* * *
Откроет золотые веки —
Из чёрных глаз прольётся тьма,
И Древняя в каком-то веке
Сгорает заживо сама.
Горит от ненависти, страха,
От сотворённых всеми злоб —
И тлеет нижняя рубаха,
И боль, и ярость, и озноб!
В костре у ног живые сучья,
Неопалимая огнём,
Колдует — и порода сучья
Тоскует на земле о Нём-м-м…
А лоно истекает соком,
Любовью красной дух проплыл —
И в небе тёмном и высоком
Зачат младенец лунный был.
Прозрачны косточки и тельце,
И выгиб хрупкого хребта,
И кровь прозрачна во младенце —
Совсем холодная, не та.
И жалкий, к небу пригвождённый,
Не ставший ни тобой, ни мной,
Плывёт веками нерождённый,
Кочует белою луной.
* * *
Дети её родились из волос.
Вот они, под рукой.
Чёрную воду один принёс
И молоко — другой.
Ветер уносит ли жалкий кров,
Ливень — печали нет:
Слева растёт молодой Чернобров,
Справа же — Златоцвет.
Слышится дальний ли птичий крик,
Чья-то душа кровит —
В каждую боль Чернобров проник,
Всею тоской повит.
Солнце ли выбьется на просвет,
Вспыхнет цветок простой —
Носится радостный Златоцвет,
Прячется в травостой.
— Дети, когда-нибудь я уйду,
Спрячусь в густую сныть.
Может быть, речкою к вам приду.
Чур, без меня не ныть!
Вы приходите тогда ко мне
Беды свои топить,
Рыбок ловить в моей глубине,
Воду с лица попить…
Эхом остались слова от слов,
Цвикали птицы вслед.
И просветлел, наконец, Чернобров,
И заревел Златоцвет.
* * *
Брожу, ношу свою остуду.
И попадается старик.
Он мне встречается повсюду.
В какие тайны он проник?
В крапиве дикие берёзы,
Сочит набухшая земля,
И облаков сошлись разбросы,
И корень выполз, как змея.
А весь лесок кривой и страшный —
Его куда-то повело.
В него войдёшь вот так однажды —
И угодишь на помело.
Скажи, старик, я мало знаю, —
В трескучих птицах тишина, —
Зачем себя и всех терзаю?
За что мне эта боль дана?
Как тихо стало у лещины.
Как странно всё-таки жила…
Старик взглянул — и сквозь морщины,
И сквозь лицо его прошла.
* * *
Какое странное затишье —
Сама себя не узнаю.
Как будто стала меньше, тише
И, обомлевшая, стою.
Как сладко милому готовить
И тело новое таить,
И никому не прекословить,
И ничего не говорить.
Февронье и Петру молиться,
О дальней жизни не гадать,
И жарко женского стыдиться,
И тихо, затаённо ждать.
* * *
Настирала много, насушила —
Будет в чём по лету щеголять.
Облаков-напевок понашила
И пустила по небу гулять.
А на кофте солнце-сердце бьётся,
А у кофты бархат голубой.
Хорошо по улице идётся
С облаками, лесом и тобой!
ПРЕДЧУВСТВИЕ СОЛНЦА
Я солнце искала.
За ним уезжала на север.
Оно, как желток,
В гуще влажного неба болталось.
И сами собой
Вызревали ромашка и клевер.
И волнам озёрным
Почти ничего не досталось.
А им бы искриться,
Но не было, не было света.
Глодал ледниковые камни
Холодный Онего.
А белые ночи
Спокойного серого цвета
Вставали до самого Сампо,
До мельницы неба.
И ты не светил мне,
Но это предчувствие солнца
Сильнее, чем свет
В разноликих своих проявленьях.
А я уезжала
И верила — всё утрясётся.
И кланялась елям,
У чаек просила прощенья.
Москва повстречала спокойно:
Ни хлябь и ни вёдро.
Я солнце искала по следу,
За всякой приметой.
Оно пробегало дворнягой
Лохмато и бодро,
Листом осыпалось,
В снегу зарывалось монетой.
Мы ехали как-то с утра
Подмосковьем рассветным:
Картины из серии
«Наша родная природа».
Соседка скажи:
— А теперь, представляешь, без света!
И я приумолкла —
Ведь солнце всего-то с полгода.
И не было света в крестах,
Куполах золочёных
И в окнах зеркальных
Холодных чужих небоскрёбов.
И столько встречалось
Наезжих, кручёных, верчёных,
Что можно за солнцем
Сносить и железную обувь.
А юг утопал
В изобилии, влаге и лени.
И солнце светило в тебя
До мурашек по коже.
И можно забиться под зонтик
И спрятать колени,
Чтоб сразу не стать
На варёного рака похожей.
А может быть, плюнуть на риск
И как все развалиться?
А после наплаваться
В тёплом, солёном растворе,
До самых костей,
С отупением, всласть провариться!
Не зря же приехал
На это хвалёное море.
И в полную силу цвели
Олеандры и розы.
Магнолия знойно
В своей красоте задыхалась.
Возможно, вы спросите:
— Что, не хватало берёзы?
Да нет.
Просто очень уж зелень толкалась.
И можно ещё написать
Про тяжёлый экватор.
Чем ближе я к солнцу —
Тем жёстче оно становилось.
И вот я в метро,
И несёт из земли эскалатор.
И солнце я жду,
Как великую божию милость.
* * *
Как они любили и певали! —
Я смотрю советское кино, —
Выполняли планы, успевали,
Тосковали вечером в окно.
А Она проходит мамой мимо,
Светлая, у самого лица.
Да и в Нём мелькнёт неуловимо
Молодое что-то от отца.
И они, счастливые, уходят.
И стоит закат над всей рекой…
Больше ничего не происходит.
Я запомню родину такой.
* * *
Я не люблю панельный дом
За то, что днём и ночью в нём,
За русский рэп и тяжкий рок,
За вбитый в стену матерок,
За водку, питую с утра
И день, пробитый, что дыра
В открытый космос нулевой,
Где все с больною головой.
И за любовную возню,
И за визгливую грызню,
За чайной ложки слышный звяк,
Плывущий в комнату табак,
За ночью падающий шкаф…
Сосед, ты всё-таки не прав.
А мент запишет и уйдёт,
И всё по-старому пойдёт.
* * *
Всё-то, кажется, еду и еду,
По проходу ношу кипяток.
То мешаю какому соседу,
То он сам помешает чуток.
В духоте, тесноте, не в обиде
Хорошо уезжать из Москвы
И смотреть, если кто-нибудь выйдет,
И нестись мимо дикой травы.
А колёса несут, ошалели,
Словно кто-то стального украл.
А по правую сторону — ели,
А по левую — встанет Урал.
Только вдруг остановятся лихо,
Постою, где и жизни-то нет…
И проймёт вечереющий тихо,
Над Россией негаснущий свет.
