Вместо семи казней египетских была только одна, и этой казнью был снег.
Я сидел дома и читал книгу, которую мне подарила Герда на прошлый день рождения.
Это был «Мир пауков», сумрачная поэма о холоднокровных членистоногих и их тщательном мире старательных цифр.
Кристалл визора был включен, ведущая стояла, держа в руке японский зонтик, на который сверху падал отчетливый снег.
Камера повернулась в сторону тротуара, куда ведущая показывала рукой, машины на обочине были занесены снегом, а на тротуаре вилась узкая тропа, обрамленная гигантскими сугробами.
Я перевернул страницу – пауки не знали, что такое тотальный снег и никогда не испытывали страха.
Когда ты в квартире – я давно вывел эту формулу – что там за окном, снег или дождь, всегда не так важно.
Кристалл дильника прозвенел одиннадцать часов, я отложил книгу и, встав с дивана, подошел к аптечному столику, отразившись в зеркале как теплый вампир.
Какое-то время я смотрел сам на себя и отражение мне не нравилось.
Потом я отвел взор, взял со столика две таблетки – амитриптилин и азалептин – и запил их холодной водой.
Постель была ледяной, я закутался поплотнее в одеяло, пытаясь согреться собственным дыханием и выключил свет.
Хорошо бы быть властителем, думал я, и сделать так чтобы в моей стране было всегда тепло, а во всех других странах постоянно шел снег.
Или жить вечно, зная, что все пройдет, и эпоха снега и эпоха льда, а потом наступит эпоха вечного сияния солнца.
Через миллиард лет здесь будет снова море, и вода закроет мое прекрасное угловое окно, в котором солнечные лучи отражались только случайно.
Свет луны заполнял мою комнату, как зеркало одиночества.
Пробуждение было незапным, дильник показывал три часа ночи, моя собака Нексус-6, пока я спал, залезла под одеяло и прижалась к моей спине, пытаясь согреться.
Она чуть побольше той-терьера и чуть поменьше карликового пинчера, с большими ушами и умной мордочкой, и когда у меня хорошее настроение, я зову его просто Ушан, и спрашиваю его – ну как дела, старичок, также как Килгор Траут разговаривал со своим попугаем.
Я нащупал на прикроватном столике сигареты и пепельницу и закурил.
Покупали мы собаку вместе с Гердой, в пригороде Осенних Кладбищ, хозяева его назвали почему-то Лексус, естественно, что такое имя меня не устраивало, и поэтому пришлось его переделать в Нексус-6, производные – Некс, Нексик, Некси и так далее.
Я пошевелился, и собака недовольно заворчала во сне.
В его снах – хозяин был добрым, мясо – вкусным, а улица – теплой и солнечной.
Я докурил сигарету и снова закутался в одеяло.
Хорошо бы никогда не просыпаться, думал я, чтобы сон только длился и никогда не кончался.
И никогда не кончался.
Мне приснилась почта, самая обыкновенная почта, я стоял в очереди, держа в руке конверт, внутри конверта была открытка с пожеланиями всего наилучшего.
Почтовая служащая почему-то держала в руке поднос, и когда дошла моя очередь, я положил конверт на поднос и проснулся.
Медленный свет солнца освещал мою комнату, Некс что-то бормотал во сне.
За незадернутой шторой падал снег.
Я совершил утренний туалет и пошел на кухню, чтобы заварить ячменный кофе, есть мне не хотелось.
Я достал из холодильника псевдомясо и, порезав его на куски, положил в тарелку Некса.
Услышав любимый переливчатый звук тарелки, он прибежал на кухню, будучи уже с самого утра в хорошем настроении.
Держа в руке ячменный кофе, я пошел к аптечному столику, чтобы выпить свои утренние таблетки – трифтазин, циклодол и амитриптилин.
Потом я стал одеваться на улицу, я надел старое дедовское пальто – самую теплую вещь в доме – черную шапку с ушами
и меховые рукавицы.
Потом я стал одевать Некса, я надел на него вязаный комбинезон, который связала Герда и который он отчетливо не любит, он посмотрел на меня с неудовольствием и нехотя лизнул меня в нос.
Покончив со всеми пуговицами, и проверив все ли на месте – ключи, сигареты, зажигалка, носовой платок - я надел на него ошейник, и мы пошли на улицу.
Сугроб начинался прямо за дверью подъезда, разрезанный пополам узкой тропой, прошедших здесь раньше.
Я старался ступать в следы, но все равно проваливался по щиколотку, а Некс по грудь.
Я добрался до центра двора, там по-прежнему стоял юпитерианин, сделанный позавчера детьми.
Он был трехметрового роста, и у него было четыре снежных головы, на две из которых добрые люди надели вязаные шапки.
Туловище его было сориентировано по оси восток-запад, а стеклянные глаза смотрели прямо на Денебру, самую тусклую звезду в этой части небосвода.
Из-за юпитерианина выскочила Вика, очень большая черная добродушная собака, которая Нексу, наверное, кажется ужасным чудовищем.
Они обнюхали друг друга – Некс смотрел на нее как кролик на удава – и меланхоличный хозяин Вики повел ее домой.
Мы обошли двор по периметру, снег падал безостановочно, Некс сделал все свои дела, постоянно отряхиваясь от снега, и мы пошли домой.
Кристалл фона, который я забыл дома, показывал один пропущенный звонок.
Это была Герда, она обычно звонит перед работой, поинтересоваться как там ее любимый Нексик и так далее.
Мы были когда-то женаты, целый год, потом она во мне разочаровалась, раз – очаровалась, и мы разошлись, сохранив, тем не менее, дружеские отношения, и, в сущности, она мой единственный друг на свете.
После развода, она повторно так и не вышла замуж, почему, я у ней не спрашивал.
На завод мне было идти в вечернюю смену, и я включил бук, чтобы зайти в свою социальную сеть, новых сообщений не
было, мэйлов тоже, я просмотрел френдленту, в заголовках был снег, и перевел бук в спящий режим.
Некс с чувством выполненного долга залез под плед на диване и уснул.
Я включил визор и снова взял книгу про пауков.
Пауки мечтали завоевать весь мир и убить всех людей.
В принципе, вполне нормальное желание, но разрозненные остатки человечества были против, они скрывались в подземных лабиринтах и мечтали вернуть себе планету.
В общем, такие дела.
Я открыл вчерашнюю страницу, где главный герой (человечества) оплодотворял очередную самку и одновременно обращался с речью к будущим поколениям.
Герда всегда мне дарит такие книги.
На позапрошлый день рождения она мне подарила иллюстрированную энциклопедию «Африканские крысы-убийцы».
У Некса, кстати, тоже есть день рожденья, в этот день я покупаю ему настоящее мясо, а Герда дарит очередной вязаный комбинезон, которые он ненавидит.
Видимо это ущемляет его мужское достоинство.
В визоре несколько аналитиков рассуждали о том, что будет, если снег не перестанет идти.
Окна студии закрывала сплошная пелена падающего снега.
Потом говорящие головы перешли на тему городских андроидов и я отвлекся от плазмы.
Может это начало нового ледникового периода?
Я читал еще примерно час, пока не почувствовал, что проголодался.
Я пошел на кухню и достал из холодильника многоразовую лапшу из Тайюаня, города внутреннего и центрального подчинения КНР.
Добавил туда немного собачьего псевдомяса и заварил кипятком.
Это обычная моя еда, хотя я хорошо готовлю.
Так случилось, что мне пришлось готовить с самых юных лет, я перечистил тонны картошки и с тех пор процесс приготовления еды ненавижу.
Хотя, иногда, когда Герда приходит в гости, я делаю для нее плов с курицей, который она очень любит.
Потом, мы с Нексом, несколько дней его доедаем.
В комнате начинал сгущаться медленный сумрак, я отложил книгу, пауки заполнили водой один из подземных лабиринтов, но люди предвидели это и покинули лабиринт задолго до восхода луны.
Как только тусклое солнце начинает темнеть, у меня начинается депрессия, от которой не помогает ничего, ни таблетки, ни метод позитивного мышления, ни самые яркие светильники.
Я чувствую, что жизнь проходит, уходит, уже прошла мимо, и я ничего уже не смогу изменить.
По визору показывали камеру геликоптера, она облетала сияющий цвет улиц, полностью заполненных снегом.
Прохожие поднимали лица и на этих лицах не было никаких чувств, только усталость.
Какое-то время я бессмысленно смотрел в визор, потом перевел взгляд на цветную раму потолка, потом посмотрел на крюк люстры и подумал – а не пора ли мне повеситься?
Так я и смотрел на крюк, пока не прозвенел менуэт фона.
Это была Герда, идущая домой с работы, это значило, что и мне нужно было идти скоро на свой завод.
Я отвечал на ее щебетанье односложными «да» и «все нормально», почему-то ее голос был мне сейчас неприятен.
«Спит», - ответил я на ее вопрос «Как Нексик?».
Наконец она отключилась, и я стал одеваться на работу.
Перед этим я положил псевдомяса в тарелку Некса, было уже время вечернего кормления, но он спал так крепко, что даже не проснулся.
Я снова натянул старое дедовское пальто с намертво пришитыми черными пуговицами, шапку и рукавицы.
На улице была безумная, сорвавшаяся с цепи метель, снег заполнял горло и таял на языке.
Я закурил сигарету и подошел к юпитерианину, за то время, что я был дома, злые дети приделали ему еще одну пару рук и пятую голову.
Все его головы лежали в плоскости гипотенузы зимнего равноденствия, а хрустальные глаза смотрели прямо на Денебру, самую тусклую, ненадежную и отвратительную звезду в этой части вселенной.
26-28.10.12.
Запертая комната
В ее волосах были змеи, и только когда я проснулся, я понял, что это был сон.
Ее прекрасный лик висел передо мной как наваждение в очарованном свете луны.
Змеи были красными и синими с изящнолегкими телами, с длинными тонкими языками.
Психея горгона королевой египетских статуэток, колокольчиком японского светлого фарфора.
Я сходил на кухню попить воды и снова вернулся в постель.
За окном была гроза, которые часто встречаются в квартале Мая, дождь лил сплошной стеной.
Когда я проснулся, небо было уже безоблачным и солнечным, стерев воспоминание о ночном дожде.
Я приготовил кофе как негоциант нова с маленькими бутербродами.
Сидя за кухонным столом, я размышлял о том, чем сегодня заняться.
Никаких планов у меня не было.
Звякнул тихий колокольчик утренней почты, и я вышел в прихожую.
Помимо рекламы, там было письмо из адвокатской конторы, заключенное в сухую казуистику.
Умер один из моих дальних родственников и первым в линии наследования, по странному стечению обстоятельств, оказался я.
Я допил кофе, переменил квартирный костюм на дорожный сюртук и вышел на улицу.
Солнце было прекрасным и ярким, великолепно освещая весь квартал Мая.
Спускаться в сабвей в такую погоду было грешно, и я дошел до конторы пешком.
Меня встретил тихий и вежливый, вполне еще молодой адвокат.
Денег и иных сбережений, к сожалению, у умершего родственника не было, и мне досталась только его квартира на окраине Мая, что в принципе тоже было неплохо.
Я подписал все необходимые бумаги и взамен получил электронный ключ от квартиры Терезы Монтегю Авеля (так звали умершего).
Я попрощался с адвокатом и покинул контору.
Квартиру можно было сдавать, и это было неплохо, а при необходимости – продать.
Идти до окраины Мая было далеко, и я спустился в андерграунд, все стены которого были изрисованы граффити.
Лица в подземелье были неискалеченными и свободными.
В руках у некоторых были ненужные зонтики.
Путешествие было недолгим.
Я снова вышел на свет, который здесь, на окраине, был немного тусклее, чем в центре квартала.
Я дошел до улицы Царевны Вербы, на которой находился искомый дом.
Прохожих на улице почти не было, здесь все сидели по домам.
Наконец я нашел нужный мне номер.
Дом был из светлого кирпича, на четыре квартиры.
Квартира Авеля находилась на втором этаже.
Я приложил электронный ключ к замку и дверь, заскрипев, отворилась.
В квартире был затхлый запах из-за наглухо закрытых окон, словно в доме Вампира на набережной.
На всем лежала печать тишины и какой-то старческой немощи.
Только большая плазма выглядела неуместно посреди тусклого антиквариата.
Я подошел к книжному шкафу, он весь был завален рукописями, некоторые из которых казались довольно странными.
Я проглядел названия, там были «Пнакотические рукописи», «Книга Червя», «Воспоминания Мезеля», «Солнце Пта» и безумный запретный «Некрономикон».
Я взял его в руки, это было настоящее подлинное издание в переводе Олафа Вормиуса.
На некоторых страницах были пометки, латинское «sic» перемежалось с обесцвеченной нидерландской вязью.
По-видимому, Авель был человеком разносторонних интересов.
В конце «Некрономикона» мой рассеянный взгляд наткнулся на одно из заклинаний призывающих мертвых, обведенное красной краской.
Вот как оно звучало –
Йог-Сотот аллиумэ инганг
Йог-Сотот колхине джарна
Ролироне миндана фтанг
Овесудье мае ламарна
Я произнес его шепотом, этот язык был слишком древним и ему не стоило звучать здесь, в безоблачном воздухе Мая.
От заклинания на поля вела стрелочка и там было написано слово «ПРАВДА».
Я положил «Некрономикон» обратно в шкаф, на секунду я задержал его в руке и мне показалось, что он живой и теплый.
Словно судорога мозга, резкий и внезапный запах миазмов, затуманивший душу и сердце.
Сверху на книжном шкафу лежала мандолина, интересно, играл ли Авель на ней?
Больше в комнате ничего интересного не было.
Я прошел на кухню, чтобы попить воды, у меня почему-то пересохло горло.
Вода была теплой и невкусной.
Рядом с мусорным ведром стояло блюдечко с засохшим молоком, видимо у Авеля была кошка, но где она была сейчас?
Я прислушался, в квартире стояла неподвижная тишина.
Родственников кроме меня у Авеля не было, так кто же забрал кошку?
Интересно, были ли у него друзья.
Судя по книгам, вряд ли.
Еще мне в глаза бросилась одна особенность – нигде в квартире не было ни одной фотографии.
Может быть, он просто не любил фотографироваться.
В этом нет ничего странного, я вот тоже, например, не люблю фотографироваться.
Я вышел из кухни, в нижней квартире кто-то включил африканский даб с двумя женскими голосами.
Вторая комната была спальной и в ней не было ничего интересного.
А вот третья комната оказалась заперта.
Разьема для электронного ключа в ней не было, она была просто заперта, как когда-то раньше запирали двери.
Я снова вернулся в кухню набрать воды, чтобы полить большой фикус, стоящий в гостиной как символ одиночества.
Больше в квартире мне было делать и нечего, я захлопнул дверь и вышел на улицу.
Воздух был чист и прохладен.
После квартиры Авеля дышать было приятно.
Прохожих на улице по-прежнему не было.
Я снова спустился в метро, доехал до центра и там пообедал в «Бюргерволде» диетколой и кингбургером.
Потом послушал уличного гитариста, он увлеченно и талантливо пел «Дорогу назад».
Я положил в его гитарный футляр несколько сестерций и пошел гулять дальше.
Делать мне было нечего.
Я рассматривал девушек, большинство были одеты по моде, в переливающиеся туники и светлые ботильоны.
В волосах некоторых были гиацинты, злоцветы безнадежной любви.
Так я дошел до реки, воды ее были спокойны и торжественны и почему-то вспомнил о запертой комнате в квартире Авеля.
Зачем он запер дверь и что там за дверью?
Я закурил сигариллу, глядя на чаек.
Солнце теплым шатром окутывало центр.
Остаток дня я провел в клубе.
В клубной библиотеке я нашел «Пнакотические рукописи» и провел время за чтением этой малоприятной книги.
Когда я вернулся домой, было уже совсем темно.
Я кое-как разделся и лег спать.
И мне опять приснилась она.
Мне приснилось, что я открыл запертую дверь Авеля и там находилась она.
Она смотрела на меня как сонный ангел и в ее волосах были змеи.
Я молчал как зачарованный, не зная, что ей сказать.
Она протянула ко мне руку и я, наконец, проснулся.
Постель вся была спутана, простыня сползла.
За окном шел дождь, медленный и тусклый, выцветший дождь.
Я совершил утренний туалет, выпил кофе, нашел в чулане молоток и стамеску, чтобы открыть запертую дверь.
Зонтик с собой я брать не стал.
Когда я добрался до дома Авеля, дождь закончился, оставив после себя разноцветные лужи детских классиков.
Нигерийский даб не звучал, окна первого этажа были занавешены.
Я вошел, открыв дверь электронным ключом.
В квартире все было, как и вчера, что было вполне естественно.
В гостиной я увидел портрет, который не заметил вчера.
Он висел в самом нижнем углу, в очень неудобном и странном месте.
На портрете был изображен господин в костюме 18 века, с независимым и свободным лицом.
Внизу была надпись – Тереза Монтегю Авель, 1784.
Смысл портрета и особенно надписи я не понял.
Взяв стамеску, я вставил ее в разьем запертой комнаты и ударил молотком, дверь заскрипела и немного поддалась.
Я ударил посильнее и дверь открылась.
Комната была абсолютно пуста.
Я обошел ее кругом, в ней ничего не было.
Окно, выходящее на улицу, было закрашено черной краской.
Под потолком висела одинокая лампочка.
Я включил ее, она не работала.
На полу были какие-то линии, я присел на корточки и стал их рассматривать.
Это была семиугольная пентаграмма.
Судя по всему, эти линии часто обводили красным мелом.
Я представил как Тереза в жабо и плюмажах восемнадцатого века сидит на полу и обводит линии цветным мелом.
С совершенно серьезным выражением лица.
Я коснулся указательным пальцем линии на полу и по моему телу снова прошла судорога, отчетливый и отвратительный запах гниющей реки в промышленном районе города.
На миг мое сознание помутилось в этом тихом полумраке комнаты.
За черным окном был яркий день, но здесь в затхлом воздухе было нечто иное, какое-то древнее зло, которое никогда не умирает, а только меняет обличья.
Я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы очистить прану и голову, и вышел из комнаты.
На кухне я выпил теплой воды и положил в раковину блюдечко с засохшим молоком.
Потом я вышел на улицу, чтобы найти магазин для детей или канцелярский магазин.
Мне нужен был красный мел.
Я дошел до конца Царевны Вербы и свернул на Царевну Полынь, на которой я и нашел канцелярский магазин.
Отдельно красный мел не продавался, и мне пришлось купить набор цветных мелков.
Чувствовал я себя при этом глупо.
Еще я зашел в соседний магазин мелочей и купил неоплывающие свечи.
Подходя к дому, я снова услышал центральноафриканский даб с женским бэк-вокалом.
Интересно, раздражал ли он Авеля?
На кухне я взял большую тарелку и приклеил воском к ней пять зажженных свечей.
Потом я взял «Некрономикон» и вошел в запертую комнату.
Я уселся, скрестив ноги, в центр пентаграммы, рядом я поставил тарелку со свечами.
Взяв красный мелок, я начал обводить линии пентаграммы.
Я никуда не торопился.
Когда я закончил с этим, я взял в руки «Некрономикон», открыл нужную страницу и нараспев, не очень уверенно произнес –
Йог-Сотот аллиумэ инганг
Йог-Сотот колхине джарна
Ролироне миндана фтанг
Овесудье мае ламарна
Ничего не произошло.
Я уселся поудобнее, и повторил заклинание громче.
Я здесь, - произнес голос за моей спиной.
Я вздрогнул и выронил книгу из рук.
Обернувшись, я увидел ее, она стояла рядом со стеной.
Ее прекрасный лик был спокоен, в волосах не было змей, там были всего лишь разноцветные ленточки.
Привет, - сказал я пересохшими губами, - ты живая?
Я мертва, - ответила она, - и ты скоро тоже будешь мертв.
Она сделала шаг ко мне и протянула руку.
Я коснулся ее и почувствовал под своей рукой лед.
21-24.02.13.
