***
Не так пишу. Не столько и пою.
Так отчего ж так больно устаю,
Так мертвенно болезненно дышу –
Листы забытых книжек ворошу,
Лежащих на полу передо мной –
Меж изголовьем, лампой и стеной.
Зачем я так бездарно устаю,
Как будто ежедневно узнаю
Такое что то, что не стоит знать,
Чтобы себя саму не проклинать,
Чтоб искупать дитя, согреть ночлег,
И, почитав, уснуть как человек.
***
...Кстати, тут снежок ледяной.
И мой голосок нитяной
Надо б заплести за струну
Хоть бы за одну.
Кстати, всюду вижу гусей,
Нильсовых канадских друзей,
Каждый сер и черноголов.
Тут не нужно слов.
Кстати, тут и белок стада,
Рыскают туда и сюда...
Тощие они по весне.
Или мнится мне?
Кстати, вот он, лед снеговой.
Над моей летит головой.
Вот уж я по этому льду –
Стало быть, поеду-пойду.
Эти гуси-белки-снега...
Слава Богу, дождь – не пурга.
Ты ж, гитарка, тихо радей,
Радуй людей.
***
И вот уж снова на перроне...
Скажи себе, как на духу,
Что ты напела о пароме –
Не более чем на строку.
Строка к строке – щепотка к праху.
В груди дымится проводок-с.
Он нанизал простую пряху
На ненаглядный парадокс.
Строка к строке, Вокзал высокий.
Там поезда бегут внизу.
Утри, изгнанник одинокий,
Неоднозначную слезу.
Что делать тут с таким навзрыдом?
А хочешь крохотный укол?
...Такси у них зовется – ФРИДОМ.
И ЛИБЕРТИ есть колокол...
***
А сегодня в Новоанглии –
Метель, метель.
Ночью прилетели ангелы,
Постелили постель.
Заглянули и ко мне, хотя
Высокий этаж...
Я глаза открыла нехотя,
А тут такой пилотаж!..
Во-первых, зима.
Во-вторых, зима.
В-третьих, известное
Горе от ума.
Надо б завтра мышке –
В норку и – лежать.
А не в черном пальтишке
По Нью-Йорку бежать...
Может, песенка будет?
А может, и нет.
И завтра забудет
Про меня весь свет.
***
Погода бывает мерзкой.
Бывает и благодатна.
На нашей Красноармейской
Машины ловились знатно.
Куда же я так спешила?
За мной, что ли, гнались волки?
Начальственные машины,
Прекрасные были Волги.
Водилы не виноваты.
Водилы не вороваты.
Водить меня обучали
И были не староваты...
Среди трепотни гусарской
По нашей Москве покорной
Я мчалась в машине царской,
Такой безвозвратно черной...
Зачем я все вспоминаю?
Какого такого черта?
Москву, что ли, поливаю
В районе Аэропорта?
Затем... что нехороши мы.
Что впадины нам, что горки.
...Я плохо ловлю машины
В пустом золотом Нью-Йорке.
***
Не стихотворно, не стихотворенно –
Как косу, заплела себе судьбу.
Моя Марфедна, мертвая царевна,
Лежала в красном маленьком гробу.
Была она никчемный богомолец,
Но книжная пречистая душа.
Флобер, Бальзак, Московский комсомолец
И Жапризо – все разом, не дыша.
Пока детей питали порошками
И вспаивали серым молоком,
Она их оделяла пирожками.
И дети их глотали целиком...
За восемьдесят было. Нам, калекам,
Ручных ее работ не сосчитать.
Таким была кристальным человеком,
Каким, подружка, нам уже не стать.
Как Баба Груша, из рязанских скотниц.
И не склонила мудрой головы –
Последняя из старых домработниц
Моей неубираемой Москвы.
7iskusstv.com/nomer.php?srce=41
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer4/Dolina1.php Напечатано в журнале «Семь искусств» #4(41) апрель 2013
