Всякий раз, когда Джузеппе просыпался, он видел в узком оконце из своего подвальчика эту отвратительную ветхую стену соседнего дома. Серую от грязи и плесени, с выступающими кое-где кирпичами, казавшуюся сплошной и непроходимой. Иногда ему представлялось, что в ней заключена какая-то загадка, и он подолгу, напряженно вглядывался в разводы на ней, словно, пытаясь найти в них какой-то тайный смысл. У него даже возникало чувство, будто бы, он вот-вот поймет, в чем тут дело, и все тогда встанет на свои места, наладится, но ничего не выходило. И страдания: душевные и физические продолжались. Конечно, для плохого самочувствия были и другие причины, но, быть может, если бы он пробуждался от яркого солнечного света, голод и недомогания не так мучили бы его. Может быть, и вся жизнь вообще сложилась бы иначе, если бы не эта проклятая стена…
Разумеется, он понимал, что дело вовсе не в ней. Стена его дома ничем не лучше. И жильцы напротив с такой же ненавистью смотрят на нее, как и он на соседнюю. В этом краю города все строения походили одно на другое, тесно прижатые друг к дружке, с неухоженными двориками и заплеванными лестницами. Здесь всегда несло помоями и стираным бельем, или бобовой похлебкой- главным «лакомством» местной бедноты.
Не скидывая с себя плаща, которым укрывался ночью вместо одеяла, Джузеппе заковылял к «умывальнику». Так называлось у него приспособление, состоящее из помойного ведра, таза на подставке и большой кружки. Есть было нечего, и, чтобы хоть чем то заполнить желудок, он сделал несколько больших глотков воды. Затем добрался до табуретки и присел, ожидая, когда перестанет кружиться голова.
- Да, брат, совсем запаршивел, – сказал он сам себе.- Доктор утверждает, что это все от плохого питания. Шутник! Если б я питался, хотя бы даже и плохо, разве стал бы таким немощным? Как, однако, хочется пожевать чего-нибудь. Многое бы отдал сейчас за миску с похлебкой…
Впрочем, отдавать было нечего. Деньги кончились, а из ценных вещей остались разве что большие настенные часы, давно переставшие ходить, из-за сломанной шестеренки. Старьевщик предлагал за них пол лиры, но они были дороги старику, как память. Как последняя вещица, из того времени, когда у него была семья, работа, здоровье.
Когда то Джузеппе, или Джипо, как называли его знакомые, служил в местном театре. Туда пристроила его матушка, незадолго до своей кончины. Поговаривали, что она была любовницей синьора Гобани, главного художественного руководителя, и поэтому, тот не долго упирался. Робкий, невзрачный юноша из семинарии, не впечатлил директора, но образованность и уговоры матушки, решили дело в пользу приема. Роли Джузеппе получал, как правило, скромные, малозначительные, жалование, соответственно тоже. Был, так сказать, на подхвате и для массовки. Тем не менее, театр свой любил и очень гордился, что попал в него. О славе даже и не помышлял, хотя, конечно, и мечтал иногда о большой роли. Верил, что и его скромные способности, рано или поздно окажутся востребованными. Но время шло, Джипо старел, а большие роли, по-прежнему отдавались другим артистам.
Как ни сурова была к нему судьба, а старик любил уходить в воспоминания. И многое из того, что в прошлом угнетало его, многие неудачи, обиды, перенесенные им, вызывали теперь лишь усмешку. И наоборот, маленькие победы и радости, иногда случавшиеся тоже, представлялись такими удивительными, прекрасными. Как глаза Элисии. Некоторые черты ее уже постепенно начинали забываться, но глаза… в них еще был едва заметный зеленоватый оттенок, становившийся вдруг более явным возле моря, в солнечный день…
Она появилась в театре семнадцатилетней девушкой, чтобы работать гардеробщицей. Никто из актеров не обратил на нее особого внимания. Так уж сложилось здесь, что «труженики сцены», как любили они себя называть, не заводили близких отношений с обслуживающим персоналом. Это считалось дурным тоном. К тому же новенькая вела себя очень скромно. Многих раздражал ее немецкий акцент и ярко рыжие волосы. А тонкий, несколько удлиненный нос вообще считался безобразным. И только Джипо не замечал в ней никаких изъянов. Он влюбился, и, пожалуй, в первый и в последний раз в жизни проявил настойчивость. Все актеры, особенно актрисы, презрительно посмеивались над его страстью и с удовольствием сплетничали об этом в гримерке, но ему было все равно, потому что для него имело значение только то, что думает и говорит Элисия. Будучи человеком неопытным в амурных делах, (хотя тогдашний возраст его и подразумевал некоторую опытность), он никак не мог найти повод познакомиться с девушкой поближе. Не придумав ничего умнее, он написал ей признание в стихах! Стихи, конечно, рассмешили ее, но знакомство, так или иначе, состоялось.
С тех пор, Джипо ежедневно подолгу проводил время вблизи гардеробной. Приносил своей пассии букетики цветов, сладости, развлекал рассказами о своем детстве, о театре и последних новостях. А по вечерам, провожал ее домой, хотя жила она совсем в другой части города. Кавалер приглянулся ей не сразу. Но его робкие, неумелые ухаживания и искренность, тронули ее сердце. Однажды, перед тем, как проститься, она поцеловала его в губы. Быстро, стыдливо, но у Джузеппе подкосились ноги, и закружилась голова.
Неизвестно, как долго бы сидел старик еще, погруженный в воспоминания, если бы не громкой стук в дверь.
- Эй, Джипо!- Услышал он хриплый голос Гортензии, своей квартирной хозяйки.- Открой ко мне. Надо поговорить.
Джузеппе поспешил к выходу. Гортензия решительно переступила через порог, заставив его попятиться.
- Вот, что я тебе скажу, дорогой,- заговорила она, поставив руки в боки. Находясь ступенькой выше, она, и без того, далеко не миниатюрная женщина, возвышалась, грозным великаном, над низкорослым, сутулым старичком. – Не знаю, что ты там думаешь, но здесь не богадельня, так что, будь любезен, плати за угол. Уж и так все по-божески. Везде цены на жилье подняли, а я, добрая душа, терплю тебя, бездельника, в память о твоей покойной супруге, за гроши из сострадания. Так ты и их не платишь! Где деньги?
- Простите великодушно. Я заплачу,- залепетал Джипо.
- Когда? Я хочу точно знать, когда это свершится. Сегодня, через неделю, месяц?
- Я… перевода жду. Мне скоро прислать должны.
- Должны. Кто там тебе должен? В общем так. Если через десять дней не будет оплаты, убирайся вон отсюда. Понял меня? А не то с полицейским приду. Мое слово твердое. Все!
Гортензия ушла прочь, а сердце у старика еще несколько минут бешено билось в груди от страха. Он совершенно не представлял, откуда взять деньги, и с ужасом думал о том, что последние дни свои, проведет где-нибудь под забором, среди бродячих собак. Нужно было что-то предпринять. Джипо решил пройтись по городу. Он давно привык спать в одежде и даже в башмаках, так что собирался недолго. Лишь просунул руки в рукава плаща, да прихватил зонтик, служивший ему заодно и тростью. Запер за собою дверь, и, стараясь не попасться на глаза никому из соседей, спешно покинул двор.
Людей на улице было еще немного. Накрапывал мелкий холодный дождь, и стоптанные башмаки Джипо быстро отсырели. Все-таки, он положил пока не возвращаться. Никакого плана, конечно не было. Просто шел, куда несли ноги. А несли они его, как обычно сперва на рынок. Там, среди лавок с продуктами, иногда можно было раздобыть что-нибудь съестное. Джипо не умел попрошайничать. Он просто ходил вдоль рядов, в надежде, что кто-нибудь подаст ему добровольно или, что-то обнаружиться на земле. Но никто ничего не подавал. Торговцы хорошо знали его, и он им порядком поднадоел. К тому же, год выдался неурожайным. Так что товаром не разбрасывались. Даже мятые подпорченные овощи и фрукты пытались продать, хоть по самой низкой цене, лишь бы не отдавать даром. Уже совсем отчаявшись, он заметил в углу, за ящиками три кем-то оброненные груши. Схватив их, он тут же ни на кого не обращая внимания, съел их вместе с косточками. Голова сразу прояснилась. Вернулись силы. И он вышел с базарной площади довольный собой.
- Ну, теперь можно и делом заняться,- сказал он себе и, довольно бодро зашагал на улицу Лаворо, где обычно собирались безработные. За четверть часа он добрался до места и влился в толпу ожидающих на обочине, что какой-нибудь работодатель подойдет и предложит халтурку. Джипо простоял так часа полтора. За это время несколько крепышей забрали на стройку, а одного на рыбацкую шхуну. Старик начал снова уставать. Он с тоской огляделся на окружавших его здоровых молодых мужчин и пошел прочь.
В задумчивости, пересек несколько улиц и вдоль канала выбрался на центральную площадь. Здесь, несмотря на непогоду, как всегда было оживленно. Проезжали экипажи. Мужчины в солидных сюртуках или в мундирах сопровождали хорошеньких нарядных сеньорит. Встречалось много студентов, чиновников и даже иностранцев. Продавцы в магазинах услужливо улыбались своим клиентам, а несколько рослых полицейских следили за порядком, который на площади был безупречный.
Старик невольно почувствовал себя неуютно среди этой публики. Словно попал в совершенно другую страну, в совсем чужой незнакомый город. Он прижимался к стеночке, уступал всем дорогу и старался никому не смотреть в глаза, точно воришка. К муниципалитету, тем временем, подкатила крытая двуколка и какой-то тучный господин с большой черной бородой, выбрался из нее и вошел в здание. Охранник почтительно открыл ему дверь и вытянулся по струнке смирно.
- Ишь, каким павлином зашел!- Услышал за спиной у себя Джипо, чей-то мужской голос.- А всего несколько лет тому назад был скромным бухгалтером в нашем банке. А теперь гляди-ка, богатейший человек. Сам префект с ним на дружеской ноге.
- Как же он смог так быстро разбогатеть?- поинтересовалась спутница.
- Биржевые операции, деточка. Вложил, знаете ли, в одну русскую компанию пять лир, а через год получил за свои акции две тысячи!
- Что вы говорите! Неужели такое возможно?
- Как видите, очень даже возможно…
Джипо не стал дальше слушать и свернул в переулок, в котором находился его любимый театр. Сразу заметил он знакомого артиста, выбегавшего из дверей. Поприветствовал его, но артист не услышал или сделал вид, что не услышал, и пробежал мимо. Старик постоял немного возле афиши, затем нерешительно прошел вовнутрь. Спектакль должен был начаться только к вечеру, и в здании все еще царила тишина. Кассы закрыты, а гардеробщица, пожилая женщина, от скуки, вязала шерстяной чулок и даже не взглянула на раннего посетителя. Шум доносился только в зале, где проходили последние приготовления. Джипо приоткрыл дверцу, чтобы посмотреть, что там, но кто-то сзади окликнул его. Старик оглянулся. Сразу узнал директора театра Марко Заретти, а тот, в свою очередь, своего бывшего артиста.
- А-а, это ты, приятель. Ну, здравствуй,- сказал директор весьма приветливо.
- Здравствуйте, синьор! Рад вас видеть в добром здравии.
- А я уже собрался накричать на тебя за то, что мешаешь моим ребятам. У нас сегодня премьера! «Гамлет»! Да-да, Горы трупов, море крови. Ха-ха! У меня теперь главный вопрос: быть или не быть. Хотя, я уверен в успехе. Классика всегда идет на ура. Конечно, хочется чего-то оригинального, отечественного, но, увы, пишут нынче много, но скверно. М-да, а ты что же здесь? Соскучился?
- Да я, как бы сказать… шел тут мимо.
- Понимаю. Потянуло.
- Синьор Заретти, мне очень нужна работа. Может у вас найдется для старого артиста хоть какая-нибудь маленькая роль?
- Нет, сожалею, но нет. Все роли распределены. К сожалению, нет.
- Тогда может быть, возьмете меня уборщиком?..
- Ну что ты! Как можно? Труженика сцены в уборщики,… да и вакансии все заняты. Могу, разве что пообещать, что буду иметь тебя в виду, если кто-то у нас тут заболеет, хотя…
- Я буду рад служить вам, синьор.
- Ну и договорились. Адрес не изменился?
- Живу в том же доме, только этажом ниже.
- Вот и славно. А теперь ступай, дорогой, премьера, сам понимаешь, не до разговоров. Извини.
- Конечно, конечно. До свиданья, синьор.
Директор пошел в свой кабинет, а Джипо, потоптавшись еще немного возле колонн, направился к выходу. По пути, он еще раз взглянул в гардеробную. Когда то там сидела Элисия. Сейчас она бы сказала ему в своей манере: «глупенький, недальновидненький Джузеппе, неужели ты всерьез верил, что они дадут тебе здесь работу».
От нечего делать, старик добрел до пристани. Нашел скамейку под большим кедром и присел отдохнуть. На церковных часах пробило полдень. Дождь уже перестал, но погода все еще оставалась безрадостной. На море штормило. И никто из рыбаков не решался отплыть. Гуляющих по набережной тоже было негусто, зато, как всегда много посетителей сидело в харчевне «Три окуня». Горожане любили это место за дешевизну и вид на море. Когда то Джипо тоже ходил туда вместе с Элисией. Они узнали, что скоро станут родителями и решили отметить это событие. Заказали сразу несколько мясных и рыбных блюд, сыр, вино, пирожные. Так, как тогда, они, наверное, никогда не наедались. Их обслуживал гарсон, а хозяин харчевни, дважды интересовался, не будет ли у них еще каких пожеланий. Элисия тогда много смеялась, подшучивала над мужем, который изо всех сил старался съесть все до последнего кусочка, но не мог, потому что имел слишком маленький желудок для такого количества еды. Под конец, подражая богатым, Джипо вытащил из своих карманов медяков и высыпал их на стол в виде чаевых, но передумал и сгреб половину себе обратно. Возвращаясь домой, в обнимку, они с удовольствием вспоминали этот счастливый день, смеялись над шутками только им одним понятными. Элисию, почему то особенно смешила история с чаевыми. «Богатенький, щедренький Джипо, они наверно там до сих пор пересчитывают твои монетки»…
Слеза невольно пробежала по щеке, и нестерпимо захотелось выпить. Мысли о выпивке всегда ассоциировались у Джипо с другом детства, сапожником Серджио. Тот всегда имел про запас бутылочку. Жил он неподалеку и Джузеппе направился к нему в гости. Серджио, как всегда работал у себя во дворике, за большим столом, на котором лежали инструменты, щетки, подошвы, множество поношенной обуви, требующей ремонта и уже починенной. Пахло ваксой и кожей. Он относился к тем людям, что живут по правилу: от добра добра не ищут. Сапожником был его отец и дед и он сам, чуть ли не с младенчества чинил обувь и никогда даже и не мечтал о каком-то ином поприще. Настоящий работяга, крепкий, сутулый. Он был простой и суровый, всегда имел отличный аппетит и любил выпить.
- Привет,- сказал он, не прекращая работы.- Посиди пока. У меня заказ срочный.
Джипо присел на большой камень у ворот.
- Что брат, как жить будем? Слыхал о повышении налогов?
- Нет, не слышал.
- Сволочи! Кровососы! Перевешать бы их всех там.- Серджио любил на досуге читать газеты и всегда начинал разговор с политики.- А то еще был недавно случай. Ограбили, понимаешь, человека. Тот в суд. А судья, обезьяна этакая, взял да его же самого в тюрьму законопатил. Не смог, дескать, доказать, что деньги действительно принадлежали ему. Какого?!
- Ужас,- поддержал беседу Джипо.
Из дома тем временем, выбежала светленькая девочка лет шести. На ней было прелестное голубое платьице с большим бантом позади, и она выглядела в нем, как принцесса. Встав напротив стола, она стала кружиться и забавно кривляться то Серджио, то его гостю.
- Чего тебе, стрекоза?- Не поднимая головы, спросил сапожник.
- Ничего!- Беззаботно ответила девочка.
- Вот, полюбуйся, моей жены племянника дочка.
- Здравствуй, деточка,- произнес Джипо.
- Здравствуй, серый волк!
- Ух, ты! А разве я похож на серого волка?
- Да-а, но я тебя не боюсь, потому что ты старый и меня не догонишь. Понятно?
- Понятно. А как тебя зовут?
- Не скажу.
Джипо печально улыбнулся. Когда то и у него была дочь. Такая же милая, бойкая…
- Ну, хорошо, пускай это будет твоя тайна,– произнес он, а Серджио только ухмыльнулся, продолжая свое дело.
- А зачем ты сюда пришел? Ой! Вижу, башмаки каши просят?
- Просят. Но я просто так зашел. Дедушка Серджио - мой друг. А ты, стало быть, сказки любишь?
- Люблю. А ты знаешь какие-нибудь?
- Сколько угодно.
- Расскажи.
- Давай, давай, рассказывай, чтобы не отвлекала меня,- поддержал Серджио.
- Хорошо,- согласился Джипо.- Подходи поближе.
- Нет, ты рассказывай, а я тут постою, а то от тебя дурно пахнет. Ты что, зубы не чистишь?
- Как ты со старшими разговариваешь?- Возмутился сапожник.
- Ничего, ничего, я не обижаюсь. Стой там, если хочешь. Я тебе расскажу одну историю про фею.
- Про фею?
- Ну да, про настоящую лесную фею, которая живет в маленьком кукольном домике, на поляне среди прекрасных цветов.
- А почему она живет в лесу, а не в городе?- спросила девочка.
- Как тебе сказать? Ей там лучше. Все феи живут в лесу. Хотя, когда то, много-много лет тому назад, она, действительно, жила в городе, ходила в школу.
- А я тоже хожу в школу!
- Умничка! Это очень хорошо. Так вот, она тоже жила в городе с мамой и папой. И все ее любили, потому что она была чудесным ребенком и настоящей красавицей, как ты.
- Как я? - Девочка подошла поближе.
- Да. У нее были большие пребольшие голубые глаза и длинные волнистые волосы. Но, однажды, в городе, в котором она жила, появился один очень нехороший человек! Он умел колдовать. Чтобы никто ничего не заподозрил, он выдавал себя за знаменитого фокусника и устраивал удивительные представления на площади. На эти представления всегда сбегалось много детей, в том числе и наша девочка. Ей тоже очень нравились его фокусы. А злому колдуну только это и надо было. Как-то раз, повстречав ее на улице, он уговорил проводить его домой. Девочка легко согласилась. Ведь она хорошо знала этого человека.
- Ой, и заколдовал, да?
- Они пришли к нему домой. А дом его находился далеко за городом. Злодей предложил девочке тоже стать волшебницей, пообещал научить ее понимать язык зверей. Конечно, та с радостью согласилась. И ничего не заподозрила, когда, словно ворон он закружил вокруг нее и стал произносить зловещие заклинания…
- А вы складно рассказываете,- послышался чей-то голос. Джипо заметил в дверях худощавого молодого человека, лет тридцати пяти, в щеголеватом костюме и с тросточкой.
- Папочка! – Закричала девочка и бросилась к нему на шею.
- Что, радость моя, вижу, ты тут не скучала.
- Нет, я слушала сказку про фею.
- Слышал. А вы, простите, что же сказки сочиняете?
- О, что вы! Просто у меня тоже, когда то были дети. Я - бывший актер.
- Актер?!
- Да, знаете ли, малоизвестный. И давно не играю. С тех пор, как директором стал синьор Заретти. А сказки… когда ушел из театра, надо было, как то зарабатывать себе на хлеб, так ходил с шарманкой и рассказывал детворе всякие истории. Кое-что, из прочитанного или услышанного, а что-то выдумывал прямо на ходу.
- Что вы говорите?!
- Да, шарманку мне подарили, за вклад в развитие театра. У меня еще собачка была. Пудель маленький. Мы с ним вместе ходили. Он плясал под музыку, а я рассказывал. Потом собачка моя сдохла, шарманку продал, чтобы долги отдать.
- Ай-яй-яй! Я вам искренне сочувствую.
- Да что вы. Дело прошлое.
- А вы записывайте, записывайте свои истории. Вы ведь человек образованный, я так понимаю.
- Образованный,- вставил Серджио, - только в этой проклятой стране никому не нужен.
- Ох, дядюшка, любишь ты поворчать. Все у тебя плохие.
- Не все. Почему все? Но те, что у власти, я бы их всех перевешал!
Молодой человек засмеялся.
- Ну, ты, как всегда, в своем репертуаре. А вы, тоже так считаете? Я, видите ли, журналист. С недавних пор работаю в газете «Либерал». Так мне просто любопытно, как журналисту, узнать мнение народа о нашем нынешнем правительстве. Так вы, как полагаете?
- О, я далек от политики…
- Кого ты спрашиваешь? Он за всю жизнь мухи не обидел. Ему, наверно, даже подумать страшно, о том, чтобы кого-то повесить.- Сказал Серджио.
- Все-таки, я убежден, что не все так плохо,– продолжал молодой человек.- Нам, конечно, еще будет нелегко, но следующее поколение заживет гораздо счастливей нас.
- Дай то бог.
- И не сомневайтесь. Скоро все наладится. И дело тут не в министрах. А, как вы хотели? Совсем недавно мы пережили революцию, грандиозные преобразования, войну наконец! Могло ли это не отразиться на нашей жизни? Возможно ли это было миновать без жертв, без страданий? Убежден, что нет. Но ничего, зато, сколько возможностей у нас появилось. Экономический рост и всеобщий прогресс сделают свое дело. Все будут сыти и в достатке. Гораздо более меня волнует моральный облик нашего общества. Люди стали, каким-то недобрыми. Вы заметили, на улицах очень мало детей. Мы, как будто постарели все лет на двадцать. Рожают мало. Прибавьте высокую смертность. А сколько брошенных на произвол судьбы. Сколько сирот при живых родителях. И никому нет дела до них. Взрослые заняты выживанием, а наши дети растут, как сорная трава. Образовательная система в упадке. Литература! Знаете, кто у нас самый читаемый литератор? Этот выскочка Джованьоли, у которого чуть ли не в каждой главе кто-то кого-то убивает. Вот, что теперь по вкусу нашей публике. Таковы наши нравы. А, что ставят у нас в театрах? Да вот даже и ваша сказка. Нет, понятно, что все сказки строятся по принципу: добро борется со злом, но, однако ж, мрачновато.
- Папа! Но он, же не дорассказал, – вскрикнула девочка.- Там ведь все хорошо кончается?
- Конечно! У феи был храбрый старший братик, который ей потом помог расколдоваться.
- Вот видишь!
- Ну что же, замечательно. Однако нам пора идти, дочка. А вам больших творческих успехов.
- Благодарю, хотя какое, там творчество? Заработать бы на кусок хлеба.
- Да, господи, это, же так просто! Вы же умный человек, артист бывший, удивляюсь вам. Берите перо, бумагу и пишите, пишите свои сказки. Вот, как рассказывали, так и пишите. И не бойтесь фантазировать. Что-нибудь, из своей жизни можно. Вам, ведь, наверняка есть, что вспомнить. Измените имена, названия и вперед. Дерзайте.
- Да неужели кто-то такое купит?
- Конечно! А почему бы и нет? Сейчас, что только не печатают, а у вас может даже талант. Попробуйте, по крайней мере. Хотя бы в нашей газете. Напишите, ступайте к нашему редактору, синьору Бертони. Он превосходнейший человек и очень прост в общении. В нашей газете, между прочим, очень приличные гонорары.
- Спасибо вам за поддержку.
- Не за что. Ну, мне пора, извините.
- Пока!- Крикнула девочка и, вместе с папой покинула двор.
Серджио встал, исчез в чулане, потом вернулся с бутылкой «Хереса» и двумя стаканчиками.
- А я тебе давно говорил, не ценят они тебя в этом театре. Ладно, Джипо, лучше поздно, чем никогда. Давай, за твой будущий успех.
Оба приятеля чокнулись и выпили сладкий напиток до дна. От голода и усталости, Джипо мгновенно захмелел и у него сразу подкосились ноги. В глазах потемнело, и он даже не увидел, как жена Серджио подскочила к ним и устроила дикий скандал. Не понимал, что она кричит. Лишь, когда она подступила к нему совсем близко и начала сталкивать с камня и бить, опомнился и ретировался на улицу.
- … мужа моего спаиваешь, дрянь этакая! Чтоб больше духу твоего здесь не было, пьяница проклятый, чтоб тебя черти поскорей забрали!- Слышал он за спиной, сквозь шум в голове.
Шатаясь, он поплелся к себе домой.
*
Старик очнулся от стрекотания сверчка. Не поднимая головы, он взглянул в оконце. Там уже было совсем темно, и лишь тусклый свет фонаря во дворе, отражаясь от стены соседнего дома, едва проникал в каморку. О том, который час теперь, Джипо, конечно, не имел понятия, но, однако быстро сообразил, что еще только вечер, потому что наверху слышались разговоры, топанье и веселый смех соседских детей. Он перевернулся с живота на спину и попытался представить, что там наверху происходит. Джузеппе хорошо знал эту квартиру, так как сам когда то в ней жил. Две комнаты, кладовка и кухонька с большим очагом.
Они поселились в ней сразу после венчания, выгодно сторговавшись с Гортензией за съем. Любовь окрыляла и придавала силы. Бороться с нуждой вдвоем стало гораздо легче и им даже удавалось потихоньку откладывать на черный день. Купили большие настенные часы. Через год родился сын, потом дочь. Жизнь наполнилась смыслом. «Пусть не мы, так дети наши заживут счастливо»,- думал Джипо и радовался, потому что детки у них получились на загляденье хорошенькими и смышлеными. Сын больше походил на маму, такой же рыжий с забавным удлиненным носиком, дочь вышла скорее в папу. Ради них он освоил нехитрое искусство плести из камыша табуретки, и по воскресеньям вместе с Элисией продавал их на рынке по два чентазимо за штуку. На вырученные деньги они справляли своим чадам одежду и обувь, баловали их иногда сладостями и подготовили к учебе.
Когда Джузеппе в первый раз отвел их в школу, нарядных, с большими красочными азбуками в рюкзачках, он был на седьмом небе. Гордился ими и собой и весь день, даже когда пришел в театр, мысленно сидел со своими детьми за партой. Он и не сразу обратил внимание в тот день, что все кругом изменилось, а вместо репетиции, актеры энергично спорят друг с другом, о каком-то Гарибальди. В стране начинался большой передел. Во всех городах проходили стихийные митинги, часто перераставшие в драки, а порой даже и в настоящие боевые действия. Резко все подорожало, зато появилось множество политических партий, движений, группировок, новых газет, на полосах которых печатали такое, о чем совсем недавно было страшно подумать, не то, что произносить вслух. Образовалось две группировки и в театре: «консервативная» с Гобани во главе и «либеральная», заправлял, которой молодой амбициозный сценарист Марко Заретти. Джипо был равнодушен к политике и не хотел принимать, чью либо сторону. Все, чего он желал, это тихо-мирно продолжать играть свои маленькие роли и вовремя получать за них свое маленькое жалование. Но такая позиция не устраивала, ни консерваторов, ни либералов и на Джипо с двух сторон сыпались упреки и обвинения в недальновидности, узости мышления, оппортунизме… Бедняга, не знал даже, что это означает, чем ответить и, как обычно отмалчивался.
Припоминая нынешний разговор с молодым журналистом, старик подумал, что, пожалуй, тот был прав, когда говорил о революции, как о благе для страны. Конечно. Только почему-то она стала благом в основном для тех, кому и прежде жилось неплохо, а ему… ему она не принесла ничего, лишь горести и потери.
Сначала пропала дочь. Соседи утверждали, что видели, как она шла после школы с каким-то странным господином в сторону леса. Поиски не дали никаких результатов. Ни в городе, ни за его пределами, ни живой, ни мертвой, семилетнюю девочку так и не нашли. А через полгода слегла Элисия. Она давно жаловалась на боли в животе, но терпела их, пока они не стали совсем невыносимыми. Одолжив несколько лир у знакомых, Джипо отвез жену в лечебницу к весьма уважаемому доктору Феллини, считавшемуся в округе большим специалистом. Тот около часа «колдовал» над бедной женщиной, затем, в сопровождении молодого ассистента, вышел из смотровой. Не глядя в сторону Джузеппе, произнес:
- Что ж, попробуем касторкой. В сущности, пациент скорее мертв, чем жив. В таких случаях мой учитель анатомии, да будет земля ему пухом, говаривал: лечению подлежит, выздоровлению нет. Так-то вот.- И, не дожидаясь расспросов, пошел дальше по длинному коридору.
- Не падайте духом,- попытался утешить молодой ассистент,- профессор- человек, несколько, циничный, но он сделает все, что в его силах и более. К сожалению, мы не боги, случай, действительно, неординарный, так что обещать ничего нельзя, но если ваша супруга пройдет у нас курс предварительного лечения, то есть очень неплохие шансы. Вы уж постарайтесь изыскать средства. А пациент скорее жив, чем мертв,- хохотнув, добавил он и побежал вдогонку за шефом.
Джипо заметался по всему городу, в поисках денег. Одолжил у всех, кто только мог что-то дать, выпросил у директора театра вперед свое месячное жалование и на вырученные деньги определил Элисию на стационарное лечение в клинике Феллини. Касторка не спасла. Через пару месяцев жена скончалась в ужасных муках. Профессор только руками развел, посочувствовал.
От сырости, старик продрог и очнулся. Он понял, что мерзнет из-за мокрой обуви на ногах.
- Ай-яй-яй,- сказал он, скидывая на пол башмаки и носки,- вот, беда, теперь точно подхвачу простуду. И что тогда делать? Господи, как холодно. Э-хе-хе, а как уютно было на той квартире. Живу, словно крыса. И она еще хочет денег за эту нору. Даже огня разжечь негде!
Он встал, босиком пошлепал к столу, на котором стояла кружка с водой. Сделал пару глотков, Покопавшись в корзине, что стояла в углу, вытащил оттуда какие-то тряпки, потом, наощупь, вернулся к кушетке и постарался укутать тряпками ноги. Наверху уже все успокоилось, да и сверчок замолчал. Стало очень тихо, и в этой обстановке, Джипо с пугающей ясностью, представил себя мертвым, лежащим под землей в деревянном гробу. От страха, застучало сердце, и невольно увлажнились глаза.
- Ах, если бы со мной был сейчас мой милый мальчик, мой сынишка…- зашептал старик.- Он бы устроился на работу, и мы тихо жили бы себе. И зачем ты сунул нос в это дело? Все равно ведь, маму уже было не вернуть…
Овдовев, Джузеппе впал в безумие. Он поседел, перестал заботиться о своем внешнем виде, много пил и, в забытье, заговаривался, ругал себя, бога и, конечно, докторов. Особенно Феллини. Сын некоторое время угрюмо молчал, слушал отца из своего уголочка, а однажды встал и пошел мстить за маму. Отыскал дом профессора и забросал его булыжниками. Один из камней угодил в плечо хозяину дома. Мальчик остался доволен своей выходкой, но она дорого обошлась ему. Профессор подал жалобу в прокуратуру и сорванца очень быстро нашли и арестовали.
Спасти сына от суда, Джузеппе не смог. Денег на адвоката не хватило, а Феллини оказался неумолим, хотя Джипо, буквально ползал у того в ногах, выпрашивая забрать обвинение. Мальчика приговорили к трем годам заключения.
Тюрьма для малолетних преступников находилась в семи милях от города. Работы в театре почти не давали, (все были заняты политикой), и Джипо почти каждый день пешком стал ходить туда. Свидания разрешались только по субботам, но бедняга рад был уже и тому, что может хотя бы издали видеть сына за узким зарешеченным окном, услышать его голос, чтобы хоть так убедиться, что с ним все в порядке. Охранники вскоре привыкли к старику и не обращали на него внимания. Так миновал год. Как ни странно, но арест сына, вернул Джипо к жизни. Он бросил пить. Появилась цель. Он написал губернатору прошение о помиловании и ждал, терпел, трудился, ходил на свидания. Однажды, правительство объявило о большой амнистии. По почте пришел вызов в суд. Джузеппе с надеждой поспешил туда, но вместо справки о досрочном освобождении сына, ему выдали там другой документ- свидетельство о смерти. Подробностей никто не рассказывал. Сообщили только, что убит в драке между заключенными. Мол, в подобных заведениях такое не редкость.
Мысли у старика начали обрываться, путаться, образы исказились, помутнели. Сознание его провалилось вдруг в какую-то бездну, и он уснул. Снаружи всю ночь завывал ветер, гонявший по двору кучи мусора и листьев. Срывался дождь. А фонарь раскачивался, образовывая своим светом, причудливые, колыхающиеся тени на стене соседнего дома…
Какая-то вспышка заставила старика очнуться. Рассвет еще не наступил, и в подвале по-прежнему стояла темень. Можно было продолжать почивать, но он боялся закрыть глаза, боялся забыть сон, только что приснившийся. Он «прокручивал» его от начала и до конца, стараясь не упустить ни одной из деталей. Это было странное, очень яркое видение: дети, много детей, Элисия, Серджио, синьор Гобани – бывший директор театра. Правда, они и раньше снились ему иногда, но на сей раз все сложилось в настоящую большую историю, с увлекательным сюжетом. Кое-какие изменения, дополнительные подробности, конечно, требовались, и они быстро возникали в голове у Джузеппе. Неожиданно для себя, он понял вдруг, что ужасно хочет это все записать. Недаром, ведь, журналист советовал, попробовать себя в литературе. А отчего бы и нет? К тому же, думал он, как будет здорово описать своих милых родных и близких ему людей, чтобы читатели смогли бы с ними познакомиться, сопереживать за них. Ведь таким способом, он их, по сути, оживит, возродит заново! Идея показалась ему гениальной, и он снова и снова обдумывал свой приснившийся сюжет, сочинял в уме диалоги, сценки.
Не утерпев, он вскочил с кровати и застыл на месте. На его лице возникла странная блаженная улыбка, а взгляд его устремился, куда-то в стену, хотя вряд ли он что-то там видел, а если и видел, то совсем не то, что находилось перед ним.
- Здорово! Вот это здорово придумано... - бормотал он себе. - Прекрасно! Какая это будет чудесная милая повесть! Добрая, поучительная... да, да... может я... ах, глупый чурбан! На чем же ее писать? Надо сходить к Серджио! Да-да. Попросить у племянника его жены. У того наверняка найдется бумага...
Старик начал ходить, прихрамывая по комнате из угла в угол, иногда непроизвольно что-то вскрикивая или странным образом заламывая руки, хихикая. Если бы кто-нибудь увидел его в этот момент со стороны, то вполне мог бы решить, что он спятил.
Джипо и в самом деле словно вышел за обычные рамки, и даже мрачная обстановка ничуть не мешала его буйной фантазии. Он путешествовал по сказочной стране, населенной удивительными существами. Эта страна сильно напоминала ту, в которой он жил, но отличалась тем, что в ней могли происходить чудеса... Люди, звери, птицы там легко понимали друг друга, и говорили между собой на одном языке...
За окном раздались, чьи-то голоса. Наступило утро. Джипо был очень голоден, но голод отступал перед жаждой творчества. Он накинул на себя плащ, обулся, вышел из своего убежища и поспешил к Серджио. Всю дорогу он продолжал обдумывать свое произведение. И предвкушал большой успех.
- Я получу гонорар, - бормотал Джузеппе, - расплачусь с Гортензией, а на оставшиеся деньги куплю у мясника кровяной колбасы, куплю свежих булок и бутылку «Хереса»! Да что там! Главное, я стану знаменитым, а мои любимые детки обретут новую бессмертную жизнь. Да, да, я посвящу эту книгу им, и напишу ее, чего бы мне это не стоило...
Прохожие удивленно смотрели на спешащего, разговаривающего с самим собой хромого, и иногда крутили у виска пальцем. Наконец, Джипо дошел до своего приятеля и застучал к тому в дверь.
- Кого еще принесло в такую рань? - услышал он ворчливый голос жены Серджио, - не иначе этот твой собутыльник. Она открыла дверь и ухмыльнулась. - Ну что я говорила? Явился, не запылился! Чего тебе?
- Простите за столь ранний визит, синьора, - вежливо произнес Джипо. - Я бы хотел, если это, конечно, возможно, переговорить с вашим племянником. Это срочно! Пожалуйста! Как бы мне его найти?
- Нету его в городе. Уехал он. Надолго.
- А... а что Серджио, дома?
- Иди, иди отсюда, проклятый пьяница. Из-за тебя он тоже скоро сопьется. – И дверь захлопнула перед носом Джузеппе. Он пожевал губами, махнул рукой и пошел прочь. По дороге заглянул в лавку, где продавались письменные принадлежности. Толстый и сытый молодой продавец вскочил было навстречу клиенту, но быстро догадался, что от такого покупателя толку будет мало.
- Чего изволите? - зевая, спросил толстяк.
- Доброе утро! Мне нужна бумага, листов двадцать-тридцать, можно не первого сорта и чернил подешевле!
- Пожалуйста, все перед вами. Выбирайте.
- А не будете ли вы так любезны, сказать, во сколько мне это обойдется?
- Извольте. Двадцать больших листов и чернильница, стало быть, всего четыре чентазимо.
- Ой, а не могли бы вы записать это на мой счет. Я занесу деньги через пару дней. Сегодня, вот, кошелек забыл.
- Ишь ты! Нашел дураков. Знаем мы вашего брата.
- Ну, так возьмите мой плащ. Обещаю, что скоро вернусь за ним.
- Еще чего! Дураков нет. Что я скажу хозяину? Да и не стоит этот, с позволения сказать, плащ четырех чентазимо.
Джипо не стал спорить. Вышел на улицу и, расстроенный, побрел на рынок. Конечно, раннее утро было не лучшим временем для таких походов. Торговцы, хмурые от недосыпа, только-только приступали к работе. Их товар все еще лежал свежий, аккуратно сложенный на лотках. Бедняге перепало лишь пару почерневших капустных листьев. Джипо совсем пал духом. Вернувшись, домой, он свалился на койку и почти уже снова заснул, как вдруг его осенило. Он вскочил, недолго колеблясь, снял со стены тяжелые, все равно бесполезные часы, и понес их к старьевщику…
- Тридцать, больше не дам, - сказал старьевщик, повертев в руках громоздкий агрегат.
Джипо вздохнул, но с ценой согласился. Жалко было расставаться с часами, зато теперь в его кармане весело звенели спасительные монеты. “Ничего, - думал он, - если гонорар будет большой, выкуплю их у него и отремонтирую”.
Старик тут же побежал за бумагой. По дороге заскочил в булочную, купил буханку свежего хлеба. Прямо на улице, подкрепившись корочкой, зашел в лавку. Он нарочно зашел именно к неприятному толстяку, а не пошел в соседний магазин. Ему непременно хотелось доказать молодому человеку, что он порядочный.
- Пожалуйста... благодарю, что купили у нас. Заходите еще,- щебетал теперь толстяк.
- Мне надо еще пару свечей.
- Вот, извольте. Большие. Долгогорящие. Еще только две монетки. Покорнейше благодарю.
Забрав все, Джипо поспешил в свой подвальчик. По дороге отломил от старой деревянной постройки несколько щепок, чтобы было чем писать. В голове, тем временем, вновь оживала придуманная им история.
Перед тем, как зайти к себе, Джипо поднялся к соседям, попросил кипятка, затем вернулся в свой подвальчик, с грустью посмотрел на то место на стене, где до сего дня висели часы. Затем разложил на столе бумагу, чернильницу, свечки. Снял с себя плащ. Еще раз перекусил хлебом, запивая кипятком. Наконец-то за последние несколько дней его желудок не сводило от голода.
Теперь можно было приступать к творчеству. Джипо присел на плетеную табуретку, единственную в комнате, открыл чернильницу, выбрал щепку поострей и изготовился.
Он еще раз постарался представить себе весь сюжет от начала до конца, вспомнить все образы и действия. Казалось, все сейчас пойдет замечательно. Он почти физически видел своих героев, слышал их голоса, но, хоть убей, никак не мог начать это все описывать. Не получалась даже первая фраза. Не придумывалось и название. Все попытки выходили какими-то корявыми, неудачными, и он раз за разом перечеркивал их. Тогда ему пришло в голову писать с конца. Идея оказалась почти удачной. По крайней мере, несколько предложений, хотя и не блестящих, но на бумаге появились. И все же он оставался недоволен. Уже вечерело, он смертельно устал, а результатов по-прежнему практически не было. Старик поднял голову, посмотрел в окно, стена соседнего дома вновь надолго привлекла его внимание. В сумерках она выглядела еще мрачнее обычного.
- Ничего. Это ничего. Я смогу, - произнес он.
Чтобы не уснуть Джипо встал, прошелся несколько раз из угла в угол, зажег первую свечку, и стал от нечего делать подтачивать ножиком свои щепки.
- Вот так фокус, - сказал он. - А я планировал написать все до завтрашнего утра. Видимо, правду говорят, что сочинительство – тяжкий труд. Пожалуй, это потяжелее, чем чинить башмаки или мастерить ножки для стола.
Ключевая фраза повести, словно, вынырнула из неоткуда! Джузеппе недолго сомневаясь, макнул самодельное перо в чернила и перенес ее из головы на бумагу. За ней появилась и вторая, третья. Начало было положено.
Писалось, по-прежнему тяжело. Он неоднократно перечеркивал и переписывал заново, подправил даже первое предложение, которое сперва показалась гениальным, но, главное, теперь последние сомнения: получиться или нет, у него отпали. Конечно получиться! Не к завтрашнему, так к послезавтрашнему утру, или через неделю. Повесть непременно будет написана. Под тусклым светом восковой свечки и под стрекотание сверчка, старик работал до глубокой ночи. И, когда совершенно обессиленный, упал на кровать, то мгновенно заснул.
На другой день, солнце уже стояло в зените, когда он открыл глаза. По привычке, Джузеппе еще долго неподвижно лежал, глядя на стену. Угадывал по ногам соседей, проходивших мимо окна. Думал о чем-то несущественном. За дверью, раздался знакомый хриплый голос квартирной хозяйки.
- Эй, тунеядец! Спишь еще? Надеюсь, не забыл: у тебя еще неделя, чтобы расплатиться со мной, а не то пеняй на себя. Ну, дрыхни. Черт с тобой! Тебе же хуже. Горбатого могила исправит.
Гортензия ушла. Пора было вновь приступать к работе. Он поднялся. Кое-как доковылял до стола. Поскорее сел, чтобы не упасть от головокружения. Неприятно ныло в затылке, но старик решил не обращать на это внимания. На столе лежало несколько листов исписанных и исчерканных и стопочка еще чистых. Вокруг много чернильных и восковых пятен.
Наскоро доел хлеба, запивая водой. Он давно привык есть понемногу, так что вчерашней буханки, вполне должно было хватить на весь день, а значит и выходить наружу пока не требовалось. Перечитал написанное. Кое-что поправил и двинулся дальше. Писать с утра на свежую голову оказалось легче, но, все равно процесс затягивался. Подбирать нужные слова оказалось чрезвычайно сложным, утомительным занятием. Чистые листы быстро сокращались, на их месте возникала кучка исчерканных. К вечеру, перечитав еще раз, Джузеппе уже знал, что бумаги не хватит. За ночь он использовал последнюю. Притом, что даже в черновом виде, получалось меньше трети.
Поутру, он вышел из своего убежища, купил в той же лавке уже сразу пятьдесят листов, чернила, свечи. После этого, на рынке выторговал хлеба, фунт сметаны и подобрал с пола кем-то оброненную луковицу. Денег, вырученных за часы, осталось совсем немного, но он твердо верил в большой гонорар за свое произведение и не переживал.
За три последующих дня он выходил из подвала, лишь затем, чтобы вынести помойное ведро или попросить кипятку у соседей. Повесть совсем его измучила. Он осунулся, пожелтел. Под глазами, от ночных бдений, образовались ужасные черные мешки. Все чаще приходилось потирать грудь, чтобы унять неприятное покалывание. И все-таки, он продолжал творить. И когда работа над черновым вариантом была завершена, то зарыдал от счастья, как когда-то принимая на руки своего новорожденного первенца.
На радостях он сходил к Серджио и похвастался тому своими литературными успехами.
- Ну вот, я же говорил. Молодец!- поддержал приятель.- Переписывай поскорей и беги в редакцию этого, как его «Либерала».
Они выпили втихаря легкого домашнего вина, и Джузеппе, немного захмелевший, захромал в сторону дома. День стоял превосходный, солнечный, и ничто не тревожило, не раздражало. Даже стена грязная соседнего дома. Во дворе, Джипо столкнулся с Гортензией, но не стушевался, а спокойно с достоинством поклонился и пожелал ей приятного аппетита, потому что она как раз, что-то пережевывала. Столь необычное поведение квартиранта, так удивило ее, что она едва не подавилась и совсем забыла спросить его о долге.
Переписывал Джипо весь день и очень старательно. Бумаги и чернил оставалось совсем немного, так что каждое предложение перечитывалось по три раза, прежде чем перенестись в чистовик. Когда и эта тяжкая, но приятная работа была завершена, старик аккуратно сшил все листы воедино, отложил их в сторону. Наконец, потушив огарок свечи, буквально рухнул на койку.
*
Непонятное беспокойство охватило его на другой день после пробуждения. С одной стороны, он твердо был убежден, что произведение прекрасно и должно иметь успех. С другой, какой-то панический страх охватывал его от одной мысли, что надо идти в редакцию, и он долго не мог заставить себя подняться. Ко всему примешивалось такое чувство, будто бы утро это с ним уже случилось, и все: разговоры соседей за стенкой, лай собаки, чей-то свист, даже запах дыма со двора, все это, как будто повторяется. А затем, в окно к нему заглянул черный дворовый кот, и Джипо, хотя никогда и не был суеверным человеком, вдруг совсем разволновался. Все думал, не дурной ли то знак? Впрочем, кот и раньше бывало, заглядывал в коморку, любопытства ради, и в те дни ничего особенного не происходило.
«Глупенький мой, бедненький муженек. И всего-то ты боишься»,- сказала бы Элисия.
- Конечно,- произнес Джузеппе.- Что такое кот? Вздор! Чепуха! И не старый ли я дурак, после этого?
Он твердо решил ни на что больше не обращать внимания и осуществить свой план до конца. Да и тянуть уже было некуда. Встал. Очень тщательно умылся, переоделся в чистое, причесал свои редкие седые волосы, доел сметану и вышел на улицу, прихватив с собой торбочку с рукописью.
Главного редактора газеты «Либерал» знал весь город. В свое время синьор Бертони был даже скорее радикалом, мечтал о большой политической карьере. Участвовал в акциях протеста, ходил на митинги, баллотировался на пост главы города, но после того, как однажды кто-то проломил ему голову, политику решил забросить и ушел в журналистику, о чем никогда не жалел. Газета, им возглавляемая, стремительно набирала популярность, потому что Бертони был мастером из любой ерунды сделать сенсацию. И в каждом номере, на передовице, читатели обязательно находили что-нибудь эдакое. В это утро он, как обычно, работал над новой статьей, которую ему принесли, и заодно обучал молодого журналиста.
- … нет, концовку тоже надо переделать. И название. «Схватка за тунца». Никуда не годится. Такое название увлечет, разве что рыболовов, а наш читатель гораздо серьезней. Я думаю, попробовать, как-нибудь так. Например, ну скажем: «Найден повод для войны между Британской империей и Оттоманской Портой». Какого? Согласись, интрига. Хочется прочитать.
- Шеф, вы – гений!
- Я знаю. Иди, исправляй. И про концовку не забудь.
Журналист побежал выполнять задание, а вместо него, в дверях кабинета появился Джипо. Выглядел он так, будто пришел давать чистосердечные показания на самого себя. Редактор, впрочем, был человеком добрым и снисходительным. Заметив робкого гостя, дружелюбно улыбнулся и пригласил присесть.
- Чем обязан?- спросил он.
- Простите, что потревожил, синьор.
- Да что вы! Мы всегда рады посетителям. Это ведь, что означает? Что наша газета пользуется успехом! Что ее читают! Иначе, вы бы не пришли, верно, ведь?
- Да, да…
- Я, если угодно, вообще придерживаюсь того убеждения, что не надо бояться людей. Хуже всего, когда тебя не замечают, когда никому не интересен. Кое-кто критикует нас за эпатажность. Иной раз бывает, и гневные письма пишут и даже драться приходят и в лицо плюются. Ха-ха! Да, и такое случалось. Но это, я вам доложу, меня только радует. Значит, не зря мы тут трудимся. Читают нас, задевает, понимаете ли, за живое. Вот в чем штука! Вы наш прошлый номер видели?
- Нет, простите, пропустил.
- Ай, жалко! Там такая статья… водички хотите?
- Нет, покорнейше благодарю.
- А я выпью. – Редактор налил себе из графина стакан воды.- Так у вас, верно, какое-то дело ко мне?
- Да, я как раз…
- Слушаю вас со всем вниманием.
- Собственно, говорить тут нечего. Вот,- Джипо протянул редактору свою повесть.- Я на днях имел удовольствие пообщаться с одним из ваших работников. К сожалению, не спросил его имени, но это не главное. Так он мне дал полезный совет, которым я воспользовался и еще порекомендовал вас. А я теперь и сам вижу, какой вы замечательный человек.
- Приятно слышать.
- И я тут написал рассказ. Точнее, сказку. Вот. Был бы вам, чрезвычайно признателен, если бы вы ее прочитали. Мне кажется, ее можно напечатать.
- А вы уже печатались, где то?
- Нет. Но, говорят, я неплохой рассказчик.
- Что же, свежий материал нам всегда нужен,- обнадеживающе сказал Бертони, надевая очки.- Хотя, это конечно, не наш формат. Вы зайдите через недельку. Я посмотрю, дам ответ.
- О, синьор Бертони, ради бога, умоляю, прочтите сейчас. Если бы вы знали, какие надежды я возлагаю, на это произведение. Знаю, вы - человек занятой и я бы ни в коем случае не стал бы вас упрашивать о таком одолжении, но обстоятельства вынуждают меня. Прошу вас. Ждать неделю для меня теперь никак не возможно.
- Да, но тут много. Ну, хорошо, только из уважения к вашим сединам, четверть часа пожертвую, но не больше. – Редактор, не дожидаясь благодарностей, начал читать.
Джипо от волнения весь напрягся и замер. «Вот он - момент истины»- шаблонно подумал он. Бертони прочел первые три листа, затем поднял взгляд на посетителя и расплылся в улыбке.
- А знаете, мне нравится. Забавное начало. Увлекает. Не все гладко, но зато живенько.
- О! Синьор Бертони, - перебил Джузеппе,- так вы беретесь ее напечатать?
- К сожалению, должен вам сказать, то, что вы принесли, не совсем подходит нам тематически. Видите ли, мы – новостная газета. Следим за светскими хрониками, а у вас большое художественное произведение. Какой-нибудь очерк или фельетон, пожалуйста, но ваш рассказ слишком велик. Его ни в какую из рубрик не вставить. При всем моем желании. Извините. Вы пошлите его лучше, в какой-нибудь литературный журнал. Их сейчас много. – Подытожил Бертони и вернул рукопись в руки Джузеппе.
- У нас в городе нет литературных журналов.
- Не беда. В столице, зато сколько угодно. Могу даже дать вам пару адресов.
- Благодарю вас, синьор редактор,- произнес старик, и уже собрался было уходить, но Бертони, вдруг остановил его жестом.
- А знаете что, у меня идея!- сказал он.- Пойдите-ка с этим в наш театр. Может быть, Заретти заинтересуется?
- Заретти?
- Да, он - главный художественный руководитель. Просвещеннейший человек! Сам пишет.
- Я очень хорошо знаю синьора Заретти. Когда то служил в театре под его началом.
- Что вы говорите?! Ну, видите, вам даже представляться не придется. Идите к нему. И передавайте от меня большой привет. Мы с ним приятели.
- Что же мне ему сказать? Это ведь не пьеса.
- Ну и что. Переделаете. Удачи вам и не забудьте подписаться на нашу газету. Не пожалеете.
- Спасибо вам, синьор Бертони. Вы мне надежду вернули.
- Не стоит. Всегда рад помочь талантливому человеку.
Джипо с поклонами попятился к выходу. «Как же мне самому не пришло в голову такое?»- Думал он. Всю дорогу от редакции до театра старик прикидывал, какой процент с продаж билетов прилично будет просить у своего бывшего руководителя за сценарий. Сам директор в молодости, за свои пьесы всегда брал не меньше пяти, но для Джипо и два было бы расчудесно.
Синьор Заретти, как всегда после обеда сидел у себя в кабинете в большом кресле, покуривая трубку, и думая о приятном. Премьера прошла успешно. И теперь не требовалось целыми днями напролет, торчать на репетициях, выжимая из бездарных артистов нужные интонации. Все шло своим чередом. Он вновь купался в лучах провинциальной славы и уже мечтал о больших гастролях следующим летом.
Стук в дверь нарушил эту безмятежность. Директор не любил, когда кто-то видел его отдыхающим. Он быстро подобрал с пола первый попавшийся листок и сделал вид, будто погружен его изучением. Дверь тихонько приоткрылась, и на пороге появился меньше всего ожидаемый здесь старик Джузеппе. Заретти даже не сразу поверил своим глазам.
- Ах, это ты опять. Что-то зачастил к нам в последнее время.
- Здравствуйте, синьор! Прошу прощения за беспокойство…
- Да, немного занят, но не страшно.- Директор театра встал со своего любимого кресла и пересел за рабочий стол. – Если ты насчет работы, то пока ничем не могу помочь.
- Нет, нет, благодарю вас, напротив, я рискнул бы сам предложить вам кое-что.
Джипо заметил, что его слова произвели впечатление. Осмелев, он без приглашения сел напротив и протянул через стол свою рукопись.
- Это… что?
- Вы всегда говорили, что ищите оригинальные сюжеты. Вот. Как говорят, родилось от вдохновения. Вы не поверите, я увидел это во сне. И мне показалось. В общем, я решился написать, хотя никогда раньше не пробовал. То есть, давно не пробовал. В молодости у меня было несколько попыток. Конечно, ничего серьезного. Но эта повесть. Я вложил в нее всю душу. Я в ней уверен, синьор Заретти. Прошу вас, не откажите в любезности, прочтите. Клянусь, вы не пожалеете.
- Дорогой мой, но я, право, не знаю, что и сказать. А почему бы не отправить ее для начала в какую-нибудь газету или журнал?
- Я был нынче у синьора Бертони. Он читал, хвалил, но сказал, что она не подходит им по размеру и стилю. Между прочим, это он посоветовал мне обратиться напрямую к вам. Переделать ее в пьесу несложно. Я хоть сейчас готов заняться, только скажите, нравится вам или нет? Вы же сами говорили, что устали от классики.
Директор пыхтел трубкой, перелистывал рукописные страницы. Наконец, вздохнув, согласился.
- Хорошо, давай, посмотрим, что тут за шедевр.
Джипо едва дышал от радости и не смел произнести звука за все время, что Заретти продолжал читать. Так же когда то он волновался во время сдачи экзаменов в семинарии. Так же подобострастно смотрел он в лицо экзаменатору, пытаясь по мимике и жестам угадать, доволен ли тот ответом.
Директор театра читал быстро, (как показалось Джузеппе, даже слишком быстро). Много хмурился, постукивал пальцами по столу, прокашливался. Трубка его, между тем, совсем перестала дымить, и он держал ее у себя во рту без всякого толка. Закончив чтение, он минуту, ничего не говоря, занимался набиванием новой порции табака. Раскурив ее, он откинулся на спинку стула и, как то странно посмотрел на своего бывшего актера.
- А как тебе вообще пришла мысль написать такое? Ах, да, приснилось. Ну, что же, друг мой. Как бы так сказать… я ведь, если помнишь, тоже пробовал себя в литературе. Две книги издал. А моя пьеса «Мятеж», какой успех имела. Ну, ты помнишь, ты там еще тоже играл кого-то…
- Сторожа,- подсказал Джипо.
- Да-да-да! Сторожа. Роль маленькая, правда. Хотя я всегда говорил, что нет ролей больших или маленьких. Все роли важны в спектакле. И фразу, которую ты там произносил, это же был просто блеск! Ты помнишь, как ухохатывалась публика? Тоже, знаешь ли, не каждому дано. Вот. Так я к чему? Понимаешь, каждый должен заниматься своим делом. Всякий мало-мальски грамотный человек, хотя бы однажды в жизни пытается что-нибудь сочинить. Это нормально. Думает, надо только заставить себя сесть за стол и начать. Подумаешь, Петрарка, я тоже, дескать, могу. А, нет! Как у Петрарки, не выходит. А почему? Да потому что, всякое искусство оттачивается годами тяжкого напряженного труда. Даже у больших прославленных литераторов не всегда все удается, что же говорить о начинающих. Чаще всего не рассказ получается, а набор фраз. Смастерить шалаш способен всякий, но построить дом, хотя бы и небольшой, но удобный для жилья, сумеет только человек, долго учившийся этому ремеслу. Да даже суп, чтобы сварить, кухарке нужно изрядно постараться. Не достаточно поставить на огонь котелок с водой и побросать туда что попало, ведь это варево еще кто-то есть будет! А литература, это милый мой, не ремесло, не стряпня какая-нибудь. Искусство! Причем, сложнейшее. Да, да, и наскоком здесь никаких вершин не достигнешь.
- Неужели все так плохо?- прошептал Джипо, сильно побледнев за последнюю минуту.
- Ну, почему все? Местами очень даже прилично, но в целом. Извини, буду с тобой откровенен, писать книги – не твое призвание. Ну, вот ты мне просто скажи, о чем эта история? Идея какая?
Старик растерялся, брякнул первое, что пришло в голову.
- Как в любой сказке: добро борется со злом.
- Нет, это не идея. Так любому тексту можно философский смысл придать. Я о другом. Что это? Какие-то странные человечки, звери, кто-то за кем-то гонится. Извини, конечно, но у меня складывается впечатление, что ты бредил, когда писал.
- Я готов еще поработать. Скажите, где слабые места, я поправлю. Или поправьте сами. Вы же – мастер.
- Не стоит. Право, не стоит и время тратить.
- Синьор Заретти, не нужно за нее денег. Переделайте ее. Я прошу вас, поставьте по ней спектакль.
- Джипо, дорогой, мой, нет! Никогда! Уж, по крайней мере, пока я – главный художественный руководитель в этом театре, такое не пройдет. После бессмертных пьес Шекспира и Лопе де Вега, опуститься до уровня балагана? Чтобы надо мной смеялись потом всю жизнь? Уволь.- Марко Заретти ловко перекинул рукопись на противоположную часть стола и снова запыхтел трубкой.- Я очень надеюсь, что ты правильно меня понял, дружище. Ничего страшного, разумеется, не произошло. Попробовал. Молодец, что попробовал. Но, мой тебе совет: не продолжай, не становись графоманом. Играй лучше на своей шарманке.
Джипо еще ждал несколько секунд продолжения, но директор молчал. Тогда он забрал свои листы, встал, и ничего не произнося, потому что в горле стоял комок, вышел из кабинета.
Ему было нехорошо. В глазах темнело, ноги стали, как ватные, и если бы не свежий воздух на улице, то он непременно упал бы в обморок. Немного постояв у афишного столба и придя в себя, он побрел, куда глаза глядят. Мысли его были далеко и он не почувствовал, как из рук выскользнула стопочка листов.
- Эй, синьор! – Окликнул его кто-то.
Джузеппе продолжал идти, потому что не думал, что кто-то может назвать его синьором. Подбежал мальчик, лет десяти, тронул за рукав и протянул листы.
- Вы обронили.
- Спасибо, малыш.
- Не за что. Будьте внимательны.- Мальчик картинно поклонился и убежал по своим делам.
Джузеппе долго смотрел ему вслед, затем положил рукопись в торбу и двинулся дальше. Он бесцельно бродил по улицам родного города, иногда останавливался или садился на скамейку, потом шел дальше, пока случайно не оказался напротив одной винной лавки. Денег в кармане оставалось как раз на бутылку дешевой яблочной водки, и старик купил ее. Сунул в карман плаща и захромал домой. Во дворе, он вновь столкнулся с Гортензией. Домовладелица хотела было наговорить квартиранту каких-нибудь гадостей, но что-то, как будто удивило ее, или напугало и она, молча, пропустила Джузеппе в свой подвальчик.
Весь остаток дня старик просидел за столом, заливая свое горе алкоголем. Он никак не мог понять, отчего судьба в очередной раз сыграла с ним злую шутку. Отчего рассказ, казавшийся гениальным, на проверку получился никчемным? Джипо печально смотрел на стопку исписанных им листов, и едва сдерживался, чтобы не разорвать их в клочки. Или сжечь, чтобы никто, никогда не узнал бы об их существовании. Переделывать повесть, просто даже перечитать ее у него не осталось ни сил, ни желания. В самом деле, зачем только тратить время? Мастерство, приходит после долгих лет упорной работы, но о каких летах, может идти речь при такой жизни. Продержаться бы до весны.
Бутылка постепенно опустошалась. Боль душевная сменилась на легкое покалывание под ребрами, а воспоминания о событиях минувшего дня, тревогами о будущем. Оно не предвещало ничего доброго. «Все-таки, хорошо, что Элисия не дожила до сего дня,- думал Джузеппе,- ей было бы тяжело смотреть на меня, а я бы стыдился смотреть в глаза ей и детям. Господи, почему я так одинок!»
Наступили сумерки, и старик решил зажечь свечку. Точнее огарок, оставшийся от нее. По привычке он притянул к себе рукопись и непроизвольно начал ее просматривать. Постепенно, чтение увлекло его. Забылись тревоги и печали. Пару раз он даже начинал бесшумно смеяться над эпизодами, а под конец счастливо улыбался и долго мысленно общался с героями, которых сам выдумал.
Восковая свеча совсем расплылась по столу и давала теперь едва заметный огонек, величиной с семечко. Джипо, почему то с волнением ждал, когда он совсем исчезнет. Огонек померцал звездочкой напоследок и погас. В подвале наступила кромешная темнота. Старик в задумчивости сидел еще некоторое время, затем вздохнул и подобно кроту, на ощупь добрался до койки. Не разуваясь, он свернулся калачиком, укрыл свое тощее тело плащом, закрыл глаза. Спать пока не хотелось. В сознании калейдоскопом, беспорядочно проносились мысли, образы, обрывки фраз. «После бессмертных пьес Шекспира и Лопе де Вега, опуститься до уровня балагана?.. Мы, как будто постарели все лет на двадцать… Перевешать бы их всех там… Берите перо, бумагу и пишите, пишите свои сказки…пока я – главный художественный руководитель в этом театре, такое не пройдет… это конечно, не наш формат».
Джипо устал думать об этом. Он перевернулся на другой бок и мысли изменились. Вдруг заиграли яркие сказочные картинки из придуманной им истории. Дети, животные, птицы. В сказке были и злодеи, но они представлялись в ней не такими уж и свирепыми. Скорее даже немного жалкими, как и их создатель. На душе вдруг стало спокойней, и старик уснул.
Где то за окном стрекотал сверчок. В подвале под утро, как всегда похолодало, но Джипо лежал теперь на спине, плащ был сброшен на пол, а на шее и на лбу у него появилась испарина. Ему снился кошмар.
Будто бы он совсем маленький мальчик, потерялся в лесу и зовет маму. Но мамы нет. А где то совсем рядом завывают волки. Тогда он начинает бежать. Мелькают деревья, кустарники, больно бьют по лицу ветки, он часто спотыкается об корни. Дыхание сбивается. Волки или собаки преследуют его с ужасающим воем.
- Маааама!- кричит Джипо.
Он делает отчаянный рывок. Добежав до канавы, кидается прямо туда, в самую тину. Совсем рядом проносится стая хищников. Какое счастье, они не заметили его! Но надо снова бежать, иначе они скоро снова возьмут след и обнаружат его. Надо непременно выйти на дорогу, к людям.
- Иди прямо, никуда не сворачивай, и выйдешь к театру,- слышится, чей-то знакомый голос. Он оборачивается и видит перед собой синьора Гобани.
- А что вы тут делаете? - Спрашивает он.
- Ловлю пиявок, они хорошо помогают при головной боли. Хочешь пиявку, сынок?- И синьор Гобани протягивает руку с мерзким червем. Джипо испуганно шарахается в сторону.
- Нет, синьор, благодарю вас.
Он бежит дальше, как указал старый директор театра. Лес редеет. Кажется, будто бы от погони удалось оторваться, но тут перед ним ни с того ни с сего вырастает огромная стена. Серая, с выступающими кое-где кирпичами, невероятно высокая и бесконечно длинная. Ни обойти, ни перелезть ее никак нельзя. Джипо мечется из стороны в сторону, а позади уже вновь отчетливо слышатся звуки погони.
- Спасите! - Кричит он, чуть не плача.
-Иди, иди скорее сюда. Здесь потайная дверь. Скорее.
Джузеппе сразу узнает этот голос. Он оборачивается и видит перед собой своего сына.
-Господи! А мне сказали, что ты погиб! Где же ты пропадал все это время, плутишка?
- Со мной все замечательно, папа. Видишь, я невредим. У меня много друзей, они там за дверью. А вон мама и сестра,- произносит он, указывая на стоявших поодаль женщину с девочкой.
- Элисия! Боже мой! Вы все живы!
- Здравствуй, миленький мой несчастненький Джипо,- говорит в своей манере Элисия.
- Привет, папочка, - произносит дочь и улыбается, так мило и, в то же время, очень грустно.
Она нисколько не изменилась с тех пор, как исчезла, только побледнела немного, и глаза перестали излучать свет, как прежде.
- Что же вы не обнимите меня?- Спрашивает Джипо.
- Не время, папочка, надо уходить. За тобой ведь гонятся. Идем с нами. Там хорошо. Там тебя никто не обидит.
Джипо оглядывается в сторону леса, (оттуда действительно все отчетливей слышен шум погони), потом снова на родных. Ему кажется, что, что-то будто изменилось в их облике. Он присматривается и замечает вдруг, что у Элисии за спиной большой рыжий хвост, а у дочери абсолютно белое фарфоровое личико. А сын! Он на глазах превращается в деревянную игрушку!
- Скорее же, уходим. Уходим!- Зовут они и начинают один за другим исчезать куда-то.
- Постойте, куда же вы? Как же мне с вами!- растеряно кричит Джузеппе
- Ты должен стать таким же, как мы…
- Но как? Я же живой, я не могу, как вы.
Но что-то уже происходит с его телом. Он чувствует, как холодеет кровь, как немеют ноги. Они стали совсем, как деревянные. За спиной слышно уже сопение набегающих хищников. Джипо охватывает паника. Он пытается бежать, но не может даже сдвинуться с места. Пытается закрыть руками лицо, но и руки не подчиняются его воле. Ко всему, стена начинает опускаться прямо на него всей своей громадой. Он напрягается. Невероятным усилием, набрав в груди побольше воздуха, отпихивает ее от себя деревянными руками и открывает глаза…
Спустя два дня соседи вызвали околоточного. Уж очень тихо стало в подвале у старика Джипо. Да и запахло нехорошо. На требование отпереть, никто не отозвался. Тогда полицейский велел дворнику ломать дверь. Во дворе, тем временем, собралась толпа любопытствующих: соседи, прохожие. Привели доктора. Нечаянным образом оказался здесь и молодой журналист из газеты «Либерал», племянник жены сапожника Серджио. Профессиональное любопытство, не позволило ему пройти мимо, хотя ничего удивительного, связанного с криминалом в каморке он увидеть не ожидал. Впрочем, по разговорам, он быстро догадался, что умер его недавний знакомый, старый артист театра. Ну что же, смерть бывшего артиста, для провинциальной газетенки, тоже интересная новость. В голове уже завертелись идеи, как озаглавить будущую статью.
Дверь взломали. Несколько человек, в том числе и молодой журналист, зажимая носы, вошли вслед за околоточным. У дальней стены, на кушетке лежал старик, вернее его бренное тело, уже почерневшее и начавшее разлагаться. Одна рука его свисала до пола, другая держалась за горло. Глаза были открыты, и какая-то странная гримаса, напоминающая улыбку, застыла на его лице.
- Так он мне и не заплатил за три месяца,- проворчала квартирная хозяйка.
- Что скажете, доктор?
- Что тут скажешь? Следов насилия не обнаружено. Умер, скорее всего, от сердечного приступа. Полагаю, во сне.
- Надо же. Счастливчик!
Под окошком, на столе рядом с опустошенной бутылкой водки лежало несколько листов мелко исписанной бумаги. Пока околоточный укрывал труп плащом и раздумывал, как ему поступить дальше, журналист протиснулся к столу и взглянул на рукопись.
«Сказка про мальчика с длинным носом»,- прочитал он название неопубликованной повести.
