Тамара Ростовская
Руки мои
Руки мои, бедные руки мои, чем вы занимались в жизни?
Вам не пришлось месить глину. Вы не поднимали тяжелые глыбы. Вы не строили пирамиды в Египте. Но рабского труда не избежали.
Руки мои, детские руки, вы пололи огороды, которые принадлежали не мне. Убирали урожаи с полей и садов, которые не были моими. Едва окрепнув, мои нежные руки уже трудились на фабрике. Они были обязаны помогать фашистской Германии ковать победу и тем самым вносить вклад в свое уничтожение. Третьему Рейху нужна была резина. Много резины. И вы, бедные руки мои, добывали для фашистов резину. Вы отрывали стельки от старых калош, чтобы калоши были вновь переработаны. Пыль покрывала вас, мои белые руки, и вы становились черными. Грязь въедалась глубоко в ладони, покрывая линии судеб, и казалось мне, что и судьба моя черным-черна. Как руки...
От жестких стелек появлялись мозоли и трещины, которые зудели и болели, а лечить было нечем. И никому не было дела до девчонки – замарашки... Германии нужна была резина. Очень много резины. Для победы.
Руки, мои детские руки, вы трудились на конвейере наравне с взрослыми руками подневольных женщин. О, тут нужна была ловкость, внимание и быстрота! Не дай Бог вам зазеваться, мои огрубелые руки. Тут же возле вас, как снежный ком, вырастала куча деталей. И сидящие рядом начинали шипеть: «быстрей, быстрей, быстрей»! Немецким солдатам нужны сапоги. Много резиновых сапог.
Фашисты застряли в болотах Смоленщины, в трясинах Белоруссии. Быстрей, быстрей твои руки должны их спасать, твои детские руки обязаны помогать врагу. И они старались мои слабые руки – быстрей, быстрей. Скорее стать роботами, как все порабощенные руки. Быстрей, быстрей, а то фашистская Германия не придет к победе. Слава Богу, не пришла.
На этой резиновой фабрике «Гума» где я работала в марте 1944 года, как раз и случился поворотный пункт в моей судьбе. Работала я в тот день как обычно на конвейере, как вдруг меня пригласили зайти в контору. С чего бы это? Я конечно запаниковала. Наскоро ополоснула лицо и руки и отправилась в контору, недоумевая, кому я там могла понадобиться. В конторе меня встретила незнакомая женщина. Убедившись, что я та самая Тамара, из-за которой она проделала такой неблизкий путь, незнакомка задала мне два вопроса. Она спросила, помню ли я свою учительницу Пятронеле Ластене и хочу ли я к ней придти. Конечно, учительницу я хорошо помнила и любила. Пятронеле преподавала нам историю, а этот предмет мне очень нравился. Могу признаться, что и на второй вопрос я ответила сразу, не раздумывая. Ибо геттовскими бессонными ночами я грезила о свободе и даже написала в дневнике в день своего пятнадцатого дня рождения: «Мама, я не хочу умирать».
Лишь потом я догадалась, что др. Песя Кисина, которая активно действовала по спасению геттовских детей начала осуществлять свой совместно с отцом разработанный план по спасению меня. А таинственная незнакомка оказалась др. Броне Паёдайте, у которой после освобождения я прожила целый год и которая, увы, закончила свою жизнь самоубийством в тюрьме Лукишки в Вильнюсе. Но об этом я напишу подробнее в очерке о моих спасателях.
Здесь я хочу упомянуть еще об инженере Темпельхофе. К сожалению, память не сохранила его имени. Господин Темпельхоф был беженцем из Польши, специалистом по резиновой промышленности. Еще до гетто он подружился с моим отцом. И что мне особенно хотелось отметить, это, когда начались технологические проблемы на фабрике «Гума», инженера со всей семьей освободили из гетто и поселили в домике недалеко от фабрики. Это был уникальный случай. Я гостила один день в этой семье и чуть-чуть завидовала им. Но, увы, когда инженер наладил производственный процесс на фабрике, он больше не был нужен, и его убили вместе с пожилыми родителями и малым ребенком.
А сейчас я возвращусь к своему повествованию. Надо признаться, что руки мои не только трудились на тяжелой работе, но и подворовывали. Время было ужасное, жизнь человеческая ничего не стоила, а мы дети голодны как волчата в ненастье. По соседству с гетто были большие поля, засаженные картофелем. Настоящей картошкой, которую мы и в глаза давно не видели. Вот я с ребятами совершила облаву на эти поля. И наелись вкусной картошки, а не гнилью которой нас кормили изо дня в день, будто мы свиньи какие-то там. И еще раз я попыталась совершить воровство, но уже индивидуально. Возле дровяного склада собралось несколько ребят и весьма удачно прямо под носом у охранника крали поленья. Они действовали ловко и быстро. Присмотревшись, я тоже решила попробовать. Но охранник схватил меня и влепил такую пощечину, что искры посыпались с глаз. А мог бы и убить. Однако урок я усвоила и больше воровством не занималась.
После освобождения Каунаса мои юные руки, смогли вновь держать ручку и рейсфедер. И когда вам вручали аттестат зрелости, правая рука радостно пожимала левую, и пальчики отстукивали марш «Веселые ребята».
Потом был химфак. Студентам внушали, что наступил век химии и надо вгрызаться в эту перспективную науку. Алхимики покоряли нас своими настойчивыми поисками философского камня. И вам, мои перспективные руки хотелось научиться из дерьма (простите) делать золото. Но получалось наоборот. В лаборатории мои руки привыкали работать со стеклом и химикатами. Стекло, такое хрупкое на вид тоже может убить. Вы помните, мои раненные руки, одно неловкое движение и кусок поломанного стекла вонзился в палец. До сих пор на верхней фаланге указательного пальца правой руки виден белый шрам. И не только стекло было опасно. И с реактивами надо было обращаться аккуратно. Вы помните, мои студенческие руки, как во время дипломной работы, которая называлась «Добыча сахара из соломы» на вас попали капли жидкого брома? О, мои больные руки, как долго вы тогда страдали, долго гноились. Хоть народ и не получил сахара из соломы, но вы, мои руки получили красный диплом химика. И все девять пальчиков отплясывали чечетку. Увы, десятый все еще гноился.
После учебы мои опытные руки трудились на оборону СССР. Они научились защищать металл от коррозии. Стране нужен был металл. Много металла. Мои руки трудились на заводе, который был вывезен из Германии. Оборудование вывезли полностью, технология, переведенная с немецкого языка, тоже была, и не хватало только знающих инженеров. Меня с мужем, двух молодых специалистов только-только со студенческой скамьи, подключили к пуску этого важного военного завода. Без лишней скромности могу сказать, что нам удалось решить некоторые проблемы и внести свой вклад в налаживание производства.
Но после Шестидневной войны нам больше не хотелось укреплять мощь СССР. Повеяли новые ветры, и нас потянуло на историческую родину. Когда, после долгой борьбы, вы, мои трудовые руки, держали выездную визу – все десять пальчиков ликовали.
Однако оказалось, что Израиль не нуждается в вашем опыте, мои пожилые руки. И поначалу вы работали на уборке бассейна. Потом вы потрудились на пайке электронных схем. Но счастье улыбнулось и вам, мои усталые руки, и вы опять прикоснулись к любимым пробиркам, ретортам и склянкам, обучая своему искусству юных сабр*.
...После выхода на пенсию, вы, мои натруженные руки, занялись садоводством. На небольшом клочке земли посадили виноград и цветущие кусты. Земля здесь особенная воткнешь палку – палка зацветет. Вот такую виноградную палку мне подарили несколько десятков лет тому назад. И висят над моей головой грозди винограда. И прилетают заморские птички, и поют мне свои серенады. И растут в моем саду совершенно бесподобные кусты, родом они из Бразилии, и называются бугенвиллия. Они цветут круглый год и радуют глаз ярким многоцветием. Благоухают олеандры и розы...
И стали прилетать в мой сад волшебные музы. И стали шептать мне дивные слова.
Но вот я в больнице на приеме у врача. И милая доктор Александра фотографирует мои руки. Для науки. Вы, мои больные руки, послужите еще и медицине. Доктор говорит как-то странно: «Поставьте ваши руки – вот тут». Я поправляю ее: «Доктор, надо сказать положите руки». И вдруг смотрю на правую руку. И удивляюсь. Ее действительно нельзя положить. Все пальцы оттопырены и устремлены вверх и каждый сам по себе. Будто рассорившиеся братья – близнецы.
Я смотрю на свои искривленные жестоким артритом пальцы и перед моим взором как в кино, мелькает вся трудовая жизнь. Жизнь, как мгновение.
И я говорю вам спасибо мои верные, старые руки – Вы славно потрудились в жизни.
* Сабра - /иврит/в переводе сладкий плод кактуса, который снаружи колючий, а внутри сладкий. В переносном смысле уроженец Израиля.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #4(163) апрель 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=163
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer4/Rostovskaja1.php
