(сначала был)
стих
это будет совсем идеальный стих
от последней точки до первой буквы
без фальцетов тире запятых глухих
прописных и увязшей в пробелах сути
это будет по памяти белый стих
в белобрюхой касатке замрёт планктоном
отзвучавших но в эхе ещё живых
гармонических или не обертонов
в нём не будет совсем неугодных слов
только те что угодны автору мысли
и тропинки к порожку основ основ
а ля бог жизнь любовь ты в стихе не сыщешь
в нём не будет ни правды ни сложной лжи
их и не было в этом легко признаться
ни акцентов крючком сплетённых в узлы
ни резинки английской аллитераций
только неба жемчужина только звук
оборвавшийся каплей слегка солоной
люди плачут наивно со всхлипом вслух
небо тихо безбрежно в глазах утонет
и неси его серое
и неси
растворяйся прозрачной и лёгкой тенью
пусть в нём будет тепло сохрани спаси
пусть в нём будет всё то во что кто-то верит
а дожди? ну дожди пусть идут
идут
даже вниз не вперёд кто-то должен падать
оставляя хрустальный неталый звук
а о большем стиху и молить не надо
.
Путь
1 часть
Это будет не утро, не вечер –
слепой, но дождь
на асфальте поставит первую точку.
Ты с собой ни посоха не возьмёшь,
ни зонта, ни очков,
и забудешь ключи нарочно.
Это будет совсем не внезапно
впрочем, и не
долгожданно:
ты просто выйдешь из дома
и поймёшь, что для этой зимы,
осени/весны или лета не будет пути иного.
Это будет совсем не побег, не хвоста ответ
ускользающей синей беспечной птицы;
аргументы прижмутся к контр- стене,
и тягучая боль из гнезда в ключицах
пухом вырвется. – В руки отдашь кота,
отразишься в любимых глазах и запомнишь губы,
в уголках спрячешь все прощай и когда
ты вернёшься? – из города выйдешь круга.
Три старухи тебя проведут (раздашь
золото/серебро – только звон в карманах),
тебя спросят: ты веришь? ты сможешь?
Ложь
будет лишком для этой минуты пряной.
Ты пойдёшь в никуда, дрожа без вина –
слишком хрупкий сосуд неизменно треснет;
у тебя будет только одна звезда и зашитый
мешочек в рубашке – ровно под сердцем.
Будет солнце и пыль, будет грязный снег
(чистый тоже) скрипеть, умирать следами;
будет много проклятий и перекрестий,
спине тяжело – прислонится ночами к камню,
а осклизлый беспутный продрогший сон
упокоит, распластанным перепутьем
растолкает рассвет босоногий стон,
огрубевшей мозолью до шёпота слёз притупит.
Безразлично прикладывать облака - подорожники
к ранкам в сетчатке ока и дышать прокажёнными
спазмами без глотка – сухоядное горло немо и глухо.
2 часть
Ты войдёшь в пасмурный город,
где носят павшие листья
на руках, прожилки режут –
вкуси нежную плоть яства!
запирают в чаши горны
певчих ключей чистых,
испивают, избывают
память в бог’атстве –
землеводное аббатство
сильных, счастье во власти.
Город людей с нарисованными бровями-
стрелами – без сомнений, яблоко делят равно.
Ты будешь в нём или лучником, или мишенью
в замкнутом круге брато/сёстроуставных.
В тонких шелках шелестеть истомою тела,
миррой скрывать запах кислой порченой спермы.
Ты будешь в нём или куклою, или скверной –
выкидыш духа – внеутробное тело.
Тени поймают усталость, уложат знойное небо
в серый гамак, прохудившийся под ногами,
ты будешь частью в системе без сердца цельной,
пузырьком воздуха – в голову моногамий
доставлять жизнь – иначе, сыщешь под камнем
смерть
На руках укачаешь и унесёшь прочь.
Станет кормилицей вашей отныне ночь.
Вдоволь в груди почерневшей её молока.
Путь изогнётся от жажды соска до соска.
3 часть
Солнечный заяц мелькнёт пушистым хвостом
и улизнёт в лазейку,
белый забор улыбнётся трухлявым ртом –
ты проскользнёшь в деревню.
Копоть питоном кашне шею обовьёт,
нос забивая ворсом,
сбросишь рывком – зашипит, загремит, сползёт,
нитью в клубок свернётся.
Вздрогнут косые дома,
над головой кутерьма
закудахчет и запахнет
грудничками – сладко-сладко.
Подними глаза! Там, на дымовых
трубах в скорлупе по дитю сидит.
Крыльями лопочут – святят черни ночи
ползунками света, беленою слепят.
Чадище из ставен сытное змеится
и свивает гнёзда в битой черепице.
Ползают младенцы, в салочки играют,
месяц им пелёнку неба расстилает.
Лён на сердце всходит, сковывает руки
тонкой распашонкой,
муки убаюки…
Яркая вспышка, зайчик - глупышка,
солнца гонец, в сонное царство,
знать обознался, чудом пролез.
Застрекотали, заворковали:
улю-лю-лю!
И полетели кубарем белым:
я догоню!
Хищные складки, крыльев перчатки
тянутся вслед – капают слюнки,
перья, чешуйки – воздуха нет.
Бьётся ушастый лучик в ладошке,
бедную мышку сцапала кошка.
Лопнувший шарик вдруг оглушает. –
И тишина.
Маленький мальчик круг разрывает.
Белых стена
враз пошатнулась. Робкий бескрылый
по небу шаг
луч выпускает – свистнул и скрылся
ветер в ушах.
Только полоска наискось косы
неба прожгла.
Уноси ноги, путница, путник,
из царства сна.
Коренные крылья бьются за спиной,
Петухи рассветом след скрывают твой.
(от автора)
Калейдоскоп (или как это писалось)
поворачивать шею (только бы не свернуть) –
тихий хруст цепких пальцев на стане скал,
избывая шершаво-сухую тьму
прослезившимся камнем
в пустыне зеркал
выложи боль в самоцветов оскал,
выкури страх в засыпке,
скуку пусти по кругу –
поранишься о колючку,
рассыплешься лепестками,
развеянном в отражённом
поцелуе каштана
la fin
всё остальное не важно
и лучше не трогать
лучше признаться
что бог создал море
боль
ше себя не почувствовав богом
а человеком не стал
растворился
ушёл
в соли
кристаллах
в снегу
в чём-то белом
море зелёное было
и пело
пело зелёным
а он ничего не сказал
молча дышал
молча падали листья
запах разорванный
острый и близкий
серый песок оцарапал забился в глаза-х
небо такое же – спело. так близко.
только не мог он сорвать, искусить за глаза.
разве за этим - за солнцем, за ветром - нёс он ребёнка дитя человека
чтобы - поранившись выпустив - небо забрать?
Мог же
сорваться. никто не заметил
бы
это осень. и смерть в ней примета
он же молчал. и тихонечко в море сползал
из- забывался по горло от горя
(в море не стыдно, на то оно море)
за- захлебнув- горизонта
истёрся как след
создавший землю
Листок
Человека
и море
счастье не отнял
и небо.
Отнял - чего нет.
2011-2012
