк, обладатель уникального архива (шесть сотен томов одних только интервью с очевидцами и участниками) безуспешно пытается найти гранты для завершения работы: поднять столь объемный проект в одиночку просто не представляется возможным.
Миф о Пальмахе делает все, чтобы защитить себя. Казалось бы, ну какое нам дело сейчас до тех давних событий? Какая, собственно, разница, кто именно был героем конвоя, расстрелянного в Баб-эль-Вад ничтожной кучкой бандитов: безвестный боец, окропивший шоссе своей кровью или сбежавший с поля боя «полководец», оставивший раненых товарищей подыхать в кювете? Война ведь в итоге выиграна. Как выражается уже вполне современный нам «Солдат №1» Эхуд Барак, «все определяется результатом». О! Вот о нем-то, об Эхуде Бараке и пойдет у нас речь. Потому что миф о Пальмахе не остался в прошлом, не лег в землю на горе Герцля под скорбный аккомпанемент клинтоновского «Шалом, хавэр».
При всей своей лживости, призванной прикрыть шкурные интересы отдельных властолюбивых мерзавцев, миф о Пальмахе в общем и целом оставался в рамках сионистского нарратива, декларировал свою прямую связь с Землей Израиля. Это была ложь, но ложь, прилепившаяся к правде, а потому казавшаяся (и кажущаяся многим до сих пор) вполне терпимой. Проблема заключается в том, что на пальмахной лжи наросло новое вранье, еще более шкурное и отвратительное. И эта вторая производная лжи уже ничем не напоминает тот исходный нарратив, который породил в свое время мифологию Пальмаха.
Недавняя книга Ури Мильштейна посвящена военной карьере Эхуда Барака и тесно связанной с нею истории создания знаменитой Сайерет Маткаль – спецназа Генерального штаба (здесь и далее обозначим ее для краткости СМ). С любезного позволения автора я намерен опубликовать здесь серию выдержек из этой книги. Во избежание недоразумений скажу сразу: речь идет не о дословном переводе (за исключением прямых цитат из воспоминаний непосредственных участников событий), а о тексте, отредактированном в соответствии с моими представлениями об удобстве восприятия русскоязычным читателем.
I. Начало карьеры. Рождение Сайерет Маткаль.
Любой историк, берущийся за изучение армейской карьеры Эхуда Барака, начиная с командира группы в Спецназе Генштаба в первой половине 60-ых годов и кончая должностью министра обороны в начале второго десятилетия нового века, неизбежно сталкивается с непрерывной цепью провалов и просчетов. Невзирая на это, Барак по-прежнему считается многими «солдатом №1», столпом, непререкаемым авторитетом в вопросах обороны. Но дело не только в выявлении исторической правды.
Раскрытие деталей карьеры Барака не только проясняет суть его личности (что само по себе не столь интересно), но и многое говорит об израильской культуре мифотворчества как таковой. Это политики и генералы, которые принимают судьбоносные для Страны решения на основе личных и непотистских соображений. Это высшее офицерство, которое прекрасно осведомлено о просчетах, но боится открыть рот. Это лицемерные журналисты, которые затушевывают истину в угоду идеологии. Это интеллектуалы и зубры академического мира, которые оносорожились в обмен на жирные подачки. Это редакторы газет и издательств, которые предпочитают не связываться с правдой. Это, в конечном счете, история об израильских элитах, которые предают свой народ в угоду личным интересам.
Кибуцное детство Эхуда Барака выпало на 40-е и 50-е годы, когда Страну душила повсеместная бедность. Впрочем, нет – не повсеместная. Вот что вспоминает Авраам Амон, который с 14-ти лет воспитывался в кибуце Мишмар Шарон как «ребенок со стороны» (жившие в барачных поселках семьи новых репатриантов вынуждены были отдавать детей на воспитание в кибуцы – иначе их было просто не прокормить):
«В то время кибуц был другой вселенной. После скудной жизни новых репатриантов в Ашкелоне тут царило великое изобилие. Началась хорошая жизнь по всем понятиям. Кибуцных детей называли тогда «детьми урожая». Точнее было бы назвать их «детьми рая». И мы, голодные дети бараков, стали такими же. Это было счастье».
Прибывших в кибуц детей распределяли по семьям. Так Авраам Амон познакомился с Эхудом Бругом (впоследствии Эхуд гебраизировал свою фамилию и превратился в Барака):
«Нас собрали в клубе. Напротив стояли местные дети и среди них Эхуд, который внимательно разглядывал нас. Почему он выбрал именно меня? Не знаю – наверно, из-за того, что я был красавчиком. Он взял меня за руку и отвел к родителям Эстер и Исраэлю.
Эхуд специализировался в открывании замков и в разборке будильников – у него в кармане всегда была особая отвертка, при помощи которой он вскрывал любой замок. Это было его главным увлечением, благодаря которому он верховодил в нашей компании. Мы часто взламывали кибуцную кухню – не потому, что были голодны, а просто ради удовольствия своровать.
Когда нам исполнилось по 15 лет, одна из кибуцных семей получила подарок от бразильских родственников – красную американскую машину Форда. Эхуд уговорил нас - меня, Цвику и Менахема угнать машину и покататься. Ночью он вскрыл машину и сел за руль – без прав и без минимального опыта вождения. Мы поехали на пляж Нетании. Все были в эйфории. Эхуд казался нам всесильным вождем. Вернулись под утро. Эхуд поставил машину на то же место и позаботился уничтожить все следы. Я уверен, что хозяин так ничего и не узнал».
Героями мальчишек были бойцы ячейки Пальмаха, которые тренировались в кибуце и выходили оттуда на задания по приему нелегальных иммигрантов, и на террористические акции против британцев, арабов и идеологически неугодных евреев (во времена Сезонов[2]). Эхуд был известен склонностью к обману: он часто кормил приятелей фантазиями о своих приключениях. Вместе с друзьями он взломал склад оружия в кибуце и устроил ночные стрельбы в отдаленной апельсиновой роще. Украл мотоцикл и вернул под утро. Ровесники обожали его и говорили, что Эхуд непременно будет главой правительства. Он даже получил кличку «Вильсон» – по имени американского президента. Умение открывать замки дорого ценилось в подростковой компании. Впрочем, была в этом умении и оборотная сторона. Позже Шимон Батат, один из ближайших помощников Барака, майор и боец Сайерет Маткаль, скажет: «Эхуд умеет вскрывать замки, но не умеет собирать их».
Взрослые в кибуце снисходительно относились к шалостям Барака, но дурная слава о его проделках дошла до ушей директора средней школы «Мидрешет Рупин», куда кибуцные дети из Мишмар Шарона посылались на последний год обучения. Он просто отказался принять Эхуда в школу, и парень провел последний год перед армией, занимаясь культивацией кибуцного поля в Негеве. В ноябре 59-го его призвали. «Вильсон» сразу замахнулся на высшую ступень армейской иерархии: попытался попасть на курс летчиков. Но армейская комиссия была иного мнения. Умение вскрывать замки тут ценилось значительно ниже физических и интеллектуальных способностей.
Барака последовательно забраковали все элитные подразделения. Он попал в самую банальную часть: в «хермеш»[3], в 9-ю роту бронепехоты, стал крошечным винтиком в военной машине ЦАХАЛа. Это означало крушение надежд: «президент Вильсон» превратился в обычного рядового. Самое ужасное, что и в хермеше над ним посмеивались; оказавшись вне кибуца, Барак немедленно утратил былое лидерство. Спасение пришло с самой неожиданной стороны: из, казалось бы, безнадежного тупика будущего наполеона вытащил все тот же Авраам Амон, дитя ашкелонских бараков, «мальчик со стороны», случайный приемыш семейства Бруг.
Путь Барака наверх с полей кибуца Мишмар Шарон в кресло начальника Генштаба и министра обороны лежал через Сайерет Маткаль (спецназ Генштаба), которая впоследствии волею судеб превратилась в инкубатор израильской правящей элиты. Однако, в конце 50-ых и начале 60-ых это подразделение считалось анекдотом в глазах всего ЦАХАЛа. Генерал-лейтенант Рафаэль Эйтан (Рафуль), один из самых ярких офицеров в израильской истории, был в то время командиром знаменитого «подразделения 890», ударного батальона десантников (там же служил под началом Рафуля и сам Ури Мильштейн).
До самой своей трагической гибели в 2004 году Рафуль утверждал, что создание СМ было ошибкой, которую лучше было бы не совершать. Он также говорил, что обилие наград, которые были присвоены ее бойцам и, особенно, Эхуду Бараку, не имело под собой никакого реального основания и лишь способствовало деградации былого авторитета этих наград. По словам Рафуля, при помощи этой лавины незаслуженных «цалашей»[4] создавался миф о Сайерет Маткаль, совершенно не соответствовавший действительности. Рафуль с подчеркнутым презрением относился и к воинским качествам Барака.
И все же факт остается фактом: СМ превратилась в легенду. Как это произошло, будет рассказано в дальнейшем. Пока же скажем, что манипулятивные таланты Эхуда Барака очень подошли к высосанной из пальца славе карьеристов из СМ. Без Сайерет Маткаль в том виде, как она была создана Авраамом Арнаном, Барак никогда не взлетел бы так высоко. Но верно и противоположное: без Барака СМ никогда не смогла бы превратиться в инкубатор для ведущих офицеров и политиков Страны. Союз между пустопорожним визионером Арнаном и беспринципным мошенником Бараком имел кумулятивный эффект, создал критическую массу для прорыва СМ к вершинам краденой славы, а ее выпускников – к вершинам власти. СМ стала для Барака тем же, чем Пальмах был для Ицхака Рабина и «подразделение 101» для Шарона: трамплином для стремительного карьерного взлета.
Но обо всем по порядку.
Еще до Войны за независимость разведслужба Хаганы научилась подсоединяться к телефонным линиям для тайного прослушивания британцев, арабов, а заодно и еврейских соперников из Эцеля, Лехи и коммунистических партий. Та же традиция была позже продолжена ЦАХАЛом, ШАБАКом, полицией и Мосадом.
За границами Израиля эти задачи исполняли «подразделение 30»[5], «подразделение 101»[6] и спецназ десантников (батальон 890). Восьмого декабря 1954 года сирийцам удалось обнаружить и пленить группу спецназовцев, состоявшую из трех десантников и двух солдат бригады «Голани», которые были посланы заменить батарейки в подслушивающем устройстве вблизи Тель-Фахара, недалеко от кибуца Дан. Голанчик Ури Илан покончил с собой в тюрьме после ужасающих пыток. Четверо других рассказали все, что знали, а знали они достаточно много. Их вернули в Израиль 15 месяцев спустя – прямиком под суд за передачу врагу секретной информации. После этой неудачи ЦАХАЛ довольно долго воздерживался от посылки бойцов за границу и пытался делать работу руками местных арабов, которых нанимало «подразделение 154» (п-154), ответственное за работу с арабскими агентами – увы, без особого успеха.
Ситуацию усугубляло «Позорное дело», известное также как «дело Лавона». В июле 1954 года в Египте были арестованы две диверсионные израильские группы. Они действовали с 1951 года под эгидой «подразделения 131», которое относилось к АМАНу (отделу военной разведки ЦАХАЛа). Работу двух этих групп курировал Авраам Дэр. Руководителем на месте был израильтянин Аври Эльад, а командирами и членами групп – евреи, граждане Египта. Эльаду удалось бежать. Оба командира были повешены, двое покончили с собой, остальных приговорили к длительным срокам заключения.
С момента окончания суда Авраама Дэра не оставляла надежда освободить людей, которых вербовал и тренировал лично он. Со временем это превратилось у него в навязчивую идею. В 1955 году Дэр добился разрешения Моше Даяна (который был тогда начальником Генштаба) на создание в рамках подразделения 202 (впоследствии превратившегося в десантную бригаду под командованием Ариэля Шарона) особой группы, единственной задачей которой было освобождение осужденных из египетской тюрьмы. Формирование группы и командование ею поручили бывшему бойцу п-101, командиру спецназа десантников, легендарному Меиру Хар-Циону.
Спецназовцы начали готовиться к операции, однако тяжелое ранение Хар-Циона в ходе одной из акций возмездия в сентябре 1955-го положило конец тренировкам. Авраам Дэр не отчаялся и создал новую группу, которая должна была освободить заключенных во время операции Кадеш[7]. Однако война закончилась раньше, чем предполагалось, и план Дэра снова сорвался. Но он не хотел распускать группу, собранную для освобождения заключенных «Позорного дела». Для придания ей (а также своей мечте) большего веса он предложил назвать группу Сайрет Маткаль и тренировать так же, как готовились тогда другие элитные подразделения ЦАХАЛа. Так впервые родилось на свет это название. Название, но не подразделение: вскоре Дэру было поручено другое дело, и группу распустили.
Группу распустили, а название перекочевало вместе с Дэром по новому адресу. Одной из частей п-154 командовал тогда бывший пальмахник Авраам Арнан, уроженец Иерусалима. Как-то он отправил в Сирию троих друзов - всё с той же насущной задачей смены батареек. Один из агентов случайно задействовал взрывпакет, предназначенный для уничтожения устройства в случае обнаружения. Друз погиб; двое других смогли вернуться, но эта неудача еще больше повредила способности ЦАХАЛа прослушивать сирийцев.
После операции Кадеш сирийской контрразведке удалось арестовать группу израильских агентов. Их повесили на дамасской площади при большом стечении народа. Казнь сопровождалась шумной общеарабской истерикой. В результате, число арабов, готовых сотрудничать с Израилем, уменьшилось едва ли не до нуля. В тот период у ЦАХАЛа практически не было возможности собирать информацию о том, что происходит по ту сторону границы. Вдобавок ко всему, после «Позорного дела» Бен-Гурион, совмещавший тогда обязанности премьер-министра и министра обороны, издал строжайший запрет на какие бы то ни было действия израильских солдат за пределами Израиля.
Но поскольку начальником Генштаба был в то время Моше Даян, наплевательски относившийся ко всем и всяческим указаниям, от кого бы они ни исходили, приказ Бен-Гуриона соблюдался постольку поскольку. Бойцы из п-154 продолжали ходить за границу, чтобы встречаться с агентами, хотя и редко продвигались в глубь сирийской территории на расстояние больше нескольких сотен метров. Целью встреч была, как правило, передача почтовых голубей. Но это не слишком помогало сбору качественной информации.
Спецназовцы заходили гораздо глубже. Свидетельствует бывший десантник, подполковник Яки Эфрони:
«В то время группы десантников «подразделения 35» ходили за границу - иногда даже на расстояние в 15 км. Перед выходом мы подписывали обязательство никому и ни при каких обстоятельствах не сообщать об этих операциях».
Надо полагать, что секрет хранили прежде всего от Бен-Гуриона. Вдобавок, проникновения до 5 км совершались и как тренировка спецназа – всё это как прямое нарушение приказа Главы правительства.
Но Даян не довольствовался внешним наблюдением и требовал возобновить прослушивание сирийских телефонов. Он полагал, что сможет уговорить Бен-Гуриона отменить приказ, который и без того не выполнялся. Эту-то задачу - возобновление прослушки – и поручили Аврааму Дэру. Дэр пришел к командиру п-154 Аврааму Арнану и предложил ему создать на базе этой чисто разведывательной части группу евреев-мистааравим[8]. Все трое – и Даян, и Дэр, и Арнан - руководствовались легендами Пальмаха, которые приписывали пальмаховским мистааравим мистическую силу, и как правило, имели мало общего с реальностью. Арнан в то время откровенно скучал, а после неудачи с друзами и вовсе собирался уходить из армии. Услышав о идее Даяна-Дэра, он загорелся не на шутку. Так два бывших пальмахника из Иерусалима (Дэр и Арнан) и один из Наалаля (Даян) заложили базу будущей Сайерет Маткаль.
Авраам Арнан был большим фантазером, лентяем и весьма посредственным командиром. Но первый заряд воодушевления гнал его вперед. В 1957 году было создано первое ядро будущего подразделения. Оно по-прежнему считалось приписанным к п-154 и ее тогдашнему командиру Рехавии Варди. Но ничего бы не сдвинулось с места без постоянной поддержки близкого друга Арнана по Пальмаху и по университету Давида Элазара (Дадо). Будущий девятый начальник израильского Генштаба был тогда заместителем командира танкового корпуса, но уже пользовался в ЦАХАЛе большим влиянием.
Это были последние месяцы даяновского командования, и никто не мешал Арнану и Дэру. Однако в 1958 году, уже после создания нового подразделения, Даяна сменил Хаим Ласков, который никак не был связан с «наследием Пальмаха» и, более того, открыто не любил пальмахную мафию в армии. Он сразу укоротил инициативу Арнана. Три года под командованием Ласкова стали для Авраама Арнана годами отчаяния. Одно время он был на грани капитуляции и, если бы не Дадо, давно забросил бы всю затею. К его счастью, в течение трех этих лет к полумертвой, никем не востребованной группе присоединился Эхуд Барак, и ветер удачи поменял направление.
Как уже отмечалось, первое ядро Сайерет Маткаль создавалось на базе подразделения 154, занимавшегося сбором информации при помощи арабских агентов, то есть разведывательной, а не боевой работой. В п-154 было 4 роты. Новое подразделение назвали «Пятая рота» с недвусмысленным намеком (нужны, как собаке пятая нога). Его бойцы набирались из людей с арабской внешностью: частью из бывших мистааравим Пальмаха, частью из зеленых новичков. Арнану удалось зазвать к себе двоих опытных десантников, которые были закалены еще акциями возмездия под командованием Хар-Циона и Шарона. Их звали Сами Нахмиас и Рами Кафкафи (позже взявший фамилию Саар). Они так вдохновили Арнана идеями Хар-Циона и рассказами о нем, что тот уговорил присоединиться к новому подразделению и самого Меира (в то время уже не совсем дееспособного после ранения в голову) и его заместителя Миху Капусту.
Сами Нахмиас вспоминает:
«Сайерет Маткаль родилась у нас на севере. Как иерусалимец я хорошо знал Далию, жену Арнана, а заодно и его, хотя и мельком. Знал, что он был в Пальмахе, что не выделялся там ничем, и что он дружит с Дадо. Арнан и Дадо говорили о необходимости создать часть, которая не только займется установкой прослушек, но и сможет совершать за границей другие активные действия, например, похищения. Из трофеев операции Кадеш собрали несколько «арабских» автомобилей - египетский, сирийский и иорданский, чтобы можно было ездить в них по вражеской территории под видом местных жителей. Для этого взяли способного механика Йоси Цина, которого назначили офицером по транспорту (эта штатная единица была свободной), но практически он управлял всей логистикой. Без него вряд ли что-нибудь сдвинулось бы с места.
Когда Арнан начал работать, над ним смеялся весь ЦАХАЛ. Если бы не поддержка Дадо – по мотивам личной дружбы, а не в связи с оперативной надобностью, вряд ли что-нибудь вышло бы из этой затеи. Искали израильтян, которые сошли бы за арабов. Я привел своего приятеля из Иерусалима Эли Гиля (Дауд). Дауд не был оперативником, он даже не был бойцом. И такими же были другие люди из первых наборов. Это превращало подразделение в ходячий анекдот. Люди внешне напоминали чахчахов[9], но совсем не знали арабского, потому что дома у них давно уже говорили только на иврите. Пришлось взять учителя арабского, чтобы учил людей языку. Печально, что идея мистааравим так и не реализовалась в Сайерет Маткаль, хотя имела большой успех в Пальмахе и до сих пор удачно используется в полиции. Жаль, что мне приходится признаваться в этой неудаче – ведь она в том числе и моя».
Рами Кафкафи родился в Гиватаиме, но родители его числились среди основателей кибуца Гиносар – того самого, членом которого был и командир Пальмаха Игаль Алон. Неудивительно, что и подросток Рами бредил славой Пальмаха. Он был мобилизован в 1954 году, попал в первую роту десантников и активно участвовал в операциях под руководством Шарона. Во время создания Сайерет Маткаль Рами уже служил оперативным офицером морского спецназа. Там была реальная боевая работа, но Арнану каким-то чудом удалось переманить Кафкафи к себе.
Говорит Рами Кафкафи:
«Арнан убедил меня принять участие в реализации своей мечты, сказав, что ему поручено создать подразделение мистааравим – разведку и спецназ. Я с тоской вспоминал свою службу в первой роте 890-го батальона и в прославленном спецназе Хар-Циона, и мечтал вернуться в те времена. Мне показалось, что Арнан предлагает нечто подобное, и я согласился. Но все оказалось иначе. У нас не было ничего, даже офиса, потому что никто не принимал нас всерьез. Мы сидели в Шекеме[10] в тель-авивской Кирие[11] и оттуда выезжали по делам, связанным с созданием этого якобы элитного подразделения. Арнан был командиром, Йоси Маргалит завхозом, Ицхак Шошан (Абу-Сахьек), из мистааравим Пальмаха, – инструктором по переодеванию, а я – офицером-оперативником, который должен был превратить зеленых солдат подразделения в настоящих бойцов спецназа.
Арнан был неисправимым фантазером и человеком богемы. Большую часть времени он проводил в тель-авивском кафе «Касит» вместе со своими приятелями из высшего офицерства ЦАХАЛа. Приятели командовали оттуда армией, а он хотел командовать оттуда же элитным спецназом. В то время как Арнан и Дадо надирались в «Касите» и глазели на тель-авивских девушек, я жрал дерьмо. Довольно быстро мне стало ясно, что я совершил серьезную ошибку, поверив обещаниям Арнана. Ведь подразделение было приписано к АМАНу, то есть к небоевому отделу. Оказалось, что почти невозможно создать в небоевом отделе боевую единицу. До этого я служил только в боевых частях и сталкивался с людьми-идеалистами, которые свято верили в то, что они делают. Для меня стало полной неожиданностью, что в АМАН просто ходят на службу. Приходят в восемь, уходят в три, а в промежутке не делают почти ничего. Там занимаются одними интригами, думают лишь о том, кого повысят, кто получит звание, а кто нет.
Сначала я смотрел на Арнана как на святого. Но вскоре выяснилось, что нет там никакой святости. Были сплошные вечеринки, большую часть времени он и его приятели пьянствовали. Разочарованный до глубины души, я ушел из ЦАХАЛа. Думаю, что вышеописанное объясняет огромный просчет 1960 года, когда египтяне ввели в Синай крупные силы и продвинулись довольно далеко, а АМАН знать не знал ни о чем и никого не предупредил. Да и как они могли что-либо знать, заседая в кафе «Касит» и заглядывая девушкам под юбки?»
Во вторую волну набора в подразделение прибыл молодой солдат Авраам Амон – «названый брат» Эхуда Барака по кибуцу. В 1959 году он завершил учебу в старшем классе Мидрешет Рупин. Дети кибуцев в то время освобождались от экзаменов на аттестат зрелости. Немедленно по окончании занятий его мобилизовали в армию, в Нахаль[12].
Говорит Авраам Амон:
«После того, как я окончил курс младших командиров, меня вызвали к начальнику курсов. Там сидел Авраам Арнан и еще один высокий офицер по имени Шмиль. Они увели меня в свой грузовик, чтобы поговорить «в сторонке» и дотошно расспросили обо всем. Через два месяца я получил вызов в подразделение. Мы начинали как рота в п-154, и у нас не было ничего, даже своего телефона. Чтобы дозвониться до нас, нужно было набрать номер офицерских курсов в Сиркине и оставить сообщение по дополнительной пятой линии. Поэтому нас так и называли в то время - «Пятая линия». У нас не было ничего, даже кухни, и мы ходили побираться к другим. Для тренировок приходилось импровизировать. Где-то раздобыли форму разных арабских армий. Система мобилизации была такова: друг приводит друга. Я рекомендовал Эхуда».
Так была подготовлена почва для эры Эхуда Барака в истории ЦАХАЛа и Государства Израиль.
(продолжение следует)
Примечания
[1] Пальмах (сокр. ивритских слов «плугот махац», ударные роты) – особые отряды Хаганы (военной организации еврейского ишува в Эрец Исраэль), созданные в 1941 году и расформированные в 1948 году Бен-Гурионом.
[2] Сезоны (Большой в 1944-45 гг. и Малый в 1947 г.) – периоды совместной охоты Пальмаха и британцев на евреев – политических соперников Бен-Гуриона и возглавляемого им Еврейского Агентства. Охота велась на членов организаций «Эцель» и «Лехи» и сопровождалась похищениями, пытками и убийствами.
[3] Хермеш – армейское сокращение ивритских слов «хейль раглим мешуръян» - бронированная пехота.
[4] Цалаш – «циюн ле-шевах», - знак отличия, награда, вручаемая за проявленную доблесть.
[5] Подразделение 30 – спецназ Негевской бригады, действовавший в 1951-1952 гг.
[6] Подразделение 101 – рота спецназа, созданная для акций возмездия в ответ на активность бандитов, проникавших на территорию Израиля из соседних арабских стран. Просуществовала 5 месяцев и в январе 1954 вошла в состав батальона 890 (спецназ десантной бригады).
[7] Операция Кадеш (Суэцкая война), 1956-57 гг., - англо-франко-израильская операция против Египта.
[8] Мистааравим (ивр., ударение на последнем слоге) – переодетые арабами.
[9] Чахчахи – презрительное наименование евреев - выходцев из Марокко.
[10] Шекем – система армейских буфетов.
[11] Кирия – площадка министерства обороны в центре Тель-Авива.
[12] Нахаль – одна из боевых пехотных бригад. Создавалась, в том числе, и для поселенческой первопроходческой деятельности.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #4(163) апрель 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=163
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer4/Tarn1.php
