Михаил Хазин
Костюжены. От князя Мирского к Гене Зингеру и Крушевану
(продолжение. Начало в "Мастерской")
Вспомнилась история про одного из «отцов» советской психиатрии Михаила Иосифовича Гуревича. На его лекции демонстрировалась больная тяжелым умственным расстройством. Она не могла назвать ни своего имени, ни числа, ни времени года, но на вопрос, кто ее привез в больницу, с неожиданно осознанной злобностью ответила: «Жиды». Профессор повернулся к аудитории и заметил: «Вот видите, как мало нужно ума, чтобы быть антисемитом».
Мысль то и дело возвращалась к словам Бригитты о том, что из рода в род в семействе Крушеванов наблюдалась, мягко говоря, самобытность психики. А точней – ущербность. Мне неизвестно, обращался ли когда-либо к психиатру Крушеван, черносотенный соавтор «Протоколов Сионских Мудрецов». Но его одержимость, агрессивность, сопряженные с проектами спасения России и указания путей мироустройства, широко известны по его публикациям, выступлениям. Невольно задумаешься, не граничит ли такая линия поведения с манией величия?
Под этим углом зрения прочел я ранние неопубликованные рукописи Крушевана, хранившиеся у его племянника, лечившегося в Костюженах. Стремление к известности и славе, зуд писательства рано начал одолевать Крушевана (дядю). Он много и неустанно писал – прозу, стихи, статьи, афоризмы. В возрасте пятнадцати лет, в Киеве, он начал издавать рукописный журнал «Век». Вот передо мной первый номер «Века». Зеленая тетрадь, исписанная от начала до конца аккуратным, бисерным почерком издателя, он же автор. Его адрес: г. Киев, дом номер 173, дом Редзиковской – по Фундалеевской улице, против Анатомического театра.
Читателей извещают, что в качестве приложения к «Веку» будет издаваться газета «Стрела». (Вот как рано в Крушеване проснулась страсть к выпуску газеты.) По замыслу издателя, рукописный журнал «Век» должен был передаваться из рук в руки – не бесплатно. Впрочем, для людей, готовых заплатить побольше, юный графоман соглашался полностью переписать от руку новый экземпляр. «За чтение журнала платится пять копеек, - предупреждал редактор «Века», - а за покупку его – сорок копеек».
Другие правила гласят:
«Господ подписчиков просят не марать журнал, не делать на его страницах заметок и вообще держать его в порядке.
За неисполнение какого-либо из правил каждый подписчик подвергается штрафу, смотря по убытку».
В конце рукописного журнала помещены «Аксиомы», принадлежащие перу молодого писателя Крушевана. Есть среди них весьма банальные, примитивные: «Ослов на свете больше, чем разумных людей». Сразу видно, к какой категории причисляет себя автор. Но попадаются и максимы получше. Например, такая:
«Юриспруденция есть наука, которая учит, как обвинять правого и оправдывать виновного». (С годами Крушеван недурно освоил эту науку!)
«Если дураки всплывают высоко, то это потому, что в них много пустоты».
«Человек есть животное не потому, что у него есть живот».
Так выглядит творчество Крушевна, делающего первые шаги на литературном поприще, с рано проявившейся амбициозностью и повышенной самооценкой.
Держу в руках другую (черную) толстую тетрадь в тисненом кожаном переплете. На обложке – золотая корона, виньетки в углах. Золотой обрез. Бронзовая застежка. В тетради – стихи, проза, относящиеся к сентябрю 1881 года. (Крушевану тогда был уже двадцать один год.) Стихи его той поры, судя по такому образцу, довольно убоги.
С днем ангела поздравить Вас желая,
Я не скажу обычных, старых фраз,
Которые слыхали Вы не раз,
Едва-едва с досады не зевая.
Мне кажется, одним зарядом
Заряжены все рты. Одним и тем же взглядом
На Вас глядят. Потом сейчас
Имею честь поздравить Вас.
Но фраз избитых не хочу я повторять,
А потому – позвольте мне молчать.
Проза молодого автора получше. Сотни страниц убористого текста. Густые строки, перо его так бежало по бумаге, слова так легко изливались, что нередко сливались одно с другим. Автор не успевал отделять их в процессе письма. Некогда черные чернила выцвели, буквы стали рыжеваты. Но текст вполне разборчив. Роман называется «Счастливее всех». Автор хотел бы напечатать его под псевдонимом «П.Кукуванчик». Эпиграф: «Счастье в этой жизни выпадает не по заслугам, не по достоинствам, а по простой игре случая». В конце романа – черновик письма молодого Крушевана к издателю.
«Послано 10 марта 1882 года.
Милостивый государь!
Что сказали бы Вы, если бы несчастный, слепой Комоэнс, осмеянный толпой Фултон, бесшабашный и легкомысленный юноша Руссо, или браконьер, скитающийся актер Шекспир, или кто бы там ни был из великих гениев, только вступающих на путь бессмертия, обратился бы к Вам с просьбой подержать его, помочь ему сделать первый шаг на пути, который увенчает его неувядаемым венцом славы. Что сделали бы Вы, если бы знали то, что ожидает его впереди? Конечно, помогли бы. Но что сделали бы Вы, если бы не знали этого? Конечно, тогда бы Вы отказали ему в помощи, поступили бы так, как сотни других. Мы поклоняемся имени, вывеске…»
Захлебываясь словами, молодой щелкопер Крушеван темпераментно как бы ставит себя в ряд с именами писателей первой величины – Луис де Камоэнс, Руссо, Шекспир. Не проглядывает ли уже здесь грандомания, будущая мания величия?
Еще в детстве я впервые услышал в семье, а потом в общине это имя злейшего ненавистника евреев – Крушеван. Произнося это имя, некоторые старые евреи с чувством добавляли: «Да сотрется память о нем». Но из моей памяти это имя не выветрилось. Мне жгуче хотелось узнать, что за человек это был, и чем мы вызвали у него такую лютую отверженность. В советское время найти в печати что-то существенное о Крушеване было непросто. Разве что в трудах Ленина – гневные филиппики против реакционеров-черносотенцев типа Пуришкевича, Крушевана.
Наведываясь на кишиневское еврейское кладбище, я обычно сворачивал и на тот участок, где компактно похоронены жертвы кишиневского погрома, сорок девять убитых, замордованных в пасхальные дни весной 1903 года. Титул организатора и вдохновителя этого побоища навсегда остался за Крушеваном, хотя сам он лично никого не убивал. Я искал в архивах материалы об этом антигерое, рыскал в спецхране библиотек, пробивался к иностранным источникам. По крупице собирал сведения о нем.
«Бессарабец»: …спасай Россию!
В журнале «Современный мир» за 1907 год мне попалось выразительное описание его облика: «Паволакий Крушеван… Представьте себе человека среднего роста, с походкой вразвалку, широко расставляющего ноги. Лицо коричнево-бронзового цвета. Совершенно голый коричнево-красный череп с одним вьющимся рыжим волосом. Длинные, закрученные, каштанового цвета усы; такого же цвета французская бородка. Полуопущенные веки на выпуклых, белесоватых, мутных глазах, из которых один – правый – выдается несколько больше вперед. Мясистое обрюзгшее лицо, прорезанное с двух сторон глубоким бороздами, идущими от ноздрей к концам губ. В общем, типичное лицо дегенерата. Такова физиономия первого вождя Союза истинно русских».
Крушеван был членом Русского собрания (это была первоначальная группа «Черной сотни», организованная 26 января 1901года), президентом «Союза русского народа» в Бессарабии, наконец, членом второй Государственной Думы. Не жалея сил, готовил он в Кишиневе погром: ушатами лил клевету на евреев, разжигал низменные страсти толпы. Он умело использовал «кровавый навет», нагнетал обвинение евреев в «ритуальном убийстве» христианского мальчика из Дубоссар. Крушеван писал в газете «Бессарабец»: «Мальчик был распят евреями, кровь спущена до последней капли, и эта кровь приготовлялась для каких-то обрядов». (Кстати, через ряд лет подобное обвинение фигурировало в деле Бейлиса, которое так же было сфабриковано, как и дубоссарское дело. И кончилось таким же провалом.)
Незадолго до погрома в Кишиневе открылось местное отделение охранки – секретной полиции России. Через трактиры раздавались листовки, что на Пасху царь разрешил трехдневный еврейский погром в Кишиневе. Поползли слухи, что в кишиневской синагоге якобы проходил съезд мирового еврейства, на котором евреи всего мира приняли решение об антиправительственной деятельности в России. (Здесь уже можно уловить отголосок «Протоколов Сионских Мудрецов», пока еще не напечатанных.) После кишиневского погрома русское слово погром вошло во много языков цивилизованного мира.
Но присутствовать в Кишиневе в дни погрома Крушеван не захотел. Может быть, он надеялся, что если он не был на месте преступления, там и тогда, где и когда совершилось злодеяние погрома, это обстоятельство мнимой непричастности даст ему некое алиби. Крушеван уехал в Петербург и, хотя сам был совсем не богат, открыл на добытые им деньги газету «Знамя», которая просуществовала совсем недолго. Через примерно четыре месяца после кишиневского погрома Крушеван осуществил в «Знамени» первую (правда, несколько сокращенную) публикацию «Протоколов Сионских Мудрецов» на русском языке. Они у него вышли под названием «Программа завоевания мира евреями» в номерах от 28 августа до 7 сентября 1903 года. Вскоре после этого газета перестала выходить.
Похоже, «Знамя» только для того и было создано, чтобы вывести «Протоколы» на орбиту из конспиративно-таинственного источника. Напрашивается мысль, что затея с газетой была спецоперацией, предназначение которой – ознакомить читающую публику с фальшивкой, которой суждено было стать библией антисемитизма, издаваться после смерти Крушевана миллионными тиражами на протяжении двадцатого, да уже и не малой части двадцать первого века. Конца этим публикациям пока не предвидится.
А после того как я прочел воспоминания его племянника Павла Крушевана-младшего, мне словно удалось почувствовать одиозного дядю гораздо живей. Классик юдофобства, первый в России публикатор библии антисемитизма, а также ее вероятный соавтор предстал передо мной, словно на расстоянии вытянутой руки. Впрочем, о протягивании руки не может быть и речи. Погромщик и черносотенец был человек нерукопожатный.
И еще – обожгла догадка, что каким-то образом «Протоколы Сионских Мудрецов», самая живучая, самая подлая фальшивка века, через род Крушеванов тоже связаны своим возникновением с безумием. Проще говоря, с сумасшествием.
Подтверждение этому я нашел в воспоминаниях колоритной личности, кишиневского врача и общественного деятеля Якова Моисеевича Бернштейн-Когана (1859 – 1929), учившегося в гимназии вместе с Крушеваном. Жизнь развела этих двух гимназистов на полярно противоположные позиции. Кем стал Крушеван – известно. А Яков Бернштейн-Коган окончил медицинский факультет Дерптского университета, выучился на врача. С 1898 энергичный кишиневский доктор – поднадзорный полиции (как сионист). В еврейском национально-освободительном движении Бернштейн-Коган развил такую активность, что его избрали в Правление Всемирной Сионистской Организации. (По юдофобской терминологии, Яков Моисеевич сделался одним из «Сионских Мудрецов»). В 1925 году доктор Бернштейн-Коган уехал в Палестину, лечить и делить тяготы с первопроходцами, кто обустраивал выжженные пески, осушал гиблые болота Земли Обетованной. Вскоре «Джойнт» дал ему другое задание – направил его своим посланцем в еврейские сельскохозяйственные поселения Крыма, в Джанкой, где тоже трудились первопроходцы. Но – под советским солнцем. Среди них и завершился земной путь самоотверженного доктора.
О Крушеване Яков Моисеевич Бернштейн-Коган свидетельствует: «Еще в гимназии Крушеван проявлял признаки психического расстройства, а в последний год у него случались просто приступы безумия. И вот во время форменного помешательства Николая Второго на антисемитизме, когда пост вице-губернатора занимал некто Астрогов, оказавший покровительство Крушевану, безумие последнего достигло апогея. Он пригласил из Ясс «знаменитого» профессора Кузу, устроил на окраине, в месте, известном под названием Долина Чар, большой митинг и провозгласил, что на пасху 1903 года будет устроена Варфоломеевская ночь. Куза и Астрогов благословили его на ратные подвиги».
Антисемитизм как продукт сумасшедшего дома
Вспомнилось, Гена Зингер жаловался, что в Костюженах его грубо шпыняла и толкала вредная санитарка-антисемитка. Я почему-то простодушно удивился тогда:
- Неужели антисемитизм проник даже в психбольницу?
- А где ж ему и быть? – отозвался Гена Зингер. – Вполне вероятно, что бред, свихнувшиеся мозги – его колыбель, и в мир антисемитизм выполз из сумасшедшего дома.
О том, что Крушевану место не в Думе, а скорей в Костюженах, свидетельствовали многие его современники. Сошлюсь, в частности, на архивную брошюру, изданную в Одессе почти через месяц после Кишиневского погрома. Озаглавлена она кратко и выразительно: «Паволакий Крушеван». Автор обозначен псевдонимом Сиг. На обороте титульного листа помечено: «Дозволено цензурою. Одесса. 17 мая 1903 года». В этой краткой биографической работе четко и недвусмысленно сказано: близко знавшие Крушевана воспринимали его как маньяка, апостола ненависти. Его карьеру сравнивали с карьерой Наблоцкого, героя популярной тогда трилогии князя Владимира Владимировича Барятинского.
В 90-е годы, Когда Крушеван жил в Сороках, он служил писцом в канцелярии надзирателя местного округа акцизных сборов. Его достоинствами были расторопность и хороший почерк. К старшим по чину был он до гнусности льстив и угодлив. Поэтому скоро выбился в объездчики. Потом в младшие акцизные надсмотрщики. Образования ему не хватало. В возрасте тридцати лет он вынужден был держать при местном уездном училище экзамен за несколько младших классов. А мнил о себе много, видел себя в мечтах светилом словесности.
На пару лет Крушеван уехал в Вильно, устроился в газету «Виленский вестник» репортером скандальной хроники. Специализировался на доносах, мелком сыске, разоблачительстве лавочников, кабатчиков, стрикулистов. В публике Крушевана стали называть «переодетой ищейкой». И в определенных кругах он даже стал по-своему популярен.
Вернувшись в Бессарабию, попробовал устроиться к типографу Кашевскому в «Бессарабский вестник» как знаток края, местных условий. Но сотрудники редакции быстро разглядели в Крушеване ищейку и отказались с ним работать. Его уволили.
В запальчивости и раздражении Крушеван, где-то раздобыв начальный капитал, решил начать издание своей собственной газеты «Бессарабец». Добывал бумагу, арендовал типографию, платил за свою холостяцкую квартиру. Всех, о ком он писал, Крушеван делил на «своих» и «чужих». Свой – если дает деньги, поддерживает во всех начинаниях. А если нет – беда. Вопли. Разоблачения.
Как только кишиневский городской голова Шмидт закрыл Крушевану кредит в городском банке, на страницах «Бессарабца» тотчас началась травля градоначальника. Зато «своими» были для Крушевана такие «меценаты», как подрядчик Пронин, которого «Бессарабец» воспевал в прозе и в стихах. Какое бы гнусное дело ни проворачивал Крушеван, на его лице неизменно красовалась маска благородства. И чем черней была затея, в тем более белые и чистые ризы рядился этот черносотенец.
Стиль его был разухабистым, скандальным. Ставка на скандал как на средство достижения известности и славы , можно сказать, была творческим кредо Крушевана. Вот образцы заголовков некоторых его опусов: «Я требую!!!», «Доколе?», «В клетку!», «ВЫ – идиот!», «Долой изменников!!!» Обычно эти заголовки набирались аршинным шрифтом. Они вопили. Взывали к люмпенам, к их низменным чувствам.
Крушеван имел наглость напечатать такие слова, обращенные к Льву Толстому: «Вы – идиот!.. Вы – бездарность!.. Вы пишете без всякого воодушевления…» Подобные выпады уже, безусловно, материал для психиатра. А в трактирах, корчмах, гадюшниках Крушеван прослыл «борцом за правду». Ложь, инсинуации, клевета постоянно были у него на вооружении. С помощью тайных доброхотов ему, как правило, удавалось избежать судебных преследований. Он то театрально хвастал, что его приглашают в столичные редакции, но из желания служить родному краю он отказывается, то истерически угрожал, что покончит жизнь самоубийством, если ему не помогут.
А чего стоят его умопомрачительные проекты, где он радеет об общественном благе. В одной из своих статей Крушеван предлагал, например, всех русских подкидышей переселить во Францию, «дабы эта дружественная страна воспитывала их и усилила ими ряды своих солдат». В другой статье он предлагал реорганизовать русскую армию, комплектуя полки по национальностям, и во время войны «выстраивать полки из инородцев в авангарде русских войск».
Анекдот тех лет
- Погромщики в Кишиневе предложили установить в центре города памятник Крушевану.
- Ура! – закричала толпа.
- А рядом поставить виселицу и повесить жида.
- Ура! – закричала толпа.
- Нет! – возразил старый погромщик. – Он же начнет разлагаться, смердеть.
- А мы его каждый день будем менять на свежего! – успокоил всех молодой погромщик.
Толпа опять закричала:
- Ура!
«Желаю Крушевану так кашлять…»
В 1909 году общественность отмечала 50-летие Шолом-Алейхема и четверть века его литературной деятельности. Писатель, к сожалению, болел туберкулезом, находился на лечении в Италии, в городке Нерви.
Оттуда он писал в письме врачу и еврейскому писателю Гершону Левину: «Вы хотите знать, как я себя чувствую? Пока, благодарение Богу, так, что и врагам не пожелаю. Кашляю ли я? Еще бы! Желаю Крушевану так кашлять хотя бы года три с хвостиком».
Проклятие, конечно, было скорей шутливое. Но не таилась ли в нем магическая сила? Крушевану не суждено было кашлять три года, даже без хвостика.
Крушеван умер в 1909 году. (Ему было 49 лет.)
Вот такое совпадение.
Он миру явил фальшивку века
Читая статьи, книги Крушевана, написанные им до того, как он осуществил публикацию «Протоколов», я пытался разглядеть, обнаружить в его текстах некое сходство формулировок, оборотов речи, обвинений в адрес евреев, наконец, настроений, которые встречаются в подписанных автором писаниях Крушевана и потом – в анонимных «Протоколах». Под таким углом зрения прочел я книгу Павел Крушеван. ЧТО ТАКОЕ РОССИЯ? Путевые заметки. Москва, 1896.
И убедился, что, будучи провинциальным журналистом, Крушеван чувствует себя причастным к деятельности общегосударственного, всероссийского масштаба. Он путешествует по России, размышляет о ее имперской судьбе, о своей роли в определении ее державного пути. Приведу некоторые признания, умозаключению из книги Крушевана.
“Мне приятно, что и та идейная работа, которую я вношу в общий труд страны, как бы мала она ни была, не ограничивается узким районом, за пределами которого она - ничто, а сливается с грандиозной работой этой страны, и что моя личность связана с интересами человечества на таком безграничном пространстве, что, наконец, жизнь на русской окраине, отстоящей на какой-то десяток тысяч верст, тоже моя жизнь и так же близка мне, как и та, что вокруг меня”. С. 355.
По мнению Крушевана, евреи – больная нация, и он с полемическим задором восклицает; «Вы не станете требовать, чтобы человеческая семья возилась со своими больными членами из века в век, предоставляя им льготы, удобства и ожидая, пока они выздоровеют». С. 357.
И чуть дальше продолжает на странице 358: «Человечество все более усваивало взгляд, что евреи – паразиты в его семье, что они ничего не внесли в общечеловеческий труд. Евреи, лишенные прав, все больше замыкались в себе, все больше ненавидели человечество…»
Племянник Крушевана-старшего, лечившийся от сумасшествия в Костюженах, вспоминает подобные россказни своего знаменитого родственника. Дядя описывал, как в обетованную землю отправлялись бессарабские евреи. Собралось там евреев несколько тысяч, жили они на средства фонда Ротшильда, который на это дело истратил 20 миллионов долларов. Но за 20 лет не нашлось 20 человек, которые бы обрабатывали свою «обетованную» землю. Дядя говорил: как Греция никогда не станет уже Элладой, так и Палестина никогда не станет обетованной землей. (В наши дни, когда Израиль трудом репатриантов превратился в цветущий оазис среди песков пустыни, когда евреи достойно проявили себя и как земледельцы, и как воины, и вообще – во всех отраслях жизни, смехотворно, с точностью «до наоборот» выглядят пророчества черносотенного оракула).
С годами ненависть Крушевана все больше приобретала черты маниакальной одержимости, патологического бешенства. В своем «Бессарабце» он печатал такие излияния: «Может ли еврей, этот хитрый и озлобленный номад, не обогативший человечество за тысячи лет своего бесполезного существования ни одной плодотворной мыслью, ни одним изобретением, кроме того, что нахватал у других народов, может ли этот вечный квартирант, не имеющий ни своего угла, ни родины, ни государства, ни даже языка, может ли такой ублюдок понять всю глубину нашего духа, изгибы миросозерцания, идеалы, мечты, надежды? Несчастный еврей, он знает лишь свой жалкий талмуд. Заразившись от евреев, наша интеллигенция космополитична, она оторвалась от народа. Легион бесов вошел в гигантское тело России, сотрясает его в конвульсиях, мучит и калечит».
Благодарность Крушевану от имени царя Николая II – всего через два месяца после Кишиневского погрома. (Из архива автора.)
Один из своих текстов Крушеван озаглавил «Слушай, Россия!», откровенно пародируя известное библейское восклицание «Шма, Исроел!» («Слушай, Израиль!»), ставшее самой знаменитой молитвой верующих евреев. В своем «жидоедстве» Крушеван был так упорен, что вникал в иудаизм, в иврит, как это сорок лет после него делал Эйхман, чтобы быть во всеоружии в борьбе с ненавистным еврейством, осуществляя окончательное решение еврейского вопроса.
Де Микелис подметил, что «Протоколы Сионских Мудрецов» напоминают пародию на книгу Герцля «Еврейское государство». Не дает ли сам стиль этого пародирования повод предположить, что в создании «Протоколов» участвовал Крушеван? Тем более, что некоторые формулировки выступления «Слушай, Россия!» почти дословно перекликаются с идеями и формулировками «Протоколов». Чего стоит такой историко-философский экскурс Крушевана: «Гонения, пережитые евреями, не образумили их. Они уверены, что не виноваты, а весь мир, окружавший их. Прожив 2000 лет при таких условиях, они увидели, что главная сила материальная – деньги, и приспособили к этому свой священный закон… Евреи ведут борьбу с Россией. Их семь миллионов… Евреи крепли, росли, брали банки, печать и хотели взять в свои руки юстицию и воспитание. Евреи при черте оседлости в тридцати губерниях все-таки расползлись по всей России, что будет, если эту черту оседлости снимут? Сплоченные в сильную непроницаемую касту, они отнимут у христиан все заработки, торговлю и ремесла».
В 1903 году Крушеван писал, что для достижения своих целей теперь у евреев есть такое мощное оружие, как сионизм, призванный объединить всех евреев Земли в союз более сплоченный и опасный, чем орден иезуитов.
Подобные перлы рассыпаны во множестве сочинений неистового юдофоба. Таким ему видится еврейский народ в мировой истории, таков образ его мыслей. Склонность к глобальным обобщениям такого агрессивно-клеветнического характера – неотъемлемая черта менталитета Крушевана. Этот, с позволения сказать, багаж идей родственно стыкуется с «Протоколами Сионских Мудрецов», впервые обнародованными, запущенными на орбиту читательского внимания Крушеваном. Больше того: это родство идей позволяет поддержать гипотезу, что Крушеван – не просто первый публикатор «Протоколов», - он также один из творцов, состряпавших эту фальшивку.
Насколько мне известно, гипотезу о том, что Крушеван причастен к авторству «Протоколов», первым в печати высказал итальянский исследователь Чезаре де Микелис в книге «Не существующая рукопись» (Cesare de Michelis. The Non-Existent Manuscript. A study of the Protocols of the Sages of Zion. 2004). Правда, он исходит больше из лингвистического анализа сочинений Крушевана и текста «Протоколов». В языке «Протоколов», отмечает де Микелис, немало украинизмов, что характерно для русского языка в Молдавии. И конкретно – для уроженца Бессарабии Крушевана. На изготовление «Протоколов Сионских Мудрецов» его могли подтолкнуть Шестой сионистский конгресс 1901 года, Кишиневский погром весной 1903 года, визит Герцля в Россию.
Де Микелис, опираясь также на мнение журналистов из русских газет начала ХХ века: «Новое время», «Петербургские ведомости», «Гражданин», «Биржевые ведомости», «Русское слово», приходит к мысли, что два-три имени пишущих людей могут быть причастны к появлению на свет таинственного документа – «Протоколов Сионских Мудрецов». Это известный журналист Меньшиков, Крушеван и, по всей вероятности, Бутми. Эти трое считались столпами российского антисемитизма в начале века. Крушевана поддерживал министр внутренних дел Плеве.
***
Указав на участие Крушевана в фабрикации «Протоколов Сионских Мудрецов», анализируя тайну авторства фальшивки, де Микелис, несомненно, сказал новое, веское слово в том разделе новой истории, который именуется «Протоколоведение». Однако Чезаре де Микелис, скрупулезный историк, лингвист, не считает нужным признать участие секретной службы России в изготовлении «Протоколов». Согласиться с итальянским ученым в этом пункте никак не могу.
Властные структуры, особенно спецслужбы, на мой взгляд, было бы ошибочно заподозрить, что они, наблюдая назревание потрясений, бунтов, занимали позицию стороннего наблюдателя и в подготовке Кишиневского погрома, и в изготовлении «Протоколов».
Оглядываясь назад, вспять от погрома, сличая архивные факты и даты, обнаруживаешь, что как раз незадолго до трагической пасхи 1903 года щупальца российской секретной службы настойчиво потянулись от Петербурга к югу, к Кишиневу. И, надо полагать, произошло это не случайно. Стоял же за всем этим некто, согласно замыслу которого совершенствовалась и разветвлялась структура охранки, глубже проникала в низы, пронизывала все слои общества. Щедрей выделялись средства на финансирование тайных мероприятий.
Сличая даты, я обратил внимание, что за полгода до Кишиневского погрома было учреждено Одесское розыскное отделение – 16-го сентября 1902 года. Оно направляло деятельность служб политического сыска, активность разного рода провокаторов также и в Бессарабской губернии. 13 февраля 1903 года (менее чем за два месяца до погрома) розыскное отделение было реорганизовано и переименовано в охранное отделение, что указывало на более разностороннюю его деятельность по охране существовавшего режима, чем просто поиск и выявление смутьянов.
В Кишиневском историческом архиве (фонд 215, опись 1, дело 18) я нашел примечательные цифры. Департамент полиции выделил на содержание кишиневского филиала охранки в сентябре – октябре 1902 года 3995 рублей, а в ноябре на агентурные расходы 1997 рублей. Секретную службу в Кишиневе возглавлял жандармский офицер Левендаль. Весьма ретивый был служака.
Князь Сергей Дмитриевич Урусов, после погрома назначенный в Кишинев губернатором Бессарабии, человек не робкого десятка, в своих «Записках» решается обозначить этого господина лишь начальной буквой фамилии. Урусов пишет: «Возможно, что начальник кишиневского охранного отделения Л., которому стоустая молва приписывала непосредственное устройство апрельского погрома, играл двойную роль: подготовив погром одной рукой, он другой написал в департамент рапорт, предупреждающий о возможности беспорядков, который я видел в деле департамента. Такое предположение тем допустимее, что Л. был жандармский офицер, подчиненный, с одной стороны, департаменту полиции, а с другой – командующему отдельным корпусом жандармов, должность которого исполнял в то время известный генерал В., бывший Санкт-Петербургский градоначальник, пользовавшийся незавидной репутацией, способный на все, чтобы выслужиться, и ненавидящий евреев, от которых он пострадал в Вильне, когда был губернатором.
Л. также не внушал к себе никакого доверия. Подозрительны и любопытны для данного вопроса были в нем две черты: во-первых, близость к Пронину и, во-вторых, начет казенных денег, который был произведен на него по оставлении им должности и в котором он не мог оправдаться. Тем не менее, его карьера не пострадала, он получил хорошее место в управлении киевского генерал-губернатора…
Возможно, наконец, искать опору и вдохновение погромной политики в сферах еще более высоких… Я не хотел бы выдавать своих предположений за несомненный факт. Я указал лишь на тот путь, которым юдофобство министра внутренних дел Плеве, высказываемое им, может быть, только как убеждение, могло перейти у его товарища В., подчинявшегося еще иному, вне министерскому руководству, в намек на желательность произвести опыт применения погромной политики, и как потом этот намек, скатываясь по иерархическим ступеням жандармского корпуса, дошел до Л. в виде желания высшего начальства, до Пронина и Крушевана – в виде призыва к патриотическому подвигу и до молдаванина-погромщика в виде царского приказа».
Рассуждения князя Урусова о том, каким образом оброненный верхами намек, скатываясь вниз, разрастается, подобно снежному кому, превращаясь в директиву, проницательны и благородны, но, думается, отдают наивностью. Конечно, трудно представить, что государственные мужи, наделенные высокой властью, откровенно отдают недвусмысленный приказ – учинить погром. И в начале ХХ века, и потом они из тактических соображений, а больше – сознавая истинную сущность собственных деяний, старались не оставлять следов. Бесчеловечные приказы на бумаге выглядят почти благопристойно. Сорок лет спустя другие деятели примут резолюцию об окончательном решении еврейского вопроса. А еще через десять лет Москва будет «расследовать дело врачей, убийц в белых халатах» и заново решать участь евреев.
Что правда, то правда: высокопоставленные юдофобы не любят оставлять следов в архивах. Но для отдачи распоряжений как нельзя лучше подходят секретные службы, с которыми начальство может говорить открытым текстом, не прибегая к намекам, иносказаниям – и вместе с тем, не оставляя «отпечатков пальцев».
Губернатор Урусов, несомненно, прав, утверждая, что вряд ли в действительности существует письмо или телеграмма Плеве – «развязать погром». Но трудно согласиться с благородным Урусовым, что юдофобство было лишь убеждением Плеве, его, так сказать, взглядами, а угодливые, подхалимствующие нижние чины сами довершил дело. Нет, нити этой акции тянутся из верхов. Последующие десятилетия убеждают, что Кишиневский погром 1903 года – не результат стихийной вспышки страстей, стечения обстоятельств, а планомерная разработка секретных служб. Может быть, часть более обширного плана запугивания евреев, хлынувших в революционное движение, или вообще вытеснения еврейского народа из пределов империи.
Здесь мы подходим к тому, что Кишиневский погром увязывается с другим, не менее болезненным для еврейской памяти событием – первой публикацией, выходом в свет «Протоколов Сионских Мудрецов». Ключевая фигура в этой связке – Крушеван. Одна его газета, «Бессарабец», спровоцировала погром в Кишиневе. Другая его газета, «Знамя», опубликовала «Протоколы», которые вот уже больше столетия подводят «теоретическую» базу не только под погромы, - под геноцид. От Крушевана и Плеве – прямая дорога к Эйхману и Гитлеру.
Немало пришлось потрудиться Крушевану и его подручным, чтобы заморочить головы бессарабским обывателям, земледельцам, ремесленникам, распалить низменные страсти люмпенов, направить агрессию против евреев как главных врагов. Ведь отношения складывались довольно добрые между молдавскими крестьянами и жившими бок о бок с ним евреями.
«Начали побоище заведомо пришлые люди, преимущественно великороссы. Но понемногу к ним стало присоединяться и местное простонародье, мастеровые, прислуга без должности, некоторые низшие служащие почтово-телеграфного ведомства, много подростков, девушек и пр. и пр. Меньше всего участвовали в побоище молдаване…» («Восход», 1903, 24 апреля, # 17).
Позже, когда погромы в городах и местечках Украины, Бессарабии участились, стали бытовым явлением, была замечена удивительная закономерность: в населенных пунктах, стоявших в стороне от железной дороги, побоища не происходили. А в тех местечках, где имелись железнодорожные станции, от погромов спасу не было. Оказалось, погромы – привозной товар. Их зачинщиками, как правило, были не местные люди, а заезжее отребье, драчливая шантрапа, приезжавшая на поезде.
Когда по югу России прокатились погромы, крестьяне не приложили руку к этому подлому делу.
- Если царю угодно убивать евреев, - говорили в среде молдаван, - то для этого у него есть армия. А мы не станем убивать евреев.
Вот тут-то крушевановский листок и обрушивал на читающую публику бурный поток разоблачений, обвинений, измышлений.
Об этом «Форвертс», старейшая в мире газета на языке идиш, выходящая в Нью-Йорке уже второе столетие, много писала в послепогромные дни 1903 года. Вот отрывки из некоторых писем, прибывших из Кишинева и появившихся на страницах «Форвертса».
24 апреля. «Улицы Кишинева залиты реками еврейской крови. Десятки убитых и сотни раненых. Кровавый навет на евреев, подстрекательства газеты «Бессарабец» натравили бессарабских христиан на евреев. Нет сомнения, что к расправе приложили руки агенты правительства».
7 мая. «Какое несчастье случилось в Кишиневе. В воскресенье убивали и грабили евреев. Я не в силах описать все подробности. Но если вы читали истории о погромах Гонты и Хмельницкого, то они были ничем по сравнению с нынешним погромом».
16 мая. «Опубликовано на английском языке подготовленное «Форвертсом» обращение к президенту Америки Теодору Рузвельту, где от имени каждого жителя Америки его просят выступить в защиту евреев России. Несколько месяцев назад президент, имея в виду евреев Румынии, писал о праве и обязанности Америки заступаться за евреев, которые подвергаются гонениям в других странах. Сегодня же ужасная бойня в Кишиневе по своей жестокости превзошла гонения евреев Румынии».
18 мая. Американский богослов доктор Роберт Макартур пишет: «Наше правительство обязано протестовать от имени человечества против страшной жестокости в Кишиневе. Если бы Америка протестовала против Турции, не было бы резни армян».
Трубадур этих погромных подвигов, Крушеван, пользовался мощной поддержкой Петербурга. Ему покровительствовало управление по делам печати, в результате чего местная администрация даже при желании не могла бы охладить его юдофобский пыл. «Направление и и деятельность Крушевана имеют здоровую основу», - таков был вердикт Петербургских властей. Случалось, от царского двора Крушеван получал благодарности за его печатные труды.
Крушевана можно признать одним из первых в России профессиональных антисемитов. Маниакальная ненависть к евреям была не только его страстью, но и средством существования, источником материальных благ, благосклонности властей, широкой известности в качестве пламенного патриота.
Кто первым откликнулся на погром в печати? Крушеван! Десятого апреля, в четверг, в «Бессарабце» он давал свою версию о беспорядках в Кишиневе. Крушеван не отрицает, что «погромщики нападали главным образом на евреев». Дальше – серия измышлений, будто евреями был нанесен ущерб помещениям местной полиции, домам акцизных чиновников, общественным и военным клубам и даже дому в Фонтанном переулке, где печатался «Бессарабец». Беспорядки изображались Крушеваном как стихийная вспышка, среди жертв – и христиане, и евреи. (На самом деле в погроме было убито 49 евреев, с противоположной стороны ни одной жертвы не зафиксировано.)
Крушеван утверждал, что погром начали сами евреи, которые заранее запаслись оружием. Целью погрома было, во-первых, желание евреев вызвать сочувствие и приток материальной помощи западного и американского еврейства. Во-вторых, желание опорочить Российское правительство, помещиков, крупных землевладельцев Бессарабии. В «Бессарабце» номер 94 за 1903 год Крушеван писал: «В этом погроме прорвалась вся ненависть народа, которая долго тлела под игом угнетателей». (Само собой понятно, кто они, эти угнетатели.)
Когда мир узнал о погроме и откликнулся гневным протестом, одним из насущных вопросов, вставших на повестку дня, был следующий: как быть с громилами и вообще с виновниками погрома? Мир требовал привлечь их к судебной ответственности. Под давлением общественности власти скрепя сердце произвели аресты более двухсот участников побоища. Их разделили на несколько групп и судили. Крушеван имел основания опасаться, что его как первейшего вдохновителя бесчинств, тоже могут посадить на скамью подсудимых. До этого дело не дошло. Крушеван обеспечил себе алиби. Когда погром назревал, он уехал в Санкт-Петербург. В столице провинциальный борзописец умудрился наладить выпуск газеты «Знамя», которая при всей ее столичности была дочерним предприятием кишиневского «Бессарабца».
В те дни и недели в Петербурге Крушеван, стараясь заручиться высоким покровительством, держался поближе к властям. Свидетельство тому – документ, хранившийся у племянника Крушевана и переданный мне через Костюжены: благодарственное письмо от императорского двора, адресованное Крушевану и датированное 24 мая 1903 года (через не полных два месяца после погрома). Самодержавие благодарило услужливого журналиста. Крушевана крышевали. Какой мог быть разговор о предании его суду как погромщика?
Можно смело полагать, что уже в те дни, в мае – июне 1903 Крушеван усиленно работал над «Протоколами», готовя их к печати и занимаясь финальной шлифовкой. Ведь если он уже в июле начал публикацию «Протоколов» в «Знамени», то в цензурный комитет он должен был представить их рукопись гораздо раньше. Прохождение такого необычного текста в цензуре не могло быть скоропалительным, так как согласовывалось на разных начальственных уровнях.
Письмо от императорского двора говорит о том, что Крушеван пользовался высочайшим расположением. И в глазах охранки это сделало его подходящей фигурой, - тем издателем, которому можно доверить деликатное задание вывести на читательскую орбиту такую неординарную вещь, как «Протоколы».
И в те недели и месяцы, пока рукопись читалась в инстанциях, ждала цензурного разрешения, Крушеван, на мой взгляд, не мог не приложить к ней руку как правщик и соавтор. Он уточнял и обострял формулировки, вписывал отдельные пассажи. Надо помнить, что «Протоколы» поступили к нему как перевод с французского. А в переводе, даже выполненном отличными переводчиками, как правило, всегда остаются шершавости, погрешности, которые нуждаются в правке.
11 мая 1903 года, в воскресенье, министр внутренних дел Вячеслав Константинович фон Плеве лично принял в Санкт-Петербурге депутацию кишиневских евреев, обсудил последствия беспорядков и меры недопущения впредь подобных событий. Министр любезно выслушал жалобы посетителей, сказал, что уже сместил губернатора и полицмейстера за бездействие. Его попросили ограничить нападки антисемитской прессы на евреев. Плеве как будто отнесся с пониманием. На следующий же день было объявлено, что в Санкт-Петербурге запрещена… розничная продажа в киосках газеты «Знамя». Вот и все наказание, постигшее Крушевана! В киосках газету не продают. А подписчики продолжают получать ее, как ни в чем не бывало.
Если бы Плеве остановил издание газеты «Знамя», где тогда были бы напечатаны «Протоколы»? Может быть, в другой газете? А может, их вовсе не решились бы печатать?
С Крушеваном министр обошелся предельно мягко. А с еврейской депутацией от населения Кишинева разговаривал круто.
- Передайте молодежи, вашим сыновьям и дочерям, передайте вашей интеллигенции, - сказал министр Плеве, - пусть не думают, что Россия – старый и разлагающийся организм, она одолеет и справится с революционным движением… Знайте же, что если вы не удержите вашей молодежи от смутьянства, мы сделаем ваше положение настолько несносным, что вам придется уйти из России всем до последнего человека.
15 июля 1904 года фон Плеве в карете, окруженной охранниками на велосипедах, из столицы ехал на доклад к императору в Царское село. На улицах были расставлены члены боевой организации эсеров, террористы Савинков, Созонов, Сикорский, Боришанский. В Петербурге, на Измайловском проспекте, близ Варшавского вокзала, студент Егор Созонов бросил бомбу огромной взрывной силы в его карету. Плеве был убит на месте, - через год и несколько месяцев после Кишиневского погрома. Не спасли вельможу 800 тысяч рублей из государственной казны, выделявшиеся ежегодно на его охрану.
Еврейское покушение на Крушевана
И раз уж зашла речь о покушениях, расскажу об еще одном, организованном далеко не так мастерски, как умели боевики-революционеры. Павел Крушеван-младший, пациент психиатрической лечебницы в Костюженах, в своих воспоминаниях излагает обстоятельства этого покушения очень искаженно: «В 1903 году на дядю было покушение. Киевский студент-еврей приехал в Петербург, встретил его на улице и всадил нож в шею – в сонную артерию. Но так как на нем была сильно накрахмаленная рубаха, он его не убил. Дядя побежал за евреем и поймал его. Дядя был небольшого роста, то мой отец был высокий. Дядя несколько дней получал поздравительные телеграммы – поздравляли, что остался жив. На суде студент признался, что хотел убить дядю за то, что тот плохо относится к еврейскому народу. В кармане у него нашли револьвер. Дали ему три года».
Картина события здесь изрядно драматизирована. «Всадил нож в сонную артерию… Дядя побежал за евреем, поймал его… Дали ему три года…» В действительности все было не совсем так. И даже совсем не так. Впрочем, за давностью лет подробности могли подзабыться.
На короткой дистанции между двумя историческими событиями, к реализации которых Крушеван-старший (дядя пациента Костюжен) имел первостепенное отношение (между Кишиневским погромом в апреле и первой публикацией «Протоколов Сионских Мудрецов» в августе), ровно посредине этого отрезка времени, у Крушевана произошло еще одно незаурядное событие, казалось бы, личного характера, но оно прогремело на всю Россию.
В Петербурге имело место покушение на жизнь Крушевана. Убить знаменитого юдофоба, отомстить ему за Кишиневский погром решил худощавый провинциальный молодой человек 23 лет из украинского городка Коростышева, по имени Пинхус Дашевский. Он никогда не видел и не слышал Крушевана, никогда не бывал в Бессарабии. О деяниях Крушевана Дашевский узнал из газет. И по волнам молвы о нем, которая прокатилась по всем губерниям черты оседлости и далеко за ее пределами.
Что представлял собой тогда Пинхус Дашевский? Характеристику его личности я нашел в книге адвоката, защищавшего его на суде после покушения, - в воспоминаниях Оскара Осиповича Грузенберга «Вчера», изданной в Париже в 1938 году. Оказавшийся после Октябрьского переворота в парижской эмиграции Грузенберг пишет, что в гимназии Пинхус Дашевский любил русскую литературу, но решил пойти на юридический факультет. Почему? Вот как отвечает сам юноша на эти вопросы.
«В мозгу горят отрывки народных сказаний, в ушах звенит музыка былинного ритма, а сердце точит обидная мысль: куда лезешь со своей любовью? Кому она нужна? Ты будешь смешон и жалок со своей навязчивостью. Тебе не разрешат преподавания даже в низшей школе… Или ты собираешься оплатить входной билет в русскую учительскую ренегатством? Словно от удара хлыста, лицо заливается краской. Да нет же! Я об этом не помышляю даже в минуты малодушия… Надо – думал я – непременно надо научиться владеть хорошо железным хлыстом закона, чтобы стегать забывающего беспристрастие председателя, чтобы отгонять упивающегося травлей прокурора».
Пинхус Дашевский, начитанный юноша, считавший себя сионистом, приобрел в Киеве револьвер и финский нож за 6 рублей 75 копеек. Полный решимости пожертвовать собственной жизнью и отомстить за страдания, причиненные его народу, он приехал в Петербург. Хотел купить в газетном киоске «Знамя», найти в ней адрес редакции, но газета в киосках уже не продавалась в розницу. Об этом позаботился сам министр фон Плеве. Тогда Пинхус Дашевский выследил Крушевана на Невском проспекте. Приблизился к нему. Далее – сценка покушения, как она приведена в полицейском протоколе от 4 июня 1903 года со слов Пинхуса Дашевского.
«Хотя у меня был заряженный револьвер, но я решил убить его ножом, опасаясь, что во время выстрела у меня дрогнет рука, и я могу случайно убить кого-нибудь неповинного, проходящего по улице. Нагнавши Крушевана на мосту, я сначала схватил его сзади за шею, а затем, выхватив нож, находившийся у меня открытым во внутреннем боковом кармане пиджака, нанес Крушевану удар в шею, а сам бросился к стоявшему городовому, желая отдать себя в руки властей и заявить о совершенном мною убийстве. Не отдаю себе отчета, почему я ограничился одним ударом, не помню, каким образом, но после удара Крушеван схватил рукою за нож, и он оказался у него в руке». (Кишиневский погром 1903 года. Документы. Стр.91)
И без того не богатырский удар грозного мстителя Пинхуса Дашевского был ослаблен тем, что пришелся на костяшку в воротничке накрахмаленной рубашки известного журналиста. Крушеван отделался легкой царапиной, но кровь текла. Жертву и мстителя обступили прохожие. Кто-то хотел забежать в аптеку поблизости – за бинтом для перевязки, но Крушеван остановил его властным жестом. Он знал, что большинство фармацевтов – евреи, и любой из них может захотеть довершить то, что не удалось студенту-хлюпику. Крушеван стоял с отнятым ножом в руке, обливаясь кровью, и, наверно, думая о том, на какие только злодеяния не способен этот ненавистный ему народ. Уж если разговор зашел о мести, то теперь его, Крушевана, ход. До публикации «Протоколов Сионских Мудрецов» у него оставалось около двух месяцев. Весть о покушении на Крушевана прогремела на всю империю. Крушеван стал получать со всех концов России поздравления с чудесным спасением, избавлением от гибели, пожеланиями новых успехов в его героической борьбе.
Владимир Галактионович Короленко в очерке о Кишиневском погроме «Дом номер 13» писал: «В Петербурге еврей Дашевский ударил ножом г-на Крушевана и, что было еще страннее, - другой еврей, врач, хотел подать раненому первую помощь. Г-н Крушеван в ужасе откинулся от помощи и писал, что “душа Дашевского принадлежит ему”; он требовал для Дашевского смертной казни на том основании, что он, г-н Крушеван, не простой человек, а “человек государственной идеи”».
После этого покушения Крушеван стал постоянно носить при себе оружие, в поездки отправлялся со своим поваром. Никогда не лечился у еврейских врачей. (Закрадывается мысль: не потому ли он умер так безвременно, в возрасте 49 лет?) Все же ценители таланта Крушевана успели выдвинуть его в Государственную Думу, где он, вместе с другим депутатом-бессарабцем - Пуришкевичем набатно гремели на всю державу.
Остается добавить несколько слов о судьбе Пинхуса Дашевского, возомнившего себя мстителем. Жестокий царский суд приговорил этого жалкого претендента на титул убийцы всего-то к пяти годам заключения. Но даже этот срок Дашевский не отсидел от звонка до звонка. Благодаря незаурядным усилиям адвоката Оскара Грузенберга заключенный досрочно вышел на свободу. И снова взялся за свое – стал заниматься сионизмом. Пережил все перевороты. Жил-поживал, как мог. Но в 1933 году Пинхус Дашевский как сионист был репрессирован советскими карательными органами. И погиб в чреве ГУЛАГа. На этот раз спасти его никто не мог. Да и некому было. Оскар Осипович Грузенберг был выдавлен в эмиграцию. Не исключено, что останься дома этот заступник за оклеветанных и осужденных, вполне мог бы оказаться в одном бараке с его подзащитным Пинхусом Дашевским. Но адвокат ускользнул. Скитальческая жизнь Оскара Грузенберга завершилась в Ницце, в 1940 году.
Триумфальное шествие «Протоколов»
«Протоколы», сработанные в недрах Российской охранки, к изготовлению которых, на мой взгляд, приложил руку клинический юдофоб Крушеван, живут и продолжают делать свое гнусное дело глобально. Они множат ненависть и насилие, отравляют неокрепшие умы и души ложью и клеветой. Примеров тому можно набрать целые тома.
С 31 августа по 8 сентября 2001 года в Дурбане (Южная Африка) состоялась Первая Всемирная Конференция против расизма. На этой конференции палестинцы выдавали каждому участнику этого форума экземпляр «Протоколов Сионских Мудрецов». Много грязи там было вылито на Израиль, на США. А через трое суток после окончания конференции в Дурбане – всего через 72 часа! – США были подло атакованы радикальным исламом. В Нью-Йорке рухнули башни Всемирного Торгового Центра. Простое ли это совпадение дат? Или «Протоколы Сионских Мудрецов» оказали свое ядовитое влияние?
Правительство Египта провело по государственному телевидению трансляцию 41-серийного фильма, основанного на "Протоколах Сионских мудрецов". Телеканал Хизбаллы показал сериал, подготовленный сирийским гостелевидением. В этих сериалах евреи представлены кровавыми садистами, стремящимися подчинить весь мир…
В борьбе леваков всего земного шара с тем, что они называют незаконной оккупацией, беспардонно идут в ход символы мирового зла. Лауреат Нобелевской премии по литературе, португальский писатель Хосе Сарамаго сравнивает отношение Израиля к палестинцам с тем, как действовали нацисты в Освенциме.
Профессор ведущих университетов мира, основоположник дисциплины «исследование проблем мира и конфликтов», лауреат многочисленных международных премий, в том числе альтернативной Нобелевской премии мира Йохан Галтунг пытался связать трагическое детоубийство летом 2011 года на норвежском острове Утойя с израильской разведкой «Моссад», к тому же рекомендовал читать «Протоколы сионских мудрецов»… Ничего себе миротворец.
Солженицын, тоже нобелиат, в своем не безызвестном труде «Двести лет вместе» защищает процентные квоты для евреев, введенные Александром III при приеме в университеты, отрицает ответственность царского правительства за погромы, причастность властей к их организации, намекает, что не все так ясно в деле Бейлиса с его невиновностью. Когда дело касается "Протоколов сионских мудрецов", Солженицын с не присущей ему вялостью и как бы неохотно, скрепя сердце отрицает их подлинность, вынужден признать «Протоколы» фальшивкой.
Историк-хоругвеносец Олег Платонов в своей «Истории русского народа в XX веке» находит в «Протоколах» до мелочей разработанную программу достижения мирового господства неким тайным правительством. В планы тайного правительства входит полный контроль над финансовыми центрами мира, создание послушных закулисе марионеточных "демократических" правительств, ликвидация всех национальных движений, кроме еврейского, манипуляция средствами массовой информации.
У «Протоколов», как видите, нет недостатка в приверженцах, болельщиках, поклонниках. С годами геростратова слава Крушевана разрастается.
Декабрь, 2012. Бостон
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #4(163) апрель 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=163
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer4/Hazin1.php
