(Сцена представляет собой лабиринт из одеял. Одеяла висят на бельевых веревках, пересекающих сцену во всех направлениях. Свободным от одеял остается лишь небольшое пространство в центре сцены и, разумеется, уборная. Справа: маленькая, темная и грязная уборная. В уборной – маленькое окошко с решеткой, сообщающееся с пространством в середине сцены, не занятым лабиринтом из одеял. Все это, то есть то, что видит зритель – не более чем небольшая часть огромного парка-лабиринта одеял. У пьесы один акт.)
(В уборной на земле валяются Бруно и Эстебан. Их лодыжки соединены кандалами. Бруно болен и не может двигаться. Все его тело покрыто грязью, на лице длинная борода. Эстебан одет в достаточно чистый костюм и кажется абсолютно здоровым. Эстебан пилит кандалы, соединяющие его лодыжку с лодыжкой Бруно.)
БРУНО: Я хочу пить (Пауза. Говорит с трудом.) Дай мне воды.
(Эстебан недовольно ползет к унитазу. Бруно громко стонет. Эстебан тянет за цепь, чтобы дотянуться до воды; он зачерпывает руками немного воды и протягивает Бруно. Тотчас же возвращается к своему прежнему занятию и пытается снять с себя кандалы. Делает огромные усилия; это, очевидно, причиняет боль Бруно, поскольку Эстебан яростно дергает кандалы. Бруно стонет.)
ЭСТЕБАН: Да не стони ты так. (Продолжает свои попытки. Бруно снова стонет.) Вот как ты мне помогаешь? (Пауза.) Сделай над собой усилие. Дай мне попытаться освободиться. (Пауза.) Это единственная возможность возобновить торжество правосудия. (Пауза.) Как только освобожусь, пойду в Суд и буду просить, чтобы наше дело изучили с особым вниманием. Я, конечно, не буду говорить, что мы – ангелы, это не правда, но я заставлю их увидеть несправедливость, что произошла с нами.
БРУНО: Я хочу пить!
ЭСТЕБАН: Попьешь в другой раз!
БРУНО (истощенный): Я очень хочу пить.
ЭСТЕБАН: Подожди, пока я закончу. Когда освобожусь, дам тебе столько воды, сколько захочешь.
(Бруно стонет. Эстебан скрупулезно продолжает трудиться над кандалами. Он оживляется, кажется, ему удастся сломать кандалы. Бруно издает громкий жалобный стон и, несмотря на истощенность, несколько раз пинает Эстебана.)
ЭСТЕБАН (раздраженно): Опять ты начинаешь! Хоть не пинал бы меня и оставил бы меня в покое.
БРУНО: Я хочу пить.
ЭСТЕБАН: Подожди немного.
(Эстебан продолжает пилить кандалы. Сильно дергает цепи. Бруно опять стонет и дает ему несколько пинков.)
ЭСТЕБАН: Да что ж тебе сказать, чтоб ты понял? Дай мне спокойно все сделать. Это ведь наша единственная возможность. Или ты хочешь навсегда остаться в этом углу?
БРУНО: Я хочу пить.
ЭСТЕБАН (раздраженно): Сейчас.
(Эстебан бросает цепь и дает Бруно воды.)
ЭСТЕБАН: Успокоился?
(Продолжает пилить кандалы.)
ЭСТЕБАН: Уже почти. (Довольно) Еще немного, и я на свободе.
(Бруно пинает его сильнее, чем прежде, чрезвычайно мешая Эстебану. Тот прикрывает голову и продолжает пилить, полный радости. Бруно стонет.)
БРУНО: Я очень хочу пить.
ЭСТЕБАН: Секунду.
(Бруно мешает ему все сильнее. Эстебан продолжает пилить, наконец, ему удается сломать кандалы. Теперь он свободен.)
БРУНО: Я хочу пить.
(Эстебан дает ему воды и тотчас же выходит из уборной. Бруно, несмотря на свою немощность, тянет руки, чтобы его задержать.)
БРУНО: Я очень хочу пить.
(Бруно остался валяться на земле внутри уборной. Эстебан неуверенно останавливается во внутреннем дворике. Затем входит в лабиринт одеял. Исчезает. Тишина. Появляется снова. Направляется к окошку уборной. Смотрит внутрь. Делая над собой усилие, Бруно измученно пододвигается к окошку с другой стороны.)
БРУНО: Я хочу пить.
(Эстебан испуганно убегает. Но перед тем, как вернуться в лабиринт одеял, он задумчиво останавливается. Наконец, он исчезает между одеялами. Тишина. Снова появляется, очень усталый, как будто быстро пробежал весь лабиринт. Идет к окошку уборной. Смотрит сквозь железную решетку. Делая над собой усилие, Бруно измученно пододвигается к окошку с другой стороны.)
БРУНО: Я хочу пить.
(Эстебан убегает в ужасе. Он подбегает к лабиринту одеял. Прежде чем войти, он задумчиво останавливается. Затем исчезает. Тишина. Появляется. Идет к окошку. Бруно тоже пододвигается к окошку. Эстебан раздумывает. Исчезает. Тишина. Появляется. Та же сцена. Страшно утомленный, Эстебан снова появляется. Тишина. Из-за одеял появляется Микаэла.)
МИКАЭЛА: Что вы делает в моем доме?
ЭСТЕБАН: Я заблудился. Я ищу выход отсюда. (Пауза.) Никак не могу найти выход. Я все хожу и хожу по дворику, между одеялами, но, когда мне кажется, что выход нашелся, я снова возвращаюсь сюда.
МИКАЭЛА: Ничего удивительного. Когда мой отец решил сделать во дворе место для сушки белья, все мы прекрасно понимали, что это огромное пространство, в конце концов, превратится в лабиринт, прежде всего имея в виду, что мы всего лишь будем вешать здесь одеяла.
ЭСТЕБАН: Но вы сможете показать мне выход отсюда?
МИКАЭЛА: Я бы с удовольствием это сделала, если бы знала безопасную дорогу, которой можно было бы воспользоваться. Но, к несчастью, несмотря на все мои усилия, мне так и не удалось изучить все выходы и ориентироваться здесь подобающим образом.
ЭСТЕБАН: Тогда зачем вы сюда пришли?
МИКАЭЛА: Если б вы знали мой дом, вас бы абсолютно ничто не удивляло. Мой отец – очень вежливый человек, но очень строго воспитанный, он всегда требовал от всех нас полного порядка и непомерной опрятности во всем. Из-за этого я иногда под страхом риска прихожу во внутренний дворик всего лишь на несколько коротких мгновений, чтобы хоть немного отвлечься от домашней атмосферы. Он говорит, у него возникла такая идея, что в его доме все должны быть в концертных костюмах, что мы больше не можем разговаривать шепотом, что мы должны делать ему – моему отцу – реверансы каждый раз, когда видимся, что мы не должны показываться в окнах, не должны никогда смеяться и т.д., и т.д. Вы прекрасно меня поймете, если я скажу, что мне иногда хочется прогуляться во внутреннем дворе.
ЭСТЕБАН: Как так может быть, чтобы у такого аккуратного человека возникла идея создать этот ужасный лабиринт из одеял?
МИКАЭЛА: Вы правы, это кажется абсурдным, но если учесть обстоятельства, вам станет понятно, что это вовсе не абсурдно. Я вам расскажу. Этот двор огромного размера: километры и километры – был, в сущности, местом моего отдыха, где все могли играть в самой свободной форме. Идея превратить этот парк в место для сушки белья пришла в голову моему отцу в самой оправданной форме, можно сказать, это было просто необходимо. Что и говорить, в нашем доме очень много спален, и многие годы никто не стирал одеяла. Впрочем, со всеми такое бывает. Мой отец решил, что каждый раз, когда возникает необходимость менять грязное одеяло, следует поступать наиболее просто: а именно, заменять грязное на чистое, а грязное одеяло уносить в погреб. Мой отец подумал, что экономичнее дождаться, пока наберется много грязных одеял, и потом сразу все постирать. Время шло, одеяла копились в погребе. Однажды мы поняли, что погреб заполнен до краев. Отец был в замешательстве. Он начал разыскивать рабочих, которые могли бы постирать накопившиеся одеяла, но на тот момент все рабочие были заняты. Тогда отец обратился к столичным друзьям за помощью, попросил их как можно скорее отыскать рабочих, а тем временем грязные одеяла продолжали копиться, места в погребе уже не было, и мы вынуждены были складывать их по лучшим комнатам на первом этаже. Ситуация усугублялась с каждым днем, одеяла занимали почти весь первый этаж, и мы были довольно сильно взволнованы, поскольку, если бы все продолжалось в этом ключе и дальше, одеяла заняли бы все пространство на первом этаже, и нам пришлось бы строить внешнюю лестницу, чтобы попасть на второй этаж; как я говорила, ситуация усугублялась, и мой отец решил сам поехать в столицу и нанять там рабочих. Но, к несчастью, рабочие устроили забастовку, и ни один из них не хотел трудиться на условиях, предложенных отцом. Тогда он решил пообещать им двойную оплату, но и эта попытка не увенчалась успехом, вовсе не потому, что плата казалась им маленькой, а потому что они боялись нападения со стороны своих приятелей. Тем временем я занималась домом и своими силами пыталась разместить одеяла так, чтобы они занимали меньше пространства, но, разумеется, мои усилия были напрасны, одеяла нагромождались все больше и больше, в довершение всего угрожая главной лестнице. Обо всем об этом я сообщила отцу в нескольких письмах, ни на одно из которых он не ответил. Удивленная его молчанием и долгим отсутствием, я позвонила в гостиницу, в которой он остановился; там мне сказали, несколько дней назад он уехал в неизвестном направлении. Это известие оставило меня в замешательстве, честно говоря, больше даже по той причине, что одеяла препятствовали входу в дом по основной лестнице, а та лестница, которую мы смастерили, чтобы попасть на второй этаж, была очень хрупкой и могла сломаться в любой момент; только представить, что кто-то из нас оказался бы на втором этаже, и лестница бы сломалась, тогда никакими человеческими усилиями невозможно было бы построить новую лестницу. Как вы понимаете, ситуация становилась ужаснее с каждым днем. Несколько дней спустя, когда одеяла полностью завалили основную лестницу, наполовину изолировав вход в дом и серьезно угрожая второму этажу, появился отец, вместе с сотней мужчин; мы так и не узнали, откуда он их достал. Но еще больше нас удивило, что все они были скованы цепями между собой. Отец объяснил, что во времена забастовок необходимо, чтобы рабочие были горячо преданы своей работе. Они сразу же установили огромные котлы, и несколько месяцев рабочие стирали одеяла. Отец счел, что удобнее всего сушить одеяла в парке, хоть он и недостаточно широк, чтобы повесить все одеяла. Однако рабочие разместили их в неком порядке, параллельно с котлами, но, к несчастью, одеял было так много, что они заняли все свободное пространство вокруг и, в конце концов, приняли форму этого лабиринта, который теперь превращен в парк. Но с другой стороны все рабочие были связаны цепью, и отец развязал их, так как парк был велик, лабиринт расширялся, котлы находились далеко от веревок, и была бы нужна необыкновенно длинная цепь, чтобы протянуться на такое расстояние. Поэтому, воспользовавшись наступлением ночи, рабочие уехали друг за другом, пока не остался всего один. Сейчас ситуация, с которой столкнулся отец, довольно критическая: одеяла висят, и их нельзя убрать без помощи рабочих, они формируют лабиринт перед домом, который практически не позволяет нам выходить за пределы дома, не рискуя потеряться, умереть от жажды, усталости и истощения. Кроме того, сейчас даже мечтать не приходится о необходимом количестве рабочих (сто, двести, может быть, тысяча, а может, и больше, количество известно только моему отцу), чтобы собрать все одеяла и сложить их так, чтобы они вновь не вызывали у нас беспокойства. Теперь вы видите, что ситуация малоприятна, особенно для нас, ведь именно мы должны с ней жить. В конце концов, вы ведь всего лишь временно здесь находитесь, и вам не нужно нести ответственность за сложившуюся ситуацию. (Пауза. Нагло рассматривает кандалы на лодыжке Эстебана.) Если только вы здесь не в окончательном порядке.
ЭСТЕБАН (неловко прикрывает кандалы ногой): Разумеется, я тут не в окончательном порядке.
МИКАЭЛА: Да, надеюсь, что это так. Я бы сильно удивилась, если б в нашем доме или того лучше, в нашем парке оказался бы кто-то в окончательном порядке, а я бы об этом не знала. Хоть мой отец и знает абсолютно всех, кто живет в нашем доме, я со своей стороны могу заявить, не боясь голословности, что тоже знаю здесь всех, по крайней мере, большинство из живущих здесь…
БРУНО (продолжая валяться в уборной, говорит стонущим голосом): Я очень хочу пить. (Пауза.) Дай мне воды. Эстебан.
(Тишина. Заметно, что Эстебан нервничает, но притворяется спокойным. Микаэла со всей отчетливостью слышала голос Бруно, но, кажется, ни капли не удивилась.)
МИКАЭЛА: Надо иметь ввиду, что мой отец считает все достаточно хорошо спланированным. Он может без ошибки сказать, что он в курсе всего происходящего в доме и парке. Стоит исчезнуть одному одеялу, всего лишь одному одеялу – имейте ввиду, их миллионы в парке, как он немедленно об этом узнает и, если он сразу же не хватает человека, укравшего одеяло, то лишь потому, что на данный момент у него есть куда более важные дела, покончив с которыми он несомненно возьмется за восстановление порядка – слишком сложного и непонятного для меня, хоть он и признает его безупречность – он непременно возьмется за дело и решит проблему со всей уравновешенностью, учитывая все и каждое по отдельности смягчающее обстоятельство преступления. Поэтому…
БРУНО (прерывая): Я очень хочу пить.
(Тишина. Нервозность Эстебана. Полное спокойствие Микаэлы.)
МИКАЭЛА: Как я и говорила, поэтому может показаться, что вещи находятся в беспорядке, однако, отец делает их частью некоего обобщенного, сложного и требовательного порядка, какого мы даже представить не в состоянии; а мой отец руководит этим порядком с самым виртуозным мастерством.
ЭСТЕБАН: Как же вы тогда объясните этот лабиринт из одеял и ту непредусмотрительность, которая позволила вашему отцу складывать одеяла в погребе до тех пор, пока они не стали затруднять вход в дом?
БРУНО: Я хочу пить.
(Сцена повторяется.)
МИКАЭЛА: Ваш вопрос мне кажется справедливым; этот же вопрос о моем отце посещал меня тысячи раз, но решение оказалось крайне простым. Как я уже говорила, отец наводит строгий порядок абсолютно во всех делах, которые его касаются. Временами аккуратность заставляет его решать проблемы, которые кажутся нам банальными, отдавая им предпочтение перед более сложными проблемами. Это связано с различной степенью важности, которую мы с отцом придаем одним и тем же вещам. Например, как я вам уже говорила, когда стало опасно складывать одеяла на первом этаже, и я позвонила ему в гостиницу, мне там сказали, что отец уехал в неизвестном направлении. После тщательных и достаточно запутанных размышлений я решила, что мой отец целый месяц шел до далекого города, забыв об одеялах, чтобы собрать там некие травы, которые, как говорят, помогают при обморожении. И я вновь повторяю, что не знала наверняка, как я вам уже говорила, действительно ли все было так, ведь жизнь моего отца остается для меня настоящей тайной, однако, велика вероятность, что все именно так и было; такая манера действовать вполне типична для него, и существует множество тому подтверждений. Этот случай, о котором я вам рассказываю, верно иллюстрирует, так сказать, что у моего отца совершенно иная система ценностей, что он часто отдает предпочтение вещам, соответствующим его строгой и непостижимой системе, которая, в сущности, несмотря на свою кажущуюся абсурдность, видится по истечению времени вполне правильной, и это подтверждалось тысячи раз.
БРУНО: Я хочу пить.
(Тишина. Микаэла поднимается и направляется к уборной.)
ЭСТЕБАН: Вы куда?
МИКАЭЛА: Туда. (Указывает на уборную.)
ЭСТЕБАН: Не думаю, что это необходимо. Если только вас что-то не беспокоит. Скажите мне, если вам что-то кажется странным. Я вам все объясню.
МИКАЭЛА: Но меня ничего не удивляет. Что мне должно показаться странным?
ЭСТЕБАН: Ничего. Ничего.
(Эстебан неуклюже пытается помешать Микаэле войти в уборную, даже хватает ее за руки. Микаэла высвобождает руки. Входит в уборную. Эстебан, опечаленный, смотрит в окошко уборной. Микаэла тянет за цепь. С наслаждением смотрит на воду. Бруно делает усилия и подползает к ней, несмотря на свое истощение и жажду, он ничего не говорит. Микаэла выходит из уборной. Старается не наступить на Бруно, который лежит у входа. Возвращается к Эстебану.)
МИКАЭЛА (продолжая прерванный разговор): Как я уже говорила, отцовский порядок совершенно нам не понятен. Как может человек в то время, как обстановка в доме становится все более сложной из-за одеял, счесть уместным отправиться в другой город за лекарством от обморожения, учитывая, что, во-первых, ни у кого в нашем доме не было обморожения, а во-вторых, что эффективность этого лекарства оспаривалась в самой категорической форме лучшими врачами, которым даже удалось доказать, что ценность этих трав основана на предрассудках и колдовстве?
ЭСТЕБАН: Да, действительно. (Беспокойно.) И все-таки как же мне выйти отсюда?
МИКАЭЛА: Если вам не повезет, или же если вам не поможет выйти мой отец, то даже не рассчитывайте когда-нибудь отсюда выйти.
ЭСТЕБАН: Но я мог бы выйти вместе с вами.
МИКАЭЛА (участливо улыбается): Это невозможно, к сожалению, невозможно.
ЭСТЕБАН: Потому что вы тоже не можете отсюда выйти?
МИКАЭЛА: Естественно, я могу отсюда выйти. Стала бы я рисковать, входя в лабиринт и не зная, как из него выбраться?
ЭСТЕБАН: Тогда позвольте мне выйти вместе с вами, когда вы решите покинуть лабиринт.
МИКАЭЛА: Это одолжение, которое я при всем своем желании не смогла бы сделать. Я вам сейчас все объясню. Мой отец, как я вам уже говорила, абсолютно все точно просчитывает, ему удалось разработать специальный метод возвращаться домой из любой даже самой отдаленной от лабиринта точки. Этот метод, как, впрочем, и все, что делает отец, прост, но эффективен. Он передвигается при помощи этого колокольчика. (Вытаскивает маленький колокольчик.) Каждый раз, когда я хочу вернуться, я звоню до тех пор, пока одна из служанок, знающих лабиринт, не приходит за мной. Эти служанки немые, и потому они никому не могут раскрыть тайну лабиринта.
ЭСТЕБАН: А сколько всего слуг?
МИКАЭЛА: А это одна из тех вещей, о которой я не знаю. До сегодняшнего дня каждый раз приходили разные слуги и приводили меня в дом, а значит их могут быть тысячи или даже того больше, хотя, может быть, и меньше – в этих вещах я не разбираюсь, я веду крайне приблизительные подсчеты и часто ошибаюсь – все они немые, так что никто из них не мог рассказать мне тайну, несомненно поведанную им моим отцом.
ЭСТЕБАН: Но ничто не мешает мне пойти вслед за вами.
МИКАЭЛА: Позвольте, я закончу свое объяснение. Вы, безусловно, правы в своих вопросах. Поэтому необходимо, чтобы я все вам тщательно объяснила, с той тщательностью, на которую я только способна, чтобы разобрать все детали и найти справедливое и вразумительное решение. Как я вам уже говорила, когда я звоню в колокольчик, приходит слуга и за считанные мгновения приводит меня в дом из того места в лабиринте, куда я шла несколько часов до этого. Если вы пойдете со мной, возникнут непреодолимые препятствия. Прежде всего, нужно иметь в виду крайнюю восприимчивость слуги, который ведет к дому только его жителей и не пускает посторонних, что, конечно, логично. А это, уж можете мне поверить, большая проблема. Как я могу требовать у слуги вывести к дому того, кого он не знает? Все же, мы могли бы попробовать так поступить, чтобы оказать вам услугу, хотя заранее известно, что вряд ли слуга согласится на это. Однако есть еще одно гораздо худшее препятствие: ввиду запутанности лабиринта и того, что он полностью состоит из одеял, – вы можете видеть, что они покрывают все вокруг, и при продвижении необходимо раздвигать их в стороны – так что нет абсолютно никакой возможности, чтобы слуга провел между ними двух человек. Как-то меня попытался сопровождать один человек, очень скоро он отстал и потерялся в лабиринте, а через несколько дней слуги обнаружили его труп. Как вы понимаете, это был совершенно необоснованный риск, поскольку, сопровождая меня, у человека нет ни малейшей возможности покинуть лабиринт, многие потом умирают от жажды и истощения посреди него. Если же вы попробуете самостоятельно выйти из лабиринта, вы столкнетесь с теми же трудностями, однако, риск будет меньше, благодаря инстинкту ориентации, который обычно имеется у всех и помогает вернуться на исходное место, а именно, в нужную часть острова, не подвергаясь смертельному риску внутри лабиринта, если же вы последуете за слугой, ваше продвижение будет незначительным – как я уже говорила, за кратчайшие мгновения он способен преодолевать невероятные расстояния, несомненно, благодаря системе моего отца – и вы однажды отстанете, заблудитесь и не будете уже иметь возможности вернуться обратно сюда, с другой стороны, откуда вам знать, что это место находится в самой середине парка.
БРУНО: Я хочу пить.
(Тишина.)
МИКАЭЛА: Как вы уже могли заметить, история с одеялами не принесла нам ничего, кроме несчастий, и, к сожалению, вряд ли эта ситуация изменится.
БРУНО: Я очень хочу пить.
(Микаэла заходит в уборную, старается не прикасаться к Бруно. Тянет за цепь. Смотрит с наслаждением на воду. Эстебан смотрит в окошко. Бруно делает над собой усилие и слегка приподнимается. Он не говорит ни слова. Микаэла выходит.)
МИКАЭЛА: Можно сказать, что нам не повезло, все стало сложно по простой, но неразрешимой причине. (Дерзко смотрит на кандалы, что остались на лодыжках Эстебана. Эстебан неуклюже прикрывает одной ногой другую.) Значит, вам удалось сломать цепь?
ЭСТЕБАН: Какую цепь?
МИКАЭЛА: Что значит, какую? Ту, что вас с ним сковывала. (Указывает на уборную.)
ЭСТЕБАН (делает паузу, огорченно): Да.
МИКАЭЛА: Всегда одно и то же. Мне так надоело ему объяснять, что это совершенно не эффективный метод, поскольку кандалы легко перепилить, но он меня не слушает. И повторяет мне все время одно и то же, что, мол, можно перепилить кандалы или нельзя, неважно, но метод себя оправдывает. (Пауза.) Разумеется, вы хотите как можно скорее отсюда выйти.
ЭСТЕБАН: Да.
МИКАЭЛА: Логично. (Пауза.) Но мне кажется это весьма трудным. Я вам уже объяснила, почему.
ЭСТЕБАН: Но это возможно.
МИКАЭЛА: Возможно, ведь, как говориться, в жизни нет ничего невозможного.
БРУНО: Я очень хочу пить.
(Микаэла несколько недовольна, как будто пресытилась разговором, встает. Идет в уборную. Входит осторожно, стараясь не касаться Бруно. Тянет за цепь. С наслаждением смотрит на воду. Эстебан наблюдает сквозь окошко. Бруно слегка приподнимается; не говорит ни слова. Микаэла выходит.)
МИКАЭЛА: Как я вам уже говорила, очевидно, что в жизни нет ничего невозможного. Однако то, о чем мы с вами говорим, одна из самых сложных вещей на свете. Чтобы продемонстрировать свою искренность и желание вам помочь, я использую то, что сейчас в моих руках: я позову отца, чтобы он нашел наилучшее решение.
(Микаэла достает колокольчик и дважды еле слышно в него звонит.)
ЭСТЕБАН: Но будет ли слышно колокольчик в доме?
МИКАЭЛА: Разумеется, нет. Даже огромный колокол нельзя было бы услышать на таком расстоянии. Отсюда так далеко до дома! Но, чтобы исправить этот недостаток, мой отец придумал изобретательную систему: он разместил по всему лабиринту множество слуг – ни одного из которых мне не приходилось видеть – и они передают сообщения друг другу, пока известие или зов ни достигает дома, где находится отец. Это происходит изумительно быстро, и мой отец узнает обо всем, что происходит в самых отдаленных местах лабиринта, за считанные секунды. Мне остается лишь гадать, хочет ли отец прийти сразу или нужно его подождать. Обычно отец ничего не говорит, нужно просто подождать. Было бы неплохо, если б вы забрались ко мне на плечи и посмотрели поверх одеял, приближается ли к нам отец. К несчастью, одеял становится все больше, их ряды становятся выше, потому вы сможете видеть лишь на сто метров вперед. Залезайте.
ЭСТЕБАН: Я должен залезть к вам на плечи?
МИКАЭЛА: Да, так мы сможем узнать, далеко ли от нас отец.
ЭСТЕБАН: Я тяжелый.
МИКАЭЛА: Не беспокойтесь. Я к этому привыкла. Когда случилось последнее наводнение, отец приказал спасать, перенося их на плечах. Поначалу этот труд казался мне крайне утомительным – учитывая, что каждого человека нужно было унести за три километра, оставить его в убежище и потом, как можно скорее, возвратиться в дом за следующим слугой – но, в итоге, я приноровилась и по истечении месяца переносила их с легкостью.
(Микаэла крепко хватает Эстебана за руку и подводит его к уборной.)
МИКАЭЛА: Залезайте ко мне на плечи.
(Эстебан залезает к ней на плечи, опираясь о стенку уборной.)
МИКАЭЛА: Что-нибудь видите?
ЭСТЕБАН: Нет.
МИКАЭЛА: Смотрите внимательнее.
ЭСТЕБАН: Да… Кто-то сюда идет.
МИКАЭЛА: Смотрите внимательнее.
ЭСТЕБАН (тревожно): Но кто это?
МИКАЭЛА: Без сомнения, это никто иной, как мой отец.
ЭСТЕБАН (опечаленно): Но это тот человек, что посадил меня в уборную и надел мне на ноги кандалы!
(Эстебан пытается сбежать. Микаэла крепко держит его за ноги, не пускает.)
ЭСТЕБАН: Отпустите, дайте мне убежать! Отпустите! (Он огорчен.)
МИКАЭЛА (спокойно, не прекращает крепко сжимать ноги Эстебана): Поймите, отец здесь все безупречно организовал. Стоит мне позвонить в колокольчик, и через пару минут он тут, как тут. Можно сказать, он контролирует абсолютно все передвижения в парке.
(Входит отец. Эстебан слезает с плеч Микаэлы. Отец – Хустино – торжественно целует лоб своей дочери – Микаэлы. Эстебан в ужасе не знает, что сказать и что делать. Он задумчиво молчит. Воспользовавшись тем, что Хустино и Микаэла заняты друг другом, делает попытку сбежать. Микаэла крепко хватает его за руку. Хустино, который, казалось, прежде не замечал присутствия Эстебана, обращается к нему спокойным и вежливым тоном.)
ХУСТИНО: Чего хочет этот юноша?
МИКАЭЛА: Без сомнения, он был заключен в уборной. (Смотрит на кандалы на его лодыжках. Эстебан неуклюже пытается скрыть их.) Ему удалось перепилить кандалы. Сейчас он хочет выбраться из парка во что бы то ни стало, поэтому он пытался всеми силами меня подкупить. Сначала он предложил мне много денег, если я выведу его из парка. (Эстебан пробует протестовать, но Хустино и Микаэла не обращают на него внимания.) Затем он предложил жениться на мне, неуклюже пробовал меня соблазнить и, в конце концов, он изложил план восстания против тебя и овладения парком и домом вместе с ним.
ЭСТЕБАН (раздраженно): Сеньор, я прошу вас не верить…
(Никто его не слушает.)
ХУСТИНО: И что за план предложил юноша?
МИКАЭЛА: Можешь себе представить: истинная глупость, лишенная самого малейшего здравого смысла. Он предложил поджечь парк, так как, по его словам, одеяла хорошо горят, и пожар в скором времени принял бы огромные масштабы, и дом, и парк опустели бы, и, естественно, все бы погибли при пожаре – и ты, и слуги. Потом мы бы с ним продали большую часть парка и на вырученные деньги построили бы новый дом, в котором жили бы только мы с ним и какие-то слуги.
ХУСТИНО: Да уж, действительно, глупый план.
ЭСТЕБАН: Но сеньор…
МИКАЭЛА: Естественно, я не придала никакого значения его идеям и все время пыталась его отговорить.
ХУСТИНО: Правильно. Эти люди крайне опасны, прежде всего, из-за своего опрятного внешнего вида и доброты, за которой они прячут свои вероломные намерения. Не волнуйся, дочка, он будет наказан в соответствии с его виной. Я лично займусь этим делом. (Пауза.) Сейчас, если хочешь, можешь взглянуть на своего жениха.
(Хустино торжественно целует лоб дочери. Она входит в уборную, где лежит Бруно; садится рядом с ним и начинает страстно гладить его. Бруно не обращает на это внимания. Хустино и Эстебан остаются посреди сцены.)
ХУСТИНО: Простите, юноша, мою бедную дочь за все, что она про вас сказала. Не сердитесь. Такая уж она. (Вздыхает.) Ничего не поделаешь с ее неуравновешенным рассудком. Впрочем, то, что она сказала, не имеет большой важности и вряд ли будет учитываться в суде.
ЭСТЕБАН: Если так, сеньор, то я полностью ее прощаю, но я уверяю вас, что, пока она выдумывала про меня все эти истории, я ненавидел ее всем сердцем.
ХУСТИНО: Я глубоко благодарен вам за понимание.
ЭСТЕБАН: В таком случае все, что она рассказала мне о лабиринте, – ложь.
ХУСТИНО: И да, и нет. Она допустила множество ошибок, которые могли вас запутать, но не по злобе и не из желания обмануть вас, а по причине своей забывчивости. У нее очень слабая память, порой она забывает очень важные детали, меняет и путает между собой немаловажные факты. Так, например, она вам сказала, что я потратил месяц, чтобы добраться до города и заполучить травы от обморожения, пока она была в опасности из-за одеял. Это чепуха, на самом же деле в тот месяц в том городе я искал травы от мозолей, а вовсе не от обморожения, как она повторила дважды. Но за все это ее следует извинить, выслушивать ее и не сердиться, так поступаю с ней я и прошу вас поступать с ней так же.
ЭСТЕБАН (смиренно): Да, я обещаю не сердиться на нее.
ХУСТИНО: А сейчас, когда мы разобрались с этим важным пунктом, давайте перейдем к следующему. Вы говорили, что хотите выбраться из парка, не так ли?
ЭСТЕБАН: Да, сеньор.
ХУСТИНО: Моя дочь уже объяснила вам, в каких специфических обстоятельствах мы находимся из-за одеял. Вы даже не представляете, как я сожалею, что она стала жертвой этой, хоть и временной, но крайне неприятной ситуации. Поверьте, я сожалею об этом больше, чем вы. Можете ли вы себе представить, в каком деликатном положении я оказался перед гостями, заключенными, слугами и друзьями, которые приходят к нам в дом? Без сомнения, это самый страшный на данный момент источник моего беспокойства.
ЭСТЕБАН: Понимаю.
ХУСТИНО: Не знаю, известно ли вам, но по моему дому бродят тысячи гостей и заключенных. (Пауза. Ужас на лице Эстебана. Хустино спокойно продолжает.) Друзей, клиентов…
(Тишина.)
МИКАЭЛА (Бруно): Любовь моя, поцелуй меня.
(Микаэла непристойно катается по земле в уборной рядом с Бруно. Тот продолжает невозмутимо лежать на земле. Эстебан вместе с Хустино наблюдают за этой сценой. Микаэла продолжает непристойно кататься по земле в уборной, залезает на Бруно. Бруно остается невозмутимым. Микаэла пытается возбудить Бруно непристойными проклятиями. Она целует его в губы, в живот.)
ХУСТИНО (довольный, Эстебану): Вы не представляете, как меня радует влюбленное, романтическое поведение дочери. (Продолжает наблюдать за происходящим. Стоны Микаэлы. Поцелуи. Ласки.) Она – дитя, настоящее дитя; в ней нет ни капли порочности, она – обыкновенное дитя. Меня это полностью удовлетворяет. Большая удача иметь такую дочь. Особенно в запутанное время, в которое мы живем. (С энтузиазмом.) Дитя! Настоящее дитя! Сама невинность! (Микаэла ведет себя непристойно, Бруно непоколебим и т.д.)
ХУСТИНО: История любви, полная нежности. Особенно в специфических обстоятельствах, которые окружали и окружают ее до сих пор. (Меняет тон.) Но вернемся к вашему случаю. Выбраться из парка – большая проблема, вы знаете, но у нее, к счастью, есть решение, довольно сложное, но оно есть. Ваш случай, в сущности, должен быть рассмотрен представительством верховного Суда, поскольку на ваших лодыжках эти кандалы, которые, надо сказать, ни капли не упорядочивают вашу ситуацию.
ЭСТЕБАН: Но я ношу кандалы вовсе не из-за чего-то плохого, не потому, что стал виновником какого-то преступления, я ношу их… (задумывается) для украшения.
ХУСТИНО: Не беспокойтесь. В действительности то, что произойдет с вами в Верховном Суде – я хотел сказать, в судебном представительстве – не имеет большого веса, это скорее бюрократическая формальность. Если, как вы говорите, вы не виновны, судья просто посмотрит на вас, заполнит необходимые документы и немедленно отпустит вас на свободу, и по возможности пошлет вам на помощь слуг, которые выведут вас из лабиринта.
ЭСТЕБАН: Дело в том, что я бы хотел выйти как можно скорее, я тороплюсь. Нельзя ли избежать судебного рассмотрения?
(Непристойные движение Микаэлы в уборной.)
МИКАЭЛА: Целуй меня. Я твоя.
(Микаэла продолжает вести себя непристойно. Бруно непоколебим, он агонизирует. Хустино смотрит с удовольствием.)
ХУСТИНО: Невозможно, абсолютно исключено. Судья должен дать согласие, даже не потому, что – вот незадача – на ваших лодыжках кандалы, делающие вас подозреваемым, а исключительно потому, что таков порядок.
ЭСТЕБАН: Не вижу необходимости.
ХУСТИНО: Приказы, вынесенные судьей после должной проверки, подтвердили большое количество нарушений закона. Так, в результате трудоемких исследований стало известно, что лишь за один год парк покинули одиннадцать тысяч человек, преследуемых правосудием, многие из них совершили тяжкие преступления, и все из-за отсутствия контроля за входящими и выходящими из парка. Я прекрасно помню, что в те времена было достаточно просто попросить выйти из парка, и вас сразу же выпускали. К счастью, те времена прошли, и сейчас всякий желающий покинуть парк должен пройти через судейскую проверку и получить разрешение.
ЭСТЕБАН: И я тоже должен пройти через проверку.
ХУСТИНО: Естественно. Избежать ее никак нельзя. Я вам уже говорил, было слишком много злоупотреблений, потому нынешний судья чрезвычайно строг. Возможно, даже чрезмерно, но как бы то ни было, эта строгость необходима. Единственное, что я могу для вас сделать, так это посодействовать, чтобы вы как можно скорее предстали перед судьей.
ЭСТЕБАН: Как можно скорее?
ХУСТИНО: Я хотел сказать, что буду всеми силами пытаться ускорить рассмотрение вашего дела. Впрочем, в этих случаях приходится ждать не меньше месяца.
ЭСТЕБАН: Я не могу столько ждать.
ХУСТИНО: Почти всегда мне так говорят: Я не могу столько ждать. Но чего же вы хотите, ведь дела множатся и множатся перед судом? Вы что, думаете, все дела могут быть решены своевременно?
ЭСТЕБАН: Я же не виноват, что случаи множатся.
ХУСТИНО: Нет, в сущности, вы не виноваты. Однако хорошенько изучив проблему со всей тщательностью, я пришел к заключению, что вы, подобно другим людям, попавшим в парк, являетесь, если хотите, прямым виновником сложившейся ситуации. Вы всего лишь, не больше, не меньше – очередное звено этой цепочки, вы создавали, создаете и будете создавать бесконечное множество судебных дел.
ЭСТЕБАН (разочарованный): Значит, мне придется ждать долгие дни, пока Суд обратится к моему делу.
ХУСТИНО: Я же вам говорил, что позабочусь, чтобы ваш случай был рассмотрен как можно скорее. Для этого я прибегу к хитрости. (Пауза. Иронический жест Хустино.) Хитрость моя, разумеется, будет в рамках закона. Вы прекрасно понимаете, что я не пойду на риск и не буду нарушать правила системы из желания вам помочь. Объясню: судьи следуют строгим приказаниям рассматривать все дела исключительно в хронологическом порядке. Однако существует исключение из правил, которое, если я не ошибаюсь, звучит следующим образом: только в том случае индивиды, обнаруженные в парке, смогут немедленно предстать перед судом, если будут иметься подозрения полагать, что оные индивиды могут быть востребованы другим судом. Полагаю, это как раз ваш случай: кандалы на лодыжках делают вас крайне подозрительным. Благодаря этой детали, вы сможете предстать перед судом, не дожидаясь своей очереди.
ЭСТЕБАН: Очень хорошо. Это как раз то, чего бы мне очень хотелось.
ХУСТИНО: Но я вас предупреждаю, такое действие – палка о двух концах, поскольку судьи, выносящие срочные приговоры вроде вашего, невероятно строги. И это понятно: им приходится иметь дело с преступниками самого низшего толка, цинично утверждающими свою полную невиновность. Посему судьи стараются им всячески не доверять, я бы даже сказал, они не придают практически никакого значения самому судебному заседанию. Другая сложность срочных судов, в сущности, не так важна, ведь в вашем случае имеется множество доказательств.
ЭСТЕБАН: А я ни капли не боюсь.
ХУСТИНО: Да уж не надо преувеличивать. Кроме того, этот первичный суд, как я вам уже говорил, выполняет в основном информационную функцию и лишь в редких случаях приговаривает преступника к наказанию.
ЭСТЕБАН: Этот суд может приговаривать к наказанию?
ХУСТИНО: Я же говорю, что он выполняет скорее информационную функцию, но временами, когда виновность преступника несомненна или, когда преступник является особо опасным, суд выносит приговор самостоятельно, не прибегая к помощи прочих инстанций. Иногда этим наказанием является смертная казнь.
(Тишина. Микаэла в уборной продолжает непристойно обнимать Бруно.)
ЭСТЕБАН: Ничего страшного. Мне очень хочется выбраться отсюда.
ХУСТИНО: У вас есть две возможности: либо ждать своей очереди в центральном суде, что может занять несколько месяцев, либо обратиться в срочный суд, который непременно отнесется к вашему делу с большей строгостью, с гораздо большей строгостью, учитывая наличие цепей на ваших лодыжках. Скажите мне, каков ваш выбор?
ЭСТЕБАН: Обратиться в срочный суд как можно скорее.
МИКАЭЛА (продолжая сладострастно целовать Бруно в уборной): Целуй меня, целуй мои бедра.
(Хустино смотрит удовлетворенно.)
ХУСТИНО (указывает на уборную): Вот это действительно приятно. (Пауза.) Извините меня. Я несколько обрадован. Так вы…вы решили обратиться в срочный суд.
ЭСТЕБАН: Да, сеньор.
ХУСТИНО: Хотите, чтобы я прямо сейчас отыскал судью?
ЭСТЕБАН: Да, если возможно.
ХУСТИНО: Тогда я немедленно ухожу. Не могу вам обещать, что вернусь скоро, поскольку судья может быть не на рабочем месте, и мне придется немного подождать. Так или иначе, я сделаю все возможное, чтобы договориться с ним. (Пауза.) Теперь вы видите, что мне интересен ваш случай: из любопытства я бы хотел поскорее узнать приговор. Итак…
(Хустино улыбается. Идет к окошку уборной, смотрит на Микаэлу, которая продолжает обнимать Бруно.)
ХУСТИНО: Итак, юноша, до скорого.
ЭСТЕБАН: До скорого, сеньор.
(Хустино исчезает между одеялами. Микаэла прекращает обнимать Бруно: поправляет одежду. Быстро покидает уборную и идет к одеялам. Внимательно слушает. Тишина.)
МИКАЭЛА: Уже ушел?
ЭСТЕБАН: Да, ушел.
(Микаэла выглядит возбужденной.)
ЭСТЕБАН: Но он сказал, что скоро вернется.
МИКАЭЛА: Это неизвестно.
ЭСТЕБАН: Как это неизвестно?
МИКАЭЛА: Нельзя с уверенностью сказать, скоро вернется он или припозднится.
ЭСТЕБАН (недоверчиво): Да, понятно.
МИКАЭЛА: Вы что, мне не верите?
ЭСТЕБАН: Разумеется, верю.
МИКАЭЛА: Не думайте, что я болтаю попусту. Я знаю его, как облупленного, прекрасно знаю, как он может себя вести.
ЭСТЕБАН: Это естественно.
МИКАЭЛА: Вижу, вы мне не верите.
ЭСТЕБАН: Верю.
МИКАЭЛА: Нет, не притворяйтесь. Я знаю, что произошло. Мой отец сказал вам, что я сумасшедшая, и что необходимо во всем со мной соглашаться. Разве не так? (Тишина.) Кроме того, он беспокоится из-за лживых историй, которые я про вас насочиняла. Не так ли? (Тишина.) Скажите правду.
ЭСТЕБАН: Естественно. Или вы полагаете, что мне это могло понравиться?
МИКАЭЛА: Не придавайте моим проделкам такого значения.
ЭСТЕБАН: Я и не придаю.
МИКАЭЛА: И правильно. Я не виновна. Мой отец сам вынуждает меня говорить все эти вещи.
ЭСТЕБАН (с недоверием): Понятно.
МИКАЭЛА: Не говорите так. То, что я вам говорю – чистая правда. Отец сам вынуждает меня. (Плачет. Тишина.)
ЭСТЕБАН (растроганно): Не плачьте. (Пауза.) Что вы хотите, чтобы я для вас сделал? Я же сказал, я вам верю.
МИКАЭЛА (вздыхая): Вы это просто так говорите, чтобы меня утешить.
(Тишина. Стоят, задумавшись.)
МИКАЭЛА: Мой отец вынуждает меня сочинять все эти невероятные истории, чтобы потом доказать свою доброту ко мне, при помощи которой он может добиться всего, чего пожелает: сначала он верит всему, что я говорю, а затем выглядит примерным любящим отцом.
(Микаэла плачет. Тишина. Микаэла обнажает спину. Ее спина покрыта кровоподтеками и следами от ударов хлыстом.)
МИКАЭЛА: Взгляните.
(Эстебан испуганно разглядывает спину Микаэлы.)
МИКАЭЛА: Дотроньтесь, дотроньтесь.
(Микаэла заставляет Эстебана коснуться ее спины. На руке Эстебана остаются пятна крови.)
МИКАЭЛА: Видите кровь?
ЭСТЕБАН (под впечатлением от увиденного): Да.
МИКАЭЛА: Все это мой отец.
ЭСТЕБАН: Это невозможно.
МИКАЭЛА: Каждый день он сечет меня хлыстом. (Всхлипывает.) И потом обещает, что будет сечь еще сильнее, если я не буду следовать его приказам. Потому я вынуждена в его присутствии рассказывать все то, что он приказал мне заранее. Сегодня утром он приказал мне притвориться сумасшедшей перед вами. Я не могла ему не подчиниться. Если б я не сделала того, что он просил, этой ночью отец избил бы меня сильнее прежнего.
ЭСТЕБАН (растроганно): Но это нельзя терпеть.
МИКАЭЛА: Что же вы хотите, чтобы я сделала?
ЭСТЕБАН: Бежать.
МИКАЭЛА: Невозможно.
ЭСТЕБАН: Как это невозможно?
МИКАЭЛА: Отец не даст мне убежать. И потом, я даже не знаю, куда мне идти. (Пауза.) Я бы умерла от голода. А отец хотя бы меня кормит. (Плачет. Эстебан растроган.) С другой стороны, он мне и не отец вовсе. Он заставляет звать его «отец» и зовет меня дочерью в присутствии посторонних, но на самом деле он мне не отец. Он все делает для хорошей репутации.
ЭСТЕБАН (решительно): Я вытащу вас отсюда.
МИКАЭЛА (печально): Это будет очень трудно. Вам сначала надо себя вытащить отсюда.
ЭСТЕБАН: Почему?
МИКАЭЛА: Я слышала, отец сказал вам, что обратится в срочный суд. Этот судья жесток и осуждает практически всех, кто перед ним предстает. Он относится к обвиняемым подозрительно и безжалостно: не позволяет им сказать ни слова, не дает защищаться, мочится на них, колит булавками, отрыгивает на них, связывает их по рукам и ногам, временами ему даже удается заткнуть им рот. Иногда, правда, он ведет себя с обвиняемыми вежливо, но происходит это крайне редко. Но хуже всего, что почти никто не избегает наказания.
ЭСТЕБАН: Я буду оправдан, я невиновен, на мне нет никакой вины. (Пауза.) Когда я освобожусь, я вытащу вас отсюда.
МИКАЭЛА (растроганно): Я вам очень благодарна. Вы очень ко мне добры.
ЭСТЕБАН: Я не могу позволить, чтобы отец и дальше с вами так обращался.
(Бруно встает с пола уборной. Тянется к цепи.)
МИКАЭЛА: Не беспокойтесь обо мне. Попробуйте спастись, но не думайте обо мне. Вы же видите, как трудно мне помочь; уже хорошо, если вам удастся отсюда выбраться.
(В уборной Бруно стоит рядом с цепью. Он вешается на цепи. Вода поднимается от веса его тела. Эстебан и Микаэла молчат, впечатленные увиденным. Тишина.)
МИКАЭЛА: Он слышал?
ЭСТЕБАН: Да.
(Идут к уборной. В ужасе они созерцают труп Бруно.)
МИКАЭЛА: Повесился.
(Тишина.)
МИКАЭЛА: Ему нужно было подождать.
(Тишина. Внезапно Микаэла подходит к трупу.)
МИКАЭЛА: Помогите мне.
(Микаэла и Эстебан спускают труп Бруно и переносят в центр сцены. Тишина. Они разглядывают труп. Тишина. Микаэла, полная осторожности и уважения, берет руку Бруно. Целует ее. Возможно, Микаэла плачет. Тишина. Микаэла накрывает лицо Бруно платком.)
МИКАЭЛА: Мы должны спрятать труп.
ЭСТЕБАН: Спрятать? Зачем?
МИКАЭЛА: Если судья увидит труп, он обвинит вас в убийстве.
ЭСТЕБАН: Он не сможет этого сделать, у него нет никаких доказательств.
МИКАЭЛА: Ему это не важно. Уверена, если он увидит труп Бруно, он обязательно обвинит вас в убийстве.
ЭСТЕБАН: Да, наверно, его лучше спрятать. Однако я со своей стороны считаю, что он не смог бы назвать меня убийцей.
МИКАЭЛА: Помогите мне.
ЭСТЕБАН: Что вы хотите, чтобы я сделал?
МИКАЭЛА: Мы оставим труп в самом отдаленном месте, куда мы только сумеем добраться отсюда.
ЭСТЕБАН: Ладно, помогу.
МИКАЭЛА: Это лучший способ спрятать труп; парк настолько огромен, что найти его будет практически невозможно. Помогите мне: берите его за ноги.
ЭСТЕБАН: Давайте, я лучше возьму за плечи, так тяжелее.
МИКАЭЛА: Нет, делайте, как я вам говорю.
(Микаэла и Эстебан поднимают Бруно. Исчезают среди одеял вместе с телом. Тишина. Никого на сцене. Эстебан и Микаэла вновь появляются.)
МИКАЭЛА: Думаю, его никто не найдет.
ЭСТЕБАН: А если найдут, что будет?
МИКАЭЛА: Ваше дело будет обречено на неудачу.
(Тишина.)
ЭСТЕБАН: Когда Бруно появился в уборной?
МИКАЭЛА: Не знаю. Каждый раз, когда я приходила, он лежал здесь в цепях. Еще с тех времен, когда я была ребенком.
ЭСТЕБАН: И вам было его не жаль?
МИКАЭЛА: Да, сначала было жаль его, я приходила сюда по утрам и мочилась в его присутствии, ему это нравилось. Он радостно смотрел на меня. Потом мы играли, я приносила ведра с песком и он закапывал в песок мои ноги. (Пауза.) Но играть с ним было трудно, он всегда был скован и очень болен.
ЭСТЕБАН: Он всегда был болен?
МИКАЭЛА: Да, всегда. И всегда истекал кровью; кроме того, он никогда не менял одежды, и кровавые пятна застывали на его рубашке и на всех остальных вещах. (Пауза.) Чтобы его порадовать, я приносила ему шоколад, миндаль и булавки, особенно много булавок.
ЭСТЕБАН: Зачем ему нужны были булавки?
МИКАЭЛА: Чтобы колоть меня. Когда я была ребенком, он втыкал булавки мне в промежность и в живот.
ЭСТЕБАН: И вы разрешали?
МИКАЭЛА: Конечно. Почему бы и нет?
ЭСТЕБАН: Но он причинял вам много боли?
МИКАЭЛА: Да, много. Было почти невозможно вытерпеть. (Пауза.) Да и потом я ведь не позволяла себе ни плакать, ни кричать.
ЭСТЕБАН: В таком случае, почему вы не прекратили к нему приходить?
МИКАЭЛА: Я скучала. Будучи вместе с ним, я страдала, но, по крайней мере, не скучала.
ЭСТЕБАН: Но он ведь был чудовищем.
МИКАЭЛА: Но самое страшное вовсе не это. Самое страшное, что вскоре о наших встречах узнал отец. (Пауза.) Отец строго запретил мне с ним видеться и приносить ему вещи. Если б я нарушила приказ отца, он бы меня избил.
ЭСТЕБАН: Мне ваш отец сказал, что вы были его невестой.
МИКАЭЛА: Да, можно и так сказать. На самом деле, я не была ему настоящей невестой, но моему отцу нравилось всем говорить, что я с ним обручена, что, впрочем, в некоторой степени было правдой. Потому-то он и приказывал мне целовать и обнимать Бруно при посторонних, так страстно, как только возможно. Моему отцу всего было недостаточно.
ЭСТЕБАН: И вы собирались выйти за него замуж?
МИКАЭЛА: Нет, это нет. Выйти за него замуж было невозможно. Ему нельзя было никогда покидать уборную.
ЭСТЕБАН: Почему?
МИКАЭЛА: А это известно только моему отцу. Однажды отец сказал мне, что Бруно как-то зашел в парк, подобно вам, и с тех пор находится здесь.
ЭСТЕБАН: Его приговорил судья?
МИКАЭЛА: Не знаю. И этого я тоже не знаю.
ЭСЬТЕБАН: Он говорил мне, что невиновен, что я должен уговорить суд пересмотреть его дело.
МИКАЭЛА: Он всем так говорит.
ЭСТЕБАН: Как это всем?
МИКАЭЛА: Да, всем, с кем ему приходилось общаться за все эти дни, проведенные на цепи в уборной.
ЭСТЕБАН: Он сказал, что всегда сидел здесь в одиночестве.
МИКАЭЛА: Да, верно. Но временами у него возникали соседи, прикованные той же цепью, что и он. Его приятелям удавалось перепилить цепи и сбежать, в результате чего Бруно оставался один.
ЭСТЕБАН: И что же потом с ними было?
МИКАЭЛА: Уверена, отец занимался их делами. Не думаю, что кто-то из них добился освобождения.
(Тишина. Печальный взгляд Эстебана. Микаэла достает из кармана невероятно огромную расческу и аккуратно расчесывает волосы.)
МИКАЭЛА: Все они были очень приятными. (Пауза.) Они мне сочувствовали, обещали меня отсюда забрать. (Тишина.) Всегда были полны надежды. Мне нравилось с ними говорить.
(Входит Хустино. Не говорит ни слова. Спокойно ждет. Микаэла кривляется за спиной отца: показывает ему язык. Эстебан, охваченный страхом, делает знаки Микаэле, чтобы та прекратила шутить над отцом. Хустино замечает знаки Эстебана, смотрит на него с упреком. Шум. Кажется, будто передвигают тяжелую мебель. Появляется Судья. Он идет и тянет за собой маленький стол с ящиком. К столу привязаны четыре стула, подобно вагонам поезда, стулья ползут вслед за столом. В кармане Судьи – грязная бутылка. У него – довольно длинная борода. Эстебан смотрит с любопытством. Микаэла не смотрит на Судью и продолжает показывать отцу язык. Судья тяжело и скрупулезно отвязывает стулья. Без единого сомнения он аккуратно – делает несколько измерений, нюхает местность вокруг и т.д. – ставит стол и стулья по бокам от него.)
СУДЬЯ: Садитесь.
(Эстебан собирается сесть на один из стульев.)
СУДЬЯ (жестоко): Нет, еще нет.
(Эстебан останавливается в испуге. Судья берет стул, на который хотел сесть Эстебан – смотрит на него злобно – и пододвигает стул к столу. Он садится на стул. Расположение стола и стульев следующее: стол прямоугольной формы стоит параллельно занавесу. За столом, если смотреть из зрительного зала – стул судьи. Напротив стола, справа от зрителей – стул Эстебана; слева – стулья Хустино и Микаэлы; стул Микаэлы ближе к зрителю, соответственно – дальше от судьи.)
СУДЬЯ: Садитесь.
(Никто не садится.)
СУДЬЯ: Вы меня слышите?
(Эстебан испуганно садится на один из стульев с левой стороны. Судья раздраженно встает, резким движением хватает стул и ставит его справа. Микаэла и Хустино без промедления садятся на стулья слева: Микаэла дальше от судьи, Хустино, следовательно, рядом с ним. Судья садится во главе стола.
Судья достает из карманов кипы бумаг и раскладывает на столе в определенном порядке: если ошибается, тотчас же перекладывает бумагу в правильную стопку. Затем он достает из другого кармана бутылку вина и ставит ее на землю, рядом со стулом: наконец, он вытаскивает большой сэндвич с копченой колбасой, завернутый в газетную бумагу. На протяжении всего судебного разбирательства он монотонно и медленно жует сэндвич. Вернее, грызет.)
СУДЬЯ (внезапно обращается к Эстебану, указывая на него пальцем): Мне очень сбивчиво сообщили о вашем деле. Надеюсь, вы не заставите меня терять слишком много времени и самым кратким образом разъясните с должной строгостью, что именно случилось.
(Эстбан собирается говорить.)
СУДЬЯ (перебивая): Я прошу вас разъяснить мне ваше дело самым кратким образом, поскольку ранее я с такими делами уже сталкивался. Но если для проверки ваших показаний потребуется пригласить свидетелей, находящихся далеко отсюда, не беспокойтесь, мы их непременно сюда доставим. Девиз Срочного Суда – строгость и правосудие.
(Эстебан мешкает.)
СУДЬЯ: Начинайте.
ЭСТЕБАН: На самом деле, господин судья, я не думаю, что меня нужно судить.
(Судья, удивленный и раздраженный, прекращает грызть свой сэндвич. Отец – Хустино – тоже смотрит на Эстебана неодобрительно. Микаэла улыбается, кивает.)
ЭСТЕБАН: Единственная проблема заключается в том, что я потерялся в парке и хочу выйти из него как можно скорее. Думаю, я имею на это полное право. Владелец дома не может препятствовать моему выходу отсюда. Разве возможно такое, чтобы некий человек – владелец собственности – чинил препятствия людям, дабы они терялись в его парке и не имели возможности его покинуть.
(Хустино печален и, кажется, впечатлен. Микаэла воодушевленно смотрит на Эстебана. Она посылает ему воздушные поцелуи. Судья продолжает грызть сэндвич.)
СУДЬЯ: В сущности, мне нечего сказать против вашей просьбы. (Берет бутылку вина, откупоривает ее.) Мне она кажется вполне оправданной. (Делает глоток из горлышка бутылки.) Но существует одна весьма важная деталь, очень важная. Насколько я понимаю, у вас на ногах кандалы.
ЭСТЕБАН: Кандалы… это всего лишь украшение. Я ношу их на лодыжках в качестве украшения. Что в этом странного?
(Микаэла с энтузиазмом кивает Эстебану.)
СУДЬЯ: Да, действительно, нет ничего странного в том, что вы носите кандалы на лодыжках в качестве украшения. (Пауза. Грызет. Стряхивает с бороды хлебные крошки.) Бывают штуки куда более необычные. (Пауза.) В моем возрасте, можете себе представить, сколько всего я видел. (Пауза. Грызет. Прекращает грызть. Пальцем показывает на Эстебана и говорит в обвиняющем тоне.) Но вы вовсе не терялись в парке, вас привел в уборную владелец этого дома (указывает на Хустино), он-то и заковал вас в кандалы.
(Опять становится невозмутимым. Делает глоток вина. Роется в бумагах. Грызет сэндвич. Микаэла печальна. Хустино доволен. Тишина.)
ЭСТЕБАН: Да, верно, Меня заковал он.
СУДЬЯ (рутинно): Вы один были в уборной?
ЭСТЕБАН: Да.
СУДЬЯ (устало): То есть вы ни с кем не были скованы?
ЭСТЕБАН: Да, я был один. Потому я и хотел выбраться из парка. Мне было скучно. Кроме того, я был скован безо всякого оправдания, потому-то я и хочу выбраться отсюда. (Пауза.) Я перепилил цепи и мне удалось бежать.
СУДЬЯ (возражая): Но эти цепи не особенно крепки.
ЭСТЕБАН: Мне стоило много труда, чтобы их перепилить.
СУДЬЯ: Логично, что вам хочется выбраться. Я бы на вашем месте сделал бы то же самое. Скованный, один в уборной – никакого удовольствия. Вот если б с вами был еще один заключенный – то это совсем другое дело. Было бы с кем поговорить. Не правда ли? (Пауза.) Я говорю, не правда ли?
ЭСТЕБАН (тихим голосом): Правда.
(Судья грызет. Встает со стула, подходит к Эстебану. Говорит с ним вежливо.)
СУДЬЯ: Не могли бы вы встать на некоторое время.
(Судья ставит стул Эстебана прямо напротив своего. Снова садится.)
СУДЬЯ (просмотрев одну из бумаг на столе): Эта версия нам совсем не помогает.
ЭСТЕБАН: Какая версия?
СУДЬЯ: Та, что вы излагаете. (Пауза.) Слишком много вранья. (Пауза. Агрессивно.) Вместе с вами в уборной был человек по имени Бруно, с которым вы были скованы одной цепью.
ЭСТЕБАН: Но он был очень болен, так что его как будто не было.
СУДЬЯ: Как же так получилось, что выбрались только вы?
ЭСТЕБАН: Я же вам говорил, что Бруно был тяжело болен и не смог бы бежать со мной. Никак не смог бы. Даже не смог бы пошевелиться. Он был практически полностью парализован.
СУДЬЯ: Почти парализован?
(Эстебан хочет что-то сказать.)
СУДЬЯ (кричит): Подождите.
(Судья делает некие огромные пометки на большом листе бумаги, пишет с усердием. Затем разглядывает результат, несколько прикрыв глаза.)
СУДЬЯ: Итак, мы остановились на том, что он был парализован.
ЭСТЕБАН: Ну, почти парализован.
СУДЬЯ: И он помогал вам совершить побег?
ЭСТЕБАН: Он не мог.
СУДЬЯ: А, теперь понятно! Но он вам и не противостоял.
ЭСТЕБАН: Нет, не противостоял.
СУДЬЯ: И, перепиливая цепи, вы причиняли ему боль.
ЭСТЕБАН: Нет, никакой боли я не причинял.
СУДЬЯ (спокойно): Это еще хуже. (Пауза.) Бруно хотел бежать, но вы не захотели ему помочь. С другой стороны он всеми своими силами мешал вашему побегу, в результате чего вы нанесли вред его лодыжкам, когда перепиливали цепи: там даже остались следы.
(Судья грызет сэндвич. Микаэла удручена. Хустино очень доволен. Судья делает глоток вина.)
СУДЬЯ: Вы хотите, чтобы мы прошли в уборную посмотреть эти следы?
ЭСТЕБАН: Нет.
СУДЬЯ: Значит я прав.
ЭСТЕБАН: Да.
СУДЬЯ: Бедняга Бруно должен выносить страдания за свою вину.
ХУСТИНО (встает): Но Бруно нет в уборной. (Садится снова.)
СУДЬЯ (прекращает жевать): Слышали?
ЭСТЕБАН: Да.
СУДЬЯ: И где же он тогда?
ЭСТЕБАН: Об этом я ничего не знаю.
СУДЬЯ: Вы ничего об этом не знаете, хотя были его последним знакомым? Вряд ли. Не верится.
ЭСТЕБАН: Он сбежал.
СУДЬЯ: Невозможно. (Ищет на столе бумагу. Берет бумагу, исписанную ранее.) Вы только что сказали мне, что он не мог двигаться и был почти парализован.
ЭСТЕБАН: Но, может быть, ему стало лучше.
ХУСТИНО (снова встает и поправляет; судья внимательно слушает и прекращает жевать): Позвольте мне озвучить некоторые факты, которые могут многое прояснить в нашем деле.
СУДЬЯ: Разумеется.
ХУСТИНО: Как вы видите, господин судья, обвиняемый пытается запутать суд своей бесхитростностью. Обвиняемый хочет сойти за достойного человека, не способного совершить нечто плохое. Но давайте взглянем на факты с должной строгостью. Обвиняемый был приведен в уборную и там скован вместе с Бруно. Ему обещали, что его дело рассмотрит суд, как только на то будет возможность. Обвиняемый вместо покорного ожидания замыслил побег и высвободился из оков. Это следует интерпретировать как абсолютное и просто невыносимое недоверие к правосудию. Если обвиняемый предполагал, что находился в уборной без какой-либо ощутимой вины, и был не согласен с самой элементарной исправительной процедурой, как, кажется, он утверждал в начале разбирательства, он, вероятно, не нашел бы иного решения, как простая надежда на то, что правосудие судить его по закону. Посему утверждаю: факт неожидания судебного разбирательства и побега не может интерпретирован иначе, как крайнее недоверие к правосудию и закону. Такова первая важная деталь, которую можно считать основанием прочих деяний обвиняемого, и я перехожу к другим не менее важным пунктам. Обвиняемый заявил, что потерялся в парке, которого не знал, один, не скованный с другим человеком и т.д. и т.п. То есть обвиняемый лгал снова и снова, стремясь своей ложью создать себе необходимое алиби, которого на самом деле нет. (Пауза.) От людей, которые по особым обстоятельствам были свидетелями фактов, связанных с пребыванием обвиняемого в уборной, я узнал кое-какие впечатляющие детали. Обвиняемый пытал Бруно жаждой: несмотря на его просьбы, обвиняемый практически ни разу не помог ему. Из-за этого Бруно страшно страдал. Затем у обвиняемого возникла идея перепилить кандалы, чтобы сбежать. Кандалы крепко сковывали лодыжки Бруно, и, перепиливая, обвиняемый нанес Бруно глубокую рану. Бруно, истощенный болью, едва мог противостоять пыткам и просил у обвиняемого пощады. Однажды освободившись, обвиняемый оставил Бруно, так и не дав ему воды. (Пауза.) Но это не самое страшное. (Пауза. Торжественно.) Мои слуги нашли в парке труп Бруно: его удавили. (Пауза.) Хотя я ничего не могу утверждать достоверно, но я могу предположить, что в свете всех озвученных обстоятельств именно обвиняемый мог удавить Бруно.
ЭСТЕБАН (яростно): Нет, это не я.
(Микаэла в отчаянии. Судья снова принимается за еду. Делает глоток вина, становится спокойным. Тишина.)
СУДЬЯ: А кто же тогда? Вы хотите кого-то обвинить?
ЭСТЕБАН: Он покончил с собой.
СУДЬЯ: Как?
ЭСТЕБАН: Повесился на цепи в уборной.
СУДЬЯ: Сами себе противоречите. Вы сказали нам в самом начале, что он едва мог двигаться и был почти парализован.
ЭСТЕБАН: Несомненно он приложил усилие.
ХУСТИНО: Насколько я знаю, труп был найден очень далеко от уборной.
СУДЬЯ: Да, так и есть. Вы имеете в виду, что мертвец сам туда ушел?
(Эстебан задумчиво молчит.)
ЭСТЕБАН: Мы с ней (указывает на Микаэлу) перенесли труп Бруно. Мы боялись, что меня обвинят в его убийстве, если труп будет здесь.
ХУСТИНО (важно): Господин судья, я думаю, что нет смысла продолжать. Обвиняемый всеми силами защищает себя и теперь будет перекладывать свою вину на всех вокруг. Согласно доказательствам, он является убийцей, и, будучи убийцей, должен быть немедленно осужден.
ЭСТЕБАН (раздраженно): Смотрите-ка, кто меня осуждает – самый жестокий человек, какого я только видел в своей жизни.
(Микаэла успокаивает Эстебана, посылает ему воздушные поцелуи. Хустино кажется смущенным. Судья внимательно слушает.)
ЭСТЕБАН: Этот человек без какой бы то ни было причины привел меня в парк и оставил в кандалах посреди лабиринта, в грязной уборной рядом с живым трупом. И все это без причины, а только из жестокости. Из-за той же жестокости он отвратительно обращался со своей дочерью, каждый день бил ее хлыстом. (Иронично.) Тут он замечательный отец, любящий свою дочь. А на самом деле Микаэла вовсе не его дочь, он использует ее для улучшения репутации: старается сойти за хорошего отца, являясь истинным тираном. Взгляните, взгляните на спину Микаэлы. Там кровавые следы от хлыста, ее отец бил ее этой ночью.
ХУСТИНО (судье): Я прошу привести доказательства того, о чем говорит этот человек.
СУДЬЯ: Нет необходимости. (Судья приоткрывает спину Микаэлы. Ничего необычного: ее спина белая, без единого шрама и кровоподтека.)
ХУСТИНО: Об этом я и просил.
ЭСТЕБАН (кричит): Но это невозможно.
(Микаэла покрывает спину.)
СУДЬЯ: Так вот как вы поступаете с человеком, который поднял меня с постели для того, чтобы как можно скорее вынести решение суда по вашему делу. Этот человек сделал все, чтобы помочь вам избежать всех возможных опасностей.
ЭСТЕБАН (упрямо): Он – преступник. Он все переворачивает в свою пользу.
СУДЬЯ: Да как вы смеете так о нем говорить? (Пауза.) Я скажу вам самое главное: я – не более, чем его раб. Я – судья одного из срочных судов, но, в конце концов, я не более, чем его раб: он имеет право даровать мне жизнь и забрать ее. Он выбрал меня, потому как я обладаю репутацией быть самым снисходительным из всех срочных судей, дабы рассмотреть ваше дело, что говорит о безусловном интересе к вам с его стороны. Вам необходимо понять, что ваших яростных нападок на него уже достаточно, чтобы вас признали виновным.
ХУСТИНО: Нет, я хочу, чтобы решение суда опиралось исключительно на факты, которые нам известны о пребывании обвиняемого в лабиринте, и не принимало во внимание ничего из сказанного обвиняемым обо мне.
СУДЬЯ: Можете считать, вам повезло.
(Судья принимается проверять бумаги. Тишина.)
СУДЬЯ: Виновность обвиняемого не оставляет ни капли сомнения. (Делает глоток вина. Откусывает кусочек сэндвича.) С тех пор, как началось разбирательство, обвиняемый использовал все виды лжи, о чем не следует забывать. Но, что еще хуже, он усомнился в правосудии и пытался бежать. Чтобы скрыть свои преступления, он пытал своего сокамерника в уборной, удавил его и, в конце концов, решил спрятать труп в парке. Таким образом, обвиняемый является виновником самого тяжкого преступления, а именно – убийства. (Пауза. Делает глоток. Откусывает от сэндвича.) Я приговариваю его к смерти. (Пауза. Делает глоток. Откусывает от сэндвича.) Охрана с барабанами немедленно примется за его поиски.
(Очень быстро судья рассовывает бумаги по карманам. И бутылку. Он привязывает стулья к столу, как было, когда он пришел. Тем временем Микаэла смотрит на отца и нежно гладит его по спине. Тот целует ее в лоб, полный благочестия. Эстебан подавлен, неподвижен.)
СУДЬЯ (Эстебану): Никуда отсюда не уходите. Охрана с барабанами немедленно примется вас искать.
(Судья уходит, волоча за собой стол. Хустино и Микаэла следуют за ним. Хустино ведет свою дочь, ласково положив руку ей на плечо. Они уходят. Эстебан один на сцене. Тишина. Издали слышны барабаны. Эстебан беспокойно разглядывает одеяла. Раздумывает. Входит в лабиринт, и сцена пустеет. Проходит немного времени. Издали бой барабанов. Эстебан возвращается усталым. Бой барабанов приближается. Эстебан раздумывает. Он поднимает одеяло, чтобы войти в лабиринт. За одеялом – умирающий Бруно.)
БРУНО: Я хочу пить.
(Эстебан печально отступает. Одеяло скрывает за собой Бруно. Барабаны приближаются. Эстебан раздумывает. Осторожно приподнимает одеяло, чтобы войти в лабиринт. Никого нет. Он входит в лабиринт, и сцена пустеет. Проходит немного времени. Приближаются барабаны. Эстебан возвращается усталым. Бой барабанов приближается. Эстебан раздумывает. Он поднимает одеяло, чтобы войти в лабиринт. За ним – умирающий Бруно.)
БРУНО: Я хочу пить.
(Эстебан печально отступает. Одеяло скрывает за собой Бруно. Барабаны приближаются. Эстебан раздумывает. И т.д.)
ЗАНАВЕС
Перевод с испанского Дениса Безносова.
Перевод выполнен по изданию: F. Arrabal. El Laberinto. Madrid, Cupsa, 1979.
